Рулевой. Книга 1. Испытание огнем

Глава 10. Квартира

Я поправил зеркало заднего вида, наблюдая как Нина Семёновна осторожно устраивается на заднем сиденье. Её морщинистые пальцы сжимали потрёпанную сумку-"авоську", набитую какими-то пакетами и баночками.

— Спасибо, что согласились проводить, Станислав, - прошептала она, и в её голосе я уловил ту же дрожь, что и в разговоре в павильоне у Романа.

— Да ладно вам, мы же в каком-то смысле соседи, - я улыбнулся, включая поворотник. — Роман, брат мой, над вами живёт. Да и до вашего дома от моего не так долго ехать. Если без пробок, конечно.

Никак, вопреки привычке лежать в дороге, засунул голову между передними сиденьями, уставившись на старушку своими тёмными блестящими глазами. Я потрепал его за ухом: "Чуешь что-то, дружище?"

Пёс лишь наклонил голову, будто действительно что-то слышал. За окном мелькали весенние улицы города — молодые липки с клейкими листочками, женщины с колясками на лавочках, дети, гоняющие мяч.

Солнце играло в стёклах высоток, и весь город казался таким... обычным.

Если бы не этот странный холодок у меня в груди.

—Вы давно в этом доме живёте? — спросил я, чтобы разрядить обстановку.

Нина Семёновна задумалась, её пальцы продолжали теребить ручки сумки.

— С девяносто второго года. Когда мы с покойным мужем въехали, это был элитный дом — все хотели жить рядом с метро, — Она вдруг улыбнулась, и на мгновение её лицо помолодело. — А теперь лифт раз в месяц ломается, и трубы текут. Но я не жалуюсь.

Я кивнул, вспоминая периодические жалобы Романа. — А соседи? Хорошие люди живут?

— Раньше все друг друга знали, - вздохнула она. — А теперь... Вот вашего брата я только в лицо знала, пока он однажды не помог мне сумки донести до квартиры.

Я невольно улыбнулся. Роман действительно мог внезапно проявить благородство, особенно если речь шла о пожилых женщинах — что-то в них напоминало ему нашу бабушку.

—А эти... которые вас беспокоят, - осторожно начал я. — Вы их раньше в доме, или там у подъезда не замечали?

Пальцы Нины Семёновны вдруг сжали сумку так, что побелели костяшки.

— Они... они появились две недели назад, — её голос стал тише. — Сначала думала — новые жильцы. Но они...

Я видел в зеркале, как её глаза расширяются.

— Что они сделали? - я старался говорить как можно спокойнее.

— Мне кажется, они стучатся по ночам, - прошептала она. — Не в звонок тычут, нет... Стучат прямо в дверь. А когда выглядываю в глазок — никого. Только...

—Только что? - я притормозил перед светофором и посмотрел на неё в зеркало заднего вида.

— Запах. Как будто кто-то спички жёг.— Она обхватила себя руками. — А вчера... вчера я увидела отметину на своей двери. Как будто... пальцем обугленным провели.

Никак слегка зарычал, шерсть на его загривке встала дыбом. Я почувствовал, как знак на моей ладони — эта странная стрела — слегка кольнула.

— Вот и наш дом, — сказала Нина Семёновна, когда я свернул на знакомую улицу.

Я припарковался у детской площадки — той самой, где мы с Романом в детстве играли в футбол. Теперь здесь красовались новые качели и яркая горка.

— Спасибо вам, милый, — старушка потянулась к двери, но я быстро вышел, чтобы помочь.

—Я вас провожу, — твёрдо сказал я. — И сегодня обязательно встретимся с этими вашими... беспокойными визитёрами.

Никак выскочил за мной через водительскую дверь. Его нос дрожал, улавливая неуловимые для меня запахи. Я посмотрел наверх, на знакомые окна. Где-то там, на пятом этаже, была квартира Нины Семёновны... и, возможно, что-то ещё.

—Пойдёмте, — я предложил руку. — Провожу вас до квартиры. А вы меня чаем напоите.

Она опёрлась на мою руку, и я почувствовал, как дрожат её пальцы. Солнце ярко светило, деревья шелестели молодой листвой, а у меня в груди сжимался холодный ком предчувствия.

Мы с Ниной Семёновной уже почти дошли до подъезда, когда краем глаза я заметил движение у дальнего угла дома. Двое. В тёмных балахонах с надвинутыми капюшонами, хотя на улице было уже вполне тепло. Они стояли неподвижно, будто ждали чего-то.

— Нина Семёновна, — я мягко взял старушку за локоть, — присядьте тут на лавочке, хорошо? Я буквально на секунду.

Она кивнула, не понимая, но послушно опустилась на скамейку у подъезда. Никак остался рядом с ней, его чёрные глаза неотрывно следили за мной.

Я вернулся к машине, делая вид, что что-то забыл. Багажник открылся с глухим щелчком. Под старым коричневым покрывалом с масляными пятнами лежала старая монтировка — вещь, без который уважающий себя водитель не выезжает со стоянки. Безотказный потёртый инструмент, частенько выручавший меня на дороге. Холодный металл приятно отдавал тяжестью в ладони. Я быстро засунул её сзади под ремень, прикрыл курткой. Ледяная полоса коснулась спины.

— Всё в порядке? — Нина Семёновна смотрела на меня с беспокойством, когда я вернулся.

— Всё теперь просто отлично, — я улыбнулся, несмотря на своё внутреннее напряжение. — Пойдёмте.

Подъезд встретил нас знакомым запахом — дезинфекции, старого дерева и едва уловимый аромат чьей-то готовки. Я нажал кнопку вызова лифта. Старая панель с жёлтыми кнопками мигнула тусклым светом.

В этот момент дверь подъезда снова открылась. Они вошли очень тихо, почти беззвучно, будто не касаясь пола. Двое в тёмных балахонах. Воздух сразу наполнился едким запахом, как будто кто-то рядом тушил костёр мокрой тряпкой.

— Заходите в лифт, — я тихо сказал Нине Семёновне, незаметно прикрывая её собой. — Поднимайтесь. Я вас скоро догоню.

Она хотела что-то сказать, но вдруг увидела их и резко побледнела. Никак ощетинился, но не зарычал — просто встал между старушкой и незнакомцами, шерсть пса поднялась дыбом.

Лифт прибыл с глухим стуком. Я мягко втолкнул Нину Семёновну в кабину, нажал кнопку пятого этажа. Дверь начала закрываться. В последний момент я увидел, как её дрожащие пальцы тянулись ко мне...

Поворачиваясь к незваным гостям, я ощущал, как монтировка давит на поясницу. Они стояли в трёх шагах. Один чуть впереди. В полумраке подъезда под его капюшоном угадывались очертания лица — и там, где должно было быть левое ухо, я разглядел... шрам. Нет, не шрам. Выжженную спираль. Как будто вместо наушников он иногда использовал электрическую плитку.

— Парни, вы к кому? Я вас раньше здесь не видел. — спросил я как можно более добродушно, чувствуя, как метка на ладони начинает пульсировать в такт моему сердцу.

Они не ответили. Тот, что со спиралью, начал поднимать руку. Длинные пальцы. Ногти странного серого цвета. В воздухе ещё больше запахло горелым.

В этот момент лифт наверху щёлкнул — Нина Семёновна добралась.

Человек со спиралью наклонил голову и открыв рот, начал издавать какие-то странные шипящие звуки. Белки его глаз начали то ли краснеть, то ли излучать какое-то красноватое свечение. Но мне почему-то не хотелось дожидаться окончания его манипуляций. Рука сама полезла за спину.

«Ребят из вашего цирка я уже встречал. И мне, честно говоря, не понравилось», —мелькнула мысль у меня в голове. А моё тело тем временем, сделало широкий шаг влево, развернуло корпус и от всей души приложило монтировкой в вытянутой руке по чёрному капюшону с иллюминацией внутри. Красный свет мгновенно погас, а владелец спирального ожога под капюшоном осел на пол. Его коллега замер на секунду — я даже увидел, как его серые пальцы дёрнулись в странном жесте, будто пытаясь что-то нарисовать в воздухе. Но потом изменил своё решение и бросился вперёд с неестественной для человека скоростью. Я отпрыгнул в сторону почтовых ящиков, пропуская его рывок. Скрюченные пальцы капюшона впились в штукатурку, оставив три чёрные полосы. Пока он вытаскивал свои когти, я зарядил монтировкой по его затылку. Тело обмякло и повалилось на пол.Посмотрел по сторонам, прислушался. Тишина. Никак стоял у лифта и размахивал своим хвостом, глядя на меня. Подумал, что ему понравилось увиденное.

Я замер, сжимая монтировку, и ждал подвоха. Однако поверженные лежали неподвижно. Не то чтобы без сознания — скорее, как выключенные приборы.

Достал телефон — 15:47. Где-то за стеной слышался детский смех. Хм, у кого-то обычный весенний день. И только рядом со мной в подъезде валяются двое странных парней с выжженными спиралями на лицах.

Схватил первого за ноги — тело оказалось довольно лёгким, будто полупустым внутри. Выволок во двор, свернул налево, бросил на площадке у ближайших мусорных баков. Со вторым было сложнее — он вдруг дёрнулся, когда я тащил его по ступенькам. Я замер, готовый снова пустить в ход монтировку, но он лишь безвольно обмяк.

Когда последний «мешок» оказался на асфальте, я опустился на лавочку. Руки подрагивали. Во рту пересохло.

Никак тщательно обнюхал лежащих людей в чёрном, вернулся и устроился у моих ног, внимательно следя за ними.Прохожие шли мимо, даже не глядя в их сторону — будто там лежали обычные пакеты с мусором.

Я поймал себя на мысли, что машинально щупаю монтировку за поясницей. Эти ублюдки играли по старым правилам — запугивание старух, поддельные документы, «случайные» пожары. Знакомый почерк неспокойных 90-х, только теперь под маской респектабельности.

Если они работают по старым схемам, значит, понимают старые аргументы, мелькнуло в голове.

Вспомнился дядя Жора из моего дальнобойного прошлого — седой волчара, трижды отсидевший. «Любой спор, Стась, это торги. Только ставки — жизни. Хочешь выиграть — подними цену за свою».

Я мысленно прикидывал варианты:

Найти их слабое место — но для этого нужно время.

Запугать — бесполезно, они сами успешно пугают.

Предложить сделку — но старухина квартира явно не главный приз.

Оставался четвёртый путь — старый, как мир: показать, что я не просто случайный родственник. Что за мной стоят какие-то люди. Что эта бабушка теперь под защитой тех, кто знает правила и играет по ним, но с большими козырями.

Прошло минут десять, прежде чем один из них зашевелился и постанывая присел. Я не спеша подошёл к нему и остановился в паре шагов.

— Слушай меня внимательно, погорелец. Я понимаю, что вы оба никто и говорить с вами не о чем. Мне нужен тот, кто послал вас сюда. Скажи ему, что буду ждать в интересующей вас квартире. Ты меня услышал?, — я для уверенности восприятия слегка толкнул его носком своего кроссовка в бедро.

Тот скривился, сплюнул вязкую слюну и начал бормотать что-то типа:

— Мы яркие угли, которые ты не затушишь!

Я показал ему монтировку и спросил:

— Ты всё запомнил?

Он молча кивнул и поправил капюшон на голове. Развернувшись, я направился к подъезду. Прошёл чуть дальше и сел на лавочку у раскидистого куста сирени, что рос у подъезда напротив. Со стороны мусорных баков меня видно не было. Никак запрыгнул и сел рядом.

Минут десять ничего не происходило. Потом из-за мусоросборника появились два знакомых силуэта. Один тащил другого, закинув его руку себе через плечо. Теперь ничего угрожающего в них не было. Помятые, грязноватые личности, типичные представители городского дна. Пройдя к углу одного из домов, тот, что остался более дееспособным, усадил своего приятеля на газон, вынул у него из внутреннего кармана телефон и принялся, судя по движениям рук, искать нужный номер. Найдя, набрал его и начал что-то излагать, активно жестикулируя свободной рукой. Потом убрал телефон в свой карман, взвалил на плечо покалеченного товарища и куда-то побрёл.

— Ну ладно, ждём-с, — сказал я сам себе и тоже вынул телефон.

— Нина Семёновна? Это Стас. Поставьте, пожалуйста чайник, я подойду минут через десять.

***

Фарфоровый стакан с позолотой был горячим в моих руках. Чай пах мятой и чем-то ещё — может, пылью с этих старых сервантов, заполненных хрустальными рюмками и фарфоровыми слониками, а может это была всего лишь какая-то вариация бергамота. Уточнять у хозяйки почему-то не хотелось. Нина Семёновна подлила мне кипятку из эмалированного чайника, и пар заклубился между нами.

— Ты слышал, сынок, про чёрную «Волгу»? — спросила она вдруг, поправляя платок на плечах.

Я усмехнулся: — Ну, байки всякие ходят. Будто бы она людей забирает...

— Не байки, — резко перебила она. Глаза, ранее слегка мутноватые, стали острыми. — Я сама её видела. Впервые — ещё в семьдесят третьем.

Она отхлебнула чаю и поставила стакан с лёгким звоном.

— Тогда все шептались. Особенно таксисты — они первыми заметили. Машина без номеров, стёкла затемнённые, как сейчас говорят, тонированные. Двигатель почти не слышно. Днём её редко видели, а вот ночью... — она провела пальцем по краю блюдца, — ночью она будто из воздуха появлялась.

Я наклонился ближе: — И что, правда кого-то забирала?

— Троих только в нашем районе, — прошептала она. — Первым, Витьку с часового завода. Все думали — напился опять после работы, на лавочке уснул, а наутро жена заявила: видела, как его в «Волгу» какие-то люди заталкивали. Потом студентку с мехфака...

Она замолчала, глядя куда-то мимо меня.

— А потом?

— Потом машина исчезла. Лет на двадцать. Думали, навсегда. — Она резко встряхнула головой. — А три года назад снова появилась.

В комнате стало тихо. Даже часы на стене будто притихли.

Я хмыкнул, но старуха не улыбнулась в ответ.

— В прошлом году, — продолжила она, понизив голос, — у моей подруги Лидки внучку забрали. Девчонка, Катюшей звали, с института возвращалась. Позвонила, говорит: «Баб, за мной машина чёрная едет». Лидка ей: «Беги!» А Катя: «Да нет, баб, уже не успею...»

Нина Семёновна замолчала, потягивая чай. Рука у неё дрожала.

— И? — не удержался я.

— И всё. Больше Катю никто не видел. Милиция искала. Ни следов, ни тела. А через неделю Лидка мне звонит, вся в истерике: «Нин, я её видела!» Говорит, идёт ночью мимо парка, а там — чёрная «Волга» стоит. И в окне... Катя сидит. Только лицо не её. Совсем не её.

Я почувствовал, как метка на ладони кольнула.

— Может, показалось?

— Лидка умерла через месяц. Сердце. — Нина Семёновна поставила стакан на блюдце. Звякнуло. — А вчера...

Внезапно раздалась трель дверного звонка. Нина Семёновна вздрогнула, да так сильно, что фарфоровое блюдце соскользнуло со стола и разбилось. Осколки танцующей звёздочкой раскидались по полу, а звонок не унимался, звуча всё настойчивее.Я поставил стакан с недопитым чаем и сказал ей:

— Все нормально. Оставайтесь здесь, я открою.

Вышел в прихожую и резко открыл дверь.

На пороге стоял здоровенный детина с выбритым наголо черепом и роскошной чёрной бородой. Можно было бы принять его за бандитского бригадира прошлых лет, но роскошный пиджак из дорогой итальянской ткани с аккуратно торчащим белоснежным платочком из верхнего кармана навевал мысли об успешном менеджере крупной преуспевающей компании.

Детина мрачно ощерился и повёл плечами. Скользнув по нему взглядом, я заметил, что его правая рука была в чёрной кожаной перчатке, а кожа кисти левой напрочь изуродована шрамами от ожогов, как будто в этой самой преуспевающей компании именно он таскает для кого-то каштаны из огня. Хотя, может быть, так оно и было. Пахнуло горелым мясом. Но, возможно, это у меня воображение разыгралось.

— Мне с точки сообщили, что тут появился кто-то... необычный. Ты кто такой и почему срываешь нашу сделку?, — посетитель пропустил любезности и перешёл сразу к делу. Голос его неприятно скрежетал как камень по металлу. В уголке рта дёргалась едва заметная нервная жилка.

Я показушно расслабился, прислонившись к дверному косяку. — Двоюродный внук, — я намеренно сделал голос глуше, придав ему лёгкую хрипотцу выпивохи. — Твои юристы крупно лажанулись, брателло. Теперь бабушка под надёжным крылом. — Я показал зубы в улыбке, которой научился у дяди Жоры.

Здоровая рука в перчатке вынула телефон. Пальцы с обожжёнными суставами пролистали галерею:— Что тут у нас из последнего? Вот, смотри. Марь Ванна, соседний дом, тридцать пятая квартира... Теперь её квартира украшает наше портфолио. — после этих слов он смачно щёлкнул языком. — А вот Антон Петрович так трогательно просил вернуть его в город. Даже заявление написал., — он показал снимок какого-то документа. — Видишь, как дрожала рука? А это уже наши врачи подписывали...

Телефон повернулся — фото Нины Семёновны крупным планом.— Мы столько вложили в эту сделку...— На экране мелькнули цифры. —Устранение помех, конечно, неприятная, но учтённая статья расходов.

Громила вдруг улыбнулся, показав идеальные виниры:— Кстати, наши стоматологи делают посмертные слепки зубов бесплатно. Для опознания. Может, твоя бабка всё-таки подпишет договор? Сделка была практически готова к оформлению. А теперь мне проще ликвидировать помеху. Прислать, например, людей и закопать такого нежданно дерзкого внучка вместе со старухой. Назад уже не отмотать, — он произнёс это так спокойно, будто обсуждал доставку мебели. В его глазах не было ни злости, ни раздражения, только холодный расчёт, как у бухгалтера, подсчитывающего убытки.

Я медленно выпрямился и внимательно посмотрел в его глубоко посаженные блёклые глаза.

— Чтобы меня зарыть твоей не выросшей копалки будет мало, дружище. Вижу ты откровенен со мной. Это отлично. Тогда давай всё сделаем по-взрослому, в старых добрых традициях. По Питницкому шоссе отсюда в Мутино есть съезд налево к старому бетонному заводу. Знаешь его? Отлично. За ним есть хороши-и-ий такой пустырь. Завтра в семнадцать. Сообщи старшим. Решать по этой сделке будет мой... крёстный. И только с ними. Тогда и посмотрим кто, куда и что будет мотать. Сам можешь не приходить. Нервы сэкономишь. И памперсы. И, кстати, передай ещё, что стрелка будет без стволов. По красоте. Как в лучшие годы.

Его глаза расширились — чёрные зрачки как будто проглотили радужку. Всего на секунду. Но этого хватило. А потом на его лице наконец появилась эмоция — лёгкое недоумение, сменившееся чем-то вроде уважения. Он медленно достал из кармана серебряный портсигар, достал сигарету, но не закурил, просто покрутил между пальцев.

— Ты хоть понимаешь, с кем связался, внучек? — он произнёс это почти с сожалением, одновременно сминая сигарету в своей обожжённой ладони. Табак посыпался на пол, смешиваясь с пылью у порога.

Я ухмыльнулся, глядя ему в глаза:

— Вот завтра и узнаю.

Дверь я закрыл, не дожидаясь его ответа. Через толщину дерева почувствовал, как он замер на месте на несколько долгих секунд. Потом послышались тяжёлые шаги и звук закрывающихся дверей лифта.

Я прислонился к косяку, вдруг ощутив всю тяжесть собственного блефа. Какого хрена я несу? Но монтировка холодом проступала через ткань, напоминая: иногда старые методы работают гораздо лучше новых. Хотя бы потому, что в них верят такие вот бородатые мажористые дровосеки в дорогих пиджаках.

Когда я вернулся в кухню, Нина Семёновна дрожащими руками разливала по фарфоровым стаканам свежий чай. Чайник подрагивал, цепляясь за стенки посуды.