Железный человек

Глава 11

— Я это, Гравий.

— Гравий? Тьфу ты, зараза! Напугал! Ну, здорово, брат.

Они подковыляли друг к другу, обнялись.

— А ты чего тут, силки ставишь?

— А то что же! Их самых. Только не силки, а Трещотки. Этого гада силками не удержишь. Пробовал уж. Западни ставил. Он в одну вляпался — да и сломал, как не было! Ушёл. Так что теперь я Трещотку ставлю и свой Знак рядом с нею. Как зазвенит, так я сразу и сюда!

— Ох, Потап… Убьёшься.

— И ничего не убьюсь.

— Да видано ли, на такую напасть одному ходить?

— А не одному — поди собери хоть кого! Вы ж все только хохотать горазды… Так, а это кто такой?

Это я вышел из тени. Тут же наколдовал Светляков.

— Владимир это, друг мой, из Поречья, — отрекомендовал меня Гравий. — Знакомься, Владимир — Потап. Охотник Ордена Медведя.

— Медведя? — Я снял рукавицу и пожал Потапу руку. — Почему — медведя?

— Хорошего медведя, правильного, — уточнил Потап. — А не тварного. Тварных медведей мы зовём берами. А правильный медведь — он другой. Огромный. Он спит и видит сон, в котором все мы живём. А как проснётся однажды — тут-то миру конец и придёт. А он проснётся, если вокруг шумно будет. Потому надо всех тварей перебить. В тишине и мире медведь будет долго спать, а мы — долго жить.

— Звучит, как план, — согласился я. — А на кого ты здесь охотишься, я что-то не разобрал?

— А, тоже смеяться будешь, — почему-то набычился Потап.

— Слушай, я сегодня с утра человека с черепно-мозговой травмой вылечил, потом одного лиходея отыскал, другого прижал, а теперь ещё три часа по снегу топаю. Как думаешь, у меня осталось желание смеяться?

Потап смягчился. Достал из кармана тулупа трубку, кисет с табаком. Сноровисто забил, подкурил. Пахнуло так себе, но я не отодвинулся.

— Да есть тут одна тварь, — сказал Потап. — Не верит мне никто. А я своими глазами видел!

— Тварь?

— Да не. Мужика, у которого тесть с этой тварью — нос к носу! Вот как я с тобой сейчас.

— Так. И что за тварь такая?

— Снежный человек!

Я только молча кивнул. Окей, снежный человек, так снежный человек, чё бы и нет.

— Вот и хочу я эту тварь положить. Сейчас уж зима началась. Русалки попрятались, беры и волколаки не чудят, даже лешие почти не бедокурят. А снежный человек — он, ить, на то и снежный, чтоб зимой! Там, я чаю, костей — под сотню будет, не меньше. Древняя тварь, сильная. Никто его прежде не бил.

— Да говорят тебе, Потап, нет никакого снежного человека! — вмешался Гравий.

Потап прищурился, махнул рукой куда-то в темноту.

— А кто ж тама тогда деревья повалил, а? Я уж на след его вышел, неделю тут, наблюдаю. Понял, как он движется. Вот следующей-то ночью Трещотка сработает — и я тут как тут. Прослежу аккуратно и берлогу его найду. А дальше видно будет. Там либо сам его прибью, либо пойду десяток собирать. Из тех, кто не только потешаться горазд, а ещё помнит, как меч в руках держать.

— Да не снежный то человек, а железный, сколько разов говорить! — снова влез Гравий. — И не надо тебе на него кидаться, не сладишь. Никакому охотнику с ним не сладить.

Потап фыркнул.

— Во придумано-то — железный человек! Ишь. Да кто такое когда видел⁈ Железо за столько годов ржа уж целиком бы сточила А тут — верные люди говорят! Снежный! Здоровенный, зараза, и в снегу весь, с головы до ног. Ножищи — во!

— Потап, — привлёк я внимание охотника. — А Трещотка — это что такое?

— А, да это ж Знак простейший, наподобие Западни, только не Западня. Тварь коснётся — а у тебя в ушах как зазвенит, как затрещит. Ты тут же бери, да переносись смотреть. А сама тварь о том — ни сном ни духом.

— Удобно, — оценил я. — И ты, получается, сейчас эти самые Трещотки ставишь?

— Да уж последнюю поставил, отдыхать собирался. Темно.

— Угу, это я заметил. А где тут у вас отдыхают?

— В Оплоте, где ж ещё.

— Проводишь?

Потап фыркнул.

— Ну, коли Гравий дорогу забыл — провожу, почему нет.

— Ничего я не забыл, — буркнул Гравий. — Ступай в Оплот, самовар ставь. Мы за тобой.

Потап кивнул и исчез.

— Что скажешь, Владимир? — Гравий посмотрел на меня.

— А что тут говорить? На ловца и зверь бежит. Трещотки сработают — поглядим, что там за человек, снежный или какой.

— Вот и я так подумал. Айда в Оплот. Покуда Потап куролесить не начал.

— Куролесить?

— Поглядим, — уклончиво отозвался Гравий. — Я его давненько не видал. Всяко бывает, может, наука на пользу пошла.

— Какая наука?

— Выпить любит. Да не как мы, после победы на радостях, а просто со скуки. Ежели наколдырится, то ему что Трещотки в уши, что волкодлаки вприсядку пляшут. Даже не заметит. По весне, мужики рассказывали, Потап на берегу озера заночевал. Прорубь во льду устроил, хотел с утра русалок на Манок тащить. Они по весне дурные, сонные. Пока возился с прорубью, устал. Выпил маленько. Потом ещё маленько. Потом в Оплот смотался, ещё прихватил. В общем, когда поутру русалки из проруби полезли, Потапа они тёпленького оприходовали. Благо, дежурил тогда в Оплоте Кузька. Молодой, едва посвятить успели. И любопытный, до всего дело есть. Потап, когда за самогоном-то приходил, ему сказал, что Манок на рассвете будет ставить. И вот, за окном уж светло, а Потапа всё нет. И как раз об эту пору другой охотник в Оплоте ночевал, Зосим. Кузька его разбудил. Проснись, говорит, дядя Зосим, поглядеть бы надо, что там с Потапом. Перенеслись по его Знаку, глядь — а Потап на берегу без штанов лежит. Верхом на нём русалка скачет, а три другие рядом хохочут, очереди ждут. А Потапу — как с гуся вода, знай себе лыбится. Не соображает даже, что это русалки. Ну, Зосим — охотник серьёзный, русалок влёт порубал. А кабы не разбудил его Кузька, так и не видать бы нам больше Потапа.

— Н-да. И русалки вряд ли памятник поставили бы. Хотя, справедливости ради, Потап заслужил. Четверо — не одна.

Гравий махнул рукой.

— Мужики над ним после того случая в голос ржут. А ты Потап, где был? — один спросит. Другой: да известно, где! Русалок драл, уж целое озеро оприходовал. К водяному подбирается, не решит никак, куда его… Потап с тех пор в Оплоте не появляется почти. Даже кости сдавать норовит так, чтобы ни на кого не наткнуться. Хотя, говорят, уже и приёмщику разболтали, тот тоже каждый раз интересуется, как там насчёт русалок. От меня Потап не шарахнулся, потому как я зубоскалить не любитель. А в Оплот сейчас пошёл, потому как, верно, нету никого. Зима пришла, разбежались. Разве что на дежурстве кто остался.

— Н-да, — усмехнулся я. — Как говорится, когда я построил мост, никто не звал меня Джон Строитель Мостов. Но стоило один раз с овцой…

— Чего-чего?

— Да ничего, к слову пришлось. Веди уже в Оплот, хватит мёрзнуть.

Мы перенеслись в Оплот. И тут же стало ясно, что в прогнозах Гравий не ошибся.

Самовар Потап не ставил. Подозреваю, что о нём даже не вспомнил. Зато поставил перед собой на стол здоровенную бутыль с самогоном и к моменту нашего появления приканчивал второй стакан.

— Дурак ты, Потап, — буркнул Гравий. — Ничему-то тебя жизнь не учит!

— Уж я сказал ему, — проворчал молодой парнишка, поднявшийся нам навстречу. — Да он разве слушает? И не сладить мне с ним, одному-то… Здрав будь, Гравий.

— Здорово, Кузьма. Как оно?

— Да как всегда по зиме. Тихо.

— Это ничего, — объявил Потап и икнул. — Скоро будет громко. Ух, громко! — Захихикал. Приложился к стакану.

— Как есть, дурак, — кивнул Гравий. — Как только жив до сих пор?

— Но-но! — Потап погрозил ему пальцем. — Доброму охотнику выпить с устатку — милое дело! Али думаешь, я завтра на снежного человека не пойду?

— Думаю, что если дальше пить будешь, до ветру — и то не вдруг дойдёшь.

— Пф! Не знаешь ты меня! Я снежному человеку только в глаза гляну — враз скопытится! Вы вот гогочете надо мной, а твари — ух, боятся!

— Слыхал, ага. Русалки особенно. До того боятся, что аж подпрыгивают.

— И ты туда же, Гравий, — обиделся Потап. — Эх! Никто-то меня не понимает. Грубые вы. Чёрствые. А у меня — душа. — Он допил то, что осталось в стакане, и налил ещё.

Гравий молча подошёл к столу, забрал у Потапа бутыль. Унёс на улицу.

— Злы-ые вы, — вцепившись в стакан, как в спасательный круг, всхлипнул Потап. — Бездушные!

Знаменитый сибирский чай и впрямь оказался на удивление вкусным. Ноющего Потапа мы выпинали в соседнюю комнату, сами не спеша прикончили самовар.

— Дрыхнет, — заглянув через час к Потапу, сказал Гравий. — Теперь уж Трещотки проспать не должен. Пора и нам ложиться.

Я тоже уже во всю зевал. Денёк выдался насыщенным. Кузьма притащил откуда-то набитые сеном матрасы, мы постелили их на лавки и легли. Вырубился я, кажется, через секунду после того, как закрыл глаза.

— Мяу!

— У-у, — не открывая глаз, пробормотал я. — Кошкодевочки, ролевые игры?.. А ты, Марусь, про них откуда знаешь? То есть, не подумай, я-то не против…

— Мяу!

Вот теперь я вскочил. В сером сумраке рассвета горели два зелёных глаза. Смотрели прямо на меня.

— Бро? Ты чего? Что случилось?

— Мяу!

Кот спрыгнул с лавки и бросился к двери, ведущей в соседнюю комнату. Я — за ним, распахнул дверь.

— Твою мать!

В помещение ворвался едкий запах дыма. Потап подпалил перину, на которой спал, она тлела.

Из-за распахнутой двери в помещение хлынул поток воздуха. Перина вспыхнула.

— Идиот!

Я бросился к Потапу. Схватил за шиворот, потащил в комнату, где спали мы. На полу зазвенело — отлетела в сторону бутыль из-под самогона, я задел её ногой.

Бросив Потапа, схватил со своей кровати одеяло. Перина в другой комнате уже пылала.

Я прибил огонь одеялом, метнулся к бадье, в которой держали питьевую воду. Поднатужившись, поднял, дотащил до соседней комнаты и перевернул над кроватью.

Огонь потух. Вместо него заклубился дым. Через секунду всё в комнате заволокло так, что окно я едва нащупал. Распахнул. Дым повалил наружу.

— Что? — донеслось до меня. — Где⁈ Горим⁈

Гравий и Кузьма тоже проснулись.

— Уже нет, но задохнуться можем. На улицу, быстро!

Стоя перед Оплотом, мы втроём смотрели на то, как дым вытягивается в окна. Пьяный в слюни Потап так и не проснулся, на снегу продолжал дрыхнуть, как на перине.

— Плохо ты бутыль спрятал, — попенял Гравию Кузьма. — Он, выходит, дождался, пока мы заснём, нашёл её да выхлебал. А после с трубкой в зубах заснул.

— Как ты-то проснулся, Владимир? — Гравий посмотрел на меня. — Кабы не ты, мы бы насмерть задохнулись. Угар из-под двери шёл бы да шёл, а нам и дела нет. А после и Оплот бы сгорел. Братья пришли бы, а тут пепелище!

Я на всякий случай огляделся, но кота, разумеется, и след простыл.

— Противопожарная система сработала.

— Чего? Какая система?

— Да там сложные настройки, долго объяснять.

— У-у, падла! — Гравий от души пнул Потапа ногой по рёбрам — Чуть всех нас не загубил! Проспись мне только, я тебе покажу душу! И тонкую, и толстую, и со всех сторон!

Потап взвизгнул и, не просыпаясь, отполз от Гравия. Устроился головой на моих сапогах. Обнял руками голенища. Я собирался врезать ему по ребрам с другой стороны, для симметрии, когда вдруг почувствовал, что с головой Потапа что-то не так. Замер, прислушиваясь.

И понял, что голова Потапа вибрирует. Мне на сапоги как будто положили звонящий мобильник с отключенным звуком.

— Слушай, Гравий. А вот эта Трещотка, которую он поставил — она как работает?

— Да иди ты, — обалдело пробормотал Гравий.

Мы с ним стояли неподалеку от того места, где сработала Трещотка. Снег валить перестал, но насыпало его изрядно, выше щиколотки. Снежный человек орудовал в перелеске. Мы наблюдали за тем, как он методично выдёргивает из земли деревья и отбрасывает их прочь — будто грядку пропалывает. Только вот сорняки были высотой с пятиэтажный дом, с обхватом стволов сантиметров двадцать.

— И правда снежный, — разглядывая человека, обронил Гравий.

— Да не. Это просто, когда он деревья отбрасывает, снег на него осыпается. Вот и кажется, что снежный. На самом деле нет. Обычный трансформер.

— Кто-кто?

— Да есть одна забавная тварюшка…

Я тоже рассматривал «снежного человека». Как и предполагал — андроид обыкновенный. Две руки, две ноги, голова в виде перевёрнутой миски. Глаз, или что там у него, не видно, стоит к нам спиной. Дополнительные манипуляторы, помимо рук, если и есть, сейчас не задействованы. Размером — меньше великана, но выглядит внушительнее, за счёт сверкающего из-под снега металла. Ну и детородный орган не болтается, вызывая у публики жизнерадостный смех. Вместо него спереди присобачена какая-то хренотень, но что это такое, отсюда не разглядеть.

В этот момент у трансформера нашла коса на камень. Очередное дерево оказалось упорным, выдёргиваться отказывалось.

Трансформер выпрямился. Невозмутимо ухватился за орган, торчащий спереди, вытянул из него трос с крюком на конце. Обмотал тросом древесный ствол. Отошёл, расставил ноги в стороны. Руки упёр в бока.

Раздался жалобный скрип. Дерево дрогнуло, трос натянулся, наматываясь на лебёдку… Н-да, это тебе не великанский вялый питон.

— Хм-м, — задумчиво проводив взглядом свистнувшее в воздухе дерево, проговорил Гравий. — Ну и как его такого валить? Оно, эвона — хером деревья выдёргивает!

— Да не надо его валить. По крайней мере, пока. Я хочу для начала логово его отыскать. То, что он из-под земли вытаскивает, должен ведь куда-то складывать.

Расчистив делянку какого-то фэн-шуйного размера, железный человек остановил свою деструктивную деятельность. Опустился на задницу и принялся копать землю перед собой, как ребёнок в песочнице. У меня сложилось впечатление, что он никак не мог почувствовать того, что желал найти, и рыл тупо наугад. Ну, либо была какая-то неведомая стратегия, основанная не на знании, а на гипотезе.

— Этак он однажды весь лес истребит, — пробормотал Гравий.

— Может, — послышался сзади голос. — Сильно не хотелось бы, конечно.

Мы резко повернулись, готовые к бою. Я положил ладонь на рукоятку меча. Но человек, подкравшийся сзади, выглядел совершенно безобидным. Дедок как дедок, зарос бородой по самые глаза. Ушанка, тулуп, ватные штаны, валенки.

— Ты кто такой? — спросил Гравий. — Говори, а то убьём!

— Да сельский я, дед Архип. Закурить-то дашь, охотник?

Я тем временем внимательно посмотрел на ноги деда. Но валенки, учитывая их специфику, выглядели совершенно одинаково. И тут Гравий ткнул меня кулаком в бок. Я проследил за его взглядом и вытащил меч.

Правая пола тулупа деда была завёрнута вовнутрь. Эта, казалось бы, безобидная небрежность решила всё.

— А, догадались, — оскалил тёмно-жёлтые зубы старик. — Да не дёргайтесь, охотнички, я с миром пришёл.

— Тварь — да с миром? — усмехнулся я. — Расскажи чего посмешнее.

— Отчего ж не рассказать — расскажу. Если желаете, и спеть могу. Только вот с этой бедой надо бы нам что-то решить поперву.

Леший — а это был именно он — показал пальцем на железного человека.

Мы голов не повернули — не дети малые, на такие фокусы покупаться. Продолжали сверлить взглядами старика. Будь это хотя бы колдун, уже напали бы. Но леший — всё же не для двух охотников задача, тут хорошо бы десяток собрать. А где его сейчас соберёшь? В шаговой доступности — один Потап, да и тот дрыхнет, как бревно.

— Трещотку-то вашу — я задел, — сказал леший. — Эта орясина их обходит, как будто наяву видит. А уж до чего силён — спасу нет! Я на него сколько раз кидался. Никогда слабаком не был, но куда там. Заломал он меня, будто ребёнка малого. Думал, помру.

— Молодец, что не помер, — сказал я. — Родии бы пропали задаром.

— Да что ж вы за народ такой, охотники, — вздохнул старик. — Так-таки сразу и воевать? Может, поговорим хоть? Я ж не нападаю. Я дело говорю.