Господин следователь. Книга девятая

Глава 23 Шпага чиновника

Осень — пора холодных дождей. Мне так кажется, что в прошлом году дождей было меньше или, так оно и было? Нет, все-таки погода была поприличнее. И зонтик был не нужен, и как-то без галош (калош, то есть) обходился. Зонтик я себе купил, а заодно купил еще два — один для Аньки, второй для Леночки. Девчонки сводили меня в обувную лавку и я себе купил настоящие калоши!

Такие вот, резиновые и блестящие. Приказчик сказал — американские. А что, свои резиновые изделия пока не выпускаем?

Купила мама Леше

Отличные калоши.

Калоши настоящие,

Красивые, блестящие.

Откуда это вылезло? Вслух произносить не стал — скажешь, так Анька сразу уцепится, придется опять плагиатить. А я не помню, что там дальше, а стихи сочинять — фантазии не хватит. Не умею стихи писать, хоть ты тресни.

Девушки тоже обзавелись обновками — красивыми и блестящими. Открытие, однако — женские калоши, которые натягиваются на ботиночки.Да не простые, а с каблучком! И отчего я ни разу не видел женских калош — ни в музеях, ни в частных коллекциях? Возможно, что они просто не дошли до нашего времени, а может, я просто не интересовался такой деталью. Вишь, калоша с каблуком.

Анька второй день живет у Десятовых-Бравлиных. Ко мне, разумеется, забегает, чтобы проведать не то меня, не то Маньку. Скучновато, но ничего. Татьяна пока нареканий не вызывает, готовит неплохо, хотя отчего-то не может освоить драники. Но тоже, еще не вечер и не все сразу.

С калошами и прочим не заметил, как прошла вся неделя и в Череповец вернулись главные полицейские силы, оторванные от города ради ярмарки в Луковце. Теперь и Ухтомский вздохнет спокойнее. Два полицейских на весь город маловато.

А я отправился навестить своего друга Василия Яковлевича.

— Думаю, чего это его высокоблагородие не приходит? Собирался к тебе курьера засылать, — хмыкнул господин исправник, пожимая мне руку.

— Мог бы и сам заглянуть на огонек, — парировал я. — Понимаю, что начальник уезда человек большой, но мог бы и вспомнить. Я, между прочем, по тебе соскучился.

— Соскучился он по мне, — хохотнул Абрютин. — Скажи лучше — не по мне ты соскучился, а ждешь не дождешься, чтобы полицейские к розыску приступили. Дай людям пару дней отдохнуть, тогда и приступим.

— Знаешь, не стану я твоих парней задействовать, — сообщил я. — Все, что можно было отработать, отработал, а следы ведут в Петербург.

Я вкратце пересказал Абрютину содержание разговора с хозяином постоялого двора, что именуется «Звездой Маркса», сообщил о запросе, отправленном в департамент полиции и задании, что отправил уряднику в село Никольское.

— Если что-то появится дополнительное, замечательно, а нет, так сам понимаешь, — развел я руками.

— Ну, Иван, зато у тебя совесть чиста. — утешил меня исправник. — Все, что ты мог сделал, ты сделал. Я бы даже сказал — преступление раскрыл, а уж подозреваемых ловить, это не твоя забота.

Не стал спорить, что подозреваемые — это не одно и тоже, что обвиняемые, а уж тем более — не подсудимые. Но господин надворный советник и кавалер это сам знает.

Василий открыл дверь, выглянул в приемную, а оттуда сразу же донесся голос канцеляриста:

— Уже поставил, ваше высокоблагородие, скоро вскипит.

Верно, у парня выработался условный рефлекс — если появился Чернавский, нужно ставить самовар. Все правильно. Иначе зачем следователям в гости к исправникам приходить?

— Я, кстати, выяснил, кто в Выксинской пыстоши лабиринт построил, — сообщил исправник. — Поговорил с Лобановым Петром Алексеевичем. Он уже восемь лет исправником в Весьегонске служит.

— И кто же? — заинтересовался я.

— Представляешь, ты угадал — дикий помещик. Георгий Станиславович Вондрачков, у него имение на границе с нашим уездом — три версты до Выксина. Он себя потомком польской шляхты считает, древние курганы копает.

— Вондрачков? — с сомнением переспросил я. — Фамилия у него не слишком-то польская. Скорее уж чешская. И то, насколько мне память не изменяет, это женский вариант фамилии. Ему бы положено Водрачеком быть или Вондрачком, а вот жене Вондрачковой.

— Чего не знаю, того не знаю, — усмехнулся Абрютин. — Официально он Вондрачковым числится, православного вероисповедания, а кто уж он есть — поляк ли, чех, а хоть бы и камчадал — без разницы.

— Тоже верно, — согласился я. — И что за курганы? Неужто в наших краях есть славянские курганы?

— Ищет он пращуров польских, которые эти земли завоевали. Не скифы, но тоже на букву с. Лобанов мне говорил, но я запамятовал.

— Сарматов, что ли? — удивился я.

— Точно, сарматов, — обрадовался исправник. — Вондрачков считает, что польская шляхта из сармат — или сарматов происходит, а все остальные, кто простые крестьяне, они из славян.

Знаю такую версию, распространенную среди польской шляхты. Впрочем, и у нашего дворянства масса легенд о своих далеких предках — дескать, явился откуда-то пращур со своей дружиной откуда-то издалека. Не то из немецких земель, не то из турецких. Модно.

Еще во мне немедленно проснулся историк. Как это дилетант самостоятельно копает сарматские курганы? А где разрешение от Института археологии? Где «Открытый лист»? Сажать надо за незаконные археологические раскопки.

Впрочем, если человеку нечего делать — пусть ищет. Ни скифов, ни сарматов в этих местах точно не было. Я на первом курсе о сарматах реферат писал, помню[1]. Но если Вондрачков следы финно-угров отыщет — замечательно. Все равно Весьегонск затопят, когда Рыбинское водохранилище обустраивать станут. И Выксинскую пустошь, что пустынью была, тоже поглотит рукотворное море. А жаль. Глядишь, в двадцать первом веке отыскали бы «лабиринт», а мои коллеги ломали бы голову — откуда он взялся?

— Да, а каким боком Весьегонск к сарматам относится? — спохватился я. — Тверская губерния от Польши далеко лежит.

— А вот про это самого Вондрачкова нужно спрашивать, — вздохнул исправник. — И про каменный лабиринт, которому сарматы поклонялись — мол, лучи солнца в него собирали. Желает Вондрачков частицу солнца заполучить, чтобы истинным сарматом стать.

— А он вообще — человек здоровый? Или на голову скорбный?

— Так Вондрачков, он вроде нашего господина Веселова, — пояснил Абрютин. — Только наш на Наполеоне свихнулся, а этот на древних ляхах. Вреда от него нет, имение в порядке, деньги не проматывает, родственники не жалуются — жалко, что ли? Опять-таки — зимой мужиков нанимает камни возить — им подработка.

Тоже верно. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. А при желании, в нашем прошлом можно откопать все, что угодно. Хоть древних ляхов в Тверской области, хоть древних ариев где-нибудь в Заполярье.

— Не такой уж и безобидный Сергей Николаевич Веселов, — вспомнил я курьез, случившийся во время пребывания губернатора в Череповце. — Его Высокопревосходительство камергера Мосолова напугал, стекла побил и мебель попортил, а ты крайним остался.

Можно было бы вспомнить еще и поход Веселова по местам «суворовской славы», когда мужики поколотили его войско. Там же народ серьезные травмы и увечья получил.

— Так губернатор сам виноват. Он же и попросил, чтобы «потешное» войско показали, да чтобы из пушки пальнули, — пожал плечами Абрютин. — Александр Николаевич, хотя мне неудовольствие и выразил, но в формуляр выговор не стал вносить, а тем обывателям, у которых стекла побили да шкаф пострадал, из своего кармана заплатил. Он потом передо мной извинился.

Как всегда, на самом интересном месте — я собирался спросить, нашел ли что-нибудь «сарматист» в курганах, канцелярист Илья притащил чай и все сопутствующее.

Когда все было расставлено, Василий подошел к шкафу и вытащил из него продолговатый сверток.

— Подарок у меня для тебя имеется, — сообщил исправник, передавая мне сверток.

Развернув обертку, не удержался:

— Ух ты!

Еще бы не воскликнуть. Василий Яковлевич подарил мне шпагу. Разумеется, не боевое оружие, а парадная шпага чиновника, с позолоченным эфесом, щитом, с изображением двуглавого орла, а еще и с крестиком святой Анны.

— Красота! — еще раз восхитился я, выдвигая оружие из ножен. Сталь! Подчинившись какому-то порыву, поцеловал клинок.

Револьвер у меня есть, но револьвер — ерунда. А вот шпага, пусть и мундирная — это здорово. Сразу же почувствовал себя пятым мушкетером. И где же гвардейцы кардинала?

— Кхе-кхе, — послышался довольное покашливанье исправника. — Клинок-то было необязательно целовать, а не то я себя почувствую сувереном, а тебя в вассалы определю.

— Василий, спасибо! — обнял я друга.

Он тоже меня обнял, похлопал по спине. Заметно, что господин исправник очень доволен, что угодил с подарком. Скрывая смущение, кивнул на стол и предложил:

— Давай-ка чай пить, господин д’Артаньян, а холодное оружие отложи. Придешь домой — наиграешься. С сестренкой сразись, что ли. Но если Анечка возьмет ухват, мой совет — сразу сдавайся.

— Что я, враг своему здоровью? — хмыкнул я. Не удержавшись, вытащил-таки шпагу из ножен и пару раз рассек лезвием воздух: — Если Анька возьмет ухват, пленных она брать не станет. Лучше с козой фехтованием заняться, какой-то шанс есть. Тем более, у меня и барышни-то никакой нету, — вздохнул я, копируя интонации кота Матроскина. — Анечка к Десятовым перебралась.

Сделав важное сообщение, всунул шпагу в ножны, нехотя отложил новую игрушку и взял стакан с чаем. Ничего, он горячий еще.

— Леночка так решили — мол, барышне нужно учиться, нельзя отвлекаться на ведение хозяйства, пусть у нее живет, а Ване следует опытную кухарку нанять.

— Повезло тебе с женщинами Иван, — покачал головой Абрютин, раскалывая в могучих пальцах каленую сушку, а та, как и полагается, раскололась на четыре равные части. — И Аня у тебя барышня умная и надежная, а уж невеста… Елена Георгиевна не только умная, но и мудрая. Все понимает и все делает правильно.

Я только кивнул. Что да, то да, спорить не стану. Леночка очень мудрая девушка.

— Так и твоя Вера — умница, каких поискать, — похвалил я супругу исправника. — И Виктория Львовна не только родственница, но и друг. Так что, Василий, нам с тобой обоим повезло. Кстати, — решил я перевести разговор на другую тему. — А как ты догадался, что я шпагу хочу?

— Откровенно-то говоря, я тебе вначале собирался часы купить, — начал объяснять Абрютин, не забывая ломать сушки и попивать чай. — Все-таки, они у тебя пострадали по моей милости. С другой стороны — человек ты не бедный, часы ты себе и сам купишь. Тем более, что у тебя императорские имеются. Но что ты не купишь — постесняешься, так это шпагу…

— Шпага у меня есть, только она у родителей, — перебил я Василия, но тот лишь отмахнулся: — Иван, ты же не отправишь орден отцу — дескать, прикрепите к оружию? И шпажонка, небось, дешевая, из железа?

— Василий, а я и не помню, что у меня за шпага, — пожал я плечами. — Я как-то ее к мундиру приладил, в зеркало посмотрел — но куда мне с ней? Я даже к государю на прием без шпаги ходил.

— Иван, здесь дело не в том — нужна ли тебе шпага, нет ли, а в том, что оружие, пусть даже парадное, должно быть настоящим. Разве не так? — хмыкнул Абрютин.

— Так, — согласился я. И впрямь — та шпага, дешевенькая и простенькая, а это стальная. Вон, как я сразу с ней заскакал. — Как ты все так быстро изладил?

— Я же на ярмарке был. А там, сам знаешь, все можно купить. Купцам высвистел — дескать, нужен клинок, желательно Золинген, с позолотой, а не латунный, а еще — с орденом святой Анны на эфесе. Все сделали за четыре дня. Не думай, шпагу мне не в подарок вручили, за все заплачено, — уточнил Василий, словно бы я в этом сомневался. — Да, Иван Александрович, еще я тебя отругать хотел.

— За что? — удивился я.

— Как это за что? — пожал плечами Василий и пообещал: — Сейчас еще чайку закажу, скажу.

Поднявшись, взял мой опустевший стакан, ухватил свой и вышел в приемную. Вернувшись, уселся на свое место и укоризненно посмотрел на меня:

— Ты отчего про Яскунова не мне рассказал, а Ухтомскому?

— Так ты в отсутствии был, за тебя Щука сидел, — сделал я невинный вид. — А Щуке рассказывать — смысла нет. Постонет, поохает, а ничего и не сделает. Понимаю, стоило бы тебя дождаться, но и ты меня пойми — Антону Евлампиевичу будет обидно — как это так? Яскунов — его подчиненный, а он про незаконные сборы не знает? Василий, если уж совсем честно — не хотел старика подводить. Пристав — дядька честный. И с подчиненным воспитательную работу проведет, и тебе доложит. А ты бы его к себе вызвал, нагоняй дал.

— Ваня, да все я понимаю, — поморщился исправник. — Ты опять за пристава заступаешься, словно я его обидеть хочу. Но я Ухтомского не меньше тебя уважаю. Яскунова гнать из полиции надо поганой метлой, а из-за тебя теперь и выгнать неловко. Получится, что два раза наказали за один и тот же проступок.

Напомнить бы Василию Яковлевичу, как он в моем присутствии съездил по физиономии прежнего канцеляриста, а потом сам же отдавал приказ о его аресте. Но там и дело покруче — не какие-нибудь пятикопеечные сборы, а соучастие в разбое.

— А что, Антон Евлампиевич уже воспитательную работу провел? — невинно осведомился я.

— Законникам из Окружного суда, которые еще и обязанности прокурора исполняют, о том лучше не знать, — хмыкнул Абрютин, давая мне знак, чтобы я пока замолчал — явился канцелярист с чаем, а некоторые вещи при подчиненных лучше не обсуждать.

Ну да, Ухтомский «воспитательную» работу так проведет, что провинившийся городовой с неделю будет откашливаться и ощупывать ушибленные ребра. А вот писать жалобу на своего непосредственного начальника ни за что не станет. Понимает, что заслужил, а зазря господин пристав своим подчиненным плюхи не раздает. Полицейские чины чтут своего пристава как отца родного. Или фельдфебеля — не крикуна и держиморду, а настоящего, который новобранца и уму-разуму научит, и поддаст, если понадобится. И молодежь у него всегда накормлена будет, и спать уложена, а случись война — научит, как башку в пекло без нужды не совать.

Если кто-нибудь посчитает, что я одобряю действия пристава — это не так. Мне, как человеку выросшему в ином столетии, о такой форме «воспитательной» работы подумать страшно. Не хотел бы, чтобы постового, пойманного на взятке, отдубасил начальник, а не уволил или не отдал под суд. Уверен, что подчиненный, которого унизил руководитель, примется унижать других. Но Ухтомского я воспитывать не стану, на то господин исправник имеется.

Канцелярист закрыл за собой дверь, мы принялись пить второй стакан и я спросил:

— С Яскуновым-то что собираешься делать?

— Поговорить я с ним поговорю, но наказывать не стану, — решил исправник. Тем более — он же вместе с Савушкиным от Глафиры Манькиной ножевое ранение получил. Но мое предупреждение первое — оно же последнее.

— Если их со Смирновым участками поменять? — предложил я. — У Федора, кроме жилых домов, Воскресенский собор. Уж там-то кого обирать? Не нищих же на паперти?

— Иван, там половина нищих, что на паперти сидит, липовые. При желании и с них можно копеечку поиметь. Так что, посмотрим, что там дальше.

Чаю я напился, последние новости узнал, можно и собираться. Решив, что домой отправлюсь со шпагой (еще и к Леночке зайду, покажусь!) с грустью обнаружил, что на шинели прорезь для ножен отсутствует, а если нацепить шпагу к мундиру, а потом накинуть верхнюю одежду, слева будет топорщиться. Ладно, понесу в руке, но к Десятовым все равно зайду! Орден я Леночке показывал, а теперь еще и со шпагой.

— Да, а как щиток называется с двуглавым орлом? — поинтересовался я у Абрютина, постучав для выразительности по эфесу.

— А он почти так и называется — щитик, — ответил исправник. Посмотрев на меня, Василий Яковлевич предложил: — Давай-ка мы с тобой в ближайшие дни в фотосалон зайдем. Вон, какой ты красавец, да еще и с «клюквой» теперь. И я парадный мундир с орденами надену, и саблю возьму. Будут у нас карточки на память.

Дельная мысль. Еще нужно в фотосалон вместе с Леночкой сходить. А еще — с Анькой.

[1] Чернавский наверняка свой реферат с Инета скачал. А вот автор и на самом деле писал реферат о сарматах, чтобы на экзамене по археологии отвечать на один вопрос, а не на два.