Господин следователь. Книга седьмая

Глава десятая Я не романтик

Все-таки, не романтик я. Или сказывается сознание тридцатилетнего мужчины? Знаю, что доведись мне быть влюбленным в 21 год, поскакал бы навстречу своей любимой. А здесь и сейчас? Хочу, разумеется, увидеть, но знаю, что чуть-чуть потерплю.

Кухарка госпожи Десятовой сообщила, что барыня и ее племянница вернутся из Белозерска в начале августа, возможно, что даже и к 1 числу. В гимназии занятия начнутся в сентябре, но педагогический персонал должен выходить на службу уже в середине августа. Спрашивается — и что им там делать-то? Понимаю — мы-то в школе в августе готовились к началу учебного года — перебирали конспекты, проводили какие-то семинары и тренинги, но главное — развешивали в коридорах шторы, а учителя-мужчины таскали мебель. Кому-то из учителей повезло — родители скинулись, закупили в класс новые шкафы, а от старых следует избавиться. Либо отдать менее пробивной коллеге, либо вынести во двор.

Тому, кто не знает простой истины, напомню, что мужчина, работающий в школе, не только учитель, а еще и бесплатный грузчик. И мебель станет таскать, и фуры с книгами разгружать, и все такое прочее. Так неужели Леночка со своими коллегами станут перетаскивать мебель? Ни в жизнь не поверю. Скорее всего, их будут собирать в классах, читать инструкции и поучать. Классика!

И я подумал — а какой смысл мне срываться, ехать в Белозерск, если до августа осталось всего-то пять дней? Предположим — потрачу я три дня на дорогу, а что потом? Мне же и самому на службу нужно, да и Елена к тому времени вернется. Приехать, а потом возвращаться обратно?

А трубу на крышу своего дома я чистить не полез. Действительно, что соседи подумают? Коллежский асессор, судебный следователь — персона важная, стоит на крыше и пихает в трубу метлу?

Ну, оч-чень важная персона… Ну да, ну да…

Ладно, не стану врать. Дело не в важности моей персоны — плюнул бы, в сумерках заскочил на крышу, пока никто не видит, все бы почистил и слез. Не в деньгах дело, а в том, что пока ищешь работника, договариваешься — время идет. Проще самому сделать, нежели разводить канитель.

Но самому лезть… Имелись, кое-какие обстоятельства. Все дело в крыше, а если еще конкретнее — дело в том, что я боюсь высоты. Тоже, странный у меня бзик. Не знаю, как бы и объяснить. Ну, скажем — если я выхожу на балкон на высоту примерно… выше четвертого этажа, опасаюсь подходить к ограждению, думая, что оно может сломаться, а я полечу вниз. Тоже самое, если иду по мосту, то не приближаюсь к перилам. Или, допустим, забираюсь на колокольню, а на самой верхотуре начинает казаться, что подо мной проломится пол[1]. При этом совершенно спокойно летаю в самолете, не задумываясь, что под ногами огромная высота и тонкая обшивка. Когда в армию забирали, мечтал о ВДВ, но обрадовался, что попал в пехоту.

Так что, если имеется возможность прикрыть свой собственный страх тем, что я важная персона, коей «невместно» (откуда, кстати, такое дурацкое слово выкопали?) что-то делать, то почему бы и нет?

Значит, решили-постановили, что коллежскому асессору негоже забираться на крышу. Нет, пусть этим кто-то другой занимается. Например — дядька Силантий, проживающий на противоположной стороне улицы. Тот самый, которого я нанимал как-то очищать свой двор от снега. Для меня, кстати, загадка — на что он живет? Как ни пройдешь мимо — он всегда дома, во дворе копошиться, если и пьян — то в меру. Так что, за двугривенный дядька (относительно трезвый) забрался на крышу, и за пять минут почистил трубу. Что характерно, использовал свои собственные инструменты — короткую веревку и елочку. И даже ни разу не упал, хотя я и переживал. Врать не стану — не только за дядьку, а еще за себя — если Силантий навернется, сломает себе шею, привлекут ли меня к уголовной ответственности? Имеется ли в Уложении о наказаниях от 1865 года статья, по которой наказывают хозяина, не обеспечившего охрану труда и безопасность работнику, которого оный хозяин нанимает для исполнения особо опасного труда? Можно ли считать чистку трубы промышленным альпинизмом? Должен ли я обеспечить страховочный трос для трубочиста, а еще огородить опасную зону? Вдруг дядька навернется, да и прибьет кого? А может — нужно было провести занятия по технике безопасности?

Но пока я думал, Силантий уже все прочистил, спустился вниз и протягивал ладонь за обещанной серебрушкой. А я, на радостях, что дядька не шлепнулся, отвалил тому аж тридцать копеек!

— Благодарствую, — радостно сжал ладонь дядька и побежал в кабак.

Вот так вот, как бы сказали философы — а много ли надо русскому человеку? Поработать и напиться.

Я вошел в дом и с порога услышал, как Анька ругается. Уж не матерится ли? Мы с ней договаривались…

Нет, матерных слов не было, зато имелись эвфемизмы — простые, вроде «блинов», «горелых блинов», а еще «блин твой с вычурной ручкой». Надо же до такого додуматься! Запомню.

Впрочем, если бы Анька и материлась всерьез, я бы ее понял и простил. Сам бы матерился, потому что пол, в радиусе метра вокруг печи, был завален сажей, а девчонка наводила порядок. Но и это ничего, но девчонка заметала сажу и грязь с пожухлыми листьями (листья-то откуда взялись?) в «господском» наряде. Хорошо, что это был наряд для дороги — коричневая юбка и такая же блузка, но все равно, девчонке приходилось делать героические усилия, чтобы не перемазаться. Кстати, у нее это получалось. А вот если бы я заметал эту грязь, точно бы, перемазался по уши.

Завидев меня, указала на какие-то кусочки, вроде глины.

— Вон, я же говорила, что в трубе гнездо.

— Это чье?

— А кто его знает? Верно, ласточкино. Только уже старое.

Старое — хорошо. Значит, птичка успела снести яйца, высидеть их, а теперь ставит своих детишек на крыло.

— Иван Александрович? — позвала меня Анька, а когда я повернулся на зов, кивнула на дверь: — Шел бы ты погулять, господин асессор. Скоро от Десятовых наши вещи привезут, а мне еще полы перемывать. А если хозяин под ногами служанки путается — и служанке не в радость, и хозяину худо.

— Так я… это самое, помогу, — растерялся я, а еще возмутившись, что меня выгоняют из собственного дома.

— Ваня, как ты сам иной раз говоришь — лучшая помощь, когда ты не мешаешь, — безапелляционно сказал Анька. — Знаю я твою помощь — белье свалишь не туда, все перепутаешь. И вообще — неприлично, если барин с узлами станет таскаться. Так что, ваше благородие, давай-давай.

— Анна Игнатьевна, совсем ты нюх потеряла, — возмутился я. — Ты как, белка бешеная, к хозяину обращаешься?

— А что не так? — растерялась Аня. Потом вспомнила: — Ой, да я и забыла… Иван Александрович, вы же теперь высокое благородие. А чего с меня взять, с дурочки деревенской? Так что, ваше высокоблагородие, гулять идите. Цигель-цигель, ай-лю-лю.

Вот ведь, научил на свою голову.

Ладно, если выгоняют из собственной хижины, так и пойду. Пришла, понимаете ли лиса, зайца выгнала.

— На берег сходи погулять, с барышней какой-нибудь позаигрывай — полулыбайся, но знакомства не заводи, понял? И целоваться не вздумай! — напутствовала меня девчонка.

— А если барышня сама меня вздумает целовать? — поинтересовался я.

— А ты не давайся, а убегай сразу. И ори громче — я прибегу, отобью, — фыркнула Анька. — Вань, с барышень-то чего взять? Они дуры, а ты у меня умный — думать обязан. Скоро Елена Георгиевна вернется, нацелуешься. — Потом маленькая кухарка переменила решение и выдала хозяину новое указание: — Нет, на бережок не ходи. Там наверняка барышни ходят, а если меня рядом не будет, так вмиг сцапают, не услышу, как ты орешь. Ваня, ты просто по городу погуляй, потом зайди куда-нибудь кофейку попей.

Я уже собрался выходить, как меня снова окликнули:

— Ваня, китель новый надень — я погладила и рубашку смени, я свежую сверху выложила, воротничок там же. Все-таки, в люди пойдешь, тут не Москва и не Петербург, сразу внимание обратят. Эх, Иван Александрович, горе ты мое… Часика через два вернешься, а лучше — через три. Да, и пирожное мне не забудь купить.

— Пирожное ей, — хмыкнул я.

Надрать бы кому-то… какую часть.

— Ага, можешь и два.

Вот так и выращивают крокодилов! А ведь приличная девчонка была.

Нет, ну что я целых три часа стану делать? Можно, конечно, на берег Шексны сходить, с барышнями поперемигиваться. Но сколько это займет времени? Минут десять, не больше, дальше глаза устанут. И барышни, которые приличные, давным-давно знают, что у молодого и перспективного чиновника есть невеста, значит, терять время на перемигивание не стоит. А с неприличными, которые тоже все обо мне знают, и перемигиваться не стоит.

Пройтись, что ли, по лавкам? Нам бы с Анькой список составить — что требуется купить? Привыкли, что все было, а теперь, словно после переезда, когда не помнишь — в какую коробку носки засунули, а где молоток? Может, его вообще оставили на старой квартире? Нужные вещи находишь дня через три, иной раз проще новое приобрести, нежели старое отыскать.

— Иван Александрович! — услышал я.

Задумался, и не заметил, что рядышком остановилась коляска, а в ней сам Городской голова — купец первой гильдии господин Милютин, а напротив — секретарь Городской думы и помощник головы господин Кадобнов.

— Здравствуйте, Иван Андреевич, — приподнял я фуражку над головой. Переведя взгляд на помощника, поздоровался и с ним: — Федор Иванович, мое почтение.

— Иван Александрович, вы прогуливаетесь или куда-то направились? Ежели что — садитесь, отвезем, куда надо, — предложил Милютин. — Место у меня есть, подвинусь.

Хм… А вообще-то, я сам собирался встретиться с нашим городским головой.

Я подошел поближе к коляске, спросил:

— Иван Андреевич, мне бы с вами по важному делу поговорить. Когда сможем встретиться?

— А насколько важному? — поинтересовался Милютин. С некоторым смущением сказал: — У меня сегодня встреча назначена с поставщиком — Бугров своего приказчика прислал. Если не затруднит — по какому вопросу? Я бы тогда и время спланировал. Лето, самая горячая пора…

Бугров… Бугров. Вроде, фамилия знакомая. Если встреча с приказчиком Бугрова, значит — что-то связанное с закупками зерна. А, вспомнил. Бугров — едва ли не самый главный оптовик на Волге, а наш Милютин, владеющий целой флотилией речных судов, перекупает у него зерно и везет в Санкт-Петербург. У Бугрова тоже имеются и пароходы, и баржи, но по количеству судов он до нашего Милютина не дотягивает.

— Тогда потом, — отмахнулся я. — Дело-то не горит, хоть оно и важное. Увидимся на заседании благотворительного комитета, тогда и решим — как удобнее. А вкратце — я у государя был на аудиенции, мы с ним о железной дороге говорили.

— О железной дороге? — с недоверием переспросил Милютин.

— Именно так, — кивнул я. — У нас разговор о Череповце зашел, государь и о вас вспомнил. А потом, слово за слово, о дороге заговорили. Но дело такое, что следует его хорошенько обмозговать.

— Иван Александрович, садитесь, — немедленно отозвался Милютин. — Если о железной дороге, то все дела отложу.

Ну, раз такое дело, так почему бы сразу не переговорить? Я уселся в коляску рядом с некоронованным королем Череповца и мы тронулись.

— Федор, — посмотрел Милютин на помощника, — ты с человеком Бугрова без меня встретишься?

— Как прикажете, Иван Андреевич, — пожал тот плечами. — А если Николай Александрович потом обидится? Дескать — Милютин побрезговал с моим приказчиком встретиться, передоверил?

— Федор Иванович, а вы ему передайте — дескать, Ивана Андреевича судебный следователь в оборот взял, а станет спрашивать — что за гусь, говорите — сынок товарища министра, нахальный и себе на уме, — посоветовал я. — Мол, от кого другого бы отмахнулись, а этот батюшке пойдет жаловаться.

— Иван Александрович, не наговаривайте на себя, все равно не поверят, — засмеялся Милютин. — Газеты московские не только в Москве да в Череповце читают, но и в Нижнем Новгороде. Да и вы среди купечества фигура известная.

— А когда я успел?

— А кто купца первой гильдии Кузьмина в каталажку отправил? Такие вещи среди первогильдейских купцов нечасто бывают, запоминаются.

А, вот оно что. А я-то уже и забыл про этого купца.

— Иван Андреевич, купец первой гильдии Кузьмин сам виноват. Если он хочет, чтобы его самого уважали, то пусть научится и других уважать. И не только меня, скажем — такого правильного, да у которого папочка важная шишка, или городового, но даже обычную проститутку. От хорошей жизни женщина на панель не идет, а если купец и девку побил, а потом еще и в полицию сдал, куда годиться? Даже по закону нельзя два раза наказывать, а уж по совести-то… Это еще и себя не уважать.

— Да знаю я, знаю, — засмеялся Милютин. — Над Кузьминым уже год, как вся Волга хохочет, даже приказчики хихикают.

— Ладно, придумаю, что сказать, — решил Кадобнов. Посмотрев на Милютина, спросил: — Только, если цены начнет задирать?

— Начнет задирать — больше чем на двадцать копеек за пуд не соглашайся. Упрется — пусть ищет другого скупщика.

Коляска остановилась около усадьбы Милютина, мы сошли, а кучер повез Кадобнова на встречу. Куда это, интересно? Логично встречу с приказчиком проводить у себя дома, но возможно, что решили совместить приятное с полезным и посетить ресторан.

— Признаться, давно хотел с вами поговорить тет-а-тет, — сказал Милютин. — Но только соберусь на ужин пригласить — слышу, что Чернавский кого-то допрашивает, или кого-то ловит.

Да и я хотел попросту посидеть и поговорить с одним из интереснейших (а еще и самых богатых) людей России, которого пролетарский писатель Максим Горький называл «белой вороной среди черного капиталистического воронья», но пока повода не находил. И зайти, да потрендеть, времени нет ни у Милютина, ни у меня.

Иван Андреевич провел меня внутрь дома, где на первом этаже у него размещался и рабочий кабинет (еще был один в Управе), и приемная, где он принимал ходоков — не только из города, но и из уезда.

По лестнице поднялись в гостиную.

— Думаю, от чая вы не откажетесь? — поинтересовался Иван Андреевич.

— Да кто же отказывается от чая? — улыбнулся я. В России, если явился к вам гость, пусть и по делу — чаем все равно напоят, а от чая отказываться не принято.

— А еще — с вашего позволения, пошлю за своим советником. Тут рядышком.

Я только пожал плечами — зовите, вы тут хозяин.

Меня усадили, хозяин отправился отдавать распоряжения. Отсутствовал он недолго. Сев напротив меня, Милютин с грустью сказал:

— Иван Александрович — железная дорога от Санкт-Петербурга до Череповца — моя самая заветная мечта. Первый раз я выступил с прошением о строительстве железной дороги в наших краях еще лет десять назад. Знаете, что ответили в министерстве финансов?

— Догадываюсь, — кивнул я. — Вам ответили, что строить железную дорогу нерентабельно, что проще и дешевле переселить все население Севера куда-то в центр, нежели вкладывать деньги в болото и лес.

— Именно так, — грустно улыбнулся Милютин. — Еще сказали, железнодорожное строительство в малонаселенном регионе невыгодно, да еще обвинили, что пытаюсь использовать государственные средства в своих собственных целях. Мол — купец Милютин заинтересован, чтобы его зерно поступало в столицу по короткому пути! Ему и выгода, а еще честь и слава.

— А что плохого, если ваши личные интересы совпадают с государственными? — пожал я плечами. — Вам выгодно сообщение с Санкт-Петербургом, всему нашему региону выгодно, значит — будет выгодно и стране. Но времена меняются. Вон — построили дорогу от Москвы до Вологды, авось и до Архангельска доберутся.

Иван Андреевич только кивнул. А потом спохватился:

— Иван Александрович — запамятовал. Сердечно вас поздравляю. И с дипломом, и с новым чином, а главное — с подарком от самого государя!

Интересно, а про подарок-то он откуда узнал? Чин и диплом — это понятно, а часы? Ах ты, опять забыл, что Иван Андреевич — тесть моего начальника, а здание Окружного суда, в котором я обитаю, раньше принадлежало нашему городскому голове.

— Спасибо, Иван Андреевич, думаю, что награды мне дали авансом, придется их отрабатывать, — скромно сказал я, а потом сразу же взял быка за рога.

— Думаю, за этим дело не станет. Я уж, грешным делом, на заседании Благотворительного нашего комитета собирался вам что-нибудь преподнести — вы, по своей службе, немало пользы городу принесли, но не знаю — что именно. Часы у вас есть, портсигар — так вы, говорят, и не курите.

Попросить, что ли, чтобы мне подарили набор посуды? Тарелки мелкие и глубокие, чашки. А то мне есть не из чего, да и нечем. Нет, попрошу — так подарят что-нибудь этакое, серебряное, из чего и есть страшно. Уж лучше сам куплю.

— Иван Андреевич, как говорят, лучший подарок — книга, — сообщил я.

— Да? А я про такое даже не слышал, — огорчился Милютин.

Правильно, откуда он мог услышать лозунг советских времен? И я бы о нем не знал, если бы не родители. Уж они-то, любители чтения и ценители бумажных книг, принципиально не пользовались электронными, даже на Автортудей отказывались зарегистрироваться.

А для текущего момента нужно что-то придумать:

— Это я про себя говорю, — быстро нашелся я. — Сам я подарки выбирать не умею, а когда мне дарят ненужные вещи — всегда думаю, к чему это мне? Всякие там ножи для разрезания страниц, серебряные чернильницы, прочая ерундистика… Спрашивается — зачем мне четыре чернильницы, если одной хватит? К тому же, это я и сам могу купить. А что-то еще — так я, вроде бы, жалованье неплохое получаю, а станет с деньгами туго — к батюшке обращусь. Да мне много-то и не надо. Фраки да сюртуки ни к чему, мундиром обхожусь (ага, их у меня четыре штуки!), да и все прочее… А вот если мне книгу подарят — всегда рад. Неважно — беллетристику ли, справочник, альбом с картинами, приму с удовольствием. Даже если какая книга у меня есть — найду, куда второй экземпляр пристроить.

Прислуга принесла чай и все прочее, включая пирожные (тут я про Аньку вспомнил), а следом явился и советник. Вернее — советница.

— Вы ведь незнакомы? — спросил Иван Андреевич. — Моя дочь, Мария Ивановна. А это — Иван Александрович Чернавский.

Супругу своего начальника я не назвал бы красавицей, но она была довольно-таки миловидной, а еще, по моим понятиям — молодой женщиной. Лет тридцать пять, не больше. Стало быть, младше своего мужа лет на двадцать.

— Мария Ивановна, очень рад знакомству, — сказал я, поднимаясь с места.

Всегда теряюсь, потому что не знаю — положено ли целовать руку или нет? Впрочем, женщины, как правило, сами дают подсказку. Та скрыдла и статс-дама, не захотевшая признавать себя Анькиной теткой — руку для поцелуя подала, а остальные тетушки нет. Вот и здесь дочь Ивана Андреевича ограничилась коротким рукопожатием.

— Много о вас наслышана. Давно прошу Николая Викентьевича, своего мужа, чтобы он пригласил вас на ужин, — улыбнулась Лентовская. — Но вы очень неуловимый человек. Всегда заняты.

Поблагодарить госпожу Лентовскую за то, что она заступается за меня перед мужем? Нет, не стану. Скажу спасибо, а она закатит супругу скандал — дескать, почему пересказываешь наши семейные разговоры?

— Мария Ивановна, не то, чтобы я очень занят, а просто домосед, — искренне ответил я. — И дел много. Я ведь полгода готовился к экзаменам. По правде-то говоря, с момента приезда в Череповец, был в гостях только пару раз — у Василия Яковлевича Абрютина. Но мы с ним в некотором отношении коллеги.

Про то, что еще есть невеста, Мария Ивановна и так знает. Спасла меня от выволочки, которую собирался устроить Председатель за мое сватовство.

— Иван Александрович, вас не смущает, что моим советником является моя дочь? — спросил Милютин. — А то, иной раз, удивляются.

Я знал, что дочь Ивана Андреевича владеет несколькими иностранными языками, сопровождает отца в заграничных поездках. А она, значит, еще и консультант по некоторым вопросам?

— А что меня должно смущать? То, что советник ваша дочь или то, что советник женщина? — удивился я. — Кто даст своему отцу лучший совет, если не дочь? А что касается женщин вообще, так я уже привык, что они часто умнее нас. Вон, моя собственная кухарка — так это вообще ходячая энциклопедия, да еще и живая счетная машина. Ломаю голову — как бы похлопотать о ее допуске к экзаменам на гимназический аттестат экстерном.

— Я знаю, что вы хлопотали о стипендии для одной из наших гимназисток — очень похвально, — похвалил меня Иван Андреевич. — Если желаете — поговорю о вашей кухарке с директором гимназии.

— Иван Андреевич, очень даже желаю, — не стал я скромничать. — Мог бы и сам, но мне не очень удобно. Невеста станет учительницей в нашей гимназии, вроде, использую родственные — или почти родственные связи. Если похлопочете — буду рад. Уж очень талантливая девчонка, интересуется химией. Появится аттестат — отправлю ее на Медицинские курсы, даст Бог — станет врачом, а то и ученым. Только, пусть она вначале к экзаменам подготовится.

Мария Ивановна взяла на себя роль хозяйки, принявшись разливать чай. Заодно спросила:

— Батюшка, мне сообщили, что вы с господином Чернавским собираетесь обсуждать вопрос о строительстве железной дороги? Я не ошиблась?

Городской голова посмотрел на меня, а я начал разговор:

— Иван Андреевич уже знает, что я был удостоен аудиенции у государя императора. Разумеется, разговор зашел о Череповце. Его Величеству хорошо известен Иван Андреевич, его заслуги. И здесь, чисто случайно, я начал говорить о том, что нашему городу необходима железная дорога. Откровенно-то говоря, меня больше беспокоил личный вопрос — в карете потратил в пути трое суток, а была бы железная дорога, уложился бы часов за двенадцать. Но это один аспект. Еще, что более важно для государства — железная дорога станет способствовать поставкам зерна в столицу, древесины. Что еще можно туда возить?

— Еще соль, мясо, лен, кожу… — принялся перечислять Милютин. — Да много что можно.

— Вот и прекрасно, — сказал я. — Кажется, удалось убедить государя, что если строить железную дорогу от Петербурга до Череповца, а еще лучше — до Вологды, то она решит сразу несколько проблем. И экономическую — поставка зерна, и стратегическую. Не дай бог, случится война, Петербург могут отрезать от Москвы, а коли будет еще одна дорога — будет еще одно сообщение. Ну, и для нашего Череповца прямая выгода — тут же не только сама дорога, но и городу польза. Новые рабочие места, приток населения. Верно, Иван Андреевич?

— Именно так, — кивнул Милютин. — И что от нас требуется?

— Батюшка, давайте вначале напоим Ивана Александровича чаем, — прервала дочка отца. — Иначе, за разговорами все остынет, придется опять самовар греть.

Мы некоторое время помалкивали, пили чай с пирожными. Наконец, я решил, что можно приступать к делу.

— Иван Андреевич, я разбираюсь только в общих вопросах — на уровне поговорить, а для государя нужны конкретные цифры. Проект дороги. Смета. Поэтому — от меня требуется добиться расположения государя, а еще, чтобы документы попали к нему и в министерство финансов, а не застряли где-то у мелкой сошки. Но коли государь даст добро — министр финансов никуда не денется. А от вас потребуется сам проект, где будет умное обоснование — целесообразность строительства, выгоды, которое оно принесет. Еще бы неплохо предоставить предварительную смету — во сколько обойдется одна верста? Я говорю — сорок или пятьдесят тысяч, государь не уверен. Говорит — нужно точнее.

Вот тут заговорила и Мария Ивановна.

— Иван Александрович, а откуда у вас такие знания? — с удивлением спросила она. — Вы что, специально занимались статистикой?

— Мои выкладки неправильные?

— Нет, они очень даже правильные. Просто я очень удивлена, что судебный следователь занимается делами, далекими от его прямых обязанностей.

— А это плохо?

— Нет, что вы.

— Только, пусть это станет нашим секретом. Узнает ваш супруг — загрузит меня какими-нибудь делами, — улыбнулся я.

— Мой супруг говорит, что его лучший следователь сам себе отыскивает дела, — улыбнулась женщина. — Но, если вам угодно — пусть это будет секретом.

— Со статистикой — здесь все просто. Готовился к экзаменам, читал справочники. Выяснил, что русская железнодорожная сеть составляет около двадцати тысяч верст.

— Если точнее — она составляет 21 тысячу верст, — поправила меня Лентовская.

Я с уважением посмотрел на дочь городского головы. Ух ты, а Нюшка-то не одна в этом мире!

— Значит, я пользовался устаревшим справочником. Стало быть — если мы добавим к этому перечню еще 400 или 500 верст, то улучшим нашу статистику. Как я понимаю — государь не хочет, чтобы строительством занимались частные компании?

— Совершенно верно, — кивнула Мария Ивановна. — Вероятно, вскорости все дороги будут выкупаться и передаваться государству.

— Но частным лицам не возбраняется участвовать в строительстве?

— Можно предложить государю выпустить через наш банк[2] специальные облигации для строительства железной дороги Санкт-Петербург — Вологда, — сказал Иван Андреевич и посмотрел на дочь. — Или пока ограничимся Череповцом?

— Лучше сразу до Вологды, — приняла решение Мария Ивановна. — В этом случае железная дорога замкнет кольцо до Москвы.

— Тогда в смету придется включить и мост через Шексну. А строить мосты — очень дорого.

Я сидел и прямо-таки любовался отцом и дочерью. Приятно Ивану Андреевичу, что у него такая талантливая девочка выросла. А родственники, увлекшись разговором, слегка позабыли о своем госте, но потом спохватились.

— Иван Александрович, еще чаю? — поинтересовалась дочь, а ее более практичный отец спросил: — А у вас имеется какой-то личный интерес к этой дороге?

Надо ответить — конечно имеется. Если построят дорогу до Вологды не к 1907 году, а хотя бы к 1890-му — уже неплохо. А там, глядишь, и Транссибирскую магистраль начнут строить раньше. На Дальнем Востоке укрепимся. А может — ну ее нафиг, русско-японскую войну? А там… Вот, еще бы Кольский полуостров начать осваивать. Ну, поживем — увидим.

— Иван Андреевич, в данном случае имеется очень личный интерес. У вас такие замечательные пирожные. Будет очень нескромно, если попрошу завернуть мне с собой пару штук?

[1] Вот тут бзик ГГ перекликается с бзиком автора. Когда-то, будучи студентом — а это было давно, автор подрабатывал в Вологодском краеведческом музее. А по воскресеньям его ставили в качестве экскурсовода проводить «обзорные экскурсии» с колокольни Софийского собора. Приходилось проводить. С тех пор у автора полная нелюбовь к колокольням и прочим высоким объектам.

[2] Милютин был одним из соучредителей Волжско-Камского коммерческого банка — одного из крупнейших в России.