Рулевой. Книга 1. Испытание огнем

Глава 15. Танцующий круг

Стоя у своей «Калины», я положил руку на тёплый капот, ещё не остывший после дороги. Площадка за бетонным заводом дышала заброшенностью: ржавые ворота дрожали на ветру, как больные зубы, а над цехами гудела одинокая лампа, бросая пятна света на трещины асфальта.

Небо, серое и тяжёлое, только начинало темнеть — до ночи далеко, но света уже не хватало. Никак напряжённо сидел у моих ног, осматривая площадку. Я потёр ладонь — метка молчала, но, когда Алексей заговорил, по коже пробежал холод, заставивший её шевельнуться. Никак ткнулся носом в мою ногу, его взгляд метнулся к пустому цеху, где мелькнула тень. Хотя, может и показалось.

Роман топтался у задней двери машины, теребя рукав своей потёртой куртки. Пот стекал по его вискам, глаза метались, бегали, не находя для себя достойного места, чтобы остановиться. Я заметил красное пятно на его запястье, очень похожее на ожог. Двоюродный брат, которому я безмерно доверял, предал меня, и это жгло хуже метки на ладони. Помню, как он клялся бросить свои делишки после истории с долгом пару месяцев назад, а теперь стоит, прячет ожог, как вор — краденое.

Я бросил взгляд на внедорожник в стороне. Катя сидела так же за тонированным стеклом, неподвижная, как восковая кукла. Когда ты стала такой, Кать? И почему я до сих пор не могу тебя выкинуть из головы?

Деловые переговорщики стояли в центре площадки, переминаясь с ноги на ногу. Высокий пытался выглядеть уверенно, но его пальцы начали теребить манжет белой рубашки. Тот, что пониже пыхтел, как паровоз и пытался ослабить непослушный галстук. Эти люди определённо знали человека, который сейчас приехал. И, по неизвестным мне причинам, боялись его до дрожи.

— Ну, — начал Алексей. Голос его был спокойным, с лёгкой насмешкой, словно он пришёл на пикник, а не на бандитскую разборку. — Вижу, представляться мне не нужно. — Он остановился в паре шагов от бандитов, встряхнул кистями, чуть наклонил голову, и его глаза блеснули, как лёд под фонарём. — У вас претензии к моему другу? — Он кивнул на меня, не глядя.

Никак неподвижно стоял около моей ноги, его глаза следили за каждым движением Алексея. Я же замер, как вкопанный, и думал: Лёха, почему от тебя веет чем-то таким, от чего хочется бежать? Метка молчала, но в груди начало теплеть.

Высокий кашлянул, шрам на щеке побелел и стал меловым. Он попытался улыбнуться, но губы дрогнули, и получилась гримаса человека, которого ударило током.

— Претензий нет, Алексей Викторович, — высокий сглотнул, шрам шевельнулся. — Просто… мелкое недоразумение. Ваш друг влез в нашу схемку. За старуху вписался, Нину эту… Наших повалил, дважды! А мы эту тему на районе держим. Это удар по нам, по имени. Общество не поймёт, если мы спустим.

— Имя — это всё, — кряжистый сплюнул. — Таксист борзеет, а мы молчим? Но раз вы сказали, мы… подумаем.

Я сжал кулаки, ногти впились в ладони. Это же вы Нину Семёновну решили под нож пустить за ваши делишки с квартирами! Я хотел влезть в разговор, сказать, что они гниды, но Никак фыркнул — мол, не надо, не время. Я взглянул на Катю в окне внедорожника. Её лицо не двигалось, но мне показалось, что она смотрит на меня. Пустота её глаз резала осколком стекла.

Алексей поднял левую руку и уголовники замолчали, как будто кто-то выключил радио. Его перчатка скрипнула, значок блеснул, поймав свет уходящего солнца. Он чуть улыбнулся, но глаза остались холодными.

— Общий смысл ясен, — сказал он, обрезая их болтовню, как ножом. Голос был ровный, но в нём звенела сталь, от которой мурашки бежали по спине.

— А решать будем так. — Он сделал паузу, повернулся ко мне, и его взгляд прошёл сквозь меня, как рентген. — Стас вам ничего не должен. Про квартиру этой бабки… как её там? Напомни, Стас, а то я запамятовал.

— Нина Семёновна, — вырвалось у меня. Голос прозвучал слишком хрипло.

Я кашлянул, пытаясь собраться. — Нина Семёновна, Алексей.

— Вот, Нины Семёновны, — продолжил он, будто мы обсуждали погоду. — Вы про неё забываете навсегда. Прямо здесь, прямо сейчас. Всё с неё снимаете — долги, претензии, всё, что сами и понавешали. Не тратьте время на споры, я знаю, как всё работает. — Он сделал шаг к бандитам, и высокий попятился, едва не споткнувшись. — Тогда между нами всё опять ровно. Никаких вопросов. Живёте дальше, как жили. Или… — Он замолчал, зловещая улыбка стала чуть шире, а глаза по —звериному сузились. — Или у вас есть возражения? А может быть вопросики? Готов услышать. Говорите, я весь внимание.

Высокий замотал головой так, будто его током ударили. Шрам на щеке покраснел, пот блестел на висках, рубашка прилипла к груди.

— Нет — нет, всё чётенько, Алексей Викторович, — затараторил он, голос подрагивал, как у первохода на первом допросе. — Забыли уже, клянусь! Нина эта, Семёновна, да хоть сто лет пусть живёт, нам пох… в смысле, не наше дело! Никаких претензий, никаких долгов, всё чисто. Мы ж не идиоты, чтобы с вами спорить, вы ж знаете. Всё, точка, не вышла схемка — закрыли темку, как будто её и не было. Скажи, братан? — Он пихнул борца локтем, чуть не сбив его с ног.

Тот сглотнул, его шея напряглась, как канат. Он кивнул, теребя галстук, который уже походил на тряпку.

— Без вопросов на, — буркнул он севшим голосом. — Всё чётко, как вы сказали на. Бабка эта… ну, не наша забота, и точка на. Пусть живёт, нам без разницы. И Стас ваш… ну, мы без претензий, короче на. Мы ж не против на, Алексей Викторович, вы ж в курсе на. Просто за порядком смотрим, долю имеем с темы, а раз так на — всё ровно, всё по-людски на. — Он попытался хмыкнуть, но звук вышел совершенно не уверенным.

Я смотрел на них и думал: вот оно. Лёха заставил их прогнуться буквально парой слов. Да кто же ты теперь, Лёха? Почему от тебя веет чем-то, от чего хочется держать руку на монтировке? Метка молчала, но жар в груди нарастал, словно что-то внутри знало больше, чем я. Никак нетерпеливо переступал лапами, стоя рядом со мной. Я бросил взгляд на бородачей. Первый сжал папку так сильно, что костяшки его пальцев в миг стали белыми, а кольцо потускнело, как угасающий уголь. Второй щурил свои кошачьи глаза, и татуировка на его шее — пламя — будто пульсировала. Они определённо не собирались отступать.

Роман скулил за машиной: «Стас, я не хотел… Они сказали, все долги мои спишут… Слышь, я не подписывался на это!» Я взглянул на его ожог и понял — он продал меня не за деньги, а от страха.

И тут я заметил движение. Риелторы, стоявшие на втором плане, после такого поворота разговора, зашевелились. Первый недовольно нахмурился. Второй начал оглядываться по сторонам и направился к машинам. Его коллега шагнул в сторону, достал телефон, прижал его к уху и заговорил тихо, но ветер донёс до меня обрывки слов: «…не по плану…всё не так... сейчас, да». Он закончил, кивнул чему-то, сунул телефон в карман и выпрямился.

Второй риелтор тем временем подошёл к массовке в чёрном, что стояли у микроавтобусов. Их было человек десять, тени под капюшонами скрывали лица. Он что-то шептал им, тыкал пальцем в разные стороны, потом кивнул первому бородачу, словно всё решено. В этот момент я почувствовал холод в затылке, будто Морозко дыхнул мне в шею. Никак фыркнул, хвост пару раз дёрнулся.

Первый бородатый модник шагнул к бандитам, второй встал рядом, скрестив руки. Их тени на земле в последних лучах закатного солнца казались длиннее. Высокий уголовник обернулся. Крепкий отступил на шаг, будто готовясь разбежаться. Алексей не двинулся, только слегка улыбнулся — уголки губ дрогнули, следя глазами за передвижениями. Он смотрел, как будто знал, что будет дальше, и это пугало меня больше, чем все риелторы этого города.

— Нам нужна старуха, — начал первый бородач, его голос звучал напористо. — Нина эта ваша Семёновна, как договаривались. С вами было решено — квартира ваша, бабка наша. Деньги — нам не интересны. Нам нужна старуха. — Он сделал паузу, глядя на высокого. — Мы договорились. Вы взялись решить вопрос, но вместо этого тянете время, мнёте языками. Вы не забыли, с кем работаете?

Высокий кашлянул, вытер пот со лба, его шрам дёрнулся, будто живой. Он нервно ощерился.

— Следи за языком, штрих. — Высокий угрожающе оскалился, его шрам дёрнулся. — Мы вам другую старуху найдём, получше и посочнее. Делов—то. Мы слово держим.

— Две бабки вам будут! — кряжистый рявкнул, кулаки сжаты. — Да я сам их притащу, только не трынди про костры! Задолбали ваши проповеди!

Кряжистый шагнул вперёд, его шея покраснела. Кажется, он пытался добавить веса словам напарника, его громадные кулаки сжимались и разжимались .

— Да точно на, — прогундосил он, опять теребя галстук — Через пару дней будет вам другая старуха. И плюс дед, как компенсация. За нами не заржавеет…

Я, в которой раз за вечер, крепко сжал кулаки. Нина Семёновна — не ваша добыча, мрази. Они говорили о ней и других старушках как о куске мяса, и я чувствовал, что ярость кипит в горле. Опять захотел влезть, заорать, но Никак ткнулся холодным мокрым носом в ногу. Успокаивает меня... или предупреждает. Я взглянул на него - он снова неотрывно следил глазами за риелторами.

Первый бородач поднял руку ладонью вперёд. Потом заговорил снова, и каждое слово падало, как камень.

— Хватит, — сказал он, голос стал ниже, он почти рычал. — Вы не смогли решить простой вопрос. Это ваша слабость. Наше Братство не будет ждать, пока вы наиграетесь в свои понятия. Мы разберёмся сами. — Он сделал паузу, его глаза сузились, как у змеи. — В ваших услугах мы больше не нуждаемся. Крыша? — Он сплюнул, и слюна зашипела на щебне, как на углях. — Нам больше не нужна ваша крыша. И мы не прогнёмся под всяких модников, которые думают, что всё решают. — Он кивнул на Алексея, но не посмотрел на него, будто боялся.

Алексей стоял неподвижно, словно вылепленная из гипса статуя. Его улыбка стала чуть шире, но глаза не изменили своего холодного выражения. Он стоял, не шевелясь, и, казалось даже не моргая, что пугало меня больше, чем слова риелтора. Лёха, кем ты стал? Кажется, ты пугаешь и меня тоже.

Я вспомнил, как он тащил меня из пьяной драки в кабаке, смеялся, говорил: «Стас, как ты ловко умеешь встревать в дерьмо». Да, это точно, это я могу. Думаю, это моя суперспособность. Но в этом человеке не было того Лёхи. Только холод, только опасность, как от ножа, что лежит сейчас на столе, но в любой момент может резануть.

Второй бородач шагнул ближе, его кошачьи глаза блестели, как фонари.

— Вы сломали клятву, — риелтор понизил голос, татуировка на шее шевельнулась. — Мы дали вам время, возможность заработать и помощь Огня. А вы? Прячетесь за словами, боитесь таксиста и его тени. Азар не ждёт. Предадите — и пламя найдёт вас. Хотите узнать, как горят кости?

Высокий слегка побледнел, шрам на щеке стал багрово—красным. Он открыл рот, но почему—то промолчал. Тот, что пониже, сжимая кулаки и наклонив голову чуть вперёд, не выдержал:

— Алло, полегче на, — проговорил он с угрозой. — Ты понтами нас не закидывай. Про костры свои клоунам затирай, братан. Сказано тебе — старуху найдём, двух бабок вам сделаем на. Два дня, понял? Это таксист намутил, сам видишь! — Он кивнул в мою сторону.

Имя «Азар» резануло слух, словно бритвой. Метка дёрнулась, будто обжигая, а в груди стало ещё теплее. Заметил, как щебень под ногами риелтора осыпался, образуя странный узор — спираль, как на лицах нападавших на меня людей.

Я вспомнил кошмары — горящий лес, тени с обугленными пальцами, голос Нурии: «Он становится сильнее».

Алексей всё ещё стоял, не двигаясь. Его улыбка не пропала, но стала острее. Он смотрел на риелторов, на уголовников, на меня, и я чувствовал, как холод пробирает до костей.

И тут я заметил движение. Второй риелтор — тот, с мрачным взглядом слегка раскосых глаз — отошёл к фигурам в чёрных капюшонах, которые стояли у края площадки. Их было десять, максимум двенадцать. Тени под капюшонами скрывали лица, но их движения были ненатурально резкими, какими-то деревянными. От их вида веяло холодом, как от открытой могилы. Он собрал их в круг, быстрыми жестами, будто дирижёр перед оркестром. Они тут же сомкнули плечи, и я услышал шёпот — тихий и шипящий, словно в траве был клубок змей. Слова были непонятные, но от них волосы на затылке встали дыбом.

Никак рыкнул, низко, почти неслышно, его шерсть встопорщилась на загривке. Я присел рядом и положил руку ему на загривок — шерсть кольнула пальцы, словно ток. «Тихо, пёс», — шепнул я, но голос дрогнул. Метка молчала, лишь жар в груди разгорался всё сильнее.

Бородач шагнул в центр круга, его фигура казалась тенью в сгущающихся сумерках. Он поднял правую руку, пальцы дрожали, словно он тянул невидимую нить. И вдруг — я моргнул, не веря своим глазам — его рука вспыхнула. Пламя лизнуло от плеча до кисти, яркое, оранжевое, с синими краями. Оно не гасло, не дымилось, и, судя по его лицу, боли не было. Его глаза блестели нездоровым азартом. Он заговорил. Его гортанные, шипящие слова, раздавались в тишине, напоминая треск поленьев в костре.

Я не понимал ни слова, но каждое било по нервам, как молот. «Ша’сар… кхар’зет… Азаар…» — выкрикнул он, и земля под ногами дрогнула, будто кто-то ударил снизу.

Круг начал двигаться. Люди в чёрном шагали против часовой стрелки, синхронно, как марионетки. Их руки поднимались и опускались в странном ритме, пальцы складывались в знаки, которые я не мог разобрать. Шёпот стал громче, слился в гул, как рой ос. Их глаза — я вгляделся и почувствовал, как холод сжал горло — начали гореть. Сначала тускло, как тлеющие угли, потом ярче, ещё ярче, и вот они уже красные, похожие на раскалённый металл. Фонарь мигнул и погас, и теперь только эти глаза освещали площадку, десять пар огней в темноте. Чёрт, зря я не вытащил монтировку из багажника. Если начнётся что-то недоброе, я с пустыми руками быстро устану.

Разгорячённый бородатый адепт в центре кричал всё громче, его голос рвался, как ткань. Пламя на руке вспыхнуло ярче, теперь оно было почти белым, слепящим, но его кожа не чернела и не трескалась. Он выкрикивал какое-то заклинание, слова били по ушам, как удары: «Кхар’зет! Азар! Сар’тхан!». Круг ускорил движение, тихий шёпот стал воем, и я почувствовал, как воздух начал давить на грудь. Никак заурчал, глаза стали полностью чёрными, как в тот раз, когда он смотрел на тень Рух. Он встал передо мной, широко расставив лапы.

Я бросил взгляд на бандитов. Они медленно отходили, пятясь к своим машинам. Роман где-то сзади упал на колени, закрыл уши и скулил раненым зверем.

Я посмотрел на Алексея. Он все также стоял неподвижно, руки в перчатках сцеплены, глаза следили за кругом. Его лицо было пустым, как чистый лист бумаги, но серп на лацкане блестел ярче, будто нагревался. Он повернулся ко мне, и неожиданно подмигнул. Без улыбки, без тепла, просто щёлк глазом, как можно подмигнуть постороннему в толчее метро, а не находясь в центре этого кошмара. От этого подмигивания мурашки побежали по спине.

Бородатый в центре круга протяжно выкрикнул последнее слово — «Азаар!» — и пламя на его руке погасло, будто внезапно залитое водой. Круг остановился. Люди в чёрном развернулись к нам с Алексеем, и я замер. Их лица… они были какими—то туманно—дымчатыми, без носов, безо ртов, только глаза — огненные, цвета расплавленной стали. Они смотрели на нас. Вдруг в нос ударил запах гари — резкая и удушающая вонь от горящего мяса. Никак зарычал ещё громче, напрягаясь всем своим телом.

Я сделал шаг вперёд, встал рядом с Алексеем. Честно говоря, я не знал, что лучше всего будет сделать. Драться? Бежать? Метка молчала, но я чувствовал — это оно, то, о чём говорила Нурия. Азар. Он близко. Я подумал о Нине Семёновне, о её дрожащих руках, о её старом чайном сервизе. Не отдам старушку этим уродам. Но как их остановить?

Я сжал кулаки, глядя на дымчатые лица и огненные глаза. И тогда Алексей шагнул вперёд, а его серповидный значок внезапно ярко засветился, — чего я никак не мог представить. Как и все вокруг.