— А что было-то? — спросил Захар. — Грохот стоял — даже не сразу поняли, куда бежать.
— Наш общий друг кое-что украл. То, чего красть не следовало. И это привело к весьма неприятным последствиям.
Все посмотрели на Николку, съёжившегося в углу. Тот уже окончательно пришёл в себя и захныкал:
— Что вы со мной теперь сделаете⁈
— А что с тобой делать? — пожал плечами Гравий. — Порубим на куски, да свиньям скормим. Собаке — собачья смерть, такое моё мнение.
— Жалко свиньям-то, — разглядывая Николку, проговорила Земляна. — Тощий, хромой, весь какой-то жёлтый… Пёс его знает, чем болеет. Вдруг и свиньи заразятся.
— Ну, не хочешь свиньям — можем в лес отвести. Привяжем к дереву, медведей на него выманивать будем.
Вот прям интересно стало — это они сейчас всерьёз, или слишком долго со мной общаются, троллить научились?
— Не на-адо! — взвыл Николка. — Смилуйтесь!
Он пополз ко мне, явно норовя то ли целовать ноги, то ли облизывать руки, а может, ещё какую гадость замыслил в этом духе.
— Господин охотник! Христом богом прошу! Я — что угодно, любую работу выполнять готов! Хоть и правда в свинарнике, только не убивайте!
— Да видишь, какая ерунда. Нет у меня свинарника. Конюшня есть, но там ты Даниле больше мешаться будешь, чем помогать. Да и вообще, прислуга у меня выполняет чётко обозначенный круг задач. Если вдруг какие трудности, всегда можно Терминатора подключить. А лишняя единица в штате — только лишняя головная боль. Так что, видимо, придётся тебя и правда…
— Нет! — Николка зарыдал в голос. — Я ещё молодой! Я жить хочу!
— Ползунов тоже не старик.
— Отмолю! Христом-богом клянусь, все грехи отмолю! Только не убивайте!
— Смилуйтесь над ним, барин, — вмешалась жалостливая тётка Наталья. Она образовалась в дверях, тоже привлечённая сначала грохотом, а потом внезапной тишиной на подведомственной территории. — Сведите хоть к соседям, что ли. Мне давеча на рынке экономка господина Дорофеева говорила, что барин новых охотничьих птиц привёз, так прислуга в птичнике ажно с ног сбивается.
— Спасибо, матушка! — теперь Николка бросился в ноги к тётке Наталье. — Попроси за меня, век бога молить буду!
— К Дорофееву, говоришь, — задумался я. — Ладно, понял. Ребят, вы пока посидите, чаю попейте. Я мигом.
Наклонившись к Николке, взял его за шиворот. Так мы и переместились к имению Дорофеева — я и Николка на четвереньках у моих ног.
Дорофеев в этот момент исключительно удачно выходил из ворот усадьбы.
— О! — увидев внезапно образовавшуюся у ворот композицию, удивился он. — Право, даже предположить не берусь, что вы намерены делать с этим человеком, Владимир Всеволодович.
— Да понимаете, Михаил Григорьевич, в том и беда, что сам пока не решил. Думал вот с вами посоветоваться, не нужна ли прислуга?
— Хм-м. Ну, вообще, прислуга — это такая вещь, которая всегда пригодится. А что он умеет делать?
— Воровать умеет. Я его в Петербурге поймал, в Летнем саду. Теоретически — руки ловкие должны быть. Если на птичник пристроите, яйца не побьёт.
— Не побью! — ударяя себя в грудь, заверил Николка.
— Воровать? — озадачился Дорофеев. — А если он…
— Не. Это вряд ли. Я его специальным колдовским Знаком пометил. Если украдёт или сбежать попытается, тут же узнаю. И второй раз уже не помилую. Тебе как больше нравится, Николка? Свиньям на корм пойти, или тварным медведям на приманку?
Николка затрясся.
— Не буду воровать! Клянусь!
— Ну, смотри. Если с птичника господина Дорофеева хоть одна яичная скорлупка пропадёт…
— Не пропадёт! В оба смотреть буду! Нешто я, потомственный питерский вор, не замечу, коли другие воровать станут?
— Заметишь?
— Всенепременно!
— Мне кажется, Михаил Григорьевич, вариант неплохой. Попробуйте. Не понравится что-то в его поведении — зовите меня. Мои коллеги охотники большие выдумщики. Особенно по части того, как расправляться с ворьём.
— Договорились, Владимир Всеволодович.
Дорофеев коротко дунул в висящий на шее серебряный свисток. Через минуту у ворот образовался управляющий.
— Ваше сиятельство?
— Этого — сведи на птичник, — Дорофеев кивнул на Николку. — Для начала пусть научится помёт убирать. Дальше видно будет.
— Слушаюсь, ваше сиятельство!
Управляющий кивнул Николке. Тот поспешил за ним.
— Любопытный у вас досуг, Владимир Всеволодович, — вежливо заметил Дорофеев. — Ворьё в Петербурге ловите.
— Ну, ещё бы. Я же начинающий романист. Для реалистичности сюжета мне необходимо погружение в среду обитания персонажей.
— О! Кстати! Давно хочу спросить, как продвигается ваш роман?
— Довольно успешно. Уже по три тысячи знаков в день пишу. К концу месяца планирую дойти до четырёх. А там и глава в день не за горами, главное — не снижать темп.
Дорофеев глубокомысленно покивал и перевёл разговор на другую тему.
— А я снова получил письмо от сына, представляете? Он перебрался в Петербург, работает в мастерской изобретателя Ползунова!
— Что вы говорите?
— Да-да! Кто бы мог подумать. Андрей исключительно доволен. Обещал, как только выдастся возможность, навестить родной дом. Хотя я и сам давненько не был в Петербурге, как зимняя дорога встанет, постараюсь выбраться.
— Правильно. Что ещё делать-то зимой? Только на экскурсии ездить. В Эрмитаж сходите. Куда там ещё полагается…
Дорофеев рассмеялся
— Шутить изволите, Владимир Всеволодович? Для посещения Эрмитажа требуется личное приглашение особы, принадлежащей к императорской семье. Я такими знакомствами пока не обзавёлся.
— Личное приглашение? Внезапно… Ну, ничего, жизнь впереди длинная. Длиннее только очередь в Эрмитаж. Ладно, Михаил Григорьевич. Я, пожалуй, домой пойду. День какой-то суетный, бестолковый, и отдохнуть путём не дали…
Мы распрощались, и я телепортнулся домой. На этот разу уже с твёрдым намерением спать, пока трубы судного дня меня не поднимут.
Утром, позавтракав, я перенёсся в Поречье. Дубовицкий уже дожидался меня в Благородном Собрании. К моему удивлению, он был не один. Новость о гибели Абрамова успели разнести по всему городу. Светское общество до такой степени возбудилось, что даже выползло из домов раньше полудня. Небывалый случай в нашем ауле.
Меня горячо приветствовали. Выспрашивали подробности — о том, что я присутствовал на пожаре, знали уже все. Но более всего общество, разумеется, беспокоил вопрос, кто же станет новым градоначальником. Что характерно — сомнений в том, что решать этот вопрос буду я, даже не возникало.
— Разберёмся, — пообещал я. — Господин Дубовицкий, вы готовы?
Дубовицкий раздулся от важности.
— Ну, конечно же! Идемте.
Мы с ним покинули Собрание, провожаемые любопытными взглядами. Успели сделать по улице едва ли десять шагов, как рядом притормозила коляска. Нарядно одетая дама принялась расспрашивать, что случилось с Абрамовым, и кто же теперь будет градоначальником.
— Эдак мы с вами до Салтыкова год будем идти, — ценой нечеловеческих усилий сбагрив даму, сказал Дубовицкому я. Вдали как раз показался господин, который при виде нас коснулся цилиндра, разразился приветственным возгласом и ускорил шаг. — Сейчас от этого отбиваться придётся… Вот что. Стойте смирно и сохраняйте спокойствие.
Я ухватил Дубовицкого за локоть. Восстановил в памяти особняк Салтыкова. Через секунду мы стояли у ворот.
— Ох, — обалдело сказал Дубовицкий.
— Охотничье колдовство, — любезно разъяснил я.
Постучал по решётке.
— Хозяин дома?
— Дома-дома, — засуетился прибежавший лакей. — Милости просим, господин Давыдов!
Нас с поклонами проводили до дверей.
Салтыков встретил на пороге.
— Владимир Всеволодович! Какая приятная… — Тут он заметил Дубовицкого, и выражение лица изменилось. Радушная улыбка исчезла, лицо стало кислым — будто лимонов наелся. — Чем могу служить, господа?
— Какая удача, что мы застали вас дома!
Дубовицкому надо отдать должное, актерскими способностями природа его не обделила. Он буквально сиял — так, словно никакой неприязни к Салтыкову не испытывал никогда.
— А где же мне быть? — удивился Салтыков. — В это время я всегда дома, разбираю текущие дела. По моим наблюдениям, утренние часы — самые продуктивные.
— Не сомневаюсь, — хмыкнул я. — А между тем всё великосветское общество Поречья находится сейчас в Благородном Собрании.
— Сейчас? — Салтыков посмотрел на напольные часы — башню из тёмного дерева. — Но ещё даже не полдень! Могу узнать, что заставило великосветское общество подняться на ноги в столь ранний час?
— А вам ещё не сообщали новости?
— Нет. Когда я работаю, требую, чтобы меня не отвлекали. Цифры, знаете ли, суеты не терпят.
— Знаю, — кивнул я. — Потому, видимо, и получилось, что вы сейчас едва ли единственный человек в городе, кто не знает, что произошло. Этой ночью погиб градоначальник.
— Абрамов⁈ — ахнул Салтыков. — Как так?
— На пожаре. — Вдаваться в подробности я не стал, сразу перешёл к делу. — То есть, градоначальника в Поречье больше нет, требуется новый. Причём срочно, а то — сами понимаете. Не мне вам рассказывать, как великолепно вёл дела Абрамов. Оглянуться не успеешь, а его крысы подчинённые растащат всё, что к полу не приколочено, потом скажут — так и было… Короче. Мы пришли, чтобы предложить вам стать градоначальником.
— Мне? — Салтыков подвис.
— Ну, а кому? Вы человек деловой, целеустремленный, свой бизнес с нуля построили. Умеете заботиться о собственном капитале — значит, и в масштабах города с задачей справитесь. Ну и вообще, лично я других кандидатов не вижу. В кого ни ткни — тот же Абрамов, только в профиль. А Абрамовы нам больше не нужны. Поречье — славный, достойный город, которому нужен достойный градоначальник.
— Я… э-э-э… про город, конечно, всё понимаю. Но как-то это… Градоначальник ведь назначается губернатором?
Я улыбнулся.
— Вы об Илье Ильиче Обломове, моём лучшем друге? Или о каком-то другом губернаторе?
— Н-да, действительно, — пробормотал Салтыков. — Чего это я.
— О поддержке Благородного Собрания не беспокойтесь, — вставил свои пять копеек Дубовицкий. — Вашу кандидатуру все безусловно одобряют!
Салтыков усмехнулся.
— Ещё вчера отворачивались, чтобы не здороваться с богомерзким ростовщиком, а сегодня одобряют?
— Люди есть люди. Им свойственно менять своё мнение.
— Да уж. Это мне хорошо известно…
— В общем, так, — подвёл итог я. — Если вы не возражаете, предлагаю не терять время и прямо отсюда двигать в Управу. Пока не началось.
— Что? — не понял Дубовицкий.
— Вот это, — сказал я, войдя вместе с ним и Салтыковым в здание Городской управы.
По парадной лестнице спускался персонаж, придерживающий у живота полы сюртука.
— Стоять, — скомандовал я.
Персонаж замер.
— Сюртук расстегни.
Персонаж побагровел.
— Но позвольте…
— Не, не позволю. Сам расстегнёшь, или помочь?
Лицо персонажа скривилось.
— Ваше сиятельство… Вы ж поймите правильно… Я просто в другой кабинет хотел отнести…
Я достал из ножен кинжал рода Давыдовых. Персонаж взвизгнул.
— Не убивайте! Только не убивайте!
Я, не слушая, провел острым лезвием по ряду пуговиц. Они посыпались вниз, запрыгали на мраморных ступенях лестницы. Из-под сюртука показалась толстая пачка писчей бумаги.
— Фи, — скривился Дубовицкий. — Как мелочно!
— Ну, кому мелочно, а кому и заработок за месяц, — хмыкнул Салтыков. — Бумага-то не дешёвая.
Клерк плюхнулся на колени.
— Я нечаянно… Я — в другой кабинет…
— Пшёл вон, — приказал я. — И больше здесь не показывайся! Вот именно об этом, господин Салтыков, я и говорил.
— Да, теперь я вас понял. Надо же, ведь и суток ещё не прошло…
— Ну, какой начальник, такие и клерки. Я бы на вашем месте всех разогнал к хренам и новую команду набрал.
Мы дошли до приемной Абрамова. Дверь в его кабинет была открыта настежь. Из двери вышел секретарь, держащий в руках золоченый набор для письма — чернильницу, подставку для пера и пресс-папье. На собственном столе секретаря лежала уже целая груда барахла.
— Дай, угадаю, — сказал я. — Запылилось. На улицу тащишь, почистить.
Секретарь побелел.
— Им-менно так, господин Давыдов…
— И это тоже? — я кивнул на его стол.
— Да-да! Как вы угадали? — секретарь поставил туда же письменный прибор.
— Колдовство. Я и не такое могу, даже судьбу прорицать умею. Вот прямо сейчас ты отсюда вылетишь, как пробка из бутылки. Пшёл!
Секретарь пару секунд смотрел на меня, а потом рванул прочь с упыриной скоростью. Золоченая крышечка от чернильницы упала и покатилась по полу. Я придавил её носком сапога. Поднял, вручил Салтыкову.
— Н-да, — вздохнул тот.
— Да ладно вам, — обнадежил я. — Наберете новых людей, делов-то. Кстати, господин Салтыков. Предлагаю вам отметить вступление в должность решением одного важного вопроса. Моему ордену нужно здание, чтобы разместить в нём оплот.
— Какое именно здание? — Салтыков тут же взял быка за рога.
— Ну, такое. Балконы и львы на воротах не нужны, без швейцаров тоже обойдусь. Но обязательное условие: здание должно быть вместительным и хорошо отапливаться. У меня на зиму большие планы.
— Понял вас, Владимир Всеволодович. Немедленно отдам распоряжение о строительстве.
Я покачал головой:
— Нет, вы не поняли. Ждать, пока построят, я не могу. Мне нужно уже готовое здание, чтобы сразу въехать.
Салтыков задумался. С надеждой посмотрел на Дубовицкого. Но и тот покачал головой.
— Ничего подобного даже на ум не приходит. Готовое здание, вместительное, отапливаемое, да чтобы никому не принадлежало… Мне кажется, у нас в Поречье таких вовсе нет. Разве что…
— Дом госпожи Воздвиженской? — перебил Салтыков. — Я тоже подумал о нём. Но… Вы ведь сами знаете.
— Да-да, знаю, конечно. Дом госпожи Воздвиженской не подходит.
— Увы…
— Давайте-ка я сам буду решать, что мне подходит, — вмешался я. — О каком доме речь?
— Да вы наверняка не раз проходили мимо. Большой двухэтажный дом напротив храма Михаила Архангела. Его построила покойная госпожа Воздвиженская. Натура исключительно духовная, богобоязненная, умерла старой девой. Дом предназначался для проживания богомольцев, следующих по святым местам. Но богомольцы там так и не прижились.
— Почему?
Салтыков поморщился.
— Тёмная история… Поговаривали, что госпожа Воздвиженская умерла не своей смертью. Что этому весьма способствовала её племянница, она же единственная наследница немалого состояния. И теперь дух невинно убиенной госпожи Воздвиженской по ночам бродит по дому. Богомольцы пугались до седых волос, один со страху вовсе помер. С тех пор дом пустым стоит. Даже нищие не забредают, боятся.
— Нищие не забредают — это хорошо. Значит, внутри не нагажено… Понял вас, спасибо. Пойду, взгляну на этот дом.
— Не нужно, господин Давыдов! — Салтыков меня аж за руку схватил. — А ну как не выйдете оттуда? Вы у нашего города один такой.
— Вот, не поверите — я и у себя такой один. Буду осторожен, обещаю. С вием управился, так неужели какое-то вшивое привидение не одолею?