Господин следователь. Книга седьмая

Глава седьмая Первая железная дорога

Муторно это к царям на аудиенции ездить. Батюшка, проникнувшийся важностью момента — как же, отпрыск удостоился чести отправиться к государю, а это тоже самое, что первый бал Наташи Ростовой, поднял меня нынче ни свет, ни заря — даже Анька еще не встала, не говоря о слугах, провел мне инструктаж о том, как вести себя с царем. Нет бы сказать — а зачем его сын императору вообще понадобился? Не того я полета птица, чтобы меня на аудиенции приглашали. Но Чернавский-старший лишь вздыхал, пожимал плечами, зато щедро давал наставления.

— Государю вопросы дурацкие не задавать! — напутствовал батюшка. — А самое главное — шуточки свои, тоже дурацкие, не шути, словечки непонятные не вставляй. Император, он хоть и любит хорошую шутку, но нужно знать — готов он ее услышать или нет? Государь — человек уравновешенный, но кто знает? И помнишь, что я тебе про папочку государя говорил?

— Помню, — кивнул я. Еще бы не помнит. Льстит, знаете ли, что твое «личное дело» имеется у самодержца Всея Руси. Вытащит батюшка-царь твою папочку, и загремит следователь, в переносном, а может в прямом. В Сибирь-то как нынче ходят?

— Вот и хорошо, что помнишь, — серьезно сказал отец. — Но что в этой папочке, кроме государя никто не знает. Ладно, если только копии с рапортов, а если еще и доносы? Что-то могло к нему напрямую пройти, минуя канцелярию губернатора или Судебную палату.

— И что мне делать, если доносы отыщутся? — озабоченно поинтересовался я. Кому приятно, если на тебя пишут доносы? Ладно, если по делу, а могут такого нагородить…

— А ничего не делать, — хмыкнул отец. — Если тебе государь каверзный вопрос задаст, не крутись, как ты это передо мной делаешь, отвечай так, как оно есть. Правда — она все равно отыщется, доброжелателей у тебя хватает.

— У меня-то они откуда? — удивился я. — У тебя — это понимаю, а я-то кому нужен?

— Эх, Иван, ничего ты не понимаешь, — вздохнул отец. — Петербург — тот еще гадюшник. Кто-то на своего сына или племянника местечко какое примеряет, заранее беспокоится — как бы его отпрыска не обошли? Или напротив — как бы не отпихнули. Вон, в собственной Его Императорского Величества канцелярии должность помощника столоначальника для рассмотрения ведомостей о неисполненных высочайших указах и повелениях вакантна. Думаешь, мало желающих? Должность для коллежского асессора, но на глазах у царя.

— А я каким боком? — удивился я.

— Пока никаким. Но вдруг государю именно ты приглянешься? Известно — законы ты исполняешь, взяток ты не берешь.

— Так не дают же, — обиделся я. — Давали бы, так может и брал, а мне ни одна собака не разу ничего не предложила. Один раз предлагали, так и то, не за мою работу, а за протекцию. Человек государю служить хотел, а за это еще и приплатить был готов…

Отец, вспомнив историю с Карандышевым, усмехнулся.

— Теперь ступай личико свое в порядок приводи. Чтобы харюшка гладкая была, как попка у младенца. Мундир твой поглажен, я еще ленточку к ордену твоему заменил. Собственноручно! Ты где ее увозюкал-то? Сладкое что-то, словно кремом намазано.

Отец говорил, что обычно государь проживает в Гатчине, но это лето решил провести в Александровском дворце.

Город Пушкин — бывшее Царское Село, в моей реальности мне очень нравился. Этакий «городок в табакерке». Если не знать, что большинство зданий было разрушено немцами во время войны, может показаться, что здесь остановилось время. Из Питера, от станции метро Купчино, на электричку — полчаса.

В эту эпоху времени путешествие побольше займет. Но все равно — не чрезмерно. Если не торопиться, так извозчик за полтора часа довезет. Пешком, наверное, часа за три можно дотопать.

До Царского Села, где нынче пребывал государь Александр III, мы с батюшкой решили отправляться на поезде. «Мы решили» — я, разумеется, погорячился. Никто меня ни о чем не спрашивал, а загрузил в экипаж и доставил (вместе с батюшкой) до вокзала, на перроне которой уже стоял небольшой — всего в пять вагонов, поезд.

Вагончики забавные — небольшие, каретного типа, на четыре купе. Проводник последнего вагона как раз выгонял какого-то коллежского асессора.

— Так вагон-то пустой! — горячился асессор. — Не убудет, если я в нем до Царского прокачусь.

— Не положено, — строго отвечал проводник. — Вот, когда вас к государю императору вызовут — тогда и поедете.

Коллежский асессор что-то проворчал, но покорно отправился к другому вагону.

— А нам сюда, — указал батюшка как раз на последний вагон, присовокупив: — В этом вагоне министры едут, разные сановники, да прочий люд, вроде тебя, которым государь аудиенцию назначил. А остальные, кто просто при дворце служит — в других.

Что ж, если мне нынче положено прокатиться в «министерском» вагоне, отказываться не стану. Да и как отказываться, если у батюшки при себе жетончик, который полагается показать проводнику, подтверждая мое право на «спецвагон»?

Уселись, вагончик тронулся.

— Иван, ты мне вот что скажи… — начал отец, посматривая на меня исподлобья. — Хочу с тобой кое о чем поговорить, но не знаю, как ты это воспримешь.

Явно что-то хочет спросить, но смущается.

— Батюшка, спрашивай.

— Шибко меня смущает, что твоя невеста срок свадьбы решила перенести, — сказал-таки батюшка. — Ты уж прости, но обычно, барышня, ежели своего жениха любит, желает поскорее с ним свадьбу сыграть.

Эх, а уж меня-то это как смущает. Я-то себе уже картинку семейной жизни нарисовал — чтобы у нас с Леночкой свой дом был, и не меньше трех ребятишек. И с чего это у меня такие желания? С той Ленкой, из прошлой жизни, мы только до двух договорились.

— Как я думаю, моя Елена желает пользу обществу приносить, — осторожно сказал я. — Подружки у нее на разные курсы идут, а что она? Дескать — станет женой провинциального следователя, вот и все.

— Все нынче как-то по-дурацки у вас. Вот, то ли дело в мое время было, — пустился отец в рассуждения. — Хоть девка какая, а хоть и барышня, твердо знали — замуж идти, деток нарожать, супругу своему быть опорой. Эх, молодежь-молодежь…

— Батюшка, ты так рассуждаешь, как будто тебе лет сто, а тебе и всего сорок семь. — хмыкнул я. — Да кое-кто считает, что молодость до сорока четырех лет длится. Так что, ты сам немного от молодых ушел.

Промолчу, что так считает Всемирная организация здравоохранения, из-за того, что общество стареет. И пенсионную реформу как-то оправдывать нужно.

Отец ничего не сказал, но малость приосанился. Вишь, даже пузо втянул.

— Я, Ваня, к тому речь веду, что может и так быть, что твоя невеста вовсе от свадьбы откажется.

— Обидно будет, — честно ответил я.

Наверное, если бы мое сознание было сознанием двадцатилетнего человека, а не того, кем я был на самом-то деле — тридцатилетнего, ответил бы по-другому. Мол — быть такого не может, Леночка от меня ни за что не откажется. Да и чувствовал бы себя иначе. Но в прошлой жизни у меня был кое-какой опыт расставания, поэтому знал — будет и больно, и печально, но руки на себя я не наложу, и в конце концов смогу пережить.

— Будет обидно, горько, но что поделать? Жизнь есть жизнь, готовых рецептов не бывает.

Отец пристально посмотрел на меня, покачал головой:

— Что ж, отрадно слышать. Теперь дозволь у тебя узнать — как ты к своей Анечке относишься?

— В каком смысле? — не понял я. — Я уже маменьке говорил — как к младшей сестренке.

— Ваня, а теперь выслушай меня, только обижаться не вздумай, хорошо?

— Попробую, — кивнул я.

Отец немного помялся, видимо, задумывался — как ему приступить к разговору. Наконец, решился.

— Ваня, ты как угодно можешь к ней относиться, но все равно — она не твоя сестра, и никогда ею не станет. Дружить? Нет, я в этом не уверен. Понимаешь?

— Не очень.

— Не очень… — повторил батюшка мои слова, снова хмыкнул. — Так вот, дорогой сынок, иной раз от такой дружбы между мужчиной и женщиной детишки появляются — смекаешь?

— Ага.

— Смекаешь, значит, уже неплохо. И ты мне сейчас не говори, что Анечка — ребенок. Ну да, девчонке пятнадцать лет, выглядит помладше, только, родной мой, это все преходяще. Год-два, вытянется девчонка, из нее настоящая красавица выйдет. Да она и сейчас уже очень красивая. Неужели не видишь? Вы в Москву уезжали три месяца назад. Может, ты-то и не заметил, а я вижу — растет девчонка и хорошеет.

Растет и хорошеет? А я и не разглядел. Ишь, какой у меня отце-то глазастый. Все он видит.

— И есть в кого барышне быть красивой, — заметил батюшка со значением. — Князья Голицыны свою породу столетиями улучшали, думаю, что и матушка Анечки твой красивой была.

Про красоту покойной Аниной мамки не знаю, но не запал бы столичный барин на некрасивую.

— Батюшка, а давай — без намеков. Прямо скажи — чего ты опасаешься? — поинтересовался я. Мне уже и на самом деле надоели намеки, экивоки.

— А опасаюсь Ваня, что ты ребенка девчонке сотворишь — прости за такие слова, а потом жениться на ней захочешь. Ты же у меня человек благородный, знаю.

— И ты мне хочешь сказать, что ежели захочу жениться на Анне, то ты мне не позволишь? — улыбнулся я.

— А как я тебе не позволю? — повел плечами отец. — Смогу запретить тебе в церковь идти? Наследства лишить?

— В церковь не запретишь, а наследства лишить можешь.

— Вот-вот… Догадываюсь, что ты скажешь — лишили, так и ладно, я проживу.

Вишь, а я считал, что выгляжу в глазах отца очень послушным сыном, который шагу не может ступить, чтобы не посоветоваться с родителями. И уж тем более без родительского благословления под венец и сам не пойдет, и девушку свою не поведет. А он меня «просчитал». Я ведь и на самом деле так думал. Разумеется, не из-за Аньки, а из-за Леночки. Были у меня некоторые сомнения, что родители попытаются запретить мне жениться. Про наследство пока вообще заморачиваться не стану — дай Бог отцу крепкого здоровья, но без родительской материальной поддержки будет мне кисло. Но, ежели здраво подумать — то проживу. Жалованье у меня неплохое, гонорары, опять-таки.

— Нет, батюшка, не беспокойся, на Анне я жениться не собираюсь, — принялся успокаивать отца. — К тому же, если ты ее красоту заметил, так и ум мог бы отметить. Барышня — не просто умница, она еще и мыслит рационально. Понимает, что для замужества нужно ровню искать. Вот, даст-то Бог, аттестат получит, поступит на Медицинские курсы, а там себе какого-нибудь студента присмотрит.

— На женских-то курсах? — усмехнулся отец.

— Так ведь курсы — не женский монастырь. Ладно, пусть не студента, а какого-нибудь молодого чиновника, лекаря. Или она вообще замуж не выйдет, а науке себя посвятит. Пусть сама решает как лучше.

Кажется, скоро уже и Царское Село. За разговором и не заметили, как доехали. Но, кажется, отец еще что-то хочет сказать.

— Я ведь чего разговор-то затеял… Вдруг, думаю, свадьба ваша совсем расстроится.

— И ты мне какую-то невесту присмотрел? — догадался я.

Странно было бы не догадаться. Зря батюшка кругами ходил, нужно было сразу сказать.

— Есть у меня приятель — Еропкин Павел Иванович. Сослуживец мой бывший — вместе в Киргизской экспедиции были, ныне тайный советник. Четыре дочери у него — младшей шестнадцать, старшей двадцать один. Но старшие уже замужем, но еще две остались. Еропкины из Рюриковичей происходят, пусть сами и не князья. Приданого большого не будет — сам понимаешь, четырех девок замуж отдать, зато тесть будущий — тайный советник, сенатор. К тому же — товарищ министра императорского двора. Это тебе не статский советник в провинции.

— Подумаю, — вежливо кивнул я. — Ежели Леночка откажет, то рассмотрю и такой вариант.

Говорит батюшка, так и пусть говорит. Мне не жалко. Зато Чернавский-старший обрадовался моей покладистости.

— А есть для тебя еще одна возможная невеста. Здесь даже интереснее, чем с Еропкиным. Думаю, карьеру ты и без Еропкина сможешь сделать, парень ты у меня башковитый, да и я, чем смогу — помогу. Еще и графом можешь стать.

— Графом? — удивился я. — Это уж, скорее тебе государь графский титул даст за верную службу, а я как-нибудь пристроюсь…

— Вань, опять ты шуточки шутишь, — обиделся отец. Но обижался недолго. — Вот, сам смотри. В ветеринарном комитете у меня граф Лось имеется. Звезд с неба не хватает, надворного советника получил, уже хорошо. Имение давно утрачено, живет на жалованье, в съемной квартире. А у него дочка, девятнадцать лет. Можно сказать -на выданье. Приданого, скорее всего, у графа Лося не будет. Фанаберии много — польская кровь, но денег нет. Смекаешь?

— В смысле — приданное барышне надо дать?

— Ванька, да ты совсем ополоумел! Где умный, а где… Какое приданое? Я говорю — у графа Лося дочка на выданье. А род будет вымороченным, если девка замуж не выйдет.

— Так если и выйдет, все равно род окажется вымороченным. Дочка Лося фамилию мужа возьмет.

Забавно. Я фамилию Лось встречал только у Толстого. Выходит — есть такая фамилия, да еще и с титулом? Совпадение, однако.

— А вот здесь ты ошибаешься, — наставительно произнес отец. — Ежели, государю прошение подать, он может дать разрешение мужу фамилию жены к своей собственной добавить, и титул за жену получить. Теперь смекаешь?

— Не-ка, — прикинулся я шлангом, хотя уже понял нить батюшкиных рассуждений.

— Ваня, тут все просто. Ежели ты женишься, то граф Лось с прошением к государю выйдет, чтобы тот дозволил тебе именоваться Чернавским-Лосем. Я свое родительское согласие дам, будешь ты у нас графом. Хотя… графский титул Лосям был дан императором Австрии. Имеет ли право наш император передавать этот титул? Покумекать тут надо.

— Ага, — не стал я спорить. — И буду я Чернавский — Лось…

Представил себе свою новую фамилию, мысленно покатал ее так и этак. Чернавский-Лось. Ладно, что не Лось-Чернавский. Жена — Чернавская-Лось, да еще и польскую фанаберию унаследует. А злые языки начнут ее Чернавской лосихой звать.

Спорить с отцом не стану, пусть себе играется, но про себя решил — пока наша фантастическая повесть не отдана в печать, нужно инженера Лося в Лосева превратить. Вишь, поляк, оказывается на Марс летал[1]. Мог бы и сам догадаться, что Мстислав — не очень-то русское имя.

На железнодорожном вокзале Царского Села нас встретила дворцовая карета — двухместная, даже с ливрейным лакеем на запятках. От станции до дворца всего-ничего, а там придется ждать своей очереди полчаса.

— Полчаса в приемной торчать, — посетовал я. Кивая на карету такого же типа, как и наша, только отъехавшую пораньше, сказал: — Вон, нам бы так. Сразу во дворец, потом обратно.

— Ничего ты Ваня во дворцовых церемониях не понимаешь, — сказал отец, поглядывая на меня свысока. — Первым государь тех принимает, у кого дел никаких нет. Вошли в приемную, поклонились, услышали парочку теплых слов, вышли, а потом будут мемуары писать, как государь с ними лясы точил. И все им бегом, все в мыле. А мы с тобой не спеша подъедем, в местечко одно заглянем, в которое и государи своими ногами ходят, не спеша в приемную придем, послушаем — какое настроение у государя. Дурное настроение он на подданных своих не изливает, но лучше знать.

Хм… Пожалуй, если в этом мире до старости доживу — переживу революцию, тоже напишу мемуары. Отмечу некие э-э… тонкости предварительной подготовки к аудиенции. Если, предположим, кому-то срочно приспичит, куда бежать?

Но вот, наконец-то мы в приемной государя императора. Батюшка тут не впервой, успел поручкаться с «канцеляристами» в погонах и с аксельбантами, узнать, что государь нынче пребывает в хорошем расположении духа. С утра никого на плаху не отправил, ботфортами собственноножно не затоптал.

Кабы бы не моя природная скромность — пялился бы на императора во все глаза. Впрочем, я и на самом деле пялился, но это можно выдать за верноподданническое «поедал глазами Его Величество». Когда еще доведется узреть самого императора Александра III, прозванного миротворцем? Если вернусь обратно — никто не поверит.

Ростом — чуть повыше меня, а мой рост здесь метр девяносто. Крепкий, если не сказать больше. Бородатый — это известно. Вот, глаза мне понравились — умные и слегка насмешливые.

Грешен — об императоре я читал у писателей, которые описывают царя скупым — дескать, мундиры у него порыжевшие и заношенные, лампасы линялые, а еще — был наш Миротворец законченным алкоголиком, сапожник шил для него специальные сапоги, за голенища которых государь прятал фляжку.

Но нет — не заметил я, что государь пьет — руки не дрожат после вчерашнего, запаха перегара нет, глаза обычные, не покрасневшие. Мундир у него, пусть и не идеально новый, но вполне приличный.

Отца государю представлять не нужно, давно знакомы, а вот меня представили.

— Ваше Императорское Величество, позвольте представить — мой сын, Иван Чернавский. Вашей милостью — титулярный советник и кавалер.

Император протянул руку отцу, потом подал свою царственную длань и мне. Я с почтением ее пожал, опасаясь, что царь попытается показать свою силу — по слухам, наш государь подковы гнул и пятаки ломал, но ничего. Рукопожатие крепкое, но щадящее.

— Очень рад, что наконец-то сумел вас увидеть, — сообщил царь. — Издалека за вашими приключениями слежу. А теперь еще и за вашими сказками. Верно, господин Артамонов?

Вот оно как? Недолго, стало быть, продержалась тайна псевдонима. Эх, Лейкин, какой же ты паразит! Пожалуй, с ним я больше дела иметь не стану. И гонорары зажимает, да и тайны не бережет.

— И у меня, Иван Александрович, такой вопрос — что же дальше-то с юношей случится? Превратится в медведя или нет?

[1] По одной из версий прототипом инженера Лося в «Аэлите» стал русский и советский конструктор Юзеф Лось-Лосев