Господин следователь. Книга седьмая

Глава пятнадцатая Буренка — подсказчица

Мной, судебным следователем по особо важным делам Санкт-Петербургской судебной палаты Череповецкого окружного суда, коллежским асессором Чернавским И. А. составлен настоящий

Акт

в том, что 6 августа 1884 года, в городе Кириллове Новгородской губернии, в частном доме г-на Никитского Николая Александровича по ул. Ивановская, в присутствии городового Кирилловской полицейской управы унтер-офицера Звездина и хозяина дома, отставного майора и дворянина Никитского Н. А.

мною был изъят:

предмет, внешне напоминающий шило, представляющий собой округлую деревянную рукоять длиной в половину вершка, шириной четверть вершка, в которую вставлен заостренный железный прут длиной в два с половиной вершка и диаметром около ½ дюйма.

На данный металлический прут насажена полая медная трубка, имеющая упоры, в виде плоских усиков, у основания.

Деревянная рукоять, а также прут и трубка покрыты пятнами бурого цвета.

Примечание. Данный предмет, похожий на шило, находился под шкафом в комнате по вышеуказанному адресу, место находки отмечено в плане.

Составил: Следователь Чернавский

Изъятие удостоверяют:

Городовой, унтер-офицер Звездин

Хозяин дома, майор в отставке Никитский

Никаких умозаключений, типа — пятна, напоминающие кровь, в акте быть не должно. У нас уже умеют определять — кровь или нет, по возвращению отдам тому же Федышинскому — проверит. Но это уже будет либо отдельный документ, либо свидетельские показания на суде.

Жаль, пока не сумеем выявить ни группу крови, ни то, кому эта кровь принадлежит. Но господам присяжным вполне достаточно глянуть на само орудие убийства, чтобы поверить в то, что кровь принадлежит убитым.

Закончив составлять акт, я завернул находку в кусок газеты, что любезно предоставил мне хозяин дома. Первая серьезная улика в деле. Орудие убийства имеем — очень хорошо.

Эх, где же эксперты-криминалисты, которые бы сняли «следы пальцев рук» с рукоятки? Вон — они невооруженным глазом видны. Но проку-то от этого?

— И что это может быть? — поинтересовался я, обращаясь к присутствующим.

— Может, шило какое? — предположил городовой, но сам же и ответил: — Ежели, шило, то зачем трубку на железку надевать? И шило здоровое — что таким делать?

Никитский, пусть и «специалист» по валенкам, тоже не знал — что за дырки таким толстым шилом протыкают? Кожу? Так проще прожечь, а не колоть.

Вспомнив, как Суслов делился со мной новейшими достижениями хирургии, сказал:

— Мне доктор здешний поведал, что в Англии похожую штуку придумали — троакар называется. Жидкость откачивают из человека. Вставляют, а потом само шило вытаскивают, а трубка остается, а из нее ненужная жидкость вытекает.

Городовой и отставной майор только пожали плечами, а я подумал, что не похожа эта штука на медицинский инструмент. Во-первых — слишком грубая работа. Кажется, сделали этот «троакар» в сельской кузнице, да и кузнец-то не слишком умелый попался. Хороший мастер и стержень откует поровнее, да и трубка сделана не очень качественно — похоже, ее просто согнули из полоски меди, потом обстучали. Мастер вроде меня. А уж я-то какой мастер, что лучше не говорить! Доску начну пилить — обязательно криво. Начну что-то собирать — непременно лишние детали останутся.

Во-вторых, для медицинского инструмента у этой штуки был слишком велик диаметр. Стержень, толщиной с сантиметр? Да таким… дыроколом сразу убьешь, если засунешь в живого-то человека. Какие проколы? По моему разумению, медицинский инструмент должен выглядеть аккуратнее и быть тоньше.

Значит, зацепка пока одна — предмет, напоминавший шило, с медной трубкой, сработанный в кузнице. Сколько кузниц в Кириллове? А в уезде?

У-у! Но это теперь забота господина исправника — озадачить городовых и конную стражу с урядниками. Пусть проверяют своих кузнецов, возможно, кто-то делал странный заказ. Авось, что-то и нарисуется. А то, что «шило» могли выковать в другом уезде, пока в расчет не берем. Это мы позже, в запросе в губернию изложим. Вот, пусть теперешний вице-губернатор озадачит всех полицейских.

Решив, что обязательно покажу какому-нибудь эскулапу эту штуку — может, что-то надумает, спросил у Никитского:

— Николай Александрович, вы проверяли — все ли на месте? Или, что-то пропало? Деньги, ценности?

— Так я тут и не был с тех пор, как тела обнаружились, — сказал помещик. — Двери только запер на замки, да прислугу рассчитал.

— А тело Олимпиады, перед похоронами разве не здесь лежало? — удивился я.

— Оно в доме Петра — то есть, Петра Васильевича Сулимова, нашего исправника было. Петр — он моей покойной супруге единоутробным братом доводится. Мы решили, что негоже ей там оставаться, где убили. И обмывали Липу в его доме, и прощание там же было.

А, тогда да, вполне возможно. Надо еще узнать — а где обмывали Андерсона, которого почти признали убийцей и самоубийцей? Надо и у него дома побывать, и обыск провести, и родственников допросить. А, он же приезжий, родственников нет. Тогда друзей и соседей.

И прислугу Никитских нужно на допрос вытащить.

Но сразу за все не ухватишься. Сначала здесь разберемся, потом за другое примусь.

— Николай Александрович, так может, сразу и посмотрите? — не унимался я.

Никитский только развел руками.

— Вот здесь у нас гостевая комната — все на месте.

Вижу, что все на месте — и кресло, и кровать. Мебель не вынесли. Кровать разобрана — одеяло и подушки комом, а покрывало, наброшенное на кресло, с двумя запекшимися бурыми пятнами. Но я это уже все себе записал в акте осмотра — даже то, что на столе стоит пустая бутылка из-под вина, два фужера, две грязных тарелки. Хотя, зачем мне это?

— А что в шкафу?

— В шкафу ничего нет, он пустой, для гостей предназначен. Нужно наверх идти — там наша спальня, гостиная, мой кабинет.

Никитский все-таки открыл шкаф и со стоном его закрыл. Я успел увидеть, что там лежит что-то скомканное, из ткани в цветочек. Не иначе, платье самой хозяйки, которое она сняла и кинула в шкаф. Но я все равно возьму это платье, потрогаю. А вдруг Олимпиада именно в нем и была?

Нет, платье целое, следов крови нет. Ну и ладно, изымать не стану.

— А где одежда землемера? — поинтересовался я.

— Так его в ней потом похоронили, — сообщил полицейский. — Квартирная хозяйка отказалась хоронить, пришлось за счет казны погребать. Не голым же закапывать было? Мы-то думали, что он убийца. Но убийца, он все равно ж, человек.

Так, родственников землемера следует отыскать. Нездешние они, но все равно.

— Понятно, — сказал я и кивнул хозяину — мол, пойдемте.

Поднимаясь по лестнице, подумал (пусть, это и нехорошо в такой момент) о том, что отставная супруга отставного майора Никитского принимала у себя любовника не в супружеской спальне, а в гостевой комнате.

Вначале зашли в спальню. Чисто внешне — все на своих местах, ничего не раскидано. Кровать, платяной шкаф, зеркало и небольшой столик. А, еще комод у стены.

— Особо ценных вещей мы здесь раньше никогда не держали, — пояснил Никитский. — Они в имении были. Но, как мы с Липой разошлись, то шкатулку с драгоценностями она сюда привезла.

Подойдя к комоду, Николай Александрович выдвинул верхний ящик.

— Вот, шкатулка здесь, на месте. — сказал хозяин, доставая лакированную шкатулку. Потряс ее, хмыкнул, словно бы взвесил, потом открыл и озадаченно сказал: — А шкатулка-то пустая.

Шкатулка пустая. Пустая шкатулка.

— А куда Олимпиада Аркадьевна могла деньги убрать? — поинтересовался я.

— Так здесь они и лежали, в верхнем ящике, — пожал плечами Никитский. — Я Липе деньги на хозяйство давал, она их прямо сюда и складывала. От кого их прятать-то было? А тут ничего нет.

— На всякий случай посмотрите в других ящиках комода, — посоветовал я, хотя и не сомневался, что денег хозяин не обнаружит.

Итак, убийство с целью ограбления.

Или же сначала произошло убийство, а ограбление уже потом? Все-таки, у меня появляются кое-какие следы. Тут вам и драгоценности, тут вам и штука, под условным названием «троакар».

Еще с зубовным скрежетом (зубы, вы меня не слышали!) подумал о том, что мне сейчас нужно составлять еще одну опись — похищенных ценностей.

И что за украшения были у мадам Никитской? Обручальное кольцо убийца не снял, ни брат, ни бывший муж тоже не пожелали снимать, так и осталось на руке, а с ним Олимпиаду Артуровну в гроб положили.

Опять некстати мелькнула мысль — не раскопали бы могилу из-за колечка, но не должны.

Еще в шкатулке должны были лежать четыре кольца с драгоценными камнями, подаренные супругом в разные времена и по разным поводам, цепочки — четыре штуки, две брошки.

Серьги — три пары, одна просто золотая, в виде листиков, еще две пары с камушками красного и белого цвета. М-да… Белый камушек — это у нас что? Драгоценный камень или нет?

Колье с сапфирами и серьги с сапфирами же. Это у нас что? Гарнитур?

— Сапфир, он какого цвета? — поинтересовался я, отвлекаясь от бумаги.

— Синего, разумеется, — удивился Никитский. Типа — как это кто-то может не знать цвет сапфира? А вот я не знаю. И что?

Ага. Запишем — колье из металла желтого цвета с камнями синего цвета.

Ох ты, а времени-то уже пять часов, а я сегодня и пообедать не успел! Опись украденного можно и завтра составить, но раз уж взялся — доведу до конца.

Порадуюсь, разумеется, что имеются зацепки, но остается одно маленькое но. Или большое. Где это все теперь искать? В Кириллове? Или в каком ином городе?

Разумеется, список похищенных вещей, информацию о пропавших деньгах мы отправим и в Новгород, и в Санкт-Петербург, в сыскную полицию. Авось, как-нибудь и где-нибудь всплывут сережки в виде листиков, все прочее, а если нет? Если грабитель не дурак, да еще обладает терпением, он все добро пока припрячет, начнет продавать через год, а то и через два. К тому времени и пыль уляжется, и все позабудется. Появятся украшения, принадлежавшие госпоже Никитской через несколько лет, когда пройдут через разные руки, и концов не найти.

Так, сейчас можно сходить пообедать, плюнуть на службу.

План на завтра такой. Озадачу исправника розыском кузнеца, передам список украденных вещей. Что еще полезного можно сделать? А, пожалуй, есть смысл озадачить еще и канцелярию исправника — выписывал ли кто-то из жителей города или уезда паспорт? Ведь может такое быть, что убийца решил скрыться из города? Вполне. Опять-таки, вполне возможно, что паспорт имелся, и он у него бессрочный, как у меня и прочего служилого люда[1].

— Ваше высокоблагородие, разрешите обратиться? — спросил городовой.

— Обращайся, — кивнул я.

— Вы, давеча, говорили, что такой штукой — шилом в трубке, врачи станут лишнюю жидкость у человека выкачивать?

— Ну, говорил, — не стал я спорить, не очень-то понимая — к чему Звездин затеял разговор. Консультация нужна? Так я не медик, в таких вещах не очень-то разбираюсь.

— А если этой штукой корове бочину протыкают?

— Корове бочину? Или брюшину? — с недоумением переспросил я.

Коров я видел. В той, прошлой жизни, видел через окно автобуса или лобовое стекло автомобиля. В этой почаще. И в деревнях видел, и на пастбищах. Да что там, в нашем Череповце еще остались несознательные горожане, которые держат крупный рогатый скот на собственных дворах. И буренки, иной раз, шествуют мимо моего дома, а не так и давно у нашего Окружного суда едва не вступил в коровью лепешку!

Только зачем корове в брюшину тыкать? Помрет же.

— Не, не брюшину, а бочину. Я ведь, ваше высокоблагородие, сам деревенский, — принялся объяснять Звездин. — У нас у самих корова всегда была. Помню — Зоренку мы поутру с младшим братом в стадо выгоняли, да заигрались, а она, дуреха такая, в клевер зашла — мокрый был от росы, да так нажралась, что объелась, пузо у нее вздулось и бока.

— Точно, бывает такое, — подтвердил и помещик. — Корова — существо глупое, чувства меры у нее нет. Может так иной раз объестся, что и помрет. А если после еды еще и напьется — беда. Ее потом гоняют — чтобы все в норму пришло.

— Вот-вот, — кивнул городовой. — Можно, как следует погонять, а можно ей ножом бочину проткнуть. Пастух, если он дядька опытный, всегда при себе нож имеет. Бочину проткнет, гнилой воздух выпустит, так корова полежит чуток, а потом как новенькая. Вот, хорошо у нас в деревне дядька Матвей, старый пастух, очень опытный был — враз нашу корову поправил. Правда, Зоренка два дня молока не давала. Ох, лупил же нас потом тятька, два дня сесть на задницу не могли. А потом, как узнал, что клевер чужой потравили, а ему теперь деньги платить — опять лупил! Вот я и думаю — а может, этим шилом корове брюхо и протыкают, а трубка для того, чтобы воздух гнилой выходил?

— Но вряд ли пастух станет троакаром обзаводится? — подумал я вслух. — Кто у нас еще такие дела может делать? Ветеринар? Есть здесь такой?

— Имеется, — кивнул городовой. — Земский ветеринар господин Андреев.

— Я тоже знаком с Андреевым, — кивнул и сам Никитский. — Он раньше в гостях в нашем доме бывал.

— А с Федором Ивановичем Андерсоном, ныне покойным, он наверняка знаком? — поинтересовался я.

— Еще бы да не знаком. Они прежде даже одну квартиру снимали, потом поссорились, — сообщил городовой. — Ветеринар-то зарабатывает хорошо, свой дом купил, в очень хорошем месте.

Так, уже тепло, а может и горячо. Человек, хорошо знакомый с покойным землемером, да еще и вхожий в дом Никитского?

— Пойдемте- ка, господин унтер-офицер господина Андреева навестим, — решил я. — Встретимся, поговорим быстренько. Шило с трубочкой покажем, поинтересуемся, не он ли обронил? Если что — я его на завтра к себе на допрос позову.

Это я вслух сказал. А сам подумал, что еще лучше, если мы сейчас ветеринара в камеру определим, он там посидит ночку, а уж завтра я с ним и поговорю, и этот… самопальный троакар предъявлю для опознания. Сам не признает — кто-то другой узнает. Если Андреев преступник — превосходно. А если не он… Ну, извинюсь. Только что-то мне подсказывало, что я на верном пути. Не бывает таких совпадений.

— Господин Чернавский, а мне что делать? — подал голос Никитский.

Я-то уже «принял низкий старт», а тут…

— Во-первых, огромное вам спасибо за содействие. Во-вторых — походите по дому, может — еще что-то вспомните. То, что у вас было, но пропало. А в-третьих — я вам уже говорил, что мне нужно поговорить с госпожой Зуевой.

В азарте я даже позабыл, что собирался пообедать. Ладно, поужинаю и пообедаю сразу.

Когда мы вышли из дома, то обнаружился мой «камердинер», неспешно прохаживавшийся по улице. Кивнул — дескать, за мной!

Мы шли со средней крейсерской скоростью, но по дороге унтер-офицер Звездин не преминул спросить:

— Ваше высокоблагородие, а камердинер-то ваш — не из наших?

Не стал говорить ни да, ни нет, лишь покосился на унтера — пусть сам думает. Хотя, любопытно — как он определил? Самому интересно — но попробую догадаться. Только потом, попозже.

Ветеринар жил неподалеку от Торговой площади, за которой был сам монастырь. Дом обычной, похожий на тот, в котором и я живу.

— Ветеринар он как, буйный? — поинтересовался я, на что городовой лишь пожал плечами — мол, а кто его знает?

Если это он — то двух человек убил, не моргнув глазом.

— Савушкин, обойди дом сзади, вдруг он решит сбежать, — приказал я своему городовому. Подождав, пока Спиридон не скроется за стеной, кивнул Звездину.

— Пошли.

Мы подошли, а Звездин принялся барабанить в дверь:

— Хозяин, открывай.

И тут мы услышали сзади дома какой-то шум и крики. Отбросив в сторону папку и сверток с вещдоком, опрометью рванул на шум.

А сзади шла ожесточенная борьба. Ветеринар, судя по всему, выскочил через повить, но нарвался на Спиридона. А ведь здоровый лоб! Наш Савушкин — тоже парень ничего, но этот повалил моего унтера наземь, а теперь еще и пытается душить!

— Ах ты скотина! — рявкнул я и, без лишних церемоний треснул ветеринара в лоб. Ух, аж кулак отшиб!

Андреев упал, а мы ткнули его мордой вниз, прямо в крапиву. Кирилловский городовой, ловко усевшийся сверху, уже вязал ему руки невесть откуда взявшейся веревкой.

— Андреев, вы арестованы, — сообщил я.

Чуть было не брякнул — вы имеете право хранить молчание, имеете право на один телефонный звонок. Нет, это из американских фильмов. Уж год здесь, а все равно, иной раз что-то такое вылезает.

[1] По законам Российской империи для получения бессрочного паспорта нужно было отслужить на государственной службе какое-то время — пусть даже неделю.