Рулевой. Книга 1. Испытание огнем

Глава 22. Пятый элемент

Кровь стекала с моей ладони тонкой струйкой, капая в углубления для пятого знака, последнего из всех. Я аккуратно водил пальцем по шероховатостям в камне, ощущая, как они пульсируют теплом под кожей — будто сами жадно и молча впитывает мою кровь. Знак, постепенно пропитываясь, проступал всё отчётливее, линии наполнялись тёмной густой жидкостью, пока не оформились полностью. Я шагнул назад, ожидая… чего-то, как и раньше, когда знак начинал светиться, всплывая над полом, вибрируя в воздухе и вызывая стихию.

Но… ничего не произошло.

Знак остался серым. Матовым. Мёртвым. Он не светился, не вибрировал, не пульсировал. Просто лежал в углублении, как нарисованный мелом круг на асфальте. Моя кровь напоила его до краёв, но это ничего не изменило.

Я сжал ладонь, чувствуя пульсирующую боль. Никак подошёл ближе, понюхал что-то возле знака, фыркнул и отпрянул. Думаю, он тоже чувствовал — что-то пошло не так.

— Эм… дружище, у нас тут небольшая техническая проблемка, — пробормотал я, устало глядя на бессмысленно серый символ. — Пятый элемент не доставлен. Или не активирован. Или я просто чего-то не понимаю.

Позади раздалось несколько хлопков — как будто кто-то громко ударял в ладоши.

— Ну что, человечишка, — с усмешкой произнёс Азар. Его громкий голос сотрясал воздух, обволакивая меня жаром. — Конец близок, а ты даже не знаешь, что делать? Забавно. Давай, пока есть время, я расскажу тебе, как ты будешь умирать. Медленно. Болезненно. Но ты ведь хочешь увидеть деда быстро? А этого не будет!

Я развернулся, стараясь не показывать своего нервного состояния. Азар стоял там, где раньше была его тень. Он опять натянул человеческую маску. Но она едва держалась, а из-под кожи пробивались огненные отсветы. Лицо словно начинало плавиться от собственного жара. Глаза светились — не светом, а именно горением, как уголь, тлеющий в костре.

— Я, вообще-то, не тороплюсь, — усмехнулся я, поднимая взгляд. — А тебе что, есть куда спешить?

Азар сузил глаза.

— Да, я так давно ждал этого момента, что немного тороплюсь, — произнёс он и щёлкнул когтистыми пальцами.

На каменной плите, где лежала Катя, вспыхнули огоньки. Там появились свечи, которых раньше не было. Они загорелись ровным оранжевым пламенем. Азар начал выкладывать на каменную плиту вокруг тела странные предметы. Один был похож на каменную чашу со знаками, напоминающими клинопись — как на той табличке, перед выбором дверей. Другой — на человеческий череп, изнутри которого пробивался еле видимый синий свет. Ифрит двигался с ритуальной точностью, словно танцуя.

— Всё это долго вынашивалось, Станислав. Много веков. Много поколений. Мне нужна была кровь. Не просто кровь, а кровь старых шаманов. Настоящих, а не этих современных выскочек. А ты… ты пришёл сам. Да ещё и все знаки нарисовал. Спасибо тебе.

Я моргнул, словно он только что вылил мне на голову ведро холодной воды.

— Подожди… — хрипло выговорил я. — То есть… всё это…

Азар, не поднимая глаз от ритуала, кивнул:

— Да. Ты не в силах своим убогим умишком постичь всю красоту моей многоходовочки. Для тебя это, наверное, большое разочарование. Но огорчение — это не смертельно. Это даже полезно для тебя.

Я сжал кулаки теперь уже от злости. Кровь с ладони вновь капнула на пол.— Ты… всё это подстроил?

Азар наконец посмотрел на меня. Его лицо уже было другим. Не человеческим. Оно будто пульсировало пламенем изнутри. Скулы заострились, глаза стали чёрными, зрачков не было.

— Огонь, Станислав… не ищет лёгких путей. Он идёт туда, где есть кислород. Где можно вспыхнуть. Где есть жертва. — Азар помолчал несколько секунд, а после продолжил. — Огонь... Он выжидает. Он вкрадчив. Он живёт в тишине. Он копит тепло, пока не превратится в пламя. А пламя не выбирает. Оно… берёт.

Азар провёл пальцем по воздуху, будто рисовал невидимые символы.

— Я не толкал тебя. Я просто... присутствовал. Где надо. Когда надо. Ты сам поджёг фитиль, Стас. Я лишь следил, чтобы огонь не угас. Это и есть искусство. Это и есть воля.

Он подошёл ближе, почти касаясь пылающим взглядом моей кожи.

— Ты будешь факелом. Благодаря тебе этот ритуал состоится. Пламя поднимется.

— Ага, — прошипел я. — А ты… воспользовался ситуацией.

Он усмехнулся:

— Я сделал то, что делают все великие. Я направил руку судьбы. Остальное — детали. Но не переживай. Ты войдёшь в легенды. Местные, городские сказки. Правда, не услышишь их, потому что не доживёшь.

Я смотрел, как он завершает раскладывать вокруг Кати ритуальные принадлежности. Внутри всё клокотало.

А я стоял, сжимая израненную ладонь и глядя на серый, мёртвый знак под ногами.

— Ладно, — сказал я тихо. — Посмотрим, кто тут кого в легенды впишет.

Азар поднял голову, вновь улыбаясь — теперь уже какой-то нечеловеческой усмешкой. А я нагнулся к знаку и провёл пальцем по его краю, чувствуя, как внутри меня что-то меняется.

Свет в зале меркнул, а воздух вокруг стал гуще, темнее, насыщеннее тенями. Азар вытянул руки к потолку, его пальцы начали искриться огнём, будто под ногтями у него пульсировало пламя. Затем он опустил руки, щёлкнул пальцами — и один за другим вокруг каменной плиты вспыхнули мерцающие огоньки. Они плавали в воздухе над алтарём, пламя у них было неровным, почему-то сине-красным.

— Эй, смертный, — произнёс Азар, не глядя на меня, — держи ухо востро и смотри внимательно, как у вас говорят. Сейчас ты увидишь, как будут переплавляться судьбы. Когда я закончу, твой мир уже не будет прежним.

Он подмигнул мне и начал извлекать из себя звуки. Назвать это пением просто язык не поворачивался. Мелодия была из тех, что не котируются в хит-парадах. Заунывная, с каким-то изломанным ритмом, словно древний колокол надломился, но всё ещё пытался звучать. Слова были не понятны, но каждый слог отзывался вибрацией где-то под кожей, как будто эта песня цеплялась в глубине за сами нервы. Азар, не переставая петь, начал двигаться: пританцовывая, описывал круги вокруг алтаря. Его тень на стенах распухала, вытягивалась, пульсировала в такт его шагам.

Дым постепенно заполнял помещение. Он был горький, насыщенный запахами трав, смолы и чего-то приторного. Я попытался закрыть нос рукавом своей куртки, но аромат легко проникал сквозь всё. От него щипало глаза и подташнивало. Кажется, в голове начало мутнеть. На мгновение мне привиделось, что я вижу два зала сразу: этот, реальный, и другой — зыбкий, с горящими стенами и алтарём, над которым парит не Катя, а... я сам?

С усилием отогнав наваждение, я вновь сфокусировался на происходящем. Катя — а скорее, её тело — действительно немного приподнялось над алтарём. От неё исходил мягкий, белый с лёгкой оранжевой каймой свет. Примерно такое можно наблюдать в яркий солнечный день на чистом снегу. Волосы моей бывшей девушки развевались в воздухе, кожа светилась изнутри. Руки были раскинуты в стороны, а голова откинута назад. Её лицо было спокойным, почти безмятежным, как у спящей. Но этот покой был пугающим. Мёртвым.

— Великолепно, — прошипел Азар, делая последний круг. — Ты только посмотри, как она прекрасна после своей жизни. Смерть ведь красит, Стас. И это — лишь начало. Но скоро и сам всё узнаешь. Ифрит продолжал движение, начав бросать горсти порошка в чаши по периметру. Они вспыхивали зелёным пламенем. Я стоял, прижав ладонь к ране, из которой всё ещё сочилась кровь. Взгляд метался по залу. Серый, неактивный знак за это время поднялся и висел в воздухе передо мной. Он выглядел неподвижным и глухим. Он не жил, не пульсировал, не отвечал.

— Почему? — прошептал я вслух. — Да почему же ты не работаешь?

Ответа у меня не было. Подсказок вокруг - тоже. Азар тем временем продолжал свой ритуал, будто я теперь был для него просто элементом декора.

И тогда я закрыл глаза. Начал лихорадочно перебирать в памяти всё, что слышал от деда. Разговоры за столом. Ненавязчивые истории из детства. Странные афоризмы, сказанные будто бы вскользь.

«Сила не в крови, а в том, кто её направляет» — всплыло первое. Я отмёл это. Не то. «Огонь берёт не плоть, он берёт волю. У кого воли нет — тот уже сгорел». Мысленно чуть задержался на этой фразе. Воля. Что-то в этом есть... Но этого мало. Вспомнил, как в детстве дед говорил кому-то: «Ритуал — не в знаке. Знак — лишь ключ. Но если нет замка — хоть сотню ключей сломай, двери не откроешь». Тогда, в детстве, я подумал, что речь идёт о чём-то типа сарая на даче. Но здесь и сейчас эти слова зазвучали совершенно иначе.

«Пламя боится чистой воли». Вот! Фраза, которая была в последней записке деда. И конечно же, я не обратил на неё внимание, решив, что это какая-то очередная метафора. Чистой воли…

— Дело не в крови, — пробормотал я. — А во мне. В том, чего я хочу. В том, кем я выберу быть.

Вдохнул глубже, стараясь не обращать внимания на шумные звуки ритуала, на пылающее, как факел, тело Кати, на фигуру Азара, левитирующего у алтаря.

— Если нужна воля… — прошептал я. — То ты её получишь. Но как?

Я снова посмотрел на знак и шагнул к нему, чувствуя, как внутри что-то собралось в единый сгусток. Не ярость. Не страх. А решимость. Никак однократно гавкнул, будто подтверждая правильность выбора.

— Ты ведь знал, да? — прошептал я. — Хитрый пёс, ты всё знал с самого начала.

Опустив голову, я взглянул на Никака. Он стоял рядом, но теперь его глаза сияли. Не обычным светом — а чем-то, что вызывало в памяти слово, услышанное когда-то в детстве от деда — «Танг Синг».

Мы тогда сидели у костра и я спросил:

— Деда, а Танг Синг — это что?

Он усмехнулся, не открывая глаз:

— Не что, а кто. Это древнее. Очень древнее создание. Он один. Его не зовут, он приходит, когда всё остальное уже поздно.

— Это демон?

— Нет. Ни свет, ни тьма. Он — как пепел после пожара. Кажется мёртвым, но стоит дунуть — и оживает.

Я тогда не понял. Но слова запомнил. Слишком странными они были для обычной сказки. И вот теперь, глядя на Никака, я не понимал до конца, кто или что это. Но ощущение было — будто смотрю в глаза древнему духу, который шагал по мирам тогда, когда человечество ещё не умело складывать слова. Никак… или то, что было в нём… знал, что делать. Осознание этого пугало сильнее, чем Азар.

И тут до меня дошло, что в активацию последнего знака нужно как-то вложить свою волю. Не силу, не амулет, не кровь. А именно намерение.

Я шагнул к знаку, раскинул руки.

— Я не знаю, слышишь ты меня или нет, — сказал я, обращаясь в пустоту, — но я не подчинюсь. Ни тебе, Азар, ни кому бы то ни было. Моя воля — только моя. И пусть она слабая, пусть шаткая — но она есть.

Азар раскатисто рассмеялся, глядя на меня.

— Вот оно как! Ваша вечная песня «я сам, я сильный, я человек». Забавно. Посмотрим, как ты запоёшь, когда я закончу.

Он снова поднял руки — и Катино тело изогнулось дугой. Вокруг алтаря появились огненные нити, притягивающие её к центру. Я закричал — от отчаяния, от ярости, от бессилия.

— Нет!

И тогда Катя вспыхнула. Не метафорически. Она буквально загорелась, как промасленная ткань, брошенная в костёр. Её тело над каменной плитой, озарилось изнутри — как будто внутри у неё был настоящий костёр. Свет лился сквозь кожу, словно сквозь пергамент. Затем — рывок шеи назад, глаза распахнулись, и она закричала.

Этот крик не был человеческим. Он выл, вибрировал, ломал воздух, как ультразвук, будто из её горла рвался наружу сам ад. Я отшатнулся, сдавленно вскрикнул и оступился, чуть не упав.

— Потерпи ещё немного, мой смертный дружок! — засмеялся Азар, не отрываясь от своего колдовского танца. Его голос был шипящим и обжигающим как раскалённое железо, упавшее в воду.

Катины пальцы судорожно выгнулись, словно она боролась с невидимыми путами. Но её движения были резкими, беспорядочными. Глаза — теперь совершенно белые — метались по сторонам.

— Что ты делаешь с ней?! — закричал я, но мой голос утонул в гудении ритуального огня.

Азар не ответил. Только покачал головой, будто учитель, которого утомили глупые вопросы ученика. Он продолжал свой танец, подвывая что-то на незнакомом, древнем языке. Один за другим он щёлкал пальцами — вокруг алтаря теперь вспыхивали травы, дым от которых обволакивал нас густыми клубами.

— Она знала, зачем к тебе пришла. Её выбрали. Она всё понимала. Ты думал, что она — снег?. Но нет, она — пепел. — жутко засмеялся Азар.

— Что делать, — прошептал я. — Что же я должен сделать?

Рядом с моей ногой низко, глубоко, так, что вибрация прошла по костям, зарычал Никак. Не просто собачьим рыком. А звуком, от которого стынет кровь. Он не был больше псом. А может, никогда им и не был. Я увидел, как его шерсть начала переливаться синим светом. В памяти всплыло: «Когда огонь поднимется, пес укажет путь сквозь пепел». Фраза из дедовской записки, которую я тогда счёл метафорой.

Я посмотрел вниз — и замер. Никак стремительно менялся. Расправлялся прямо на глазах. За считанные секунды привычный силуэт собаки исчез — передо мной стояло нечто другое. Существо, похожее на огромного льва, покрытого серебристо-синим мехом. Глаза собаки — хотя, какая это уже собака? — светились янтарём, пасть была широко открыта, а оттуда вырывался тот самый, гудящий рык. И вновь в голове вспыхнули слова деда Исмагила, сказанные вполголоса, будто он боялся, что кто-то подслушает:

— Танг Синг не приходит просто так, Стас. Он — один. Не род. Не клан. Один. Имя, как тень, кочующее сквозь века. С ним приходит выбор. С ним — всегда плата.

Тогда я думал, что это какая-то шаманская байка, но теперь — видел. Видел своими глазами, своим сердцем. Танг Синг. Не демон, не дух, не зверь.

Балансирующий на границе мира живых и иного. Его появление — знак, что правила нарушены. Или только что переписаны. Его суть — не спасти. Не убить. А уравновесить.

Я смотрел, как он рычит. Его рык разрывал реальность, и с каждым мгновением казалось всё очевиднее: Танг Синг не пришёл защищать меня. Он пришёл быть рядом с тем, кто сделает выбор. Не за меня. Не вместо. А как свидетель. И если он здесь... значит, выбора избежать не выйдет.

— Никак?! — удивлённо выдохнул я.

Он не обратил на меня внимания. Он уже не был знакомым мне псом. Его рык становился всё громче, отчётливее. Казалось, он шёл не только из его горла, но и из стен, из пола, из самого воздуха. Азар всё ещё продолжал танец. Но… что-то у него теперь явно шло не так.

Ифрит замедлился. Его движения стали тяжёлыми, вязкими, будто он танцевал в меду или в смоле. Каждый жест отдавался в пространстве эхом, словно тянулся в вечность. Это начинало напоминать фильм снятый в замедленном режиме —слоумо. Из тех, что приятнее снимать, чем смотреть. Голос его стал глуше, как будто он теперь пел из-под воды.

Азар поднял голову, посмотрел на меня и оскалился. Рот не двигался, но его гулкий, настойчивый голос раздался внутри моего черепа:

— Буквально минутка осталась, смертный. Минутка — и всё встанет на свои места. Ты не сможешь это остановить. И друг твой не успеет. Вы можете только смотреть.

Я стиснул зубы. Взглянул на своего бывшего питомца, потом на Катю. В висках стучало, как молот. «Что же делать?» — снова промелькнуло в голове. Азар поднял обе руки вверх. Вокруг его запястий закрутились огненные ленты, они взмыли вверх и образовали круг над Катей. Её тело дёрнулось.

— Хватит! — закричал я, но сам себя не услышал. Рёв бывшего пса затмил всё. И тут я понял: Азар не может говорить — рык мешает. Он слышит только свои мысли. Он не может сосредоточиться. Я тоже уже почти ничего не слышал, только жуткий рёв. Вибрация от него прошивала грудную клетку, словно кто-то бил по мне молотом. Стены дрожали, воздух густел, как перед бурей, как будто само подземелье больше не выдерживало напряжения.

Азар стоял перед алтарём, раскинув руки и что-то шептал. Пламя над Катей вспыхивало и гасло, как умирающий фонарь. А я стоял, застыв, как вкопанный. Все мышцы свело. Пот катился по лбу, по спине, в голове шумело, как в водопаде.

— Делай что-нибудь… — выдавил я из себя. — Начинай уже делать...

Я силился вспомнить хоть что-нибудь из дедовских слов. Хоть строчку. Хоть символ. Хоть тень совета. Ничего. Разум путался, мысли вязли, и с каждой секундой становилось ясно — не успею. Я пошатнулся. Пространство будто дёрнулось — то ли от жара, то ли от дурноты. Не удержался и опёрся рукой на бок того существа, которым стал мой пёс, чтобы не упасть. Никак вздрогнул, его шерсть под моей ладонью на миг стала раскалённой, как камень на солнце. И в этот миг…

Что-то вспыхнуло во мне. Кажется, где-то в моей груди что-то взорвалось.Я закричал, но не от боли, а от нахлынувшего чувства свободы. Откуда-то изнутри, прямо из центра груди, рванулся наружу и охватил меня кругом яркий сине-золотой свет. Я невольно отпрянул, но он уже сиял из меня, бьющим вверх столбом, соединяя меня, кажется, с самим небом. Это сияние прошло сквозь висящий передо мной мутный знак. Он вспыхнул изнутри, сначала тускло, затем ярче, ярче — и наконец прорвался наружу ослепительным свечением. Его линии засияли всеми цветами — не радуги, нет. Это были цвета, которых я не знал. Цвета, от которых щемило сердце, хотелось плакать и смеяться одновременно.

Я увидел, как Азар обернулся. В его глазах мелькнуло удивление. Настоящее, неподдельное.— Что ты сделал?! — проговорил он. — Зачем ты это сделал? Я стоял, весь дрожа, с прижатой к псу рукой, чувствуя, как свет внутри меня бьётся, словно само сердце. Амулет «Глаз Неба», тот, что дал дед и который погрузила в меня Нурия, пробудился. И вот он — пятый знак.

Повис в воздухе, сверкая, будто вырезанный из чистого света. Пульсировал, медленно вращаясь, и от его движения по залу поплыли тени. Я ощущал, как энергия от него разливается по полу, соединяясь с другими знаками, будто в одной сети. Между ними начали проскакивать искры — сначала едва заметные, как наэлектризованный воздух, а затем всё ярче, мощнее. Они плясали, бегали, множились, ныряя из одного знака в другой, как молнии, пущенные по спирали.

— Что ж... красиво. — Азар выпрямился. На лице у него играла злобная ухмылка. Он наблюдал за искрами, как за детской забавой. — Думаешь, ты что-то изменил этим фокусом? Что это световое шоу помешает мне?

Я молчал.

— Все пять... ты активировал все, — заговорил вновь Азар, глядя на меня с напряжённой улыбкой. — И при этом не понял главного, да? Ты не управлял процессом. Ты — его часть. Но ты не был проводником. Ты всего лишь ингредиент. Без твоей крови ничего бы не вышло. — Он шагнул ближе, жар от него обжигал.

Я сглотнул, пытаясь не показать, что понял это только сейчас. Он сделал ещё один шаг в мою сторону. Воздух между нами дрожал. — Я мог бы давно сделать это. У меня были ученики, последователи, преданные до боли. Но никто из них не подходил. Кровь. Их кровь — пустая. Без рода, без корня. А твоя — правильная.

Он вытянул руку, как будто хотел коснуться воздуха передо мной.— Ты потомок. Шаман. И только ты мог стать дверью. Я ждал тебя. Именно тебя. Я тебя... направлял. Слова звенели в воздухе. Я чувствовал — каждое из них было правдой. Он расправил плечи, и его глаза вспыхнули.

— Но не обольщайся, человечишка. Ритуал идёт своим чередом. Ты можешь светить, свистеть, рисовать знаки — но воля огня неумолима. Это всё уже бесполезно.

Я смотрел ему в глаза. Сердце грохотало в груди, но страх отступил. Внутри осталась только твёрдость. И ощущение, что всё действительно идёт так, как должно быть.

— Ты ошибаешься, — сказал я. — Всё будет совсем по-другому. Ты просто ещё этого не понял.

Азар хмыкнул и повернулся обратно к алтарю. Катя догорала над каменной плитой. С каждой секундой её очертания всё сильнее растворялись в светящейся пелене. Я сделал шаг вперёд. И тут началось то, чего не ждал даже Азар.

Сначала я подумал, что это пепел. Или сверху сыплется сажа. Потом — что это какие-то мошки. Спустя секунду стало понятно — это были мухи. Чёрные, плотные, будто слепленные из смолы и пыли. Они вылетали отовсюду: из углов, из потолка, прямо из воздуха. Сначала десятки. Потом сотни. Потом тысячи. Нескончаемый рой. Они кружили, плотным чёрным облаком, жужжали, замирали, резко бросались в стороны. Воздух вибрировал, как в улье.

— Что... за... дрянь?! — злобно прошипел Азар. Он резко обернулся ко мне, и впервые в его голосе не было насмешки. — Это не ты. Тогда... кто?!

Мухи облепили его свечи. И в тот же миг всё пламя погасло. Одновременно. Без звука. Как будто кто-то щелчком погасил свет по всей комнате. Катя осыпалась пеплом на каменную плиту алтаря. В зале воцарилась густая тьма, прорезаемая лишь мерцанием знаков. Азар изменился в лице. Он больше не ухмылялся. Он напряжённо смотрел вглубь зала, будто ждал, что сейчас из этой массы кто-то выйдет. И в этот момент замолчал Никак.

Раньше его рык был фоном — низким, нестерпимым, давящим. Он вибрировал в грудной клетке и резонировал с помещением. Но теперь тишина резко ударила по ушам. Наступила такая звенящая пауза, что я невольно задержал дыхание. Никак стоял напротив Азара. Огромный. Светящийся изнутри. Его глаза горели, но он молчал. Ждал. Азар замер. Мухи вились чёрными тучами.

А между знаков продолжали метаться искры, теперь уже неуправляемо — как если бы внутри конструкции что-то вышло из-под контроля. Я стоял в центре зала и впервые почувствовал, как само пространство подчиняется не Азару, не мне, а чему-то большему. Оно приближалось.

И Азар это знал.