Господин следователь. Книга девятая

Эпилог

— Его превосходительство нынче прибыл, — сообщил Петр Прокофьевич после нашего приветственного ритуала. — Велел, как только его высокоблагородие следователь на службу придет, так сразу к нему.

— А давно господин председатель прибыл? — удивился я, доставая часы. На «царских» еще без пяти девять.

— Так он минут пятнадцать назад приехал, — поведал служитель. — А с ним какой-то важный господин в партикулярном платье. По обличью — столичная штучка. На извозчике прибыли. Вон, коляска до сих пор стоит.

Лентовский вернулся, а вернулся ли городской голова? Что там с железной дорогой?

Кивнув служителю, быстро поднялся к себе, скинул шинель с фуражкой, калоши (надо бы в вестибюле калошницу соорудить — так посетители сопрут!) и отправился Председателю суда.

Прошел приемную, постучался, не дожидаясь ответа, открыл дверь.

— Разрешите?

— Иван Александрович, здравствуйте, — поднялся навстречу начальник и, указывая на сидевшего мужчину, сказал: — Вот, по вашу душу из Санкт-Петербурга прибыл чиновник по особым поручениям. Представлять не стану — вы знакомы.

И почему я не удивился, завидев господина Наволоцкого? Верно, интуиция подсказывала, что в таком поганом деле, как смерть отставного генерала, появится кто-то, кто неожиданно скажет — ша! Впрочем, интуиция здесь не при чем. Не часто генералов — пусть отставных, убивают таким странным способом. Раскрыть преступление — дело чести военного ведомства и всех прочих. Считают, что с этим справится провинциальная полиция и следователь по особо важным делам Чернавский? Ха-ха… Но если Череповец до сих пор не кишит агентами Сыскной полиции, чиновниками из Военного министерства, то раскрывать убийство никто не желает.

— Наверное, вам удобнее пройти в кабинет господина следователя? — спросил Николай Викентьевич, давая понять, что у Председателя Окружного суда, вернувшегося после отлучки, дел хватает.

— Так точно, ваше превосходительство, — по-военному четко доложил господин надворный советник — или, кто он там на самом деле?

Наволоцкий поднялся с места, намереваясь выйти, но я стоял на месте, ожидая каких-нибудь разъяснений.

— Ваше превосходительство? — вытаращился я на начальника.

— Иван Александрович, покажите Николаю Ивановичу делоКалиновского и выполните все, о чем вас попросит господин надворный советник, — строго сказал Лентовский. Подумав, посмотрел ввысь, где потолок и добавил: — У него имеются все необходимые полномочия.

Раз так, тогда и деваться некуда.

— Слушаюсь, — кивнул я, открывая дверь перед «столичной штучкой».

Проведя надворного советника в свой кабинет, усадил за стол, плюхнул перед ним папку с документами по делу о смерти Калиновского и спросил:

— Николай Иванович, в прошлый раз вы были чиновником Экспедиции заготовления государственных бумаг, а нынче кто?

Умолчал, что в свой прошлый приезд столичный чиновник вначале вообще представился Путилиным, начальником Сыскной полиции.

— Так все тоже самое, — пожал плечами Наволоцкий. — Состою на службе в Экспедиции ценных бумаг, а ценными бумагами бывают не только векселя с акциями, но протоколы допросов, медицинские акты. У нас служба скучная.

Вот ведь гад! Не хочет колоться. Состоять — то есть, числиться и получать жалованье можно где угодно, хоть в Министерстве просвещения, а вот что он реально делает?

Ненавязчиво поинтересовался:

— Николай Иванович, если генерала повесили ваши люди, но зачем так топорно работать? И зачем было все усложнять? Обряд гражданской казни учинять… И паспорта исполнителей на подлинные фамилии. Или нет?

— Не надейтесь, не клюну, — усмехнулся надворный советник, просматривая страницы, одновременно их сортируя — что-то откладывал налево, что-то оставлял в деле.

Стало быть, изымает он Акт приобщения к уголовному делу вещественных доказательств — сломанной сабли, мундира и прочего, что’александровцы', под моим чутким руководством, выловили в Ягорбе, мой рапорт об этом, а еще протоколы допросов хозяина «Звезды Маркса» и отца диакона. Еще изымает Акт осмотра места преступления, вместе со схемой Абрютина — главный документ в деле. Акт Федышинского оставляет, но из него, кроме факта о смерти от удушения, не понять.

— Жалко, — вздохнул я, пытаясь просверлить взглядом Наволоцкого. — Я, понимаете ли, убийство раскрыл, осталось только злоумышленников задержать — Мещерякова с Савельевым, признание от них получить, а вы у меня дело забираете, да еще и не желаете ничего рассказать. Я же ночами спать не стану.

— А вы водочки хряпните на сон грядущий, — посоветовал надворный советник. — В вашем возрасте и нужно-то всего одну рюмочку. Мне, например, не меньше двух приходится пить.

Закончив отбор, Наволоцкий принялся старательно рвать все отложенные бумаги на мелкие части.

— Обратите внимание — я у вас ничего не изъял, не отобрал, — заметил чиновник по особым поручениям. — Все при вас останется. Фиксируйте самоубийство старика и, с плеч долой.

Я вытащил из-под стола корзинку для мусора и протянул ее Наволоцкому, а тот ссыпал туда все клочки и обрывки. М-да, плоды моих трудов нашли свое пристанище.

— Николай Иванович, а если по старой схеме? — предложил я. — Я излагаю свое виденье событий, а вы лишь мычите — дескать, так оно или нет?

— М-м… — отозвался надворный советник.

Вдохновившись ответом, я начал.

— Предположим, Калиновский слил какую-то важную информацию…

— Простите, что он сделал? — не понял Наволоцкий.

— Продал кому-то важные государственные секреты, — пояснил я. — Он же их по долгу службы знал, правильно?

— М-м.

Отлично! Значит, я на верном пути.

— Калиновский возглавлял 3 управление Инженерного департамента, —продолжил я. — Не знаю, что входило в его функции — строительство крепостей, покраска казарм, но даже список казарм Российской империи может заинтересовать нашего вероятного противника.

— Какого противника? — опять не понял Наволоцкий. Что, нет пока этого термина?

— Того, с кем мы теоретически можем в будущем воевать. Турцию, скажем или Англию. Францию — это навряд ли, а вот Германию или Австро-Венгрию — это да. Казармы стандартные, можно определить численность личного состава, дислокацию.

— М-м… — одобрительно мыкнул Николай Иванович. Интересно, он какое государство имел в виду? Так кто? Немцы или австрийцы?

— Значит, Австро-Венгрия?

На сей раз Наволоцкий мычать не стал, кивнул.

— Калиновский, судя по его счетам и поместью, продавал информацию не год и не два. Возможно, лет пять или десять. Деяния генерала стали известны, его решили казнить как изменника, а кроме того, лишить мундира и наград. Но все-таки — почему это сделали тайно, да еще имитировали самоубийство?

И тут Николай Иванович не выдержал, а довольно-таки раздраженно отозвался:

— Тайно, потому что смертная казнь в Российской империи отменена еще при Елизавете. Если бы об измене Калиновского стало известно на тот момент, когда он был на службе, его бы судил военный суд. Но коли он вышел в отставку, его бы стал судить суд присяжных. А это, сами понимаете, только каторга. Каторга — наказание суровое, но не смерть. К тому же — кому нужна огласка? А за измену дорого платить нужно. К тому же, это еще и намек был для тех, кто примеру Калиновского мог последовать. На кого намек, по вашему мнению?

— На Иуду, — предположил я.

— Совершенно верно. Ошибку допустили, потому что вас в расчет не приняли. А вы своим запросом о генеральском формуляре Военное министерство напугали. Запрос, разумеется, за подписью Новгородского губернатора был, но понятно же — кто в Череповце такой умный. Другой бы, на вашем месте только рад был — повесился, господин генерал, так и черт с ним, работы меньше. А вы взбаламутили всех, пришлось к министру юстиции идти.

— Так надо было более ответственно подходить к имитации, — хмыкнул я. — Зачем было Калиновского в город тащить? Неужели в имении подходящей осины не было?

— Если в город привезли, стало быть — так надобно было, — отрезал Николай Иванович.

— Он должен был какие-то документы вернуть или что?

Не пожелал отвечать чиновник «экспедиции», но и не отрицает. Ящики стола в доме генерала пустые были. Вероятно, что-то требовалось.

Видя, что Наволоцкий собирается уходить, поспешно спросил:

— Николай Иванович, а где нынче сын генерала? Он же теперь наследник?

— Уже нет. Не сумеет свои права заявить. Оттуда не заявишь.

Вот оно как. Сынок тоже был в деле?

— Значит, его сынок, скорее всего, и подвиг папочку на измену? А как именно?

Надворный советник поднялся с места.

— Простите, мне пора. В одиннадцать часов почтовая карета уходит, лучше поторопиться. Не планировал я поездки в Череповец, по вашей милости четыре дня коту под хвост. Иван Александрович, вы и так узнали больше, нежели положено судебному следователю.

— Ну, хоть пару слов, — взмолился я. — У вас еще целый час. Я сейчас сам сбегаю, извозчика отыщу, вас за десять минут доставят. Я ведь правильно мыслил? Хоть намекните? Я же вас в деле Борноволкова не подвел, да? И акции отыскал, и язык за зубами держу. Николай Иванович, не будьте этим… Ну, этим самым.

Подозреваю, со стороны я напоминал ребенка, уговаривающего строго отца купить лакомство. Канючит сынок и канючит.

А ведь подействовало! Наволоцкий вздохнул, покачал головой и снова сел.

— Только из уважения к вашему уму, да к тому, чтобы вы дальше землю не рыли. Алексей Калиновский после Императорского училища правоведения на службу не сразу определился, а пожелал отправиться в Европу. Генерал денег на содержание давал, но не очень много. На жизнь хватит, а шиковать не вышло бы. И ввязался Калиновский-младший в какую-то авантюру, попал в полицию, потом и в тюрьму. Генерал весь в расстройстве, стал ходы-выходы искать, а тут отыскались добрые люди из австрийского посольства, обещали помочь. Разумеется, не за так просто. Понимаете, о чем речь?

— Помогут сыну, но не за красивые глазки, и не за деньги, — догадался я.

— Именно так, — кивнул Наволоцкий. — Дальше рассказывать не стану, с вас довольно. Все. Прощайте. Извозчика мне искать не нужно, ему велено было у суда ждать. Про то, что молчать нужно, вы знаете.

Суперсекретный чиновник вышел, оставив меня не в лучшем состоянии духа. Нет, скажу откровенно — с одной стороны я был очень доволен. Дело мне уже в суд не отправлять, но с другой… Ну не раскрыл я преступление, потому что преступники на свободе. Разумеется, об этом никто не узнает, но для меня это равносильно затрещине.

Наволоцкий либо не сказал ничего, либо рассказал очень много. Можно предположить, что получив весточку от «добряков» из иноземного посольства, Калиновский к министру не пошел, в отставку не подал, а из любви к сыну сделал все, что от него просили.

А дальше просто. Коготок увяз, птичке кранты. Алексей, скорее всего, в Россию не вернулся, а инженер-генерал продолжал снабжать чужеземцев интересующими их данными.

Есть еще подозрение, что из-за сына на папашу и вышли. Наверняка русское посольство обратило внимание, что генеральский сын живет не по средствам. Вероятно, сначала взяли в оборот сына, а через него добрались и до папы.

Эх, ну почему генерала не убили слуги или грабители? Как все было бы проще.

Мне стало совсем грустно, но от тяжких мыслей отвлек шум раскрываемой двери. А это вернулся Николай Иванович. Неужели решил-таки поведать все остальное? Как же.

— Чуть было о самом главном не забыл, — демонстративно хлопнул себя по лбу надворный советник. Залез во внутренний карман и вытащил свернутые в трубку бумаги. Положив их на стол, посетовал: — Из-за этого меня и послали, как простого курьера. Дело Калиновского можно было просто затребовать, да почтой послать. А теперь точно — прощайте.

Конец книги