Михаил Фёдорович Сабуров сидел в кресле покойного князя Веретинского, ощущая, как тяжёлая спинка давит на плечи. Кабинет больше не пылал невыносимым жаром — лишь обугленные стены и покорёженная мебель напоминали о безумии прежнего хозяина. За массивными дверями теперь дежурила его личная стража — люди полковника Хлястина, которого удалось перетянуть на свою сторону ещё месяц назад.
Граф поднёс к уху магофон, набрав номер Платонова. Пока шли гудки, его мысли невольно вернулись к событиям вчерашнего дня. Кинжал, входящий под подбородок Веретинского. Фонтан крови. Судороги умирающего тела. А потом — лихорадочные часы, когда он связывался с союзниками, а после методично обжигал труп магией, превращая колотую рану в неразличимое месиво обугленной плоти. Официальная версия: князь потерял контроль над магическим даром, произошло непроизвольное самовозгорание. Учитывая его прогрессирующее безумие, многие поверили.
Но не все.
Боярин Скрябин, например, заменивший Михаила на посту церемониймейстера, открыто усомнился в «несчастном случае». Арестовать бы его по обвинению в государственной измене, но положение Михаила Фёдоровича не позволяло таких резких телодвижений. Остальные сторонники покойного князя пока выжидали, оценивая расклад сил.
«Шаткое равновесие», — подумал Сабуров, вспоминая ночное совещание с новыми союзниками. Белозёровы, Кисловские, Ладыженские — все они поддержали его захват власти, но каждый выдвинул свои условия. Белозёров потребовал пост главы казначейства. Кисловский — контроль над таможней. Ладыженская настаивала на публичной реабилитации её казнённого сына. И это только начало. Каждый из «союзников» видел в нём не правителя, а обычную куклу. Её можно использовать, затем подмять под себя или вовсе отбросить.
А ещё была проблема диверсии. Проклятая диверсия против Сергиева Посада, о которой уже шептались в кулуарах. Если правда всплывёт, Владимир станет изгоем среди княжеств. Нужно было либо найти способ всё замять, либо публично отречься от действий покойного князя, свалив всю вину на его безумие.
— Слушаю, — раздался в трубке уверенный мужской голос.
— Боярин Платонов? Смею надеяться, что вы узнали меня. У вас найдётся для меня несколько минут?
Секундная пауза.
— Безусловно.
— Вынужден сообщить вам печальные новости, — Сабуров старался говорить ровно, с нотками скорби.
Интересно, как он отреагирует…
— Какие новости? — в голосе Прохора прозвучала настороженность.
— Князь Веретинский скончался вчера вечером. Трагическая случайность — он потерял контроль над своим даром. Непроизвольное самовозгорание. Ужасная, ужасная смерть.
Пауза. Сабуров почти физически ощущал, как Платонов обдумывает услышанное.
— Потерял контроль над даром? — медленно переспросил Прохор. — Интересно… Помнится, Веретинским обладал огненным Талантом и, насколько я знаю, такой Талант обычно защищает носителя от собственного пламени. Это одна из базовых особенностей стихийной магии.
Умный мальчишка. Сразу ухватил несостыковку.
— Князь давно страдал от… нестабильности. Многие были свидетелями его вспышек. В последние месяцы его состояние ухудшилось.
— И вы теперь… что, исполняете обязанности правителя? — в голосе Прохора появились странные нотки. Не ирония. Скорее… понимание?
— Временно возглавляю княжество до определения преемника, — осторожно ответил Сабуров. — Кто-то должен был взять на себя бремя власти в это сложное время.
— Конечно. Кто-то должен был. И как удачно, что этим кем-то оказались именно вы, граф. Человек, который ещё недавно был в опале. До меня доходили слухи, что князь отстранил вас от должности церемониймейстера?
Проклятье! Он слишком хорошо информирован.
— Князь в своём милосердии позволил мне искупить вину службой, — Сабуров старался говорить ровно. — Я курировал благотворительные учреждения.
— А теперь курируете всё княжество. Впечатляющий карьерный рост за одну ночь. Особенно учитывая, что князь умер от… как вы сказали? Потери контроля над даром? Скажите, граф, а свидетели этой трагедии имелись?
«Он догадывается. Или уже догадался», — Сабуров почувствовал, как по спине пробежал холодок.
— О чём вы? Князь был один в своём кабинете, когда…
— Когда огонь поглотил его изнутри, — закончил Прохор. — Удобно. Никто не видел. Никто не может подтвердить или опровергнуть. И теперь вы у власти. Знаете, граф, в нашу первую встречу вы много говорили о том, как опасно быть государственным преступником. О том, что власть князя абсолютна и непоколебима. Интересно, что думал об этом сам покойный в свои последние мгновения? О собственной непоколебимости или подорванном доверии?..
Он знает! Этот проклятый выскочка каким-то образом догадался!
— Не понимаю, о чём вы, боярин, — граф вложил в голос нотку оскорблённого достоинства. — Ваши намёки неуместны и оскорбительны.
— Безусловно. Просто удивительное совпадение, князь годами страдал от своего безумия, но именно сейчас, когда оно достигло апогея, и он стал опасен для всех… огонь вдруг решил его убить. Природа бывает удивительно своевременной, не находите?
Боярин в курсе, кто стоит за атакой на Сергиев Посад?..
— Так или иначе, поздравляю с назначением. Что же привело к этому звонку?
Сабуров откашлялся, стараясь вернуть контроль над разговором.
— Боярин Платонов, Владимирское княжество заинтересовано в стабильности и процветании всех своих территорий. Включая Угрюм. Я хотел бы предложить вам… взаимовыгодное сотрудничество.
— Интересно, — в голосе Прохора вновь появились недоверчивые нотки. — И в чём же оно будет заключаться? Надеюсь, не в том, чтобы я по неловкости свалился в колодец, как мой предшественник?
Чёрт! Он и это помнит.
Внутри поднималась злость на чужую цепкую память.
— Видите ли, среди аристократии есть… разногласия относительно будущего княжества. Некоторые элементы, остающиеся верными памяти покойного князя, создают нестабильность. Ваша публичная поддержка нового курса могла бы… успокоить умы.
— Моя поддержка? — Прохор хмыкнул. — Граф Сабуров, я всего лишь воевода небольшого острога в Пограничье. Какой вес может иметь моё мнение? Или вы забыли, как отправляли меня туда умирать? «Позорный мятежник и висельник», кажется, так вы меня называли?..
— Не стоит преуменьшать своё влияние, — возразил Сабуров, проигнорировав последнюю фразу. — Ваши подвиги во время недавнего Гона не остались незамеченными. Защитник Угрюма, победитель Мещерского капища, освободитель людей из лаборатории князя Терехова, спаситель сотен жизней… Народ вас любит. А любовь народа — это сила.
— И что я получу взамен этой… поддержки? Быть может, автомобиль, в котором вы мне отказали в первую нашу встречу? — в голосе Прохора звучала насмешка.
«Да он издевается!» — Михаил Фёдорович с трудом сдержал раздражение.
— Полную автономию Угрюма. Снижение налогов на пятьдесят процентов. Право свободной торговли с любыми княжествами. И моё личное покровительство от любых… недоброжелателей.
Пауза затянулась. Сабуров ждал, мысленно просчитывая варианты. Согласится ли Платонов? Или придётся применять иные методы убеждения?
— Знаете, граф, мне всегда было интересно, — заговорил наконец Прохор. — Покойный князь отличался… своеобразным подходом к управлению. Особенно в последние месяцы. Казни, конфискации, странные приказы… А вы всегда были рядом, помогали ему. Даже когда отправляли висельников умирать в Пограничье с невыполнимыми задачами.
К чему он клонит?
— Это было решение князя, я лишь исполнял его…
— Конечно. Вы всегда были исполнительным. Интересно, что ещё вы исполняли? Вот, например, недавние события в Сергиевом Посаде. До нас дошли слухи об ужасной трагедии. Взрыв прямо во время Гона. Сотни погибших.
Откуда он знает⁈ Новости не могли дойти так быстро!
— Не понимаю, какое отношение Владимир имеет к событиям в Сергиевом Посаде, — Сабуров старался говорить твёрдо. — Это чужое княжество и чужие проблемы.
— Разумеется. Чужие проблемы. Особенно теперь, когда князь мёртв и не может ответить на неудобные вопросы. Как удачно, что он умер именно сейчас. До того, как могла всплыть правда о… чём бы то ни было.
Он слишком много знает. Или всё же блефует?
— Боярин Платонов, — голос Сабурова похолодел. — Я делаю вам щедрое предложение. Было бы… неразумно от него отказываться. Угрюм — маленький острог в Пограничье. Уязвимый. Беззащитный. Особенно перед лицом княжеской власти.
— Во-первых, это угроза, граф? Как в тот раз, когда вы обещали, что в следующий раз верёвка будет покрепче? А, во-вторых, уже не такой беззащитный. В конце концов, даже Гон не смог нас сломить.
— Это констатация фактов. Покойный князь, при всём его… своеобразии, оставил обширные планы касательно вашего поселения. Документы, приказы, распоряжения. Они ведь могут пойти в ход…
— Знаете, граф, — голос Прохора стал задумчивым. — Я вспоминаю нашу последнюю встречу. Помните? Вы сидели в моей машине. Полуголый. Дрожащий. Подписывали документы об уплате налогов трясущейся рукой. Забавное было зрелище. Особенно на контрасте с первой нашей беседой.
Сабуров почувствовал, как кровь прилила к лицу. Воспоминание об этом унижении жгло похлеще любого огня.
— Тогда я мог убить вас, — продолжал Прохор. — Мог оставить ваш труп на лесной дороге. Но я сохранил вам жизнь. Знаете почему?
Граф молчал, стискивая зубы.
— Потому что мёртвый человек бесполезен. А живой… живой может принести пользу. Как это сделали вы, например. Хорошо, что дар подвёл покойного князя, верно?.. Думаю, разумному человеку стоит осознать, что некоторых людей лучше не трогать. Не стоит плести сеть из интриг, которая может задушить его самого.
Он угрожает мне! Этот щенок осмеливается угрожать!
— Вы забываетесь, Платонов, — прошипел Сабуров. — Я больше не безоружный чиновник в вашей машине. Я — правитель Владимирского княжества!
— Временный правитель, — поправил Прохор. — В очень шатком положении. С множеством врагов. И поверьте, граф, если вы вздумаете идти по стопам Веретинского… Что ж, случайности, как вы сами сказали, происходят постоянно. Даже в хорошо охраняемых дворцах. Даже с правителями целых княжеств. Помните, как вы говорили мне перед отправкой в Угрюмиху: «Можешь попрощаться с семьёй. Мы ведь не звери какие…» Так вот, граф, я тоже не зверь. Но и не тот мальчишка, которого вы пытались сломать.
— Вы… вы угрожаете мне убийством?
— Я констатирую факты, — в голосе Прохора слышалась холодная усмешка, эхом повторяющая слова самого Сабурова. — Впрочем, довольно об этом. Благодарю за щедрое предложение, граф, но вынужден отказаться. Мы оба знаем цену таких предложений. Угрюм справится своими силами. Удачи вам в новой должности. Постарайтесь продержаться дольше предшественника.
Короткие гудки. Платонов бросил трубку.
Сабуров медленно опустил магофон, чувствуя, как дрожат руки. Не от страха — от ярости. Этот мальчишка! Этот сопляк! Он не просто отказался — он унизил его, напомнив о том позоре на лесной дороге.
«Но хуже всего то, что он прав, — с горечью подумал граф. — Моё положение действительно весьма зыбкое. И конфликт с героем Пограничья — последнее, что мне сейчас нужно».
Михаил Фёдорович откинулся в кресле, массируя виски. Платонов оказался опаснее, чем он думал. Умный, проницательный, решительный. И, судя по намёкам, прекрасно осведомлённый о том, что князя убил именно он, Сабуров.
Придётся пока оставить его в покое. Но это не конец. Рано или поздно он совершит ошибку. И тогда…
Граф, севший на чужой престол, встал и подошёл к окну, глядя на Владимир. Его город теперь. Его княжество. Пусть пока и временно. Но он сделает всё, чтобы удержать эту власть.
А Прохор Платонов… Что ж, каждому своё время. Пока пусть сидит в своём Угрюме и радуется мнимой безопасности.
Рано или поздно все получат по заслугам.
Я положил магофон на стол, ощущая странную смесь раздражения и удовлетворения. Граф пытался выставить себя спасителем Владимира, новым разумным правителем, который принесёт стабильность и процветание.
Какое лицемерие!
Этот человек сначала отправил меня умирать в Пограничье, потом сидел рядом с безумным князем, исполняя все его прихоти, а теперь, когда убил своего господина — да, я не сомневался в этом ни секунды — хочет использовать мою репутацию для легитимизации захвата власти.
«Временный правитель в шатком положении», — вспомнил я его собственные слова. По крайней мере, в этом он был честен. Сабуров прекрасно понимал уязвимость своего положения. Союзники видели в нём лишь временную фигуру, враги выжидали момент для удара, а диверсия против Сергиева Посада висела над ним дамокловым мечом. И в этой ситуации он решил, что так называемый «герой Пограничья» публично поддержит узурпатора? Два раза!..
Я усмехнулся, вспоминая, как он пытался угрожать мне «обширными планами покойного князя». Словно я не знал, что все эти планы разрабатывались при его непосредственном участии. Михаил Фёдорович всегда служил правой рукой Веретинского, исполнителем его воли. А теперь хочет отмыться от крови и безумия, переписать историю так, чтобы выглядеть героем, спасшим княжество от тирана.
Нет, уж. Он не получит моей поддержки. И более того — пришло время показать всему Содружеству истинное лицо владимирской власти.
Я набрал номер Полины.
— Прохор? — раздался в трубке звонкий голос Белозёровой. — Что-то случилось?
— Нужна твоя помощь, — ответил я. — Ты занята?
— Нет! — в голосе девушки появились нотки волнения и любопытства. — Я сейчас в представительстве. Ты где?
— Подъеду через четверть часа. Жди меня в кабинете и захвати с собой скрижаль.
Когда я вошёл в помещение, гидромантка уже сидела в кресле, прижимая к груди магическую скрижаль. Её карие глаза блестели от любопытства, щёки раскраснелись.
— Что случилось? Ты звучал так серьёзно!
— Только что говорил с новым правителем Владимира, ты же в курсе, что власть там неожиданно сменилась? — уточнил я.
— Да, отец рассказал мне в общих чертах, но подробностей я не знаю, — ответила Полина.
— Граф Сабуров предложил мне весьма сомнительную сделку. Публичная поддержка его режима в обмен на автономию и льготы.
Полина нахмурилась, откинув прядь волос за ухо.
— И что ты ответил?
— Разумеется отказался, но дело не в этом. Пришло время нанести ответный удар. У меня есть план, и мне нужна твоя помощь в его реализации.
Я достал магофон и парой жестов переслал ей кое-какие файлы.
— Здесь переписка моего юриста с владимирской канцелярией. Официальный отказ в предоставлении Стрельцов для защиты Угрюма во время Гона. Знаешь, какова была их логика? Раз мы построили укреплённый острог, значит, помощь нам не нужна.
Полина возмущённо фыркнула, её щёки покрылись румянцем гнева.
— Но это же… это же издевательство! Они сами одобрили статус острога!
— Именно для этого и одобрили, — кивнул я. — А вот ещё интереснее. Записи разговоров Стремянникова с чиновниками. Послушай сам.
Я включил магофон. Из динамика раздался елейный голос старшего секретаря по фамилии Мамонтов:
— … разумеется, мы могли бы рассмотреть вопрос о направлении отряда в частном порядке. Тысяча рублей за двадцать человек на три месяца — стандартная ставка для особых случаев…
— Тысяча рублей⁈ — не выдержала Полина. — Да это же грабёж!
— Это система, — поправил я. — Воевода Ракитин из Иванищ рассказывал мне то же самое. Его деревням тоже отказали в защите, намекнув на «добровольный взнос». Где простые люди возьмут такие деньги?
Полина сжала кулачки, её грудь часто вздымалась от волнения.
— Мерзавцы! И они ещё смеют требовать верности и податей!
— Именно. И я собираюсь рассказать об этом всему Содружеству. Нужно выложить все эти документы в Эфирнет, а главное — записать моё обращение. Поможешь?
— Ещё спрашиваешь! — девушка решительно кивнула, хватая скрижаль. — Что нужно делать?
— Сначала создай страницу для публикации материалов. Выложи всю переписку, все записи. А потом запишем моё выступление.
Следующие полчаса Полина колдовала над скрижалью. Её пальцы порхали по экрану, создавая красивое оформление для документов.
— Смотри! — она повернула скрижаль ко мне. — Я даже составила сравнение — сколько деревни платят налогов и сколько с них требуют за защиту. Цифры просто возмутительные!
— Отлично. Теперь главное — запись обращения. Готова?
Полина достала магофон и активировала режим записи. На её лице появилось сосредоточенное выражение.
— Когда будешь готов, кивни, — прошептала она.
Я сел прямо, собираясь с мыслями. Это должно было стать не просто обращением — это был вызов всей прогнившей системе.
— Подданные Содружества Русских Княжеств, — начал я, глядя прямо на мерцающий кристалл магофона. — Меня зовут боярин Платонов, воевода Угрюма. Сегодня я обращаюсь к вам не просто как правитель пограничного острога, но как человек, который больше не может молчать о творящейся несправедливости.
Я сделал паузу, давая словам осесть.
— Веками между властью и народом существовал нерушимый договор. Мы платим подати — нас защищают. Мы храним верность — о нас заботятся. Мы проливаем кровь — нашу службу ценят. Но что происходит, когда власть нарушает этот священный договор?..
Я кивнул Полине, и она показала скрижаль с документами.
— Несколько минут назад я опубликовал в Эфирнете официальную переписку с Владимирским княжеством. Угрюм, острог в Пограничье на самой границе с землями Бездушных, просил защиты во время Гона. Нам отказали. Почему? Потому что мы укрепились. Потому что мы сами, своими силами, построили стены и обучили воинов. И теперь, видите ли, мы недостаточно беззащитны, чтобы заслужить помощь!
Мой тон стал жёстче.
— Но это ещё не всё. Воевода Ракитин из Иванищ — честный человек, защищающий шесть деревень — тоже просил помощи. Ему предложили заплатить тысячу рублей. Тысячу! За то, чтобы княжеские Стрельцы исполнили свой прямой долг! Где простые крестьяне возьмут такие деньги? И ровно столько же запросили и с нашего острога. Требование взятки было столь неприкрыто наглым, что вы можете собственными ушами выслушать его.
Полина кивала в такт моим словам, её глаза блестели от гнева.
— Сюзерен, не выполняющий своих обязательств, не имеет права на верность вассала. Это простая истина, известная ещё со времён империи. Владимирское княжество отказалось защищать Пограничье. Владимирское княжество превратило священный долг в товар. Владимирское княжество предало тех, кто столетиями стоял щитом между Бездушными и мирными землями!
В моих словах зазвучал лязг стали.
— Поэтому я, боярин Платонов, воевода Угрюма, объявляю: с сегодняшнего дня мы разрываем вассальные отношения с Владимирским княжеством. Отныне Угрюм переходит под покровительство Сергиева Посада в качестве автономной Марки!