ЭнергоМорф IV. Холпек. Том II: Спуск к ядру

Глава 7

Утренний свет, пробивавшийся сквозь ледяные стены пещеры, осветил неожиданный сюрприз. Крас, ещё не до конца проснувшись, протёр глаза — и замер. Прямо у его ног распласталась туша матерого полярного волка, его шерсть местами ещё дымилась от недавней схватки. А рядом, гордо выпрямившись, восседала Умка — её морда и когти были измазаны кровью, но во взгляде читалось явное ожидание похвалы. Вчера вечером герой покопавшись в настройках сигнализации включил медведиху в список исключений, дабы она не беспокоила его сон, постоянно пересекая охранный барьер. А эта хитрая самка ночью вышла на охоту, выследила дикого зверя, убила его и притащила в виде подарка за вчерашний стек своему хозяину.

— Это… компенсация за вчерашний стейк? — почесал он затылок, разглядывая добычу.

Умка громко хрюкнула и ткнула мордой волка, будто говоря: "Готовь, шеф-повар, сегодня меню посерьёзнее!

— Я понял, что ты хочешь этим сказать. Ты вполне способна прокормить себя сама, — произнёс он, слегка улыбаясь. — Честно говоря, это очень странно — ты какой-то не правильный медведь. Ведь вас создали, чтобы охранять ледяные пустоши от пришлых чужаков, из тех самых подземелий, что тянутся под горизонтом. Не знал, что ваш вид враждует с волками, — он усмехнулся, — но, похоже, даже в этом есть свои плюсы. И почему ты так вопросительно уставилась на меня? Что, не привыкла к честным разговорам?

После этих слов Умка вдруг резко оторвала лапу у волка, словно бы та была всего лишь куском бумаги, и, с огромным трудом, словно преодолевая внутренние сопротивления, начала снимать с неё кожу. Казалось, что эта задача требует неимоверных усилий, ведь кожа была натянута туго, словно гитарная струна. Вскоре, с характерным шорохом, она стянула её полностью, обнажив сочное, свежее мясо, ярко выделяющееся на фоне шерсти и остатков шкуры. Умка начала обгладывать его, как истинный охотник, наслаждаясь каждым кусочком, будто это был последний деликатес в её ледяных владениях.

— А-а-а, я понял, не любишь жрать мясо с волосами. Что потом плохо наружу выходит? А-ха-ха-ха-ха, ладно, я помогу тебе с этим, — усмехнулся Крас, его голос звучал как смесь сарказма и добродушного подтрунивания.

Он ловко достал один из своих кинжалов, лезвие, которого блеснуло в тусклом свете, словно подмигнув своему хозяину. С точностью хирурга Крас принялся разделывать тушу, казалось его движения были отточены годами практики. Кожа волка снималась легко, словно старая перчатка, а мясо отделялось от костей с такой аккуратностью, что можно было подумать, будто он готовит изысканное блюдо для королевского стола.

Не забыл он и о железах, а также внутренних органах зверя, которые аккуратно уложил в свою котомку. Эти «деликатесы» высоко ценились у кобольдов, ведь они были незаменимыми ингредиентами для множества эликсиров. Например, вытяжка из мошонки волка, как утверждали подгорные жители, была чуть ли не панацеей от простуды. Крас, вспомнив микстуру, которую ему однажды вручил медикус на Фараде, с усмешкой подумал: «Яйца, будь они волчьи или человеческие, всегда в цене».

Эту мудрость он почерпнул из многочисленных трудов мыслителей мелкого народца подземелья, чьи трактаты, несмотря на свою забавную специфику, порой оказывались удивительно полезными.

Распотрошив и разделав тушу, Крас с лёгким взмахом руки кинул огромный кусок мяса Умке. Та, не раздумывая, с радостью вцепилась в добычу, её мощные челюсти работали с таким энтузиазмом, что казалось, она вот-вот проглотит и саму себя. В её глазах, словно в зеркале, отражались преданность и благодарность, которые, тронули даже такого закалённого воина, как Крас. Он с удовлетворением отметил, что не зря оставил это величественное животное в живых.

Мысленно он перенёсся в детство, когда ещё был просто Серёжей, а не Красом. Тогда у него было множество домашних животных: от крошечных грызунов, которые ютились в карманах его куртки, до огромного кобеля немецкой овчарки по кличке Атос. Тот пёс был настоящим другом, защитником и, порой, единственным собеседником в долгие вечера. Умка, с её дикой грацией и преданностью, словно оживила те давние воспоминания, напомнив о беззаботных днях, когда мир казался проще и милее.

Крас усмехнулся, глядя на Умку, и подумал: «Ну что ж, теперь у меня есть ещё один друг, который, в отличие от людей, никогда не предаст».

— Ну вот, если хочешь питаться как в ресторане, будешь приносить мне тушки, а я их разделывать, — сказал Крас, с лёгкой усмешкой глядя на Умку. — Тебе мяско, мне внутренности. Я всё равно не ем этих вонючих животных, — добавил он, морща нос, будто только что учуял запах гнилого бутерброда. Умка, словно понимая каждое слово, вильнула хвостом, её глаза блестели от удовольствия.

Крас, однако, не собирался задерживаться на этом «пикнике». Он провёл рукой по лбу, смахнув воображаемую пыль, и твёрдо заявил:

— Ладно, с твоим рационом мы разобрались. Теперь мне пора приниматься за работу. Я сюда пришёл не развлекаться, а добывать метеоритное железо.

После сказанных слов Крас достал глушилку, её поверхность блестела, словно отполированная луной, и принялся за работу. Его движения были точны и выверены, словно он не просто добывал руду, а создавал произведение искусства. Однако спустя час герой остановился, его брови сдвинулись в глубокой задумчивости. Перед ним встала новая дилемма, которая, казалось, подкралась незаметно, как тень в сумерках.

Когда он восстанавливался после изменения внешности, Крас тщательно проанализировал процесс добычи ископаемых. Он провёл математические расчёты, которые могли бы сделать гордым даже горного инженера. Это было необходимо, чтобы скорректировать время на добычу метеоритного железа. По предварительным данным, ему требовались чуть больше двух лет, чтобы добыть нужное количество. Но, как это часто бывает, реальность внесла свои коррективы.

Оказалось, что максимальный резерв энергии уходил не на подпитку глушилки для добычи, а на разделение руды в котомке. Это было похоже на то, как если бы ты купил дорогой автомобиль, а все деньги уходили на бензин. Крас понял, что если убрать из алгоритма расход энергии на выделение других элементов, помимо метеоритного железа, то можно сократить энергопотери вдвое. Это было логично, как дважды два.

Но сейчас вылез новый аспект, словно неожиданный гость на званом ужине. Крас задумался, его взгляд стал таким же острым, как лезвие его кинжала. «Что же теперь делать?» — промелькнуло у него в голове. Он понимал, что каждое решение имеет свои последствия, и теперь ему предстояло выбрать, какой путь приведёт его к цели быстрее и с меньшими потерями.

— Сука, старый маленький макак, провёл меня как мальчишку, — пробурчал Крас, его голос звучал как смесь раздражения и восхищения перед хитростью своего «наставника».

— И почему все вокруг пытаются выехать в рай за мой счёт? — добавил он, смотря на глушилку, словно она была соучастницей этого заговора.

Он провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть с него накопившуюся усталость. — Мне вот не всралось золото или палладий, если их выкинуть из алгоритма, то вообще можно было бы закончить добычу за год, пожертвовав немного сном и отдыхом. Ну ладно, без провизии и оборудования я, конечно, долго не протяну, — продолжал он, словно ведя переговоры с самим собой. — И допустим, я бы оставил добычу денежных ресурсов на тридцати процентах, то всё равно уложился бы в полтора года, как раз к тому моменту, когда будет готова матрица.

Но тут его лицо снова омрачилось.

— А теперь мой срок не то что убавился, он вырос ещё на полгода. Твою мать, и почему меня постоянно имеют эти умники? — вырвалось у него, словно последняя капля, переполнившая чашу терпения.

Крас вздохнул, его взгляд стал таким же тяжёлым, как мешок с рудой. Он понимал, что теперь ему предстоит не только бороться с природой и обстоятельствами, но и с собственной доверчивостью. «Ну что ж, — подумал он, — если жизнь подкидывает тебе лимоны, сделай из них взрывчатку».

Дело было в том, что Гироха, этот старый хитрец с лицом, словно вырезанным из коры древнего дерева, договорился с Красом о том, что тот будет выделять из руды дикарт высокого качества. — Это, по сути, побочный продукт при добыче, чуть ли не мусор, — уверенно заявил он тогда. Его голос звучал так убедительно, что даже самый подозрительный человек поверил бы.

Но, как это часто бывает, за красивыми словами скрывалась неприятная правда. На выделение дикарта требовалось вдвое больше энергии, чем на всё остальное. И теперь, чтобы выполнить своё обещание, Крас должен был работать не полтора года, а целых три.

Крас задумчиво почесал подбородок, его взгляд блуждал между Умкой, которая мирно грызла очередной кусок мяса, и глушилкой, которая теперь казалась ему не инструментом, а кандалами.

«Может, кинуть этих обезьян? — подумал герой, разговаривая сам с собой. — Забить провизией котомку на полтора года вперёд, отдав часть метеоритного железа, которое в разы дороже дикарта, и засухариться здесь, пока не накопаю нужного количества?»

Он оглянулся на Умку, которая, почуяв его взгляд, подняла голову и уставилась на него своими умными глазами.

'А что, компания у меня теперь есть, — продолжил он, — не человек, конечно, но вроде Умка меня понимает, и я не свихнусь тут в одиночестве. Робинзон Крузо гораздо дольше жил в компании Пятницы. — Но тут его лицо омрачилось, словно туча накрыла солнце.– Нет, хреновая идея, — резко отрезал он. — Во-первых, у кобольдов я стану изгоем, прослыву п…з…болом. Во-вторых, мерзкий старый бабуин тупо не отдаст мне матрицу.

— Черт, сука, как он всё знатно разыграл! — закричал Крас так, что даже напугал Умку, — просто поставил мне детский мат в три хода. Это то же самое, что договориться с адвокатом, который защищает противоположную сторону. Напоёт тебе сладких речей и горы золота пообещает, а по результату только накинет лишний срок в тюрьме. Ладно, что теперь причитать и ругать кого-то другого. Всё, что со мной происходит, это только моя вина, и мне из этого дерьма выбираться.

Крас поднял голову, его глаза загорелись решимостью.

— Надо лучше придумать, что можно ещё выбить из этого хитро кобольда, помимо техники по отрезанию ядра от энергокаркаса.

Он улыбнулся, но в этой улыбке было больше вызова, чем радости.

— Ну что ж, Гироха, ты меня провёл, но игра ещё не окончена.'.

Проработав одну неделю, Крас взвесил свои возможности и, тщательно проанализировав график добычи, пришёл к выводу, что лучшим решением будет разделение труда. Дело было в том, что ближайший штрек, куда он сваливал отходы добычи, забивался за три дня, а руда, которую он добывал в пещере, восстанавливалась ровно через неделю.

Кстати, Крас очень сильно удивился и, если честно, испугался, когда одним утром обнаружил, что в том месте, где он упорно выбивал из породы руду, прокапав огромный туннель, снова образовалась скала. Она стояла там, как ни в чём не бывало, словно его недельный труд был всего лишь сном.Он подошёл к скале, осторожно провёл рукой по её поверхности, словно проверяя, реальна ли она. Камень был холодным и твёрдым, как и положено камню.

— Если бы я находился внутри в момент регенерации, — подумал он, и его лицо побледнело, — меня бы просто сковало намертво в камне.

Мысль о такой смерти вселяла в него ужас. Он представил, как его тело медленно сжимается, кости ломаются, а лёгкие перестают дышать, и почувствовал, как по спине пробежал холодок.

Крас, скрупулёзно высчитав почти точное время восстановления породы, разработал для себя жёсткий график. Теперь он работал в шахте через день — словно маятник, раскачивающийся между двумя безднами. Сутки изнурительной добычи, когда каждый взмах глушилкой отзывался в мышцах тупой болью, а мёрзлая пыль въедалась в кожу, словно назойливое напоминание о неминуемой усталости. Следующие сутки — зарядка кристаллов хола, монотонная, почти механическая работа, где требовалось не столько тело, сколько выдержка разума.

Сон? Роскошь, на которую у него не было времени. После добычи он позволял себе лишь пару часов забытья, проваливаясь в чёрную бездну усталости, чтобы проснуться с ощущением, будто и не отдыхал вовсе. А во время зарядки кристаллов и вовсе обходился без сна — глубокая медитация заменяла отдых, пропуская через него потоки энергии, которые понемногу восстанавливали силы.

Но главное — расчёт оказался верен. Регенерация руды приходилась как раз на те сутки, когда он погружался в работу с кристаллами. Его сознание в эти моменты было ясным, как лезвие, психика — стабильной, без тревожных срывов. Казалось, сама вселенная наконец-то подыграла ему, установив хрупкий, но точный баланс между трудом и безумием.

Умка тоже не сидела без дела. Величественная медведица, больше похожая на живую крепость, чем на зверя, почти неотлучно крутилась возле Краса, бдительно прикрывая его тылы. Её массивная тень, падающая на стены пещеры, стала для него таким же привычным утешением, как мерцание кристаллов хола в темноте.

Но однажды, когда Крас погрузился в медитацию, размеренный ритм их сосуществования нарушил громоподобный рык, прокатившийся снизу по туннелям, словно предупреждение самой пещеры. Герой резко вышел из транса — и увидел забавную, но по-своему угрожающую картину.

К ним нагрянули «гости» — пара белых медведей, чьи любопытные морды явно учуяли человеческий запах. Они уже начали обнюхивать воздух с видом хозяев жизни, как вдруг из тени выступила Умка. Не просто вышла — явилась, вся в оскале, с шерстью, дыбом вставшей, будто её ударило током. И что-то в её взгляде, в этом глухом рыке, больше похожем на рёв разъярённого дракона, мгновенно перевернуло ситуацию.

Белые «визитёры» даже не стали спорить. Разом поджав хвосты, что, впрочем, у медведей смотрится особенно унизительно, они рванули прочь, словно две перепуганные дворняги, случайно забредшие на территорию альфа-хищника.

Этот случай окончательно убедил Краса — тогда, сидя на уступе, он совершил не просто удачный выбор, а почти провидческое решение. Не убил, а приручил. И теперь Умка была не просто союзником — она стала его гордостью, живым доказательством того, что даже в этом жестоком мире можно найти преданность.

Помимо охраны, Умка взяла на себя ещё одну важную миссию — регулярные «поставки провианта». Каждые три дня, словно по расписанию, она притаскивала в пещеру свежую тушу полярного волка — то ли в качестве платы за кров, то ли просто потому, что считала Краса странным существом, неспособным нормально поохотиться самому.

Герой, конечно, не жаловался. Разделка туш хоть и была делом кровавым и не самым приятным, зато превращала волчью добычу во что-то хотя бы отдалённо съедобное для медведихи. Умка же, в свою очередь, демонстрировала завидную практичность — за трое суток она методично уничтожала мясо, оставляя после себя лишь чистые кости, которые потом забирал Холпек, да воспоминания о былой волчьей гордости.

Но самое интересное было в другом. За время этой «совместной трапезы» у Краса скопился целый склад волчьих «деликатесов» — внутренности, железы и прочие малопривлекательные, но, как он знал, ценные для кобольдов штуки. Эти твари слыли жуткими гурманами и знатными зельеварами, а потому он уже предвкушал, как обменяет эту дрянь на что-нибудь действительно стоящее.

Спустя три недели практически беспрерывной работы, после пробуждения рядом с очередной свежей тушкой, Крас решил сделать небольшую передышку. Он устало плюхнулся рядом с Умкой, которая тут же повернула свою массивную голову, уставившись на него тем проницательным взглядом, от которого у любого нормального человека кровь стыла бы в жилах. Но Крас уже давно привык к этому «милому» выражению морды своей медведицы.

— Слушай, дурында, — начал он, игриво тыча пальцем в её влажный нос, — да не смотри ты на меня так, будто я твою любимую кость украл. Я же любя так называю. — Умка фыркнула, но не отстранилась. — Мне вот что интересно: где ты каждый раз умудряешься раздобыть свеженького волчка? Вроде как они стайные твари, а ты таскаешь ровно по одному. Не иначе как у тебя там персональный волчий буфет работает.

Он задумчиво почесал подбородок, оставив на нём кровавый след от не до конца вымытых рук.

— Вот что, моя белая гроза, — продолжил Крас, — я решил, что пора бы мне немного размяться. Давай-ка сегодня, я составлю тебе компанию на охоте? Покажешь, как ты умудряешься добывать дичь так аккуратно и… элегантно? — Он широко ухмыльнулся, прекрасно зная, что в словах «Умка» и «элегантность» нет ничего общего, кроме букв.

Умка в ответ лишь громко хрюкнула — что, в её медвежьем лексиконе, вероятно, означало: «Ну что ж, двуногий, посмотрим, как долго ты продержишься».

Затем Умка замерла на мгновение, её тёмные глаза-бусины внимательно изучали лицо Краса. Медленно, с грацией снежного вихря, она приблизилась и тяжело опустила свою массивную голову ему на колени, чуть не переломив бедренную кость своим весом. От этого «нежного» жеста у Краса перехватило дыхание, но он стоически сохранял невозмутимое выражение лица — привык уже к таким «ласкам» своей белой громадины.

Так они общались — через это странное сочетание медвежьего тепла и костодробительного давления. Крас научился расшифровывать эти моменты тишины, когда Умка передавала ему целые повествования одними лишь эмоциональными посылами. Сейчас в её взгляде читалось что-то между «ты серьёзно, двуногий?» и «ну ладно, раз уж ты так просишь…»

— Так, как я понимаю, — проговорил Крас, с трудом шевеля онемевшими под медвежьей мордой ногами, — ты не против прогуляться в моей компании. Но… — он нахмурился, уловив новый оттенок в её настроении, — это будет очень сложное путешествие, да? И нам придётся двигаться ближе к северному полису.

Умка одобрительно хрюкнула, от чего по коленям Краса пробежала вибрация, сравнимая разве что с небольшим землетрясением.

— И что, в чём проблема? — риторически спросил он, уже представляя себе все «прелести» предстоящего маршрута. Северный полис не зря пользовался дурной славой даже среди самых отчаянных добытчиков. Но раз уж его белая дурында решила, что они справятся… кто он такой, чтобы спорить с десятью центнерами меха, мышц и упрямства?

Задавая вопрос Крас, ещё не подозревая, какой ответ его ждёт. Умка развернула свою массивную голову и внезапно придвинула морду вплотную к лицу хозяина. Её тёплое дыхание, пахнущее свежим мясом и снежной свежестью, обдало Краса волной тепла. Но главное — её глаза. Эти бездонные чёрные пучины, в которых, казалось, скрывались все тайны ледяной пустоши… Они буквально приковали его взгляд.

Голова Краса внезапно закружилась, мир поплыл перед глазами. Он почувствовал, как сознание начинает куда-то уплывать, но не в темноту, а… в чужую память. Перед его внутренним взором замелькали образы — резкие, обрывочные, чужие. Он понимал: это не его воспоминания. Это была память Умки. Картины сменяли одна другую: бескрайние ледяные просторы, пронизанные сетью ловушек нулевого давления — невидимых смертельных областей, расставленных Холпеком с хитроумной жестокостью, огромные стаи полярных волков — не те одиночные особи, что попадали к ним в пещеру в виду трупов, а десятки голодных хищников, рыскающих по заледенелой пустыне в бесконечном поиске добычи.

Этот поток чужих воспоминаний длился, возможно, всего несколько секунд, но для Краса время словно растянулось. Пока наконец перед ним не возник самый страшный образ из всех…:

Умка замерла в своей излюбленной засаде, выбрав цель — очередного отбившегося от стаи волка, самого слабого и нерасторопного. Её мышцы напряглись, готовые в любой момент выпустить стальные пружины лап в смертельный прыжок. Но в тот миг, когда она уже собиралась атаковать, пространство справа от неё искривилось. Воздух вдруг засветился призрачным голубым сиянием, будто невидимая рука разорвала саму ткань реальности. Из этого мерцающего разлома выплыло… нечто. Существо, словно сошедшее со страниц бредовых конспирологических видосов, которые Крас иногда просматривал за бутылкой пенного.

Гуманоидный кошмар: голова — вытянутая назад, как у древних египетских фараонов, но без намёка на человечность. Глаза — огромные, впалые, без зрачков, просто два тёмных омута, в которых пульсировала та же голубая энергия. Ни носа, ни рта — только гладкая, словно отполированная поверхность на месте лица. Но самое жуткое было его тело — сотканное из живого света. Множество энергетических линий, переплетённых в странные узоры, пульсировали в такт невидимому сердцебиению. Они напоминали сосуды, но вместо крови по ним струилась неизвестная, чуждая энергия.

Аура, исходящая от существа, парализовала. Это был не просто страх — это был первобытный ужас, впивающийся в подсознание, как ледяные когти. Умка, обычно бесстрашная, почувствовала, как её тело немеет, а разум заполняет один-единственный инстинкт: «Не двигаться. Не дышать. Не существовать.»

Похоже, она только что встретила идеального убийцу ледяной пустоши — существо, для которого волки, медведи и даже такие выносливые существа, как Умка, были всего лишь… добычей.

Существо набросилось на Умку с неестественной, пугающей стремительностью — как гриф, пикирующий на разлагающуюся плоть, но в тысячу раз более жутко. Его энергетическое тело вспыхнуло ослепительным голубым свечением, когда оно впилось в медведицу. Умка отчаянно била лапами по незваному гостю, но её мощные удары, способные сломать хребет полярному волку, просто проходили сквозь мерцающую форму. Казалось, эта тварь существует одновременно в нескольких измерениях — то материализуясь, чтобы нанести удар, то становясь невесомой дымкой. По нервной связи, всё ещё соединяющей их, Крас ощутил нечто немыслимое — чистый, животный страх своей медведицы. Его внутренности сжались в ледяной ком от этого чувства. Сергей, видевший, как Умка бесстрашно бросалась на целые стаи волков, теперь наблюдал нечто невозможное — его лютая белая громадина дрожала от ужаса.

Хуже всего было понимание, передаваемое через их связь: это существо не просто атаковало — оно высасывало саму жизненную энергию Умки. Каждая пульсация голубых «вен» монстра сопровождалась оттоком сил из медведицы. Крас с ужасом осознал — если бы процесс продолжился, его верная спутница не просто умерла. Она бы исчезла навсегда, без возможности возрождения, как утренний туман под полярным солнцем.

Чудом вырвавшись из смертоносных объятий твари, Умка в последний раз оскалилась в её сторону — не в ярости, а в животном ужасе, — и рванула прочь. Её мощные лапы взрывали снежные сугробы, оставляя за собой вихрь ледяной пыли. Она бежала, как никогда не бегала — не для охоты, не для игры, а для спасения самой своей сущности.

Два дня и две ночи без остановки. Два дня, когда её лёгкие горели огнём, а мышцы ныли от неизмеримого напряжения. Две ночи, когда каждый шорох за спиной казался возвращением того голубого кошмара.

В конце концов, обессиленная, она нашла эту пещеру — узкую, неприметную, но с безопасностью в глубине. Умка рухнула на каменный пол, дрожа всем телом. Впервые в жизни она пряталась, а не защищала территорию. А через пару дней там и появился Крас.

— Вау… — Крас медленно протёр лицо ладонями, будто пытаясь стереть остатки чужих воспоминаний. — Это было… м-м-м… удивительно. Не знал, что ты умеешь такие фокусы. Я будто в твоей шкуре побывал, и главное — всё прочувствовал. Мф-мф-мф…

Его рука непроизвольно потянулась к пояснице, но тут же замерла.

— Кажется, я опять выгулял пахучего Аркадия… Хотя нет, — он прислушался к собственным ощущениям, — в этот раз обошлось холостым выстрелом. Слава ледяным богам.

Крас резко встал, сделав несколько шагов по пещере. Его тень от светящегося мха прыгала по стенам, повторяя нервные движения.

— Слушай, у меня резко отпало желание шагать к северному полюсу. — Он бросил взгляд на карту Гирохи, валяющуюся у минибуржуйки. — Если сопоставить твою скорость и эти каракули… ты забралась чертовски далеко. На земли, куда даже самые смелые авантюристы нос не суют. Что тебя, моя белая дурында, туда понесло?

Умка лишь глухо хрюкнула, вытягиваясь во всю свою исполинскую длину. Её когти оставили царапины на камнях — будто медведица намеренно помечала территорию, напоминая, кто здесь главный. В её глазах мелькнуло что-то неуловимое — не страх, но… предостережение. Крас пытался понять мотивы медведихи, а так же какую выгоду он может извлечь из данной информации.

Крас расстелил потрёпанную карту на камне, придавив углы обломками кварца. Его пальцы скользили по пометкам Гирохи, будто пытаясь нащупать ответ в этих кривых линиях.

— Так-так, моя белая стратег… — он бросил взгляд на Умку, которая в ответ лишь почесала брюхо задней лапой. — Если я правильно понял твой маршрутный лист, ты не встретила ни одной живой души часов двадцать. Даже ветер в тех местах казалось отсутствовал. Неспроста волки туда не суются. Видимо, эти светящиеся уродцы выкачивают всё живое, как ты — костный мозг из волчьих лап.

— Вот ведь штука… Ловушки нулевого давления хоть видно, а эти твари — как голодный вакуум. — Крас нервно засмеялся, но в смехе не было веселья. — Холпек, оказывается, ещё не все свои «сюрпризы» показал. И самое забавное… что ни один из моих «мудрейших» наставников даже не заикнулся об этой дряни. Хотя… может, они и сами не в курсе.

Крас откинулся назад, уставившись в потолок пещеры, где светящийся мох мерцал, словно насмехаясь.

— Интересненько… Очень интересненько. — Он швырнул в стену камешек, который со звоном отскочил в темноту. — Это, милая моя дурында, та информация, которая или сделает нас богами… или убьёт страшнее, чем все ловушки Холпека вместе взятые.

Умка приподняла морду, и её чёрные бусины-глаза блеснули в тусклом свете пещеры. Медленно, почти театрально, она обнажила клыки в едва уловимом оскале — её версии улыбки. Крас уже научился читать эти медвежьи эмоции: сейчас она не просто понимала его шутку, но и радовалась этому моменту лёгкости среди всего хаоса.

Сергей невольно ухмыльнулся в ответ, ощущая странное тепло в груди. За эти недели он привязался к огромному, несуразному созданию куда сильнее, чем готов был признаться. Возможно, сказывалось давление одиночества — месяц без человеческого голоса, без простого «как дела?» за кружкой чего-то крепкого. Но было в Умке и что-то большее…

Он наблюдал, как с каждым днём в её поведении проступала преданность, которую сложно было объяснить лишь инстинктами. Когда она приносила ему лучшие куски добычи, когда будила его вполсилы, осторожно тыкаясь мокрым носом в щёку, когда загораживала его своим телом при малейшем намёке на опасность… Это уже не было просто симбиозом.

— Ну что, дурында, — пробормотал Крас, почёсывая её за ухом, где, как он выяснил, находилось «медвежье слабое место», — похоже, ты у меня совсем ручная стала. Хотя кто кого приручил — ещё вопрос.

Умка хрюкнула, плюхнулась на бок, задев его плечом и чуть не сбив с ног. В этом жесте было всё: и доверие, и глупая медвежья нежность, и даже что-то похожее на благодарность.

Они оба знали — теперь они не просто выжившие. Они были семьёй, странной, косолапой, но своей. И в этом ледяном аду, где даже воздух казался врагом, такая связь стоила больше, чем все богатства Холпека вместе взятые.

Сергей наконец-то решил устроить себе полноценный выходной — не просто перерыв между добычей и зарядкой кристаллов, а сознательный отдых, который, впрочем, не собирался тратить впустую. Он выбрался на поверхность, втянул в лёгкие колючий морозный воздух, смертельный для обычных людей, и окинул взглядом бескрайние заледеневшие дали. Здесь, под бледно-лиловым небом, где даже горы казались холодными и отстранёнными, мысли текли яснее.

Идея зрел в голове уже давно. Воспоминания Умки, словно кадры из чужого сна, открыли ему одну важную деталь: медведи чувствовали области нулевого давления, на уровне инстинктов, на уровне мышц, на уровне того самого звериного чутья, которое люди давно растеряли в своих бетонных коробках.

И если Умка могла обходить эти аномалии, значит, их можно не просто избегать — их можно изучать. Сергей усмехнулся. Так что у него в голове созрел новый план.

Крас вернулся в пещеру, сбрасывая с плеч налёт ледяного ветра. В воздухе витал знакомый запах мха и медвежьей шерсти — Умка уже свернулась калачиком на своём любимом месте, лениво наблюдая за его перемещениями.

— Ну что, моя белая подопытная, — пробормотал он, устраиваясь рядом, — сегодня пробуем кое-что новенькое.

Осторожно, почти с нежностью, он опустил её массивную голову себе на колени. Его пальцы впились в густую шерсть у основания черепа, найдя то самое магическое место, от которого у медведихи закатывались глаза от блаженства. Умка издала звук, средний между храпом и мурлыканьем, её лапы непроизвольно дёргались в ритме почёсывания.

— Вот так… расслабься… — голос Краса звучал монотонно, почти гипнотически, пока его сознание готовилось к миссии.

В этот момент он активировал эмпатический интерфейс. Паразитики, из его энергокаркаса, перекочёвывали в сознание Умки, мерцая фиолетовым светом. Эти микроскопические шпионы были запрограммированы на деликатнейшую операцию: проникнуть в нейронные пути Умки и расшифровать её врождённые механизмы обнаружения аномалий.

Сергей мысленно настраивал параметры: Цель: выявить нейробиологический триггер предвидения ловушек нулевого давления. Приоритет: безопасность носителя и никакого повреждения медвежьего мозга. Метод: зеркальное копирование бессознательных реакций.

Паразитики, словно рояль интеллектуальной пыли, просочились через энерго барьер и начали свою работу. Крас ощущал лёгкое покалывание в кончиках пальцев — обратную связь от миллионов наноагентов, составляющих карту медвежьего инстинкта.

Умка тем временем лишь блаженно посапывала, совершенно не подозревая, что в её подсознании идёт самая важная разведка в истории их странного союза.

Паразитики возвращались долгие минуты, и когда последний из них растворился в энергокаркасе Краса, данные оказались… разочаровывающими. Сергей ощутил горький привкус поражения, когда нейросхемы в его зрительных долях визуализировали отчёт. Способность предвидеть ловушки нулевого давления была врождённой особенностью вида и состояла из сложнейшего комплекса: Генетически закодированные нейронные пути, уникальная структура мозжечка, электромагнитная чувствительность на клеточном уровне.

И самое главное, способность невозможно воспроизвести искусственно. Ни импланты, ни генная терапия, ни даже прямое нейросоединение не дали бы человеку этого дара. Герой даже удивился откуда у паразитиков такие познания в технологиях и психических воздействиях. Видимо он ещё далеко не всё знал об этих удивительных энергосуществах.

Крас сжал кулаки, ощущая, как ярость смешивается с отчаянием. Он уже готов был швырнуть свой кинжал в стену, когда…Мысль. Резкая. Чёткая. Безумная.

Медленно, почти ритуально, он повернул морду Умки к своему лицу. Его пальцы дрожали — не от страха, а от адреналина открытия.

Крас глубоко вздохнул, его пальцы непроизвольно сжали густую шерсть на загривке Умки. В пещере воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным потрескиванием кристаллов хола.

— Зверюга моя… — его голос звучал непривычно мягко, почти нежно, — за этот месяц ты стала мне… чем-то вроде пушистого ангела-хранителя. Да и ты, кажется, ко мне привязалась.

Умка приподняла голову, её тёмные глаза-бусины внимательно изучали лицо хозяина. В них читалось недоверчивое: «К чему это он?»

— Чёрт, — Крас нервно рассмеялся, — звучит, будто я делаю предложение руки и сердца. Хотя по факту… я предлагаю нечто куда более интимное.

Медведица насторожилась, уловив изменение в его тоне. Её ноздри дрогнули, улавливая запах адреналина, исходящий от человека.

— Короче, я хочу кое-что попробовать. Но тебе это не понравится. Очень. Я постараюсь смягчить эффект, но… — он замолчал, глядя куда-то поверх её головы.

Внезапно его глаза вспыхнули неестественным голубым светом — тем самым, что видели они оба у существ в пустоши.

— Видишь ли, когда те энергетические уроды напали на тебя, они не просто пили твою силу. Они занимались морфизмом — кражей сущностных паттернов. — Его руки начали излучать тот же зловещий голубоватый свет. — А у тебя есть кое-что бесценное… природный детектор ловушек нулевого давления.

— Я знаю, что ты помнишь этот ужас. И мне придётся… ненадолго стать таким же монстром. Но обещаю — я верну тебе всё до капли. Каждую искру. И даже приумножу в будущем. Доверься мне в последний раз…

После этих слов Умка резко вскочила, как будто её ударило током. Её массивное тело метнулось в сторону, и она начала нервно вышагивать по пещере, оставляя глубокие царапины когтями на каменном полу. Глухое рычание, больше похожее на стон, вырывалось из её глотки — звук, полный животного ужаса и предательства.

Крас стоял неподвижно, ощущая через их связь всю гамму её эмоций. Это было не просто нежелание — это был первобытный страх, тот самый, что она испытала, когда энергетический монстр высасывал из неё жизнь. Воспоминания нахлынули волной: леденящее ощущение пустоты, словно тебя разбирают по кусочкам, оставляя лишь холодную, дрожащую оболочку. Но вспомнив, как он поглощал остатки белых медведей и с их помощью лечил Кожи, а потом впадал в ярость от перенятого остаточного гнева диких зверей, герой понял, что таким образом сможет перенять и нечто полезное.

Крас медленно выдохнул, сжимая и разжимая пальцы. В его голосе появилась непривычная нота — не злость, а усталое понимание.

— Ладно, дурында. Если ты скажешь «нет» — забью. Поняла? Не буду упрашивать. Вот только… — он ткнул себя пальцем в висок, — тут у меня инстинкты воют, будто без этой фишки мы оба скоро будем гнить в какой-нибудь ледяной ловушке.

Умка прижала уши, её ноздри дрожали, улавливая запах его пота — страх, решимость и что-то ещё, от чего в животе становилось холодно.

— Я б мог, конечно… — Крас цинично хмыкнул, — вмазать тебе снотворного из запасов и выдрать эту способность, как гнилой зуб. Но тогда, выходит, я ничем не лучше тех светящихся уродов, да? А ещё… есть мёрзкий нюанс. Когда я жру чужую суть — сам становлюсь ненадолго тем, кого сожрал. — На лице появилась кривая ухмылка. — Ну типа, есть шанс, что я бухнусь в медвежью ярость и… — он сделал резкий жест рукой, — разнесу тебя в фарш, даже не осознав этого.

Воцарилась тишина. Только тяжёлое дыхание Умки нарушало её.

— Хрень получается, да? — внезапно рассмеялся Крас, но в смехе не было веселья. — Рискованно, жестоко, да и ты, похоже, не в восторге. Может, и правда — накуй эту авантюру?

Но в его глазах, всё ещё светящихся остаточным голубым отблеском, читалось другое — он уже знал ответ. И Умка, кажется, тоже.

Умка сделала шаг вперёд — массивный, властный, заставляя Краса инстинктивно откинуться назад. На мгновение их взгляды сошлись на одном уровне: её тёмные, как полярная ночь, глаза, полные необъяснимой мудрости, и его — человеческие, с горящими в глубине голубыми искрами морфизма.

Затем — резкий толчок лапой. Не сильный, но достаточно неожиданный, чтобы Крас шлёпнулся на задницу с комичным выражением лица.

— Ой пля… — вырвалось у него, пока он потирал ушибленную часть тела. — Вот же сучка…

Но прежде чем он успел разозлиться или что-то понять, Умка уже легла рядом, с громким «бух» опустив свою голову ему на колени. Тяжёлая, тёплая, пахнущая снегом и кровью. Крас замер, осознавая.

— А… значит так, да? — он медленно провёл рукой по её шерсти, чувствуя, как под пальцами дрожит мощное тело. — То есть ты сначала меня валишь, а потом соглашаешься? Классный способ, надо запомнить.

Но шутка звучала слишком мягко, потому что где-то глубоко внутри он понял: это не просто согласие. Это доверие, которое даже страх перед болью не смог перевесить. И теперь он обязан его оправдать. Крас глубоко вздохнул, его пальцы дрожали, когда он погрузил их в густую шерсть Умки. Голубоватые энергетические нити уже начинали пульсировать у него на кончиках пальцев, готовые к опасному соединению.

— Спасибо, — прошептал он, и в этом слове был весь их месяц доверия, все спасённые друг другом жизни. — Я этого не забуду.

Он наклонился ближе, пока их лбы почти не соприкоснулись. Его голос стал тихим, почти гипнотическим:

— Сейчас тебе нужно сосредоточиться. Вспомни, что ты чувствуешь, когда приближается область нулевого давления… — Его глаза вспыхнули ярче. — Этот холод в животе, эту дрожь в лапах. Я буду считать каждую твою эмоцию, каждый инстинктивный импульс. Чем сильнее ты будешь сопротивляться, тем дольше и болезненнее это будет. Доверься мне… полностью.

Затем он добавил с кривой ухмылкой:

— И если я вдруг начну орать медвежьи ругательства или попытаюсь тебя задушить… — его голос стал твёрдым, — бей без раздумий. В голову. Сильно. Лучше вообще выруби меня — так безопаснее для нас обоих.

Умка ответила глухим ворчанием, которое можно было принять за согласие. Её глаза закрылись, тело постепенно расслаблялось — она погружалась в воспоминания, позволяя Красу войти в самое святое — в её инстинкты.

Крас почувствовал, как сознание Умки раскрывается перед ним — как книга, страницы которой наполнены не словами, а первобытными ощущениями, инстинктами, выжженными в её ДНК. Он закрыл глаза… и начал. И тут случилось нечто странное.

Его руки двигались сами — с точностью хирурга, с уверенностью того, кто делал это бессчётное количество раз. Пальцы выписывали в воздухе сложные паттерны, а голубые энергетические нити сплетались в узоры, которых Крас точно не изучал.

«Откуда я это знаю?» — мелькнула мысль.

И тут же, будто в ответ, в глубинах памяти всплыли слова Веда:

«Память души глубже, чем память разума. То, что ты забыл как человек — помнишь как душа.»

Возможно ли, что когда-то, в другой жизни, в другом мире, он уже был мастером морфизма? Может, его душа действительно помнила то, чего не знало сознание?

Но размышления прервал внезапный толчок — Умка зарычала, её тело напряглось. Процесс пошёл.

Крас погрузился в глубины своего сознания, где реальность переплеталась с энергетическими паттернами. Мир вокруг растворился, оставив лишь пульсирующую паутину силовых линий. Он переключил восприятие, сменив спектр зрения на энергетический. Привычная картинка мира сменилась призрачным видением энергокаркасов — скелетов реальности, невидимых обычному глазу.

Его физические ладони легли на лохматую голову Умки, но в энергетическом спектре произошло нечто иное. Эфирные проекции рук отделились от плоти, превратившись в полупрозрачные двойники из голубоватого тумана. Эти призрачные конечности протянулись глубже, сквозь слои плоти и сознания, к самому ядру её сущности — вращающейся сфере чистого биополя.

Там, на мерцающей поверхности ядра, он заметил их — золотистые искры, похожие на споры светящегося мха. Они пульсировали в такт её дыханию, образуя сложные узоры. Именно эти частицы, как понял Крас, и содержали код доступа к её уникальной способности.

Собрав волю, он сфокусировал энергию в ладонях. Реальность дрогнула, когда его эфирные руки обхватили энергоядро. В этот момент, физические руки оставались неподвижными на её голове, а энергетические двойники раздвоились дальше, образуя микроскопические щупальца-манипуляторы. Каждая золотая частица оказалась запечатана в миниатюрную клетку из синих энерголиний. Процесс напоминал хирургическую операцию на атомном уровне, где скальпелем служили нити собственной души. Крас почувствовал, как первая частица сопротивляется, выбрасывая импульсы первобытного страха. Умка застонала, но не сопротивлялась — она доверилась.

И тогда он активировал морфизм — голубые нити сжались, извлекая золотистый фрагмент. В этот миг, по телу Умки пробежала судорога, воздух наполнился запахом озона и мокрой шерсти, в пещере вспыхнули теневые проекции — призрачные образы ледяных пустошей.

Крас понимал — он украл частицу её сущности. Теперь предстояло самое сложное: встроить чужеродный код в собственное энергоядро, не разрушив при этом ни её природу, ни свою.

В голове Краса моментально произошёл эмоциональный взрыв, как только мелкие частички жёлтой энергии стали поступать в его энергокаркас, он ощутил всё то, что чувствуют Умка. А сейчас ей было очень больно. Но она подавляла в себе гнев, стойко перенося мучительный процесс. Жёлтые частички встроились в энергокаркас Сергея, и он закончил процедуру.

Выйдя из внутреннего мира, он заметил, что Умка очень жалобно на него смотрит. Во время процесса, он понял, что для неё стоило огромных усилий не сорваться и прикончить своего мучителя. Это сблизило зверя и человека ещё больше.

Как только Крас закончил, медведиха вскочила и убежала вглубь пещеры. Сергей хотел погнаться за ней и успокоить, но решил этого не делать, а дать ей побыть одной. Вместо этого он сконцентрировался на том, что получил после процесса морфизма. И это было просто великолепно. Теперь на подсознательном уровне он гораздо лучше понимал, какая температура окружающей среды рядом с ним. Крас был готов поспорить, что скажет количество градусов ниже нуля вплоть до сотых долей. А самым удивительным оказался тот факт, что чувствовал он это не телом, а считывал информацию прямиком из энергетического фона воздуха.

Сконцентрировавшись на другой задаче, а именно на распознавании области нулевого давления, герой ясно почувствовал, что в данный момент ему ничего не угрожает, но нечто похожее происходит сейчас примерно в пяти километрах в сторону северного полюса.

После проделанной процедуры, Крас чувствовал себя как выжатый лимон. Он и предположить не мог, что морфизм отнимает столько сил. Очень интересным оказался тот факт, что его энергетический запас был на максимуме, но усталость накрывала его с головой. Он даже пытался поиграть с гормонами, пытаясь настроиться на рабочий режим, но у него ничего не вышло. Ещё парень был очень рад, что его не обуяла дикая ярость, он даже выложил свои смертоносные кинжалы в глубине пещеры, дабы не нанести вред своему питомцу. Но как оказалось, это было лишним.

Над этим феноменом тоже стоило поразмыслить.

Подумав, что сегодня и так был довольно насыщенный день, Крас вынул из котомки походную кухню, быстро перекусил сухпайком, и завалился спать.