Господин следователь. Книга девятая

Глава 3 Сашка или Шурка

— Ваня, завтрак на кухне, горшок прикрыт полотенцем. Ешь прямо из горшка — там твоя доля оставлена. Большой самовар не трогай — он все равно пустой. В маленький я воды налила, углей подсыпала, тебе только разжечь. Кофе не ищи, я его спрятала — доктор сказал, что тебе кофе пока вредно. Никуда не ходи, тяжести не поднимай, помои я сама вынесу, как вернусь. Узнаю, что дрова тащишь или воду носишь — нажалуюсь Леночке. Я убегаю, опаздывать нельзя.

— Дуй, — милостиво разрешил я.

К тому времени, пока продрал глаза, Анька уже и печь протопила, и завтрак сготовила. Наверняка успела и Маньку накормить. Если бы не успела — постоялица бы орала.

Опаздывать на уроки и на самом деле нельзя. Мои девчонки и так провинились. Директор гимназии собирался составить разговор с учительницей, прогулявшей четыре урока, и с гимназисткой шестого класса, вообще увильнувшей от занятий на целый день, но не стал. Нехорошо, конечно, когда педагоги и учащиеся не ставят администрацию учебного учреждения в известность об отлучке, но причина была уважительной. Кто осмелится сделать выговор невесте, если ее жених ранен? А Аньке, той вообще бесполезно делать внушения. Шаркнет ножкой, вздохнет, согласится, но все сделает по-своему.

— Может, мне тебя запереть? — раздумчиво поинтересовалась Анька, переобуваясь.

— Ань, да куда я денусь? — возмутился я.

— Да кто тебя знает? Может, опять в библиотеку попрешься? Или уйдешь с архивариусом лясы точить. А тебе велено дома сидеть, отдыхать.

Чертовы доктора! Знаю я нынешнее лечение. При легких заболеваниях соблюдать покой, при тяжелых рекомендуют сменить климат. Федышинский сказал, что нужно соблюдать покой, так теперь Анька пытается меня держать в постели — мол, доктор велел. А вот в мое время медицина считает, что чем раньше больной начинает возвращаться к нормальной деятельности, тем лучше. Но мое мнение для сестренки не авторитет, зато к Федышинскому она прислушивается, тем более, что после поездки в Выксино, она умудрилась подружиться со старым лекарем, а этот циник и ворчун ее отчего-то зауважал. Девчонка второй вечер к нему бегает, о чем-то расспрашивает. Не иначе, изучает анатомию человека. Пусть изучает, дело нужное.

Подумаешь, в библиотеку сходил. Мне и нужно было кое-что уточнить по экспедициям к Северному полюсу. Сходу ничего не нашел, пришлось озадачить библиотекаря, чтобы за небольшое вознаграждение, поискал мне нужные материалы. Библиотекарь такие дела любит.

— Ваня, еще хотела сказать — я после уроков немножечко задержусь, забегу к Мусе, она мне котенка рыжего обещала. Говорит — три месяца, четвертый пошел, самое время отдавать.

С этими словами моя гимназистка подхватила портфельчик и убежала учиться.

Про котенка мы с барышней говорили совсем недавно. Все решили, обсудили, а заодно я сделал открытие, касающееся собственного организма. А когда открытия делать, если не в период болезней или ранений? Спросил у Аньки — почему она до сих пор не завела собственного кота, сколько можно уповать на соседских? Безобразие это, когда соседские коты отъедают харю на наших мышах! Аня ответила — мол, давно хотела, но Ольга Николаевна не велела. Дескать — у Ивана от кошек или котов чихание накатывает, глаза краснеют и слезы с соплями текут. К докторам еще в детстве водили, те ничего толкового не сказали, только руками развели — дескать, бывает. Мол у кого-то слезы на сено или цветы, а у Чернавского-младшего на кошек.

Не знал, что у меня аллергия на шерсть. Был у нас с Натальей Никифоровной котенок, общался я с тутошними кошками — и у исправника, и у сельской учительницы, хоть бы хны. Неужели сознание сумело изменить тело моего реципиента?

Но без кота, как говорят умные люди, жизнь не та. Да и мыши наглеют. Еще немного — придется самому ловить, а я на такое не подписывался. И квалификация у меня выше, нежели у кота-мышелова.

Я уже четвертый день на больничном. Лентовский, от своих «щедрот», разрешил мне сидеть дома аж две недели — до полного выздоровления. Сказал, что можно и дольше, а если понадоблюсь, так меня вызовут.

Дома сидеть скучно, но и на службу не рвусь. И что мне там делать? А дома — писать, писать, и еще раз писать.

Странно, почему, если ранена левая рука, то и правой приходится тяжело? Но разлеживаться дело неблагодарное, надо чем-нибудь заниматься. Понятно, «нетленку» не накропаю, а создам нечто среднее, проходное. И так, чтобы с пользой.

Но первое, что сделал, вернувшись в родные стены — написал подробное письмо маменьке и папеньке. Даже не просто подробное, а подробнейшее! Осознал, что гораздо проще написать правду (в слегка смягченном и урезанном виде), нежели пытаться замолчать происшествие в Избищах, и свое ранение. Если родители узнают о происшествии из других источников, да еще в вольном пересказе — быть беде. И не нужно, чтобы новость о ранении сына пришла в отчий дом из МВД или императорского дворца.

Надеюсь, пока рапорт исправника идет в Новгород (в почтовой карете — дня три), пока губернатор его читает, готовит собственное донесение в МВД — это еще день, а то и два, потом отправит в Санкт-Петербург (поездом — это ночь), родители узнают, что сын жив-здоров, только с царапиной на левой руке и синяком на груди.

И все бы ладно, сидел бы я себе на «больничном», жизни радовался, читал книги, привел бы в порядок наброски будущего фантастического романа (или повести) о первопроходцах Северного морского пути, как начали докучать посетители. Отчего-то жителям Череповца понадобилось нанести визит судебному следователю, справиться о его здоровье.

У меня побывал предводитель дворянства Галльской, управляющий казенными заведениями Лебедев, члены Окружного суда едва ли не в полном составе! А еще — мои коллеги по Благотворительному комитету, гласные городской Думы и прочие лица, которые мне на фиг не нужны. Подозреваю, что народ мучило любопытство — как он там? Жив или нет?

Еще ладно, когда появились Иван Андреевич Милютин с дочерью. Городского голову я уважаю, тем более, что мои девчонки у него коляску умыкнули. Кстати, он сам-то в этот день как, пешком ходил?

И с Марией Ивановной мы почти друзья. Еще она молодец, прихватила любимые пирожные Ани. Ну, и я к ним неравнодушен.

Мария Ивановна снова посетовала, что нет у нас репортеров, описывающих подвиги следователя Чернавского, а Городской голова предложил издавать местную газету. Впрочем, подумав, пришел к выводу, что пока такое издание нерентабельно. Грамотных что в городе, что в уезде, не так и много, а для умеющих читать губернских да столичных изданий хватает.

Так что, с Лентовской и ее папой мы провели время с пользой, кое-что обсудили. Например, узнал, что проект железной дороги Санкт-Петербург готов, а теперь они желают, чтобы я его глянул. Но от такой чести я отказался. Не инженер-путеец, в дорогах ничего не понимаю. Нет, пусть делают несколько экземпляров, рассылают по инстанциям. Не сомневаюсь, что государь-император даст «добро», то пусть Милютин начинает изыскивать деньги, подбирать инженерно-технический персонал, искать рабочих. Впрочем, в таких вещах купец-миллионщик разбирается лучше, нежели следователь. Я лишь усвоил, что по проекту 40 тысяч рублей за версту не выходит, пришлось закладывать пятьдесят. Стало быть, дорога от Петербурга до Вологды обойдется в 20 миллионов рублей. Десять миллионов купцы найдут — в железной дороге не только наши и вологодские купцы заинтересованы, но и ярославские с рыбинскими, но нужно еще десять найти. Если император их даст или, хотя бы твердо пообещает, то весной можно начинать топографические работы, потом рубить просеку, начинать строительство.

Нет, в книжках про попаданцев прогресс быстрее идет.

Я поинтересовался — как там подружка Зиночка, на что получил ответ, что покамест Зинаида Дмитриевна деньги из дела не требует, но опять «засветилась» на почте с переводом в двести рублей. Опять «до востребования г-ну Синявскому».

Не стал пока говорить Лентовской, что решил-таки воспользоваться положением отца, попросил батюшку, чтобы тот по своим каналам проверил — нет ли у Сыскной полиции какого-нибудь компромата на господина Синявского Игоря Модестовича? Если, разумеется, он тот, за кого себя выдает.

Батюшка должен понимать, что не часто сынок чего-то просит, да и сумма у Зинаиды Дмитриевны солидная — триста, если не пятьсот тысяч. Уж пусть она деньги в железную дорогу вложит, нежели отдаст аферисту. Но товарищ министра мне пока ответа по запросу не отписал, да и быстро такие дела не делают.

Надеюсь, сегодня никого не принесет? Тогда можно вытащить черновики и поработать.

Читал в подростковом возрасте повесть «К далекому полюсу». Автор Константин Самойлов. Или Самойленко. Возьму ее за основу, но немного творчески переработаю.

Итак, у нас есть девушка. Пусть это будет Катя. Может, дать ей фамилию Татаринова? Впрочем, сойдет и без фамилии.

Есть два молодых человека — Петр и Павел.

Нет, два имени на одну букву брать не рекомендуют, читатели запутаются. Значит, Петр Иволгин и Андрей Синицин. Две «птичьи» фамилии? Тоже нет. Так что, пусть Андрей будет Таубергом. А зачем нам немец? Хрен с ним, пусть будет Петровым.

Петр Иволгин и Андрей Петров лучшие друзья, в Морском корпусе сидели за одной партой, койки в казарме стояли рядом, в один день получили звание (то есть, чин!) мичмана. Даже в кругосветку вместе ходили на парусном шлюпе «Крузенштерн». Естественно, Петр и Андрей влюблены в Катю. Конечно же, каждый мечтает, чтобы Катенька выбрала именно его, но они благородные люди, а девушка сама не знает — кого она любит.

Кроме любви к прекрасной девушке, молодые офицеры мечтают о подвигах, прямо-таки, бредят ими. Империя ни с кем не воюет, значит, следует отличиться на гражданском поприще. Самое лучше — изобрести что-то такое-этакое. Или открыть.

Петр Иволгин мечтает открыть Северный полюс. Его уже кто-то открывал, но ему не поверили. Не столь давно были экспедиции Нэрса и Де-Лонга. Кто из них американец, кто англичанин — не помню, придется снова в библиотеку зайти, либо Аньке задание дать — пусть у своего географа уточнит. Можно бы и без англичан с американцами обойтись, но пусть будут. И уважение окажу первопроходцам, и для читателя солиднее, если упоминаются конкретные имена.

Итак, Петр по собственным чертежам создает судно, круглое, словно яйцо, с усиленным корпусом. Расчет на то, что при сжатии льдов корпус не треснет по швам, а вылезет наверх.

Эх, видел я «Фрам» живьем, в Осло стоит, экскурсанты по нему ходят, штурвал крутят, удивляются тесноте. Нет бы, кроме яйцеобразного корпуса запомнить и прочие характеристики. Помню только, что это было парусно-моторная шхуна с тремя мачтами. Название «Фрам» не подойдет. Может, «Святая Елена»? Или «Святая Екатерина»?

Шхуна доходит до 85° северной широты, вмерзает в лед, а Петр, вместе с двумя товарищами, на собачьих упряжках, полных провизии, идут к полюсу и достигают его за… За сколько? Пусть за два месяца.

Тонкостей много. Хватит ли провизии? Сухари, пищевые брикеты. Не знал, что они уже есть, но раз есть, то пусть берут. Еще бульонные кубики. При необходимости станут отстреливать белых медведей — без свежей пищи начнется цинга. Указать, чтобы ни в коем случае не брали консервы, запаянные оловом — при морозе в −40 градусов олово рассыпается. Даже написать — что была с собой банка, а с ней приключилась «оловянная чума». Так доходчивее.

Петр со спутниками до полюса дошел, водрузил на нем русский флаг, вернулся обратно.

А что станет делать Андрей Петров? Был бы он умным парнем, то женился бы на Катерине, пока соперник строит корабль.

Но он не такой. Андрей будет создавать первый русский ледокол.

Что я о ледоколах знаю? Помню, что они бывают двух типов: те, что разрезают форштевнем лед и те, кто лед продавливает собственной массой. Если резать, то форштевень нужен какой-то особенный, такой пока не сделать, пусть давит.

Значит, Андрей создаст судоверфь в Архангельске. Жаль, что нет пока железной дороги… А, ладно, пусть будет! Мы же фантастику пишем.

Значит, по железной дороге к нему поставляют нужное оборудование. Кто-то сомневается? А как капитан Немо устроил на отдаленном острове судоверфь и создал «Наутилус»? Никто не спрашивает — как умудрился создать? Кто создавал? Чем наши инженеры и рабочие хуже других?

И на воду спускают красавца — атомный ледокол «Михайло Ломоносов».

М-да… Заработался. Атомный ледокол… У нас еще двигатели паровые, даже парусные корабли по сию пору бегают. По рекам, по крайней мере — это сам видел. Про море не скажу, но, наверняка хватает.

Пишем — ледокол бочкообразной конструкции, в районе ватерлинии ледовый пояс. Что такое ледовый пояс я не знаю, наверняка речь идет о дополнительных укреплениях корпуса.

Форштевень скошенный. «Михайло Ломоносов» словно «забирается» на лед носом, давит его и превращает в крошку.

Ну вот, уже лучше. Первый российский ледокол выходит из Архангельска и отправляется в пробное плавание по Северному морскому пути. Благополучно преодолевает препятствия, потом проходит Берингов пролив и бросает якорь в Петропавловске-на- Камчатке. А следом двигаются караваны торговых судов, которым ледокол очистил дорогу.

Нет, не то. Все сухо и скучно. И что там с девушкой? Кого она выбрала? Если любит сразу двух, это ей только кажется. Стало быть, выйдет замуж за третьего. В реальной жизни так бы оно и было, но нам нужно подпустить трагизма.

Лучше пусть Петр вмерзнет во льдах, а Екатерина, приехав к Андрею, попросит его спасти любимого человека. Да-да, Екатерина поняла, что любит Петра, но ради его спасения готова выйти замуж за Андрея.

Петр — человек веселый, в чем-то даже и безалаберный. Женщины таких любят. Талантливый, разумеется, а иначе бы «яйцеобразный» корабль не создал. А вот Андрей — более основательный и надежный, но кто-то посчитает занудой.

Андрей пообещает любимой девушке спасти ее избранника и примется создавать ледокол. Создаст, расколет все льды и отыщет друга-соперника.

Разумеется, Андрей не примет жертвы от Кати. Вернет ей жениха, а уж потом и отправится разведывать Северный морской путь. Петр и Катя поженятся, своего первенца назовут Андреем. И Северную землю можно открыть. Или оставим ее Вилькицкому? Подумаю.

Ай да я. Тут вам и романтика, и пища для размышлений. Понятно, что после моей повести ледоколы не начнут строить, но…

Конечно, повылезают «заклепочники», начнут гундосить — дескать, пока Андрей создает ледокол, Петр успеет ни один раз замерзнуть и помереть от голода со всей командой. И почему молодые флотские офицеры, вместо того, чтобы проходить службу на военных судах Е. И. В. занимаются собственными делами? И сколько понадобится денег на шхуну, а уж тем более на ледокол? И где они их возьмут?

Вот эти тонкости мы выпустим.

Так, развернутый план у меня есть, теперь нужно написать синопсис, а потом поделюсь, то есть, разделю листы по соавторам, пусть пишут. Себе оставлю только техническую часть, а девчонки пусть прописывают диалоги, напустят лирики. Слез и соплей не надо, а если будут, совсем немного. У нас тут север, суровый край.

— Ме-е-е!

Ух ты, наша сторожевая коза голос подает. Кого это там несет? Чаем поить не стану — прислуга в гимназии, но впускать придется.

А во дворе около дверей скромно переминались с ноги на ногу… супруги Литтенбрант. Петр Генрихович, в неизменном дорожном плаще и Наталья Никифоровна в новом пыльнике, и с изрядным животиком.

— Здравствуйте, — искренне обрадовался я.

И впрямь — этих гостей я был отчего-то рад видеть. Даже «сельского джентльмена», который увел у меня любовницу. Впрочем, я отчего-то не считал свою бывшую квартирную хозяйку любовницей. Уже и не верилось, что у нас с ней что-то было.

Я сошел со ступенек, поцеловал ручку Натальи Никифоровны, а та ее не отдернула. Вот, снова женщина приобщается к дворянским повадкам.

— Иван Александрович, наше почтение, — приподнял фуражку Петр Генрихович, а потом продемонстрировал небольшой мешок. — А я вам рябчиков привез…

— Петя, да подожди ты со своими рябчиками, — осадила его супруга. — Видишь, у Ивана Александровича рука на перевязи.

Она у меня и на самом деле пока на перевязи — так удобнее, и болит меньше. Зато чешется очень сильно. Приходится усилия прикладывать, чтобы не расчесать рану.

— Так, а чего годить-то? — хмыкнул господин Литтенбрант. — И рябчиков я сейчас сам занесу. Тут и всего-то пять штук. Прислуга потом ощиплет.

Бедная Анька. Ощипать-то она ощиплет, а куда нам пять рябчиков? Рябчики это вообще пища буржуев, а я трудящийся. Ладно, барышня приедет — сама разберется.

— Ме-а! — донеслось из сарайки.

— Иван Александрович себе живность завел, — засмеялась Наталья Никифоровна.

— Не завел, она сама завелась, — хмыкнул я. — Слышите, как орет? Обижается, что с ней не здороваются.

Но гости с козой здороваться не пошли. Видимо, постеснялись.

— Вы в дом проходите, — предложил я, открывая дверь.

— Сейчас пройдем, — кивнула Наталья Никифоровна. — Постою немножко, посмотрю. Вроде, и двор тот же, и дом мой, а вроде не мой. Вижу, подняли его, венцы новые поставили, крышу перекрыли. И кирпичи на трубе поменяли.

— Это не я, это Аня, — улыбнулся я. — Барышня, которую вы как-то демоном в юбке обозвали.

— Наслышаны мы в Нелазском о вашей Ане. Говорят — села хозяину на шею, ножки свесила, а давно ли сама босиком бегала, коровам хвосты крутила?

Я только пожал плечами. Не знаю, крутила ли Анька коровам хвосты, да и зачем их крутить? Но босиком она бегала, как пить дать. А то, что болтают — мне наплевать. И вопрос еще — кто кому сел на шею? То, что девчонка командует, меня устраивает, самому о хозяйственных и бытовых вещах думать не надо.

Мы прошли-таки в дом, Наталья Никифоровна опять узнавала и не узнавала место, где прожила много лет. И печь переложена, и подтопок пристроен. В правой — женской части, мебель другая, зато в моем кабине все по-прежнему.

Наконец, все уселись в моей гостиной.

— Чай будете пить? — поинтересовался я. — Но сразу предупреждаю — Петру Генриховичу самовар придется самому ставить, мне не с руки, а «эгоиста» на троих не хватит.

Не с руки, в прямо и в переносном смысле.

— Водички бы мне, — попросила Наталья Никифоровна. Посмотрев на мужа, спросила: — А чай будем?

Супруг только пожал плечами.

— Мы ж завтракали перед поездкой, а тут и ехать-то всего ничего. Вернемся как раз к обеду, так что, не стоит аппетит перебивать.

— Да, не стоит, — согласилась Наталья Никифоровна.

Я отправился на кухню за водой (кипяченая у нас в графине!), налил стакан и принес Наталье.

— Благодарствую, — сказала госпожа Литтенбрант. Принявшись пить, поглаживала себя по животу. — А мы с Петей, с Петром Генриховичем до сих пор не решили — как ребеночка назовем? Может, вы подскажете? Как-никак, будущий восприемник.

— Назовите Сашкой, — предложил я.

— Думаете, мальчик будет? — заинтересовался Литтенбрант.

Я что, пол ребенка умею определять? Мне имя Александра нравится. Можно и Сашкой звать, а можно Шуркой. Александр, конечно, тоже ничего.

— Петя, так без разницы — и мальчик Саша, и девочка Сашенька, — заулыбалась Наталья Никифоровна. — У тебя брата Александром зовут, а у меня бабушку по отцу Шурой звали. Хорошее имя.

— Точно, а чего же мы сами не додумались? — вытаращился Литтенбрант. — И звучит неплохо — хоть Александр Петрович, а хоть Александра Петровна. Не зря мы к Ивану Александровичу приехали.

— Мы здесь ненадолго, по своим делам, — поспешно сказала Наталья, а супруг улыбнулся: — Наташа, ты уж скажи, как оно есть…

Господи, Литтенбранты тоже решили проверить — жив ли Чернавский или нет?

— Неужели до села Нелазское дошли слухи, что меня дезертиры убили? — предположил я.

— Еще хлеще — каторжники беглые. Дескать, решили со следователем расквитаться, за то, что он их товарищей в тюрьму да на каторгу упек! — сообщила Наталья Никифоровна, смахнув выступившую слезинку. — Подстерегли, обступили кругом, потребовали, чтобы следователь на колени встал и покаялся. Но Чернавский — он гордый, на колени ни перед кем не встанет, так они его с всех сторон расстреляли!

— Ух ты, до чего фантазия у народа богатая! — покрутил я головой. — Это ж, надо додуматься — с каторги кто-то сбежал, чтобы неизвестно за кого отомстить!

— Вот и Петя сказал — неправда это, — кивнула Наталья.

— Ну да, кто в такую х. ню поверит? — начал Литтенбрант, но спохватился, поймав рассерженный взгляд жены: — Да-да, прости Наташенька, оговорился. Хотел сказать — ерунда. Если бы они кругом встали, стрелять начали, то сами бы себя и поубивали. Да и не бывало такого, чтобы следователей убивали. А Наталья рыдать принялась — мол, а вдруг и на самом деле что случилось? А Ваню, Ивана Александровича, она как сына полюбила. Предложил — мол, давай съезжу, узнаю, так ей невтерпеж — мол, я тоже с тобой. И куда ей на седьмом месяце?

— Петенька, на шестом. На седьмом только через четыре дня, — улыбнулась Наталья Никифоровна. Кивнула мужу: — Поехали, что ли. Убедилась, что Иван Александрович жив, так и слава богу. А ты говорил, что еще жалованье надо получить.

— Точно, нужно в канцелярию заскочить, — согласился Петр Генрихович, вставая с места и подавая жене руку. Перед уходом напомнил: — Про рябчиков не забудьте! Не ощиплите, улетят.