Император Пограничья 9

Глава 16

Я направился к воротам острога, откуда доносилась вся эта суматоха. Ещё не дойдя до места, услышал восторженные итальянские восклицания, перемежающиеся радостными всхлипываниями. Свернув за угол амбара, увидел поистине удивительную картину.

Джованни Альбинони, наш экспрессивный хирург, кружил на руках даму весьма внушительных габаритов. Женщина была не то чтобы толстая — скорее крупная, высокая, с пышными формами. Как худощавый Джованни вообще удерживал её на весу, оставалось загадкой — видимо, чудесная сила любви придавала ему нечеловеческие силы.

— Mia cara! Mia adorata Варвара! — выкрикивал он сквозь слёзы, продолжая кружиться.

Дама — а это несомненно была Варвара Уварова — громогласно выводила какую-то оперную арию, стискивая в объятиях хирурга так, что тот начинал синеть. Её меццо-сопрано действительно обладало удивительной глубиной и бархатистостью, хотя в данный момент громкость исполнения заставляла ближайших кур в панике разбегаться.

Жители острога высыпали на шум, образовав полукруг зевак. Среди них я заметил Илью и Лизу Бутурлиных. Молодые аристократы стояли с открытыми ртами, наблюдая за этой сценой воссоединения влюблённых.

— Прохор, — Лиза дёрнула меня за рукав, когда я подошёл ближе, — это… это нормально, что у тебя посреди деревни какая-то женщина поёт во всю глотку?

Илья добавил, едва сдерживая смех:

— И при этом душит твоего доктора в объятиях?

Я улыбнулся, наблюдая, как Джованни наконец опустил свою возлюбленную на землю, но продолжал целовать её руки, приговаривая что-то на смеси русского и итальянского.

— У нас в Угрюме бывали картины и более странные, — ответил я молодым Бутурлиным. — Это Варвара Уварова, если вам интересно.

— Уварова? — Лиза нахмурилась. — Мы никогда с ней не встречались лицом к лицу. Она редко посещала публичные мероприятия Сергиева Посада.

— Да, — кивнул Илья. — У неё была репутация нелюдимого человека. Говорили, что она целыми днями музицирует и читает книги, избегая светского общества.

В этот момент Альбинони заметил меня и, не выпуская руки Варвары, потащил её в мою сторону.

— Воевода! Маркграф! — его лицо сияло таким счастьем, что невозможно было не улыбнуться в ответ. — Позвольте представить вам… хотя вы, наверное, уже догадались… Это моя Варвара! Моя спасительница! Мой ангел!

Варвара Уварова оказалась именно такой, как описывал влюблённый итальянец. Высокая, статная женщина лет тридцати с небольшим, с пышными формами, которые не могло скрыть даже строгое платье. Волосы цвета спелой пшеницы были заколоты в тяжёлый узел на затылке, карие глаза с золотыми искорками смотрели на меня с подчёркнутой вежливостью.

— Маркграф Платонов, — она сделала безупречный книксен, сохраняя холодную дистанцию. — Благодарю за гостеприимство.

Её тон был ровным, почти ледяным. Я понимал причину такого поведения — как бы она ни осуждала преступления своей семьи, как бы ни конфликтовала с отцом, дядей и двоюродными братьями, пытаясь привлечь внимание княжеской власти к их злодениям, они всё же были её кровными родственниками. А я их убил.

— Добро пожаловать в Угрюм, боярыня, — ответил я с лёгким поклоном. — Надеюсь, вы найдёте здесь покой после всех испытаний.

В её глазах мелькнуло что-то — не то благодарность, не то печаль, но она лишь кивнула и отвернулась к Джованни, который продолжал держать её за руку с видом человека, боящегося, что видение исчезнет.

Уловив ситуацию и не желая создавать неловкость своим присутствием, я повернулся к молодым Бутурлиным:

— Илья, Елизавета, не желаете ли прогуляться? Я как раз собирался осмотреть территорию вокруг острога — осушенные болота и новую систему полива. Думаю, вам будет интересно увидеть, как мы развиваем хозяйство.

— С удовольствием! — тут же откликнулся Илья, явно рад возможности уйти от неловкой сцены.

Лиза тоже кивнула, хотя в её глазах ещё плескалось любопытство к необычной паре.

Мы оставили влюблённых наедине — Джованни уже увлекал Варвару в сторону своего дома, взахлёб рассказывая о том, как обустроил жилище, какие завёл порядки в лазарете и сколько жизней спас за время её отсутствия.

Направляясь к окраине острога, я краем глаза заметил, как толпа зевак начала расходиться, обсуждая увиденное. Варваре Уваровой предстояло найти своё место в нашем растущем поселении, и я надеялся, что со временем холодность в её отношении ко мне смягчится. В конце концов, Угрюм давал второй шанс многим — почему бы не дать его и ей?

По пути к южным воротам мы встретили Василису и Полину. Геомантка оживлённо что-то объясняла своей подруге, размахивая свёрнутой картой.

— А, Прохор! — окликнула меня Василиса. — Мы как раз собирались проверить систему дренажа. Полина хочет увидеть, как работают временные каналы.

— Отлично, — кивнул я. — Мы тоже направляемся туда. Покажете нашим гостям результаты работы?

Княжна с любопытством оглядела молодых Бутурлиных, а Полина приветливо улыбнулась. Так наша группа и сложилась — я шёл впереди с Ильёй и Лизой, а девушки следовали за нами, негромко переговариваясь.

Мы покинули острог через южные ворота верхом на лошадях. Пять километров до осушаемых болот — не такое уж большое расстояние, но идти пешком по пересечённой местности было бы утомительно, да и время терять незачем.

Дорога вела через редколесье, где молодые берёзы и осины тянулись к утреннему солнцу, пробивавшемуся сквозь редеющие облака. Местами попадались следы недавних боёв — выжженные участки земли, поваленные деревья, глубокие борозды от когтей Бездушных. Дружинники уже начали расчистку, но работы предстояло ещё много.

Постепенно лес редел, уступая место открытым пространствам. Здесь изменения были особенно заметны — там, где раньше начиналась топкая низина с чахлыми кустами и камышовыми зарослями, теперь чернела ровная поверхность осушенной земли. Система дренажных каналов прорезала бывшее болото геометрически правильными линиями, блестя остатками утренней влаги.

— Впечатляет! — протянул я, остановившись на краю бывшей трясины. — Прекрасно помню эти места — сплошная топь была, даже птицы облетали стороной.

Чёрная, богатая органикой почва блестела от остатков утренней росы.

Василиса спешилась и подошла к краю основного дренажного канала, с гордостью окидывая взглядом результаты работы

— Как и говорила, двенадцать гектаров мы успели осушить ещё до Гона. Система дренажа работает исправно — вода по этим каналам отводится вот туда, — она указала на видневшиеся вдали земляные валы. — Там мы устроили запруды. После того как разберёмся с последствиями нашествия, продолжим.

— А зачем вообще собирать воду? Не проще ли просто отвести её подальше? — спросила Лиза, тоже спешившись и наклонившись к каналу.

— Временная система полива, — вступила Белозёрова, подходя к небольшому отводному каналу. — Из запруд мы пока что прорыли временные надземные канавы до существующих полей. Когда геоманты создадут подземные трубы — вчера только решение приняли — эффективность возрастёт в разы.

— Из камня, — добавила Голицына. — Никаких швов, идеальная герметичность. Базальт или гранит — прослужат столетия

Гидромантка присела у канала и положила руку на воду. Через мгновение струя послушно поднялась вверх, образуя изящную дугу.

— А когда будут готовы подземные трубы, потери на испарение сократятся до минимума — вода пойдёт прямо к корням растений.

Лиза выпрямилась, отряхивая платье, и внимательно посмотрела на геомантку. Что-то в её взгляде изменилось — из просто любопытного он стал изучающим.

— Погодите-ка… — медленно произнесла младшая Бутурлина, прищурившись. — Я где-то видела ваше лицо…

Василиса напряглась, но постаралась сохранить невозмутимость:

— Вряд ли, боярышня. Я простая…

— Нет! — Лиза всплеснула руками, и её глаза расширились от узнавания. — Точно! В новостных сводках Содружества! Вы… вы же княжна Голицына!

Повисла оглушительная тишина. Полина застыла с открытым ртом, переводя взгляд с Василисы на меня и обратно. Илья удивлённо присвистнул.

— Княжна Голицына? — Белозёрова наконец обрела дар речи. — Дочь правителя Московского Бастиона? Василиса, это правда?

Геомантка обречённо вздохнула и выпрямилась, в её осанке проступила та самая княжеская стать, которую она так старательно скрывала:

— Да. Это правда.

— Но… но я провела рядом с тобой пять месяцев! — в голосе Полины звучала обида. — Мы делили комнату, секреты… А ты всё это время лгала?

— Я не лгала, — тихо возразила Василиса. — Просто… не договаривала.

Полина повернулась ко мне, и в её карих глазах плескалось негодование:

— А ты знал? Всё это время знал и молчал?

Я вздохнул:

— Это был её секрет, не мне его и раскрывать. И я же говорил тебе, — обратился к геомантке, — что рано или поздно тебя узнают. Чем известнее становится Угрюм, тем больше людей здесь появляется.

— Я много времени провожу в Эфирнете, изучаю моду, светские новости, — пояснила Лиза, всё ещё не веря своим глазам. — Видела вас на приёмах, балах… Хотя на фотографиях вы в роскошных платьях, а здесь…

— А здесь я в простом платье учительницы, — с улыбкой закончила Василиса.

— Но зачем скрываться? — Илья, оправившись от первого шока, смотрел на княжну с неподдельным интересом. — Что заставило дочь князя Голицына сбежать и прятаться в Пограничье?

Василиса помолчала, подбирая слова:

— Мой отец… он никогда не одобрял мой дар. Считал геомантию неподходящим занятием для княжеской дочери. «Копаться в камнях и грязи» — так он это называл. После смерти матери всё стало только хуже. Мачеха видела во мне соперницу, отец — инструмент для политических браков…

— И вы сбежали? — в голосе Лизы звучало восхищение пополам с недоверием.

— Да. Планировала добраться до Уральскограда, но… — она бросила на меня быстрый взгляд, — судьба распорядилась иначе.

— Кстати, о вашем отце, — Лиза достала свой магофон. — Вы знаете, что князь Дмитрий перерыл всё Содружество в поисках вас? В новостях пишут, что его агенты есть во всех крупных городах. И награда за информацию о вашем местонахождении… — она пролистала несколько заметок, — тысяча золотых рублей!

Василиса побледнела:

— Тысяча?..

— Там ещё пишут, что князь лично посетил Смоленскую академию, допрашивал всех ваших преподавателей, — продолжала Лиза, увлечённо листая новости.

— Он совсем с ума сошёл… — пробормотала геомантка.

— Но как вы здесь оказались? — не унималась Полина. — И почему именно Угрюм?

Василиса коротко рассказала о нападении Бездушных, своём спасении и решении остаться. О шпионах князя Веретинского, которые бросили её умирать, она умолчала.

— Прошу вас всех, — я обвёл взглядом присутствующих, — пока молчать об этой информации. Скоро мы с Василисой поедем в Москву, чтобы уладить вопрос с её отцом.

— В Москву? — ахнула Полина. — К князю Голицыну? Прохор, это же безумие! Он просто силой заберёт Василису!

— Не заберёт, — спокойно возразил я. — Она поедет не как беглая дочь, а как часть моей делегации. Статус маркграфа под покровительством князя Оболенского даёт определённые гарантии.

Василиса кивнула, хотя в её глазах читалась тревога:

— Мы уже обсуждали это с Прохором. Лучше встретиться с отцом на наших условиях, чем ждать, когда он сам меня найдёт.

Илья решительно шагнул вперёд:

— Прохор, ты спас нас с Лизой от нашего алчного дяди, защитил от его притязаний. Конечно, мы будем хранить твои тайны и тайны твоих друзей!

— Безусловно! — поддержала брата Елизавета. — К тому же, — она заговорщически улыбнулась Василисе, — это же так романтично! Княжна, сбежавшая ради любви к науке и свободе!

Полина всё ещё выглядела немного обиженной, но в её взгляде появилось понимание:

— Прости, что накинулась на тебя. Просто… странно узнать, что твоя подруга — княжеская дочь. Хотя, если подумать, — она усмехнулась, — твои манеры иногда выдавали аристократку. Помнишь, как ты учила деревенских девочек делать реверанс?

Василиса покраснела:

— Это было инстинктивно…

Напряжение постепенно спадало. Мы продолжили осмотр осушенных земель, но теперь атмосфера была другой — более открытой, без недомолвок. Василиса, сбросив маску, отвечала на вопросы о жизни во дворце, о младшем сводном брате Мироне, о придворных интригах.

— А правда, что в Московском Бастионе есть оранжереи, где круглый год растут апельсины? — спросила Лиза.

— Правда. Отец обожает цитрусовые. А ещё там есть зимний сад с попугаями и даже маленькими обезьянками, — Василиса улыбнулась воспоминаниям. — Мирон часами мог наблюдать за ними.

Возвращаясь в острог, я размышлял о произошедшем. Тайна Василисы раскрылась быстрее, чем ожидалось, но, возможно, это и к лучшему.

Вернувшись в острог после осмотра осушенных болот, я направился в дом воеводы. Захар встретил меня в дверях с обычной суетливостью:

— Барин, старосты ждут в большом зале. Все пятеро, как вы и распорядились.

Я кивнул и прошёл внутрь. В зале за длинным столом сидели знакомые лица — Фома Савельич из Жохово с его окладистой бородой, молодой Мирон из Цепелево с цепким взглядом, приземистый Ерофей из Копнино, худощавый мужчина лет пятидесяти с впалыми щеками и острым взглядом — Семён Игнатьевич, староста Нерожино, и крепкая старуха лет шестидесяти с седыми косами, уложенными вокруг головы — Марфа Кузьминична, представительница Шувалихи.

— Приветствую всех, — я занял место во главе стола. — Мне сообщили, что вы хотели бы побеседовать. Слушаю вас внимательно.

Старосты переглянулись, и первым заговорил Фома Савельич:

— Воевода, мы пришли поблагодарить вас за защиту во время Гона. Без ваших стен и дружины нам бы не выстоять.

— И не только поблагодарить, — подхватил молодой Мирон. — Мы обдумали всё и решили. Наши люди уже здесь, привыкли, обжились. Многие и возвращаться не хотят — говорят, в Угрюме безопаснее и сытнее. Магазин есть, школа, больница…

Староста Нерожино кашлянул:

— Название нашей деревни оказалось пророческим — весь урожай погиб от вредителей ещё до Гона. Люди понимают, что отдельно нам не выжить. Мы хотим формально присоединиться к вашему острогу.

Я внимательно выслушал их, отмечая искренность в голосах. Страх перед будущим и благодарность за спасение читались на их лицах.

— Понимаю ваше решение и приветствую его, — кивнул я, — но вижу, что вас что-то беспокоит?

Фома потёр лоб морщинистой ладонью:

— Дома, воевода. Наши люди сейчас по чужим углам ютятся — кто у местных жителей, кто в бараках. Временное жильё — оно и есть временное. А дом — это основа, корень…

— Людям тяжело без своего угла, — поддержал Мирон. — Особенно старикам. Они к каждому брёвнышку привыкли, каждый скрип половицы знают.

Я улыбнулся, вспомнив недавнее совещание:

— Об этом не беспокойтесь. Я уже обсуждал со своими людьми необходимость транспортировки домов в Угрюм. Процесс этот нам не в диковинку — обкатан и будет выполнен.

Старосты заметно расслабились. Семён даже выпрямился на скамье:

— Правда? А как же это делается?

— Дома разберём по брёвнам, промаркируем каждое, отсортируем — негодные заменим новыми. Потом перевезём и соберём на новом месте. За несколько недель управимся.

— Слава богу, — выдохнул Фома. — А то люди переживают — мало ли, вдруг придётся в чужих домах зимовать.

Я перевёл взгляд на приземистого Ерофея и пожилую женщину:

— А что скажут старосты Копнино и Шувалихи?

Ерофей прокашлялся, явно собираясь с мыслями:

— Мы благодарны за приют, воевода. Без вас наши деревни Гон бы стёр с лица земли. Но… наши люди хотят вернуться домой.

Старуха заговорила неожиданно звучным для её возраста голосом:

— Скажу прямо — устали наши жители на чужом месте. Не от плохого отношения — упаси бог, все здесь добры к нам были. Просто… тяжко жить нахлебниками, пусть и временными. Свой дом, своя земля — они душу греют.

— И мы готовы подтвердить все обязательства, — быстро добавил Ерофей. — Протекторат, подати, рекруты — всё, как договаривались. Слышали мы про ваше маркграфство — готовы быть вашими подданными. Просто жить будем у себя.

Я откинулся на спинке стула, изучая их лица. Понимал я причины такого решения — не только тяга к родным местам двигала ими, но и извечная крестьянская осторожность, нежелание полностью отрываться от корней. К тому же жизнь в переполненном остроге, где приходилось тесниться в чужих домах, действительно была нелегка.

— Что ж, я не держу людей силой, — спокойно произнёс я. — Если ваши жители хотят вернуться — пусть возвращаются. Все мои обязательства по протекторату остаются в силе. Буду защищать вас от внешних угроз, помогать с торговлей, предоставлю целителей в случае нужды.

Марфа Кузьминична заметно расслабилась:

— Спасибо за понимание, маркграф. Не все правители так бы отнеслись.

— У каждого своя дорога, — философски заметил я. — Главное, что мы теперь связаны общими обязательствами. А где именно вы будете жить — дело десятое.

Ерофей закивал с явным облегчением:

— Мы уж постараемся, воевода. И рекрутов пришлём лучших, и с податями не подведём.

Такой вариант меня также устраивал. Я вовсе не планировал превращать Пограничье в безлюдную пустошь, забирая всех жителей в Угрюм. Теперь, когда условия создания острога выполнены, это не было так необходимо. Деревни под протекторатом Угрюма становились и сырьевыми базами и опорными пунктами, которые помогут нам в будущем контролировать территорию.

Я поднялся, давая понять, что встреча подходит к концу:

— Договорились. Фома, Мирон, Семён — с вами обсудим детали переезда и размещения. Нужно выбрать участки под дома, спланировать новые улицы. Мы замыслили расширить острог, достроив новые бастионы. Они и станут вашими кварталами. Ерофей, Марфа Кузьминична — вашим людям помогу с возвращением, выделю подводы и охрану для дороги.

Старосты поднялись, благодарно кланяясь. Когда они вышли, я остался в зале, размышляя о человеческой природе. Три деревни выбрали безопасность за крепкими стенами, две — свободу на своей земле. И те, и другие по-своему правы.

Время покажет, кто сделал верный выбор. Но я не сомневался — когда Угрюм разовьётся ещё сильнее, станет настоящим центром региона с мощёными улицами, каменными домами и процветающей торговлей, жители Копнино и Шувалихи сами придут проситься под защиту наших стен. Просто им потребуется больше времени, чтобы преодолеть вековую крестьянскую недоверчивость и привязанность к насиженным местам.

А пока — пусть живут, как хотят. Главное, что связи установлены, обязательства взяты, и постепенно вся округа объединяется под моей рукой. Медленно, но верно Угрюмская марка обрастает землями и людьми, превращаясь из захолустной деревни в серьёзную политическую силу.

Солнце едва поднялось над горизонтом, когда весь острог начал собираться на главной площади. Столы были накрыты ещё с вечера, музыканты настраивали инструменты, а воздух наполнялся ароматами праздничной выпечки. После всех ужасов Гона людям действительно требовался повод для радости.

Антип стоял у крыльца нового дома, построенного его собственными руками, в лучшей своей рубахе, нервно поправляя ворот. Рядом Силантий опирался на резную трость, но в глазах его светилась отцовская гордость. Старший охотник выглядел торжественно, несмотря на всё ещё заметную хромоту.

— Не дёргайся так, — проворчал он, хлопнув сына по плечу. — Всё будет хорошо.

Из дома Агафьи вышла Настасья в белом платье, расшитом узорами. Марфа, её попечительница из Анфимовки, шла рядом, поддерживая девушку под руку. За ними следовала целая процессия женщин с песнями.

Процессия двинулась к часовне. Небольшое здание не могло вместить и десятой части желающих, поэтому внутрь пропустили только самых близких — родителей и близких жениха и невесты, а также несколько свидетелей. Остальные толпились снаружи, стараясь заглянуть в открытые двери.

Отец Макарий в праздничном облачении едва помещался в тесном пространстве — его могучая фигура занимала добрую четверть часовни.

— Придётся потерпеть тесноту, — негромко сказал он, поправляя епитрахиль. — Зато по канонам всё будет.

Когда молодые вошли в часовню, отец Макарий повысил голос, чтобы его слышали и те, кто остался снаружи:

— Дети мои! Собрались мы здесь свидетельствовать радостное событие. После всех испытаний, что выпали на нашу долю, вдвойне приятно видеть, как создаётся новая семья.

Помня их желание получить моё благословение, я выступил вперёд:

— Антип, Настасья, — произнёс я, глядя на смущённые лица молодых. — Вы оба доказали свою зрелость. Антип — построил дом своими руками, как и обещал. Настасья — терпеливо ждала, соблюдая все приличия. Благословляю ваш союз и желаю долгих лет совместной жизни.

Толпа снаружи одобрительно загудела. Кто-то крикнул «Горько!», но был тут же одёрнут — до венчания рано.

Отец Макарий начал обряд. Его мощный голос разносился далеко за пределы часовни, читая молитвы. Молодые обменялись кольцами — простыми серебряными, но для них драгоценными. Когда священник объявил их мужем и женой, площадь взорвалась криками радости.

— Горько! — теперь уже дружно закричали все.

Молодые вышли из часовни под ликующие крики. На площади Антип неловко поцеловал Настасью, и народ захлопал. Музыканты заиграли весёлую мелодию, столы ломились от угощений — Захар постарался на славу. Люди ели, пили, танцевали с таким энтузиазмом, словно пытались наверстать все праздники, пропущенные из-за подготовки к Гону и самого нашествия.

Полина кружилась в танце с Тимуром, Василиса беседовала с подругой Марией Сомовой о чём-то своём девичьем, даже обычно угрюмый метаморф Матвей Крестовский улыбался, глядя на пляски.

— Хорошая свадьба, — подсел ко мне Борис. — Людям это было нужно.

— Согласен, — кивнул я. — После всего пережитого им необходимо помнить, ради чего мы боремся.

Празднество продолжалось до глубокой ночи. Молодых проводили в их новый дом под песни и шутки, гости постепенно расходились, унося с собой ощущение праздника.

Рано утром, когда большинство жителей ещё спали после вчерашнего веселья, у ворот острога собралась наша группа. Два внедорожника стояли заправленные и готовые к дальней дороге. В кузове одного аккуратно уложены ящики с полутонной слитков Сумеречной стали, в другом — Реликты и кристаллы Эссенции для продажу.

— Все готовы? — спросил я, оглядывая собравшихся.

Проверив крепления груза в последний раз, Тимур занял место за рулём одной машины, а Безбородко — второй. Гаврила, Евсей, Михаил, Ярослав, а также Полина и Василиса распределились по салонам.

— Домой, значит… — пробормотал Голицына. — Лишь бы всё получилось…

— Получится, — уверенно отозвался я. — Не бойся, с тобой ничего не случится. Я не позволю.