H.I.V.E. Удача любит смелых

Глава 12

Очнулся на кушетке в кабинете Коновала. Тот уже привычно колдовал над моим телом: водил руками в районе груди, от чего спирало дыхание и жутко хотелось кашлянуть. Но почему-то не мог, как ни старался. Вообще не мог пошевелиться. Оставалось только шевелить глазами и изучать измученного знахаря.

Бывший хирург, казалось, решил вспомнить свою специальность и уже намечал на теле места для будущих надрезов. Выглядел он при этом крайне уставшим. Мешки под глазами, слипшиеся от пота волосы и вздувшаяся на лбу венка, вместе с малой струйкой крови, что стекала по подбородку, говорили: «он делает очень тяжкую работу парень, лучше не сопротивляйся и не отвлекай». Конечно, я не слышал слов, но всё понял.

Опытному врачу и почти что Легендарному Знахарю не составило труда определить то, что пациент пришёл в себя. Однако он не остановился, чтобы объяснить, что происходит. Наоборот. Начертил ещё два будущих надреза, которые перекрещивались между собой в опасной близости от моего сердца.

Капелька пота упала на кушетку, вместе с куда как более внушительной каплей крови с подбородка. Коновал выдохнул, закрыл маркер, убрал его лёгким движением за ухо, сказав при этом:

— Если очнулся, пересядь с кушетки на стол. Тащить твою тушу сюда было тяжеловато для такого старика, как я.

— А, ага, — задумчиво протянул, сел на кушетке и осмотрелся.

В этот раз кабинет знахаря представлял собой совершенно стерильную операционную с кушеткой в углу и операционным столом посередине. Стол освещают несколько мощных ламп, на фоне которых свет от потолочной лампы просто рассеивается. Рядом с ним стоит передвижной столик с инструментами. Из всего инструментария взгляд приковывает окровавленный скальпель.

Не понимая, что происходит, и полностью доверившись знахарю, с трудом встал. Пошатываясь, кое-как сделал два шага, чтобы упасть на операционный стол лицом вперёд. Выставил руки перед собой. Помогло слабо. Руки тряслись, в ногах тоже силы не ощущал. Перед глазами всё поплыло.

Огромного труда стоило подтянуть своё тело на стол и просто лечь. Когда улёгся, воздух из лёгких будто выкачали, глаза сами собой закрылись. Последнее, что услышал перед тем, как отрубиться повторно:

— Ну, начнём, помолясь? — и усталый вздох.

***

Вторичное же пробуждение прошло куда легче. Открыл глаза. Сжал-разжал кулаки. Посмотрел на лампу на потолке, лампа мигнула и продолжила светить как ни в чём не бывало.

Поискал глазами знахаря, тот сидел за столом и дремал. На столе стояла открытая бутылка коньяка. «Странно, не замечал за ним привычки выпивать на рабочем месте».

С готовностью сворачивать горы спрыгнул со стола. Крутанулся вокруг своей оси. Тело слушалось куда лучше, но и шрамов на нём прибавилось изрядно. Последствия операции не ощущались от слова «совсем». Даже наоборот как-то полегчало, словно вырезали опухоль.

Одежды своей не обнаружил, хоть и очень старался. Видимо, решили сжечь и её, вместе с испорченным костюмом. Коновала решил не будить. По объёму оставшегося в бутылке — чуть меньше пятой части — понял, насколько сложна для него была операция. «Ну ничего, выкарабкается старик, не может не выкарабкаться», — уверенный в этом, прямо в костюме Адама покинул операционную.

«Так, из одежды у меня остался только тот набор „мамкиного боевика“, получать в такой одежде первое задание — несолидно. Опять посетить завхоза и поскрести в закромах на предмет боевой экипировки?», — этот вопрос оказался настолько сложным, что я завис, стоя посреди коридора абсолютно голым. Хорошо хоть муры либо спали, либо занимались более важными делами, чем снованием по медблоку.

Из ступора меня вывел удивлённый свист. Босяк стоял вдалеке коридора и улыбался во всю ширь рта. Странно то, что всякий раз, когда я оказываюсь на грани или просто попадаю в неловкие ситуации, он оказывается рядом.

Впрочем, задуматься и над этой странностью, чтобы вновь на несколько минут выпасть из реальности, он мне не дал:

— Смотрю, Коновал, как всегда, справился на пять с плюсом, да? — кивнул, слова казались лишними. — Ну и славно!

Я чего пришёл-то? — начал Босяк издалека. — В связи с тем, что у нас произошли определённые кадровые перестановки, короче, пошиковало некоторых хороших пацанов, у нас с Седым для тебя предложение.

— Какое же? — встал, опёршись на стену.

— Стать практически настоящим бригадиром. Дадим в подчинение толковых парней. Где надо — помогут, где надо — подскажут, что надо — сделают.

— Ты сказал «практически», я не ослышался? — на всякий случай спросил. Не понравилось мне это уточнение.

— Да, Алеша, «практически», потому что реального авторитета у тебя с гулькин хрен, и подчиняться тебе вряд ли станут. По крайней мере до этого момента никто явного желания идти под твою руку не изъявлял. Тебя боятся — это плюс. Тебя не уважают — это минус.

— Ладно, это я понял. Согласен. Но почему именно меня в бригадиры?

— Пойдём одежку подберём по новому статусу, — Босяк расценил мои слова, как согласие. — По пути объясню.

Из медблока наш путь лежал в четвёртый корпус — почти что святая святых что тюрьмы, что стаба. Главная оружейная вместе с крылом охраны и кабинетом начальника этого прекрасного заведения. «Интересно, почему Седой не расположился в этом крыле?», — подумал я, видимо, вслух, потому что получил ответ.

— Потому что, сынок, — настроение Босяка явно поднялось после моего согласия на какие-то невиданные ранее высоты, ибо раньше панибратского «сынок» он себе не позволял. — Для человека высшей касты «вор в законе», располагаться в таком месте — западло. Может быть места тут новые, а люди старые.

— Понятно... значит имена старые — проблемы старые, а как понятия из родных миров таскать — так пожалуйста? — этот вопрос давно, практически с самого вливания в коллектив, интересовал меня, но всё не было повода задать.

— Наши «понятия» — скривился Босяк. — Это как правила джентельменского клуба, игроков в покер или, на худой конец, держателей борделя. Мы обязаны их придерживаться, чтобы оставаться теми, кто мы есть. Конечно, многие понятия во многих мирах расходятся, поэтому соблюдаются только основы-основ.

— О, дай-ка вспомню, — решил съязвить. — Что-то вроде извечного постулата «Не верь. Не бойся. Не проси»?

— Что-то вроде, — Босяк неопределённо помахал рукой, мол: «всё одно не поймёшь» и на этом замолчал.

Остаток пути до крыла охраны прошёл в молчании.

Крыло при этом выглядело так, словно там сначала устроили филиал мясницкой, потом разогнали мясников чем-то явно крупнокалиберным, а в конце устроили поистине легендарную вечеринку в Улье, забыв прибраться за собой на следующее утро.

— И это святая-святых вашего стаба? — всё ещё не веря своим глазам, переспросил, осматриваясь повторно.

— Да, — гордо ответил Босяк. — Единственное не тронутое с самого начала место, не обустроенное, только зачищенное от остатков заражённых первой группой иммунных.

Они, как гласит легенда, поняли, что хоть и попали в самую жопу, но в этой жопе увидели возможности! Побег Седой, как волевой лидер, отмёл сразу. Провианта на не обратившихся оставалось много, очень много, если учесть, что эта тюрьма изначально была рассчитана на пять тысяч человек плюс три десятка охранников. Поэтому оставалось только раздобыть оружие у обратившейся охраны, зачистить нечисть и начать обустраиваться на месте.

К счастью, большинство заключённых сидело в своих камерах в момент переноса, а группу с этого блока, в коей состоял и бессменный, почти что бессмертный, лидер стаба, вывели на прогулку во двор. Где их и настиг резкий кислотный запах. Суматоха, большинство без сознания, — Босяк явно вошёл в раж и рассказывал так, словно сам являлся участником тех событий. — Иные уже грызут соседей по камерам и своих надзирателей, часть из которых сама не прочь откусить лакомый кусочек человеческой плоти.

Как они тогда отбились, да и зачистили тюрьму потом — известно только Улью. Только вышел Седой в большой мир Стикса уже седым, — сказаны эти слова были с большой грустью, Босяк вздохнул и дал понять, что закончил рассказ.

Проникнувшись историей, даже на секунду забыл, что пришли мы сюда не за тем, чтобы я послушал очередную часть истории стаба. Причём, судя по царившему вокруг бардаку, весьма правдивую часть.

Так и стояли мы вдвоём посреди коридора, впитавшего этот металлический запах крови, сохранившего множество следов произошедшей тут когда-то битвы.

«Босяк как-то обмолвился, что Седой в Стиксе не первый век. Что-то мне подсказывает: это — не просто легенда, а суровая быль, надломившая одних и закалившая других. И если человек не просто сумел выжить в бойне, а удержать свою власть и после, в мирное время, то это достойно не только уважения, подчинения и страха, но чего-то большего», — переварив услышанное, как-то по-другому стал смотреть на ментанта.

— Хорошая история, а глядя на этот бардак, понимаешь, что ещё и правдивая. Но, разве Улей не должен эм, как бы это правильно сказать? «Омолаживать» своих подопечных?

— У людей, проживших тут всяко больше, чем мы просуществовали, есть несколько версий того, как вообще процесс омолаживания и старения в Улье происходит.

По первой версии всякий живой организм, коему не повезло оказаться иммунным, откатывается нашим споровым мешком, про который я тебе в самом начале твоего пребывания здесь говорил, до самых пиковых значений. Ты наверняка отмечал то, что, раз за разом, после пробуждения как бы сильно ты не изматывался перед сном, чувствуешь себя даже чуть лучше, чем вчера. Это и есть результат работы наших спор. Но есть и другая сторона монеты, которую ты, несомненно, тоже ощутил на себе — ломка или, по-научному, споровое голодание — банальная нехватка топлива для начала восстановления повреждений и, в особо запущенных случаях, жизнедеятельности, — Босяк взял небольшую паузу, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями

Вторая же версия, — продолжил он, — является не столько полноценной, сколько надстройкой для основной теории первой. И по ней человек сам способен выбирать свой внешний вид после определённых событий, ставить психологические блоки, так сказать. Вот напал на тебя первый в жизни рубер, оставил отметину, а ты, как бы, говоришь себе: «Нехилая отметина! Память останется», — а на следующее утро встаёшь, чувствуешь, что всё зажило, кроме шрама, он просто зарубцевался, и понимаешь, осознаёшь, что своим обликом управлять можешь. Но это всё больше бредни Детей Стикса или иных припизданутых на бошку.

Однако другого объяснения, как Седой остался седым у меня нет, — слегка печально закончил Босяк, а затем, вспомнив, зачем мы вообще шли, напомнил: — Идём, твои орлы уже обживают некоторые «служебные помещения» так сказать. Устроили склады под добычу и перетащили весь свой нехитрый скарб, а заодно и твой, — он улыбнулся, хлопнул меня по плечу, как старого приятеля. Отчего у меня отчётливо хрустнула какая-то кость в районе лопатки.

«Странные перемены произошли с ним, — в пути, опять-таки, задумался и следовал за Босяком „на автопилоте“. — Как только он занял место маршала весь гонор по отношению ко мне пропал. Сейчас и вовсе происходит нечто очень странное. Да, конечно, я помог ему „свергнуть“ Жало. Но это не тот человек и не тот мир, чтобы даже такой поступок в корне изменил его отношение ко мне...», — не придя к какому-то конкретному выводу, вынырнул в реальность, когда мы уже пришли в обжитую часть крыла.

Здесь окружающая картина выглядела менее скорбно. Не было следов крови на стенах, коридор освящался лампами дневного света, которые, видимо, мои люди, запитали от дизельного генератора.

Большинство проходов в комнаты всё ещё были завалены. Где-то изнутри, наверное, заражённые, но не обратившиеся, желали подольше протянуть в этом аду, опасаясь нападения снаружи. Беглый осмотр через грязные, пыльные окна, почему-то выходящие внутрь, а не наружу, показал: живых нет, тела разложились до состояния скелетов, а скелеты время и свежий воздух перетёрли в пыль.

В обжитых же помещениях царил бардак иного рода. Куча вещей ещё не обрели своё законное место, их перетаскивали, коробки пинали из угла в угол. Всё это происходило постоянно и, что самое важное, непрерывно.

Когда Босяк привёл меня за тем, чтобы я, наконец, перестал выглядеть «тарзаноподобно» или, его словами: «Как красножопый макак, только слезший с дерева», почти вся команда собралась в просторном кабинете и о чём-то активно совещалась.

— Видать, решают, как тебя встретить, — слегка насмешливо предположил провожатый.

— Да, а я-то голый! — слегка громче, чем надо, вернул Босяка к теме.

— Не кипишуй. Всё исправимо! Тем более, тебе нечего стесняться, пацаны как твою дубину увидят — сразу вожака признают! — не меняя тона, рассмеялся он.

«Будем надеяться, что обойдусь без этого», — подумал, поправляя бабочку. В одной из комнат, приспособленной парнями под склады, для меня выделили не просто отдельный шкафчик, полочку, вешалку или что-то подобное, нет — целую секцию! Отчего выглядела личная часть складов пустовато и бедно.

Нет, костюмы по размеру и боевое снаряжение Седой от щедрот своих выделил более чем добротное. Причём не только на меня, но на всю команду. По количеству комплектов, подготовленных к использованию, стало понятно: отряд мой небольшой, всего пять человек, не считая командира. «Вот ведь! Из шестёрки в командира шестёрки. Иронично, товарищ Седой, очень иронично». Однако на полках лежало ещё множество таких же в нераспечатанных прозрачных полиэтиленовых пакетах, как бы намёк: «Долго тебе так не сидеть, расширяйся».

Закончив с бабочкой, отошёл от зеркала, цокнул каблучками классических туфлей, крутанулся вокруг своей оси. Настроение резко поднялось с предпразднично-возвышенного на уровень: «эх, сейчас бы в бар, да по бабам!».

В принципе, показать себя добрым командиром, и сразу после знакомства завалиться в бар — идея достаточно хорошая, по моему разумению. Только вот «показать себя добрым командиром» не выйдет, ибо в последнее время позитивных событий с участием моей персоны на территории стаба произошло крайне мало, если вообще такие были. Зато того, за что можно, а в моём случае и нужно, умертвить произошло порядочно. Хотя... это зависит от того, как именно истолковали «пацанский суд» с моим участием парни.

Вышел из личного угла склада к Босяку, который терпеливо ждал, весело поигрывая связкой ключей на пальцах. «Странно, за всё время, что мы с ним сюда шли, я её не видел», — отметил изменение, попутно не ожидая ничего хорошего.

— Достойный наряд. Классика всегда и во всех мирах в почёте у уважаемых людей! — оценил он мой внешний вид. — Ну что, пошли? — кивнул, видом показывая собранность. — Ты смотри, представлю тебя я, но контакт налаживай сам. В конце концов, я тебе не нянька — вошкаться постоянно, человек уже взрослый, чтоб понимать, — наставительно и строго сказал он. Проникнувшись моментом, ответил:

— Всё понимаю. Мне с этими людьми работать, так что поверь — контакт наладить сумею.

Довольный таким ответом, Босяк поравнялся со мной и стал идти в ногу, чтобы я не выглядел на его фоне слепым котёнком. «Интересно, это он настолько благодарен за помощь или Седой оставил его проследить, чтоб контакт с боевой группой наладился наверняка? Впрочем, подумать об этом будет время...».

Заприметив нас в коридоре, часовой сначала вытянулся по струнке, быстро отдал честь, а потом шмыгнул в комнату, которую охранял. На что Босяк хмыкнул и задорно мне подмигнул, мол, смотри, как нас встречают.

Подошёл к двери, занёс руку, чтобы постучаться, но он остановил мою руку, выпрямил её и с силой вложил ключи. Что я соизволил перевести как: «Нечего стучаться, войди, как хозяин».

На связке болталось всего три ключа, причём явно местные самоделки. «Вы и замки переделать успели, значит. „Никто не ходит“, ага, так я и поверил», — размышляя над тем, насколько правдивы слова насчёт заброшенности четвёртого блока, вставил ключ в замок, провернул в левую сторону. Дверной замок с лёгким щелчком убрался в паз ручки.

Уже приготовился использовать дар, ожидая вполне «тёплый» приём. Однако никакой агрессии со стороны парней не дождался. Толкнул дверь во внутрь, вошёл и замер.

Картину, наблюдателем которой я стал, наверное, назвали бы «Растление Евы» или «Свальный Грех». Пять минут я просто стоял и изображал из себя вуайериста, пытаясь склеить изрядно треснувшую картину мира и представления о сексе в частности.

В тот момент, когда я зашёл внутрь комнаты, все пятеро парней одновременно(!) доставляли физическое удовольствие как себе, так и своей жертве. Иначе назвать девушку язык просто не поворачивался. Однако, судя по сдавленным, но весьма томным стонам, исходящим откуда-то из неё, процедура доставляла больше удовольствия, чем боли, ну, или она просто мазохистка.

«Зашёл, блять, как хозяин», — удивлённо, но тихо, сказал я. Посмотрел направо.

Босяк тоже был крайне удивлён, недоволен и, кажется, злился. Достаточно быстро взял себя в руки, слава Улью не в буквальном смысле, и так же тихо сказал: «Покажи им своё присутствие, наори или присоединись, стукнув кого-нибудь их этих обалдуев хуем по лбу!».

Последовал совету, для начала громко прокашлявшись:

— Кхм, молодые и красивые, пьяные и волосатые! А вы часом не охуели прямо при двух начальниках насиловать девушку?! — спросил громко, но в то же время спокойно, разжигая уверенность не столько в них, сколько внутри себя.

— Не вижу, чтобы девушка была как-то против того, что мы делаем, — ответил долговязый, но при этом жилистый паренёк, который с одинаковым успехом мог быть как свежаком, так и человеком, выживающим в Стиксе не первый десяток лет. — Ну, а то, что начальство — совершенно никакой разницы, тем более ты что ли?

«Надменно, очень. Метишь на место неформального лидера? Ну, сейчас мы тебе остудим».

— Допустим даже, девушка не против, и вы предаётесь свальному греху по взаимной и непорочной любви вас пятерых и её к кому-то одному, только вот я не вижу, чтоб тебя ебали в жопу. Вынули свои хуи и заправили их в трусы, считаю до трёх, — демонстративно лениво выхватил пистолет из кобуры. — Как только счёт закончится — она умрёт.

«Раз уж обо мне идёт слава психа и маньяка, а быть добрым не получилось с самого начала, будем закреплять!».

«Раз...», — и вот уже часовой прыгает на одной ноге, натягивая джинсы.

«Два», — щелчок предохранителя вмешивается в шуршание одежд, ритмичные хлопки и громкие вздохи освободившимся ртом.

«Три», — четверо парней вняли предупреждению, при деле остался только долговязый. «Прости», — мысленно прощаюсь с девочкой и вдавливаю спусковой крючок. Ахи тут же смолкают, в ушах немного неприятно звенит, хлопки тоже.

Долговязый смотрит сначала на тело девушки, потом на пистолет, а в конце — на меня. Глаза его расширены от удивления, однако никакого страха в них не наблюдается.

— Ты правда думаешь, что это как-то меня напугает или изменит отношение к тебе? Если ты до сих пор не понял: в Стиксе людей, как грязи, даже девушек приносит немало. Так что спешу расстроить, ты лоханулся! — всё также самоуверенно говорит он.

— Нет, дорогой мой, — быстро переставляю ствол на него, — лоханулся тут только ты, ибо будешь трахать это тело до тех пор, пока оно не задубеет или не разложится до полностью физически неебабельного состояния. Только попробуешь вынуть хуй — прямо на ней же разделаю, — говорю совершенно спокойно, лишь в конце позволяя себе улыбнуться уголком губ.

Паника! Я вижу неподдельную панику в глазах новоявленного некрофила. Он вынужден подчиниться и вставить член обратно. Он старается войти в ритм, но отдачи от мёртвого тела ровно столько же, сколько от матраца. «Хотя, может, от матраца даже чуть больше», — улыбаюсь ещё шире, переводя улыбку в оскал.

Босяк продолжает стоять справа от меня и никоим образом не вмешивается в происходящее. Читаю в его взгляде неподдельное омерзение.

Долговязый цепляется за это чувство, как за соломинку. Ему крайне противно трахать труп.

— Уважаемый Босяк, ну хоть вы ему скажите, что неправильно заставлять человека сношать мёртвое тело до тех пор, пока то не окоченеет!

— А я тут при чём? — неподдельно удивляется Капо. — Вы — его люди, он волен вас хоть в рабов превратить и в латекс переодеть. Твой косяк, ты и думай, как из него выпутаться.

Вижу в глазах некрофила покорность судьбе и сломленность. «Да уж, я думал, будет сложнее». Спустя ещё пять минут наслаждения своим триумфом, наконец решаю дать ему ещё один шанс.

— Значит слушай сюда, Джонни-некрофил, даю тебе шанс на искупление своего косяка верной службой ратною. Будешь постоянно рядом со мной ходить и в случае чего первым бросаться на амбразуру, для остального ты слишком надменен. И да, меня не волнует, как тебя крестили до этого, и кто твой крёстный, пускай даже Босяк, отныне и впредь я нарекаю тебя Некрофил Гроза Пустышей. Понял?

— Да, — он с надрывом вздыхает, спуская прямо в труп и закатывает глаза.

— Думаю, лучшего крещения я вряд ли увижу, — рассмеялся Босяк. — Как закончишь с парнями, зайди к Седому, дело есть.