Господин следователь. Книга девятая

Глава 21 Сын своей матери

Анька усвистала на учебу, зато с утра явились мужики в количестве трех человек во главе с Игнатом Сизневым. Еще вместе с ними прибыла лошадка с телегой, груженной досками. Причем, не горбыль, а обрезная доска! Ишь, раздухарилась Анька. Для Маньки и горбыль бы сошел.

С Игнатом Сизневым мы виделись, пусть и нечасто. Так, пересекались пару раз, кивали друг дружке, вот и все. Я у него дома бывал, но давно, когда расследовали убийство конокрада, а он ко мне в гости не заходил. Так я его и не приглашал. Наверное, стоило посидеть да поговорить с Игнатом о настоящем и будущем его дочери, а я так и не собрался. Или, попросту говоря, не счел нужным. Есть у меня привычка засовывать голову в песок, словно страус и ждать, пока все само собой не образуется. Аня свои вопросы с отцом решила, так и ладно. Мне-то зачем влезать? И по прислуге так бы и ждал, что само-собой образуется. А ведь и образовалось.

Переезжать к Десятовым-Бравлиным моя барышня-крестьянка решила после того, как примет на службу кухарку и введет ее в курс дел. Да-да, именно она примет, посмотрит, можно ли доверить Ваню чужому человеку. А Ванечке, который вообще-то хозяин, в таких делах доверять нельзя.

Что любопытно, так это то, что инициатором переезда стала моя невеста, а не ее тетушка, как я предполагал. Это мне Анька сказала, пока домой шли. Лена, дескать решила, что так оно лучше. И Ваня накормленный, а у самой Ани останется больше времени на учебу, и на все прочее.

Разумеется, без Аньки мне скучно станет, но, если раскинуть мозгами, так и на самом деле лучше. А женщины, коли они все решили, всегда правы.

— Игнат… Петрович, доброе утро, — протянул я руку Анькиному отцу, вспоминая его отчество. Ладно, что вспомнил.

Может, и не в чину коллежскому асессору с управляющим склада, да еще и крестьянином, за руку здороваться, но это Анькин отец.

Коли пожал руку одному, придется пожимать и всем остальным. Мужики это оценили, прониклись, закряхтели, но старались руку большого начальника не пережимать. А рожи, физиономии, то есть, самые, что ни на есть, бандитские. Хм, а ведь я эти рожи помню. А повспоминаю, так и имена с фамилиями в памяти воскрешу: Федор Сизнев, Иван Терехин, Гаврила Паромонов — все они моей названной сестричке какими-то родственниками доводятся и они же у меня в деле об убийстве проходили. Ведь убивали, паразиты, а я тут с ними ручкаюсь. Впрочем, если суд присяжных признал мужиков невиновными, то чего я парюсь? Вот, так всегда. Мучаешься, доказательства ищешь, а преступника раз, и выпускают на волю. А самое странное, что о покойном конокраде я не переживаю. Знал, на что шел, и знал, что бывает за конокрадство.

— Конокрад-то, не ее ли хотел украсть? — поинтересовался я, кивая на телегу с лошадкой.

— Не, он другую кобылу хотел украсть, да ту уже продали, мерина вместо нее купили, — ответил один из бандитов.

— Ясно, — кивнул я, поворачиваясь к Игнату Сизневу. — На работу отрядили, Игнат Петрович?

— Велено мне замок врезать, а мужики пока сарайку утеплят, — усмехнулся Игнат в густые усы. — Сказано — оне лично придут, и проверят. А если что не так, переделывать заставят.

— Эта заставит, — улыбнулся я, а мужики дружно засмеялись.

Не сомневаюсь, что земляки прекрасно знают, что с Анькой лучше не шутить. Конечно, знакомство со мной и учеба в гимназии оказывают на деревенскую девчонку благотворное влияние, но она может и разбушеваться.

— Игнат Петрович, каков объем работы? — поинтересовался я. Увидев недоумение в глазах Анькиного отца, поспешно уточнил: — За сколько времени уложитесь? И сколько я должен буду?

— Так чего тут делать-то? — хмыкнул Игнат. — Я замок за двадцать минут врежу, потом братовьям помогать стану. Вчетвером, так за час или два точно все сделаем. Обшить, да полы настелить, чтоб скотина вымя не заморозила. Мне же еще на склад надо, железо должны привезти. И по деньгам, Иван Александрович, тоже не волнуйтесь, сам рассчитаюсь. Замок дорогой, но его уже Нюшка купила.

Ладно, пусть Анька сама со своими земляками разбирается.

Мужики принялись разгружать телегу, а из сарайки подала голос Манька.

— Ишь, орет дурища, — покачал головой Игнат. — Сказала бы Нюшке спасибо, что на мясо не отправили. Только, мясо-то старое у нее, никто не купит.

— Ме-ее! — отозвалась коза.

— Это она мой голос услышала, заволновалась, — засмеялся Игнат. Посмотрев на меня, пожал плечами. — И что тут девке скажешь? Уперлась — не отдам козлуху на мясо, пусть живет. Смех, да и только. Где ж это видано, чтобы старую козу содержать, словно инвалида какого?

— Так уж чего теперь, — хмыкнул я. — Анна решила, значит, так тому и быть.

Игнат открыл дверь сарайки и почти дружелюбно сказал:

— Иди, рогатая, побегай по двору, пока мы твои хоромины утепляем.

Потом неожиданно воскликнул:

— Мать честная!

— А что там такое? — заинтересовался я. Кузьку углядел?

А в сарайке нашелся не только Кузьма, по своему обыкновению сидевший на Манькином сене, но еще и две мышки, лежавшие прямо на входе. Судя по тому, что тушки расплющены, ловил их не Кузька.

— Ни разу не видел, чтобы козы мышей ловили, — раздумчиво произнес кто-то из мужиков.

Ну да, ну да. У меня в доме все не так, как у нормальных людей. Прислуга в гимназию ходит, хозяин воду таскает. Так почему бы козе не научиться мышей ловить? Заодно показала котенку мастер-класс.

— Коза-то Нюшкина, — хохотнул хозяин лошади. — А у нашей Нюшки не забалуешь!

Мужики снова захохотали, посматривая на меня с сочувствием.

— Языком не чешите, доски таскайте, — приказал Игнат родичам. Вроде, и негромко сказал, но те тут же кинулись к телеге.

Что-то знакомое проскользнуло в интонациях, слышал нечто такое. Не то Игнат от Аньки поднахватался, не то она от него. Пусть они и не кровные родственники, но влияние-то друг на друга оказывают. А Игнат давно складом управляет, значит, командовать умеет.

— Игнат Петрович, если вам хозяин не нужен, я на службу пошел, — сообщил я. — Вы тут без меня руководите.

Был бы здесь другой народ, остался бы присмотреть — как и что. А этим бандитам верю. Убить — так убьют, но чужого ни за что не возьмут. Считай, родственники.

— Иван Александрович, подождите немного, — попросил Игнат. Слегка замешкавшись, сказала: — Просьба у меня к вам огромная.

— Все, что в моих силах, все сделаю, — отозвался я, донельзя заинтригованный.

— Хочу попросить, чтобы вы крестным отцом для ребеночка моего стали, — смущенно попросил Игнат. — Понимаю, что вы человек благородный, дворянин, да еще и кавалер. Галина говорит — надо попроще кого, из крестьян, а я вас хочу.

— Игнат Петрович, при чем здесь благородство? — удивился я. — Да я за честь должен считать, что меня в восприемники зовут.

Неожиданно, надо сказать. И что это вдруг? Наталья Никифоровна попросила, чтобы я стал крестным отцом, а теперь и Анькин отец. Откровенно-то говоря, немного и возгордился. В тоже время, это лишние хлопоты. Крестному отцу положено наставлять крестников на путь истинный и все прочее. Как их там наставляют-то? Кто бы мне разъяснил. Хотя… Мой собственный крестный — сослуживец отца, так я его всего один раз в жизни и видел. Какие там наставления?

— А крестную мать, наверное, ваша супруга выберет? — спросил я.

— Так она уже выбрала. Крестной матерью наша Нюшка станет. Галина считает — лучше Нюшки нам божатку не сыскать. Петька, ейный сынок, меня уже батькой называет, а Нюшку — только Анечкой зовет, уважает.

— Правильный выбор, — кивнул я, порадовавшись, что гора упала с собственных плеч. Ежели крестной матерью станет Анька, уж она-то и направит своего крестника туда, куда надо. Потом забеспокоился: — А ей можно крестной матерью для собственного брата быть? И не маловата ли еще?

Может, Леночку предложить? Ай, блин, чего это я? Если мы с невестой крестными одного младенца станем, нас же не обвенчают!

— Батюшка говорит — не возбраняется, — ответил Игнат. — А то, что возрастом не вышло — тоже не страшно. Главное, что ума Нюшке бог дал, а это самое главное.

Я кивнул, одновременно и соглашаясь, и, давая понять, что мне все-таки пора, а Игнат уже в спину выкрикнул:

— Иван Александрович, я ключи потом под порожек суну, не забудьте.

— Петр Прокофьевич, опоздал я нынче, дела… — виновато сообщил я служителю, стоявшему у входа, словно обязан был отчитываться перед обслуживающим персоналом.

— Не особо и опоздали, Иван Александрович, всего-то на десять минут, — невозмутимо отозвался старый солдат. — Так и то, вы раньше других пришли.

— Как так? — удивился я.

— Так Его Превосходительства нет, а при его высокородии господине Остолопове, раньше десяти часов никто не придет, потому что сам товарищ председателя только на заседание явится, а оно на одиннадцать назначено.

Ясно. Кот из дома, мыши в пляс.

— Надеюсь, жалобщиков нынче нет? — поинтересовался я, опасаясь, что опять принесло какую-нибудь «швею-мотористку», пожелавшую наказать жену любовника за побои, а главное — за порванную блузку. Еще любопытно — как она там к Федышинскому сходила? Не явится ли господин эскулап меня убивать?

— Вон, Пашка Михайлов на той стороне околачивается, — кивнул служитель в сторону Крестовской площади, возле которой маячила фигура здоровенного мужика. — Уж не к вам ли?

Пашка Михайлов? А что за птица? А, так это муж утопленной Екатерины, а заодно и сын ее убийцы. Скорее всего, он и на самом деле ко мне, а иначе чего бы здесь ошиваться?

— Не в разведчиках ли служили, Петр Прокофьевич? — поинтересовался я у служителя, на что тот загадочно улыбнулся и туманно ответил:

— Так всяко бывало. И с пластунами как-то пришлось два месяца послужить. Не то, чтобы вместе, но рядышком.

— Петр Прокофьевич, вам бы воспоминания написать, — посоветовал я. Вздохнул. — Жаль, у меня времени свободного нет, сам бы за вами записывал.

— Нешто, — отмахнулся служитель. — А я и грамоте-то плохо обучен, а вам записывать — лишь время тратить. Таких как я, словно зерна в мешке, бумаги не напасешься.

— Ну, вам виднее, — не стал я спорить, хотя, по большому-то счету, стоило не о приключениях Шерлока Холмса плагиатить, а взять, да и записать историю жизни простого солдата. А может еще и напишу, как знать?

— Кликнуть Пашку-то? — спросил служитель.

А чего его кликать? Ему надо, сам и придет. Хотя…

— Петр Прокофьевич, а позовите, — решил я. — Сразу узнаем — что ему надо? Если заорет — мол, за что следователь мать посадил? в драку кинется, так вы за меня заступитесь.

— Шутник вы, ваше высокоблагородие, — усмехнулся ветеран. — Кто же с вами в драку решится лезть? Да и Пашка, парень хороший, я его сызмальства знаю.

В Череповце все и всех знают. Привык.

— Пашка! Поди сюды! — крикнул ветеран, да так зычно, что с меня чуть фуражка не слетела, а вороны, деловито копошившиеся неподалеку от нас, взлетели без разбега, как истребители палубной авиации, а теперь сердито каркали.

Михайлов, заслышав окрик, повернулся и подошел к нам.

А парень-то и на самом деле здоровый — ражий, да еще и рыжий. Жаль, что Илья Ефимович уже написал своих «Бурлаков».

— Паш, ты господина следователя хотел увидеть? — поинтересовался Петр Прокофьевич. — Или так просто тут прохлаждаешься? Если потолковать — так вот он, его высокоблагородие, господин следователь. А нет, лучше домой ступай, не отсвечивай. Или в трактир зайди, лафитничек пропусти, но не больше.

— Не, дядя Петя, я с господином следователем потолковать хотел, — сообщил Павел. Посмотрев на меня, робко спросил: — Можно, потолковать-то?

В принципе, толковать с сыном убийцы мне не о чем. Если бы во время расследования он был в городе, я бы его допросил, как свидетеля. Но коли он, со своей бурлацкой артелью где-то по Волге, или Шексне бродил, так и спроса нет[1]. На заседание суда парня обязательно вызовут, а что еще?

Впрочем, раз человек пришел, с кулаками на меня не бросается, поговорить с ним можно. К тому же — парню сейчас очень тяжело. В одночасье узнать, что потерял жену, а мать оказалась убийцей — совсем плохо.

— Пойдем ко мне, — кивнул я на дверь.

В кабинете я усадил парня на стул, уселся рядом и спросил:

— О жене с матерью кто тебе рассказал?

— Так мне весточка еще в дороге пришла, когда в Вытегре стояли, — хмуро ответил Павел. — Я бы сразу вернулся, так куда? Артель-то не бросишь. Я ж за коренника нынче, а нас двое, коренников-то, хотя трое должно быть. Батя приболел, не может лямку тянуть. Дождался, когда баржу на буксир не взяли, тогда и вернулся. А тут соседи, потом я к господину приставу сходил, он все и рассказал. Ну, к мамке, в тюрьму сходил, сорочку чистую да хлеба с медом носил, она все и рассказала. Прощения просит.

— И что скажешь?

— Так что говорить-то? — вздохнул парень. — Поперву-то серчал — как же так, родная мать мою Катьку утопила? И в тюрьму идти не хотел, на свидание. К батюшке на исповедь пошел, а он мне — жену не вернуть, а мать, она мать и есть. И не судья ты ей. И матери, ей сейчас самой тяжело, но хужее будет, ежели сын от нее отвернется. Сходил, послушал, но легче-то все равно не стало. Я ведь и мамку любил, и жену любил. Как жить-то теперь?

Павел замолчал, а я мысленно похвалили того батюшку, который беседовал с сыном убийцы.

— Вот, скажите мне, господин следователь, а надо было мамку в тюрьму сажать? Утонула Катька, утопили ее, какая разница? Катьки-то уже нет, а теперь, почитай, что и мамки у меня нет.

— А сам-то ты, как считаешь? — ответил я вопросом на вопрос. Потом, не дожидаясь ответа, сказал: — Павел, могло бы и так случиться, что жену твою посчитали бы утопленницей. Ты бы вернулся, матушка твоя — Ангелина Никодимовна поохала бы — мол, не уберегла. Могло бы такое быть?

— Наверное, — пожал Павел плечами, а я подумал — не наверное, а точно, так бы оно и было. Утонула баба, бывает. Может, и не стоило мне в тот раз чрезмерную въедливость проявлять? Не дал бы задание Федышинскому сделать вскрытие, осмотреть желудок, положил бы дело в архив, как самоубийство.

— Как сам-то считаешь — открылось бы все потом?

— Может и открылось бы, а может и нет. Не открылось бы, жил бы я с матерью. А открылось бы…

Павел махнул рукой, давая понять, что неизвестно, как бы оно все было. Но все-таки, заметно, что мать Пашке жалко.

— Павел Михайлович, — заговорил я официальным тоном, — не стану я вам читать мораль — мол, ваша мать совершила преступление и должна быть наказана. Вы человек неглупый, сами знаете. Но я вам так скажу — то, что Ангелина Никаноровна утопила вашу супругу, все равно бы открылось. Скорее всего ваша матушка кому-нибудь бы да рассказала. Либо отцу вашему, либо вам.

А вот это далеко не факт. Если Ангелина не последняя дура — а она не дура, помалкивала бы до самого смертного одра. Если только бы на исповеди не открылась. Будем исходить из того, что священник тайну исповеди соблюдет — к исправнику не побежит, но правящему архиерею он обязан доложить. А еще — убедить преступника (преступницу) сделать явку с повинной.

— Я бы Павел, вам сейчас иное посоветовал, — сказал я, а когда Михайлов поднял голову и посмотрел на меня с некоторой надеждой, предложил: — Вам бы сейчас зайти в нашу канцелярию, взять список присяжных поверенных, которые при Санкт-Петербургской судебной палате служат и выбрать для своей матери защитника. Наша канцелярия запрос направит, потом сообщит — сколько вы поверенному заплатить готовы.

— Мамка мою жену убила, а мне ей защитника искать? — криво усмехнулся Павел.

— А кто ей защитника искать станет? Соседи, эти точно не станут. Только вы, да отец ваш. Еще лучше — если сами в Санкт-Петербург съездите. Адрес в канцелярии есть. Конечно, на заседании суда вашей матушке защитника предоставят, но кто это будет — неизвестно. Может, такой поверенный попадется, который сам подзащитную на каторжные работы отправит, без прокурора. А вы потом локти себе кусать станете. Дескать — мог бы мамке помочь, а не захотел. Кареты почтовые до Петербурга ходят, доедете, там с народом потолкуете. А заодно и сами встряхнетесь.

[1] Сегодня следователь бы в обязательном порядке отыскал и допросил мужа убитой.