Рулевой. Книга 1. Испытание огнем

Глава 20. Находка

Дверь с мягким щелчком закрылась за моей спиной.

Я на секунду замер, прислушиваясь. За дверью остался насыщенный уличный гул — крики, мат, какие-то глухие удары. Здесь же было тихо. Слишком тихо.

Передо мной раскинулась широкая бетонная лестница, уходящая вниз. Ступени, отполированные тысячами ног, блестели тусклым светом. Серые, невзрачные стены с облупившейся краской и редкими потёками ржавчины казались равнодушными свидетелями всех, кто спускался сюда раньше.

Никак, чуя настроение, осторожно ткнулся носом в мою руку. Я машинально почесал его за ухом.

— Ну что, дружок, — тихо сказал я, глядя в темноту, — похоже, у нас сегодня экскурсия туда, куда нормальные люди не ходят.

Пёс фыркнул, словно соглашаясь.

Я шагнул к краю пролёта и заглянул вниз. Темнота там была плотной, вязкой. Где-то далеко внизу тускло мигала лампочка, но света от неё хватало только чтобы обозначить бездну. Посмотрел на часы. 17:20. Щёлкнул замком наружной двери — бесполезно. Та закрылась наглухо, без шанса на обратный путь.

— Отлично, — буркнул я. — Только вперёд.Никак тихо тявкнул. Я вздохнул и начал спускаться, следя за псом, который ступал рядом, аккуратно ставя лапы на каждую ступеньку.

Лестница спирально уходила вниз, словно шейка бутылки. Стены были одинаковыми — серые, покрытые грязными потёками с облупившейся местами краской. Лампочки под потолком светили редко и лениво: одна из пяти, и то каждая вторая мигала, будто издеваясь. Шаги отдавались глухим эхом. Пахло сыростью, старой медью и чем-то ещё — тонким, едва уловимым ароматом жжёной бумаги.

— Знаешь, дружище, — пробормотал, — я всегда думал, что такие лестницы бывают только в старых фильмах. Или в кошмарах.Никак посмотрел на меня, моргнул и принялся внимательно принюхиваться к воздуху. Пройдя ещё два пролёта, я опять взглянул на часы. 17:20. Я остановился. Протёр циферблат. Время не изменилось ни на секунду.

— Эй, — сказал я собаке, чувствуя, как мурашки бегут по спине, — скажи мне, что хотя бы у тебя часы идут нормально.Никак фыркнул. И в его взгляде я прочёл лёгкую насмешку.

— Ну да, — вздохнул я, продолжая спуск. — Сразу понятно, кто тут у нас в компании мозговитый, ясен пень.

Ступени, казалось, петляли всё круче. Иногда мне казалось, что мы кружим на одном и том же уровне, просто снова и снова проходим мимо тех же облупленных пятен.

— Знаешь, Никак, — продолжил я, просто чтобы заглушить собственные мысли, — если вдруг в конце этой лестницы окажется Бездна, я тебя вперёд пропущу. Уступлю место.

Пёс недовольно фыркнул, задрав хвост трубой.

— Ладно, ладно, — примирительно поднял я руки. — Шучу. Мы же команда, да?

Никак махнул хвостом и ускорил шаг. Он шёл впереди, уверенно, словно помнил путь. Я поймал себя на мысли: это не просто собака. Он... как будто сопровождает меня. Не как питомец, а как страж. Или проводник. Именно в этот момент я заметил: впереди, далеко внизу, появился свет. Тёплый, колеблющийся, как от большого старого фонаря. Я остановился, вглядываясь.

Свет был неровный, будто кто-то двигался с лампой туда-сюда. И вместе со светом снизу поднялся едва уловимый запах: смесь сырого мха, жжёной меди и чего-то ещё... напоминающего палёные волосы. Я взглянул на часы. 17:20. Они снова не сдвинулись ни на секунду. Я выдохнул, чувствуя, как холод стягивает плечи. Сердце билось неровно.

— Ну что, Никак, — прошептал я, — кажется, мы уже почти у цели.

Пёс тихо рыкнул и двинулся вниз, уверенно, как будто точно знал дорогу.

Я тронулся следом, чувствуя, как шаги отдаются в бетонных стенах странным двойным эхом. И почему-то внезапно понял: дальше пути назад точно не будет.

— Я вот что думаю, приятель, — сказал, чтобы хоть как-то развеять тишину, — кажется, если бы ад имел служебный вход, он бы выглядел примерно так.

Никак посмотрел на меня из-под лба и, кажется, хрюкнул. Я даже без слов понял его взгляд: «Сам полез — сам и выкарабкивайся». Ухмыльнувшись, я пошёл дальше. Круг за кругом, пролёт за пролётом.

Через некоторое время я поймал себя на странном ощущении: казалось, что лестница не просто идёт вниз, а как будто закручивается спиралью, петляя по невидимой оси. Ноги налились тяжестью, каждый шаг отдавался тупой болью в икроножных мышцах.

— Что за чёрт... — выдохнул я, остановившись на очередной площадке. Прислонился к стене, чувствуя под ладонью холодный, чуть шероховатый бетон. Никак тоже остановился. Он настороженно нюхал воздух, уши его были прижаты. В полутьме его шерсть казалась странно светящейся, словно он впитывал тусклый свет ламп.

— Стоп. — Поднял руку с часами. На электронном циферблате всё так же горело: 17:20. Ни минутой больше. Ни секундой меньше.

— Либо у меня сломались часы, — пробормотал я, — либо мы опять попали в какую-то... чертовщину.

Пёс посмотрел на меня, и я явственно уловил в его взгляде знакомую укоризну: «А чего ты ожидал сегодня?» Я рассмеялся, коротко, глухо. Смех мой захлебнулся в бетонных стенах и растворился. Спуск продолжался.

Мы прошли ещё два или три пролёта, когда я заметил: ступени стали шире.Стены — светлее, как будто покрашены побелкой давным-давно и неровно. Где-то внизу раздавались странные звуки — не гул метро, не шорох вентиляции, а какой-то... стонущий, затяжной шорох. Я остановился, прислушался.

— Это был ветер? — спросил я вслух. Никак встал ближе ко мне, его шерсть опять приподнялась на загривке.

— Всё нормально, — сказал я ему скорее для собственного успокоения. — Мы просто спускаемся к метро. Наверное, старые туннели. Какая-нибудь их заброшенная часть.

Шёпот сливался с шумом воздуха, то смешиваясь с чем-то ещё в странные звуки, то почти затихая. Было ощущение, что лестница тянется вглубь не десятки, а сотни метров. И вот, наконец, впереди замаячил явственный прямоугольник света. Не тот мигающий больничный холодный свет, а что-то мягкое, жёлтое, живое.

— Ну вот, старина, — тихо сказал я, глядя на пса. — Дошли. Пора посмотреть, что там. Никак коротко тявкнул, словно подтверждая. Мы шагнули на последний пролёт.

Чем ближе я подходил к свету, тем сильнее сжималось внутри какое-то нехорошее предчувствие. Никак шагал рядом, уши его были настороженно подняты, а хвост чуть вздёрнут — значит, он тоже чувствовал странность происходящего.

Последние несколько ступеней дались с трудом. Будто сам воздух уплотнился, стал вязким, тяжёлым и мешал моему движению.

И вот перед нами раскинулся холл. Не метро. Совсем не похоже на метро.

Просторное помещение, вырубленное в сером камне. Высокие потолки уходили вверх так далеко, что терялись в полумраке. Тусклые лампы, редкие и разбросанные, давали свет чуть ярче свечей. Под ногами был гладкий пол — бетонный, с какими-то старыми царапинами и вкраплениями тёмного, почти чёрного камня. Прямо перед нами — на противоположной стене — висела табличка. Металлическая, потемневшая от времени, с полустёртыми знаками. Я подошёл ближе, прищурился.

Надпись была... странной. Не кириллица, не латиница, не арабская вязь. Что-то иное: клиноподобные символы, закрученные в спирали и крючки, будто кто-то пытался зафиксировать на металле саму суть первобытного языка.

Я потрогал табличку пальцами. Холодный металл отозвался глухим звоном, будто под ней пустота.

— Вот те на, — пробормотал я. — Будто попал в музей древностей. Только не туристом, а экспонатом. Никак подошёл ближе, фыркнул. Его нос сморщился, глаза скосились, наверное, говоря: «Не нравится мне это, дружище». Я отошёл на пару шагов и заметил ещё кое-что. Три двери.

Три одинаковых на вид прохода в противоположной стене холла. Каждая — старая, тяжёлая, без ручек, лишь с небольшими углублениями посередине, куда можно было бы упереться руками и толкнуть.

— Это же классика жанра, — вслух проговорил я, чувствуя, как голос глухо отдаётся в пустоте. — Как в сказках: у камня богатырь стоит, выбирает дорогу. Только я не богатырь... и надпись эту не понимаю. Никак посмотрел на меня. В его взгляде читалась смесь упрёка и ожидания: «Сколько можно тянуть?»

— Ладно, — буркнул я, вытаскивая телефон из кармана. — Попробуем современные технологии. Включил камеру, активировал функцию автоматического перевода. Прицелился в табличку. На экране мигнули пиксели... зависли... и выдали в итоге пустоту. Ошибка. Нет сети.

— Отлично, — сказал я. — Вот и поговорили.

Фыркнув, я всё же сфотографировал табличку на всякий случай. Мало ли, может быть, потом найду способ расшифровать. Или покажу кому-то умному.

— А вот ты, профессор Никак, какую бы выбрал? — спросил я у пса, шутливо поклонившись. Пёс обошёл три двери по дуге, осторожно принюхиваясь к каждой. Сначала остановился перед левой. Обнюхал, шерсть чуть встала дыбом. Недовольно фыркнул. Отступил. Потом приблизился к правой. Снова обнюхал. Рыкнул тихо, но угрожающе. Отвернулся. И наконец подошёл к центральной. Постоял секунду, словно обдумывая, а потом решительно поставил на неё передние лапы.

Дверь издала низкий скрип, словно стон старого дерева, и слегка приоткрылась. И тут произошло странное. Две остальные двери — левая и правая — задрожали. По их поверхности побежали тонкие трещины, словно кто-то выцарапывал их изнутри. Следом, в какой-то момент, всё пошло прахом — они осыпались. Беззвучно, словно сделанные из песка, осыпались на бетонный пол. На котором не осталось ни единого следа.

Я стоял, вытаращив глаза, чувствуя, как где-то внутри холодным комом сжалась тревога.

— Ну да, конечно, — пробормотал я. — Всё как в старой доброй загадке. Только никакого выбора у нас теперь нет.Никак посмотрел на меня с видом «ну ты и тугодум», потом снова ткнулся носом в приоткрытую дверь.

Тёплый, но тяжёлый воздух тянулся оттуда. Пахло чем-то древним и влажным, с непонятными примесями. Я сжал кулаки, чтобы руки не дрожали.

— Ладно, братец. — выдохнул, стараясь взять себя в руки. — Идём, раз уж начали.Я подтолкнул дверь чуть шире, и она с тяжёлым вздохом распахнулась внутрь. За ней тянулся узкий, низкий коридор, уходящий во мрак. Мы сделали первый шаг внутрь. И первое, что почувствовал — воздух изменился.

Он был плотным, как кисель, тёплым и тяжёлым. Казалось, что он не столько заполнял лёгкие, сколько обволакивал изнутри. Пахло горелой древесиной, сырой землёй и... чем-то горьким и приторным одновременно, как запах увядших цветов на кладбище. Коридор вывел нас в огромное помещение.

Оно было куда больше холла, из которого мы только что вышли. Куполообразный зал, выдолбленный в камне, уходил вверх метров на двадцать, а может, и больше. Света почти не было — только редкие мерцающие факелы в металлических держателях, едва рассеивающие густую тьму.

И в этой тьме — я увидел их. Фигуры. Десятки фигур. Они стояли по кругу, как чёрные силуэты на фоне еле светящегося камня. Тени, отдалённо напоминающие людей, но слишком вытянутые, слишком кривые. Их тела казались зыбкими, как дым в затхлом воздухе. Они медленно покачивались из стороны в сторону, будто следуя неведомому ритму. Я замер. Никак прижался к моей ноге, шерсть на его загривке встала дыбом.

И тут они заметили нас. Одновременно. Как по команде, все фигуры повернули ко мне свои лики — если это вообще были лица. В местах, где должны были быть глаза, вспыхнули красные точки. Яркие, злые, полные такой ненависти, что у меня перехватило дыхание. Они начали двигаться. Медленно и беззвучно, словно не шли, а скользили по камню. Круг начал сжиматься.

— Назад, — прохрипел я и шагнул назад. Но за спиной больше не было прохода. Я нащупал только гладкую холодную стену. Там, где ещё мгновение назад была дверь, теперь была сплошная серая поверхность. Без выхода. Тени приближались.

Никак шагнул вперёд. Я увидел, как его шерсть поднялась дыбом, и не от страха, а от ярости. Его спина выгнулась дугой, хвост встал торчком. Из пасти вырвалось низкое, утробное рычание, настолько густое и плотное, что оно будто физически давило на грудную клетку. И тогда я ещё заметил: Никак начал светиться. Едва различимое голубоватое свечение окутало его шерсть, словно лёгкое пламя без тепла. Его тень на каменном полу разрослась, стала шире, массивнее. И сам он начал расти. На глазах.

Шерсть словно вспыхивала электрическими разрядами, мышцы наливались силой. За пару секунд мой небольшой пёс стал размером с крупного добермана — а затем продолжил увеличиваться. Я вжался в стену, ошарашенно наблюдая, как мой верный спутник превращается в нечто большее, чем обычная собака. Тени уже были совсем близко. Их лица — или то, что их заменяло — исказились. Красные глаза разгорелись ярче, тени начали дрожать, словно их охватил страх. Никак поднял голову к потолку.

И зарычал. Не так, как до этого. Это уже не был обычный собачий рык. Это был гул. Оглушающий, первобытный, перекрывающий все звуки вокруг. Казалось, он шёл не только от Никака — он наполнял сам воздух, сам камень, пронизывал всё пространство. От низкой частоты этого рыка у меня заложило уши, помутилось сознание, перед глазами поплыли цветные круги.

Я закрыл лицо рукой, пытаясь не потерять равновесие. Через пальцы я видел, как тени замирают. И начинают рассыпаться. Нет — не осыпаться, не таять. Они дрожали, их контуры расплывались, словно кто-то растворял их изнутри. И тут я увидел, как их втягивает внутрь... в пасть моего питомца. Он не шевелился. Просто держал широко открытую пасть, и в неё, словно через воронку, медленно, мучительно всасывались эти злобные образы. Один за другим. Тени рвались, сопротивлялись, их лица безмолвно кривились в немом крике, но Никак явно был сильнее. Их вырывало из зала, как листья осенним вихрем. Когда последний обрывок тени исчез, рык затих.

Тишина застыла в воздухе. Я стоял, опёршись на стену, глотая воздух, будто выбрался из-под воды. Никак сидел посреди зала. Маленький, обычный. Снова тот самый знакомый пёс. Его шерсть только чуть-чуть подрагивала от напряжения, словно ещё не полностью отпустила недавнюю ярость. Я моргнул, несколько раз. Провёл руками по лицу. Посмотрел на своего друга.

— Ты это... я уже в целом догадался, что ты не обычная собака. Но вот этот фокус меня удивил. — проговорил я. — А жителей этого подземелья поразил прямо в сердце!

Никак фыркнул и ткнулся носом мне в колено. Мол, «пойдём уже, чего застыл». И в этом было столько обычности, столько нашего с ним прежнего взаимопонимания, что я невольно усмехнулся. Хотя в глубине души понимал: после этого я уже не смогу смотреть на него так же, как раньше.

Выхода отсюда не было видно. Только этот огромный пустой зал, стены которого терялись в темноте. Мы с псом шли вперёд, шаги отдавались глухим эхом, хотя казалось, что никакой акустики здесь быть не может — воздух был слишком тяжёлым. Когда мы приблизились к центру помещения, я почувствовал что-то странное. Словно внезапно прошёл сквозь невидимую завесу, типа мыльной пенки. Только переступил за этот невидимый порог — и всё изменилось. Темнота стала гуще, почти осязаемой. Воздух задрожал, приобрёл металлический привкус на языке, как будто я только что лизнул ржавую монету. Я остановился, оглядываясь.

Пол был устлан обугленными костями. Не одного - двух тел — нет. Их были десятки. Или сотни. Маленькие, большие, крошечные — разные. Они валялись под ногами, поскрипывая и потрескивая под шагами. Черепа с пустыми глазницами глядели вверх, как будто продолжали в немом ужасе смотреть на потолок. Я судорожно сглотнул.

— Твою мать... — выдохнул я шёпотом, чтобы не нарушить эту адскую тишину. — Ну и местечко мы нашли, дружище.

Никак шёл рядом, его лапы ступали осторожно, почти беззвучно. Он тоже чувствовал, что это место — не просто жуткое. Оно было неправильным на каком-то глубинном, животном уровне. Мы медленно приближались к центру зала. Там, в слабом, дрожащем полумраке, я увидел нечто. Большой каменный алтарь.

Массивный, с шероховатой поверхностью, на которой были выцарапаны странные символы на том же языке, что и на табличке перед входом. Они пульсировали внутренним светом — не ярким, но зловещим, оранжевым, как тлеющие угли. Алтарь казался живым. Словно дышал, медленно раздуваясь и опадая. На нём что-то лежало, прикрытое тканью.

Ткань была странной: плотная, тёмно-синяя, в пятнах чего-то бурого. Она была похожа на саван, но словно соткана из дыма и золы. Края её слегка трепетали, как будто под ней что-то шевелилось. Эту ткань я уже видел. У Кати была похожая шаль. Она, смеясь, говорила — антиквариат, тётушка подарила. Я остановился в паре шагов. Рука сама собой потянулась к ткани, но замерла в воздухе.

— Нам это нужно? — спросил я вполголоса, бросив взгляд на Никака.

Пёс молча смотрел на алтарь. Его глаза поблёскивали странным светом, и в этом взгляде читалась не злость, не страх, а... решимость. Я вдохнул носом — воздух пах железом, прахом и чем-то сладковато-гнилым.

— Ладно, — сказал я себе, — раз уж зашли так далеко...

Осторожно взялся за край ткани. Она оказалась неожиданно тяжёлой на ощупь, как мокрая. Она сопротивлялась, словно не хотела отпускать то, что скрывала. Я потянул. Ткань сдвинулась на несколько сантиметров. Под ней — что-то бледное. Я прищурился, сердцебиение участилось.

— Только бы это не было то, что я думаю, — пробормотал я.

Дёрнул сильнее. Ткань соскользнула. И моё сердце остановилось. На алтаре лежала Катя. Катя. Её лицо было бледным, почти прозрачным, как тонкий фарфор. Губы сжаты в тонкую линию, глаза закрыты — будто она просто спит. Но это не был сон. Кожа на её руках — тех, что были аккуратно сложены на животе — покрыта странными, почти незаметными трещинками, как на высохшей глине. Из этих трещинок сочилась тусклая оранжевая подсветка — точно такая же, как на камне под ней. Она будто была частью алтаря. Словно сплавилась с ним.

— Мать-природушка... — выдохнул я, отступая на шаг назад.

Никак тихо зарычал, но не двинулся с места. Он сидел рядом, настороженно вглядываясь в неподвижное тело. Я машинально вытер ладонь о куртку — она вспотела и стала скользкой. Голова шла кругом. «Катя... Здесь... Почему? Как?» И тут меня как ударило.

Это всё — не просто случайность. Катя — была частью плана. Её привели сюда. Или привели с её согласия... или уже после смерти. Я закрыл глаза на секунду, пытаясь прогнать подступающий ужас. Когда открыл — всё вокруг было таким же. Реальностью.

— Прости, Катя, — сказал я шёпотом. — Я, оказывается, даже не знаю, кем ты была до этого... Но теперь ты — одна из жертв этого безумия.

Алтарь под ней вдруг вздохнул. Да-да, именно вздохнул. Я отступил ещё на шаг. Камень под её телом вздулся еле заметной волной, как поверхность воды от лёгкого бриза. И с этим дыханием по залу прошла почти неуловимая дрожь. Я резко обернулся. Всё вокруг начало изменяться. Тени на стенах ожили. Задрожали. Склонились ближе. Их было много — сотни, тысячи.

Но теперь они не выглядели как люди. Их лица были расплывчатыми, безглазыми, как у кукол. Их тела струились в воздухе, как дым. Их пальцы тянулись к нам — длинные, тонкие, с когтями на концах. Никак встал передо мной, шерсть дыбом, пасть приоткрыта в беззвучном рёве.

— Похоже, нам пора валить, — сказал я, всматриваясь в камень.

Алтарь снова дрогнул. И тут я понял: если оставить его здесь — это место будет только расти в силе. Оно будет глотать новые души, тянуть всё больше людей. Я вспомнил слова деда: «Где стоял алтарь, там и найдёшь корень беды. Где треснет камень, там пролей кровь. Где пламя погаснет, там восстановится мир.» Снова посмотрел на Катю.

— Прости, — сказал ещё раз.

Тени вокруг двигались быстрее. Никак рычал низко, угрожающе. Его глаза горели странным серебристо-синим светом. Я вытащил нож. Тот самый старый перочинный нож, который всегда лежал у меня в бардачке машины. Теперь он был при мне — на всякий случай. Подошёл ближе к алтарю.

Тени кричали — я слышал их вопли в своей голове. Я занёс нож над алтарём. И замер. «Ты должен быть уверен», — раздался в голове голос деда. Я был уверен. Резким движением полоснул себе по левой ладони. Кровь брызнула горячей струйкой. Я шагнул вперёд, прижал окровавленную ладонь к шершавой поверхности алтаря, прямо к центру, где трепетал яркий оранжевый свет. Камень задрожал. Тени закричали в голос, словно тысячи потерянных душ.Пол заходил ходуном. Алтарь стал трескаться. Из трещин хлынул горячий воздух. Потянуло едким дымом и жаром кузнечного горна.

Катя дёрнулась — её глаза распахнулись. В них не было зрачков. Только бесконечный огонь. Она приоткрыла рот и оттуда вырвался ревущий поток ослепляющих языков пламени. Я закрыл лицо руками, чувствуя, как жар обжигает кожу. Никак взвыл, но остался на месте.

В следующую секунду всё исчезло.

------------------------------------------------------------------------

От автора: Если вам понравилась история Стаса, поддержите книгу лайком и комментарием!