Глава тринадцатая Вскрытие показало

Терпеть не могу штампы, типа — «от слова совсем», но я автор, мне можно. Ведь может же, когда захочет!

Это я про исправника города Кириллова и его уезда, коллежского советника господина Сулимова, который за короткое время распорядился об эксгумации тел госпожи Никитской и господина Андерсона. Причем, масштабы были грандиозные — задействованы две бригады копарей, рядом с кладбищенской церковью разбиты две большие палатки армейского образца. На самом месте вечного покоя горели огни керосиновых ламп, а по периметру выставлены посты из городовых. Наверняка мужикам было страшновато, потому что они, время от времени, покидали свои посты и скучковывались, делая вид, что подошли одолжить папироску у сослуживца или попросить огоньку. Вообще-то, на кладбищах курить не принято, но здесь сделано исключение.

Если кто-то со стороны посмотрит — будет весьма удивлен. Кладбище, холмики, деревья и кресты, а между ними огоньки и огонечки. Надеюсь, жители Кириллова уже спят? Зрелище, в какой-то мере и романтичное, но лучше его не видеть. Иначе потом спать перестанешь.

— Вот, господин коллежский асессор, — с довольным видом сообщил мне исправник, стоявший чуть в отдалении, в окружении небольшой свиты, состоящей из коллежского регистратора и еще парочки каких-то людей в мундирах. — Решил, что не стоит ничего откладывать. Приказал мужичков собрать, а заодно и лекарей наших. Палатки распорядился поставить, ламп притащить.

Господи, копарей и лекарей ладно, но где он палатки-то взял? Хотя, в хозяйстве наших уездных исправников многое можно найти из того, что должны быть в совершенно ином месте.

— Похвально, — не преминул похвалить я исправника, но не удержавшись, спросил: — А почему ночью-то решили?

— А коли днем — так и копарей не собрать, по работам разбегутся, а уж лекаришек-то наших тем более. Скажут — мол, больные у них, лечить нужно. Да и от горожан поспокойнее. Ночью на кладбище никто не пойдет, а днем здесь сразу народ набежит. А копать — какая им разница, не промахнутся. Я им всем по рублю пообещал заплатить.

Правильно мыслит господин исправник, вот только, сделал бы он все это вовремя. Но у нас, как водится, все делается через… Н-ну, дамы меня читают, не стану произносить вслух, через какое место. Сначала создаем себе трудности на ровном месте, потом их героически преодолеваем, а потом еще и награду за это требуем. По рублю и «лекаришкам» и копарям? Интересные расценки у исправника. А деньги он из своего кармана станет платить или из фондов полиции?

Ей-ей, я бы решил, что Сулимов наконец-то взялся за ум — то есть, начал выполнять свои прямые обязанности, если бы не узнал, что вчера, в «Правительственном вестнике» была опубликована заметка о том, что государь-император удостоил своим вниманием некого коллежского асессора И. А. Чернавского, которому он выразил свое «Высочайшее Благоволение» и вручил в подарок часы.

Публикация была запоздавшей — с момента получения мной «высочайшего благоволения» прошел почти месяц, зато это случилось вовремя. Вообще, я догадывался, отчего новость запоздала. «Вестник» находится в ведении МВД, а мой батюшка не особо горит желанием афишировать достижения и успехи своего сына и делиться новостями с редакцией не стал. Видимо, редактор газеты, господин Данилевский получил информацию из собственных источников.

Но мне запоздание пришлось на руку. Все-таки, исправник человек вменяемый. Осознал, что одно скандалить просто с сынком товарища министра, совсем другое — с особой, удостоенной личной аудиенции императора. Засуетился, позабыв про спесь.

Как по мне — так все ладно, лишь бы на пользу дела. Я готов даже жалобу на исправника не писать, лишь бы все получилось, а злоумышленник был бы установлен и задержан. Но судебного следователя по Кириллову придется менять. Уж тут я с Лентовского не слезу.

Хотя… По исправнику пока ни в чем не уверен. Поживем, как говорят, тогда и увидим, и пожуем. Может и отпишу батюшке, но так, конфиденциально.

Одна бригада выкопала гроб с телом госпожи Никитской, захороненный в фамильном склепе (я бы назвал — участок для погребения), а вторая трудилась за кладбищенской оградой, где хоронили самоубийц, а еще приезжих. И, как только доставались гробы, тела переносились в импровизированный палатки, где вскрытием занимались медики. Но главным среди здешних врачей был господин Суслов. Он распоряжался, переходил из палатки в палатку, руководил, а копались в мертвых телах другие люди. Как это ни странно — постарше. Видимо, он тут занимает какой-то пост, а прочие его подчиненные.

Не знаю, кого материли эскулапы, проводившие вскрытие — меня или самого исправника, потому что вслух своего недовольства не выражали, а то, что они в этот момент думали, их личное дело. Я тоже переходил от палатки к палатке, хотя в этом и не было особой необходимости. Нет, не контролировал — люди знают, что делают, больше из чувства ложной солидарности. Дескать — вот и я сам посмотрю на останки, пролежавшие в земле две недели, понюхаю «ароматы».

Но не стану углубляться в подробности, самому неприятно. Но мне-то что — у меня работа такая, а читателям лишнее ни к чему.

Первыми закончили медики, проводившие вскрытие землемера. Земский лекарь Суслов, с наслаждением вдыхавший ночной воздух, сказал:

— Эх, пойду и напьюсь. — Заметив меня, немало не смутился. — А, господин следователь! Как вам все это нравится?

— Никак, — отозвался я и полюбопытствовал: — И что там? Пули извлекли?

— Какие пули? — усмехнулся Суслов. — Нет там никаких пуль, и не было никогда. Если бы мне поставили задачу произвести вскрытие сразу — ответил бы, что имеет место ножевое ранение. Оба ранения смертельные, хоть и непроникающие. Было бы огнестрельное — пули бы извлекли.

— Ножевое? — озадаченно переспросил я. — И не одно?

Городовой говорил мне про одну рану, напротив сердца. А их, значит, две?

— Один удар пришелся в область сердца, второй в печень. Теоретически, возможно, что кто-то провел зондирование, извлек обе пули, но маловероятно. Раневой канал был бы расширен. Покойничек уже не особо свежий, если бы сразу нам его отдали — то можно было бы определить — имеется ли следы копоти в ране, что из себя представляет раневой канал. А здесь уже и червячки потрудились, да и ткани начали распадаться. Опять-таки — ежели ранение огнестрельное, то края раны должны иметь характерный следы ожога. А здесь — только то, что я вам сказал. Длина раневого канала — в одном случае два вершка, в другом — два с половиной. А диаметр не более чем с четверть дюйма. Кстати, у госпожи Никитской, хоть там мой коллега и не закончил — такая же картинка. Раны наличествуют на спине — одна под лопаткой, вторая чуть ниже. И тоже — диаметр не более четверти дюйма.

Мысленно перевел старые меры длины в метрические, получилось, что нож — или, что там? Длиной не меньше десяти сантиметров, а диаметром в сантиметр, может — чуть меньше. Это что за дырокол-то такой?

— А что это за нож такой?

— А вот тут сами ищите — нож это, кинжал какой или стилет.

— Что ж, спасибо, — поблагодарил я. — Когда сможете дать мне официальный акт? Хотя бы примерное время смерти?

— Вот тут я не знаю, — принялся важничать лекарь. — Мне еще поработать нужно, посмотреть. И не взыщите — акт я не вам отдам, а господину исправнику. Он мне задание давал — перед ним и отчет держать. Думаю, дня через два-три все будет готово. Нужно же два акта сделать — на каждого покойничка отдельно, правильно?

Я только кивнул. Эх, ну почему эскулапы так любят наводить тень на плетень? Им что, сложно сразу сказать? Хотя бы общие сведения, а формальности-то и потом. Интересно, что заканчивал здешний врач? Лет ему тридцать пять, скорее всего — Московский университет. Попробую воззвать к корпоративной солидарности.

— Простите, господин Суслов… Вы ведь наверняка Московский университет заканчивали? И судебную медицину профессору Легонину сдавали? Знаете, что для следствия время играет важную роль. И время смерти, да и время для расследования. У нас и так уже полторы недели коту под хвост ушло. Два-три дня — очень много. Мне бы пока на словах, без акта.

Упоминание декана юридического факультета, преподающего судебную медицину в Альма-матер здешнего эскулапа (да, теперь еще и моей), подействовало не так, как я ждал.

Суслов от возмущения выплюнул папиросу и принялся ее яростно топтать.

— Лучше не вспоминайте этого… старого осла, из-за которого я дважды пересдавал предмет. Из-за него я чуть из университета не вылетел! Придрался, видите ли, когда я позабыл упомянуть про разгибатель пальцев трупа…

Разгибатель пальцев трупа? Я про такую штуку и не слыхал. Надо будет узнать.

— Вот видите, вы чуть из университета не вылетели из-за ерунды, хотя вы и врач и человек умный, — вздохнул я. — А представляете, какого мне пришлось? Я ж чуть не помер, пока судебную медицину сдавал. Чуть было сам трупными пятнами не покрылся.

Прости, Виктор Алексеевич, что так нагло вру. Для пользы дела. Кажется, сработало. Доктор посмотрел на меня, как на собрата по несчастью. Вытащил из кармана папиросы, ухватил одну, стараясь не зацепить грязными руками мундштук, сунул в рот и прикурил. Затянувшись пару раз, соизволил сказать:

— Я бы сказал, что смерть наступила неделю или полторы назад…

— То есть, числа двадцатого — двадцать первого июля? — прикинул я.

— Н-ну, где-то так… Я же календарь не смотрю. Но не исключено, что и двадцать второго. Сами понимаете — если вы судебную медицину изучали, то жара, да и все прочее — ткани разлагаются быстрее. А вот червячки немного подсказали…

Значит, разброс составляет целых три дня… Многовато. Впрочем, с останками Борноволкова еще хуже было — там счет шел на неделю или две.

Но все равно, очень плохо. Придется вычеркивать из списков главного подозреваемого — господина Никитского. А так бы этого не хотелось. Идеальный же вариант. Муж избавляется от жены, заодно от любовника. Впрочем, пока не стану полностью выбрасывать майора из черного списка. Нужно его допросить, алиби проверить, если оно у него имеется. Он же мог вначале убить, подождать денька-два, а потом явиться к городовому и разыграть трагедию.

Да, а с помощью чего он избавляется от постылой жены? Отставной майор было бы логично взять револьвер. А тут, черт-те что.

— И что это за орудие убийства? — вздохнул я, с надеждой поглядывая на доктора. Может, все-таки подскажет идею? — Острога какая-нибудь, с которой на рыбу ходят? Или штык?

— Не штык, не острога, — покачал головой Суслов. — В этом случае края раны были бы рваными, а здесь ровные. Есть, разумеется, у меня мысль…

— М-м… — уставился я во все глаза на лекаря. — Доктор, любая версия — даже самая фантастическая. Орудие убийства — ключ к успеху.

— Видел я как-то в английском хирургическом журнале такую штуку, как троакар, — сообщил Суслов, слегка высокомерно поглядывая на меня. — Известно, что это такое?

— Доктор, откуда? Если бы это было нужно по судебной медицине, так я бы знал. А тут, чисто ваша епархия.

— Троакар — это стилет, который вставляют в полую трубку.

— И зачем он нужен?

— А нужен он, чтобы откачивать лишнюю жидкость из организма.

— А в организме бывает лишняя жидкость? — удивился я. Покопавшись в памяти, кроме водянки ничего вспомнить не смог. Но если врач говорит про лишнее, значит так оно и есть. Привык верить специалистам.

— Н-ну, например, при болезни почек, когда человек не может помочиться, то явно в организме образовалась лишняя жидкость,

— А, вы про уремию? — догадался я.

— Совершенно верно. Знаете, что Петр Великий всегда с собой серебряный катетер носил? Знаете, что такое катетер?

— Бр-р…

— Значит, знаете. Так вот, дорогой господин следователь, чтобы помочиться, нашему императору приходилось постоянно пользоваться катетером. Представляете?

— Бр-рр…

Что такое катетер я знал. Но вот про серебряный катетер Петра никогда не слышал. Сомнения у меня имеются, что в петровскую эпоху можно было создать такую тонкую вещь, да еще из серебра.

— Вот вам и бр-рр, — заулыбался доктор, довольный произведенным эффектом. — А умер наш государь, потому что уже и катетер не помогал, моча не выделялась, оставалась внутри и принялась отравлять весь организм.

— Все бы вам какие-то ужасы рассказывать, — хмыкнул я, припоминая — сколько версий смерти Петра мне известно? Имеется традиционная — смерть от пневмонии, наступившей после того, как Петр полез спасать утопающих солдат. Но про почечнокаменную болезнь тоже читал. В принципе, пневмония могла с ней соседствовать.

Имеется версия, что нашего императора отравили. Кто именно — непонятно. Возможно, Алексашка Меншиков, которого за казнокрадство император собирался-таки отправить на плаху, кто-то из старых родов, желающих убить государя, а еще — враги отечества — англичане или французы. А вот академик Михаил Покровский был уверен, что Петр скончался от сифилиса, который подхватил в Голландии.

Нет, я все-таки придерживаюсь традиционной версии, что смерть государя случилась из-за простуды. Тем более, что имеются свидетельства подвига (а как это иначе назвать?) императора. Свое мнение оставлю при себе, а доктора послушаю.

— А здесь не ужасы, а самая обыкновенная и, очень досадная жизненная ситуация, которая привела государя к смерти, — сказал господин Суслов. — Катетер уже не помогал, но будь рядом с Петром толковый медик, умеющий пользоваться троакаром, то сделал бы прокол в области мочевого пузыря и удалил бы лишнюю жидкость.

— А сколько человек в Кириллове умеют пользоваться троакаром? — невинно осведомился я.

— Боюсь, что на сегодняшний день ни одного, — усмехнулся доктор. — И не ловите меня на слове. Троакар — совсем недавнее изобретение, наверняка его в России вообще ни у кого нет. Я же сказал — видел его в английском журнале, а английский язык у нас мало кому известен.

Ишь ты, намекает на свою образованность? Вот я, допустим, тоже английский знаю, но не хвастаюсь? Ладно, пусть хвастается, не жалко.

— Помилуйте, и вовсе не ловлю вас на слове, — сделал я вид, что обиделся. — Вы так уверенно повествуете мне вещи, которые еще не стали общеизвестными, что я решил, что эта штука — троекар? нет, троакар — в саквояже у каждого доктора Кирилловского уезда.

Я принялся вспоминать, что могло быть в докторском саквояже этого времени? Отчего-то вспомнился молоточек — им по коленкам стукают, ножницы, какие-то бритвы. Да, еще ложечка, которую суют в рот, чтобы посмотреть горло — выглядит, как пластмассовая, а наверняка из слоновой кости. Скальпель…

А где я все это видел? Неужто, у господина Федышенского? Нет, в другом месте. У нашего «полуштатного» эскулапа можно, разве что, ножи для разделки трупов увидеть.

Ах ты, так это я вспоминаю медицинские инструменты доктора Чехова, что видел в витрине музея, в Ялте. Скользнул по ним взглядом, а тут, вишь, отчего-то вспомнились. Никаких стилетов, всунутых в трубочку, точно не было. Но мой случайный знакомый — студент-выпускник медицинского факультета, талантливый русский писатель, станет врачом общего профиля. И помогать ему в этом деле станет младшая сестренка Мария. Врачи общей практики кое-какие хирургические операции делают — нарывы вскрывают, занозы выковыривают, но проколы в области мочевого пузыря — это уже навряд ли.,

Но Чехов — это Чехов. Бог с ней, с хирургией. Столько, сколько Антон Павлович совершил за свою короткую жизнь, мало кому под силу, а меня волнуют более низменные заботы.

— Значит, троакар, а также версия, что убийца доктор — отпадает, — заметил я.

— Думаю, эту версию вам придется откинуть, — согласился врач. — Когда-то троакар еще войдет в обиход, к тому же, не забывайте, что требуются определенные навыки, чтобы сделать прокол в нужном месте. Я бы попробовал рискнуть — все-таки имеется кое-какой опыт, а вот неопытному врачу не посоветовал бы. Так что, придется вам иное орудие убийства искать.

Тоже верно. Где вот, только, его искать? Пойди, найди тот ножичек.

Загрузка...