Формула огня

Глава 20

Новость о том, что моя жена, мой лучший командир, угодила в ловушку, ударила по нервам, как разряд дефибриллятора. И первой, кто почувствовал запах крови, была Урсула.

Я не успел отдать ни одного приказа, не успел даже до конца осознать масштаб катастрофы, как дверь в мой кабинет распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. На пороге стояла она, опираясь на свой гигантский топор, как на костыль. Бледная, исхудавшая, с лихорадочным, яростным блеском в жёлтых глазах, она была похожа на раненую тигрицу, готовую броситься на любого, кто встанет на её пути.

— Я слышала, — прорычала она, и этот рык был похож на скрежет камней. — Твоя женщина в беде. Мои родственник в беде. Я иду с тобой.

Она сделала шаг вперёд, пошатнулась, но устояла, вцепившись в рукоять топора с такой силой, что побелели костяшки пальцев. В её голосе не было просьбы, только сталь. Непреклонное требование воина, который идёт за своего вождя.

— Ты никуда не пойдёшь, — мой голос прозвучал неожиданно спокойно, холодно, как лязг затвора. Все эмоции, весь страх, вся паника были мгновенно загнаны обратно в клетку.

— Что⁈ — она подалась вперёд, её ноздри раздувались. — Ты не посмеешь мне приказать! Это мой долг! Там мой клан!

— Твой долг, вождь, — я жёстко, безжалостно оборвал её, — выжить. -я посмотрел на её бледное, осунувшееся лицо, на руку, которая всё ещё слабо держала топор. — В таком состоянии ты не спасение, а обуза. Ты замедлишь нас, станешь мишенью. Ты хочешь, чтобы Элизабет, спасая твою задницу, подставила под удар ещё и себя?

Удар был ниже пояса, жестокий, но необходимый. Я видел, как в её глазах на мгновение мелькнула обида, но тут же сменилась яростью. Она зарычала, открыла рот, чтобы выплеснуть на меня поток орочьих проклятий, но мой холодный, прямой взгляд заставил её осечься. Урсула не увидела в моих глазах презрения или обвинения в трусости. Она увидела ледяную, безжалостную логику, против которой ярость была бессильна.

— Твой клан будет спасен, — продолжил уже ровнее. — Но спасать их буду я, а ты останешься здесь. Будешь командовать гарнизоном. Это приказ.

Она молчала, тяжело дыша, её грудь вздымалась. Я видел, какая буря бушует девушки внутри. Но она была не только воином, но и вождём, понимала, что я прав. Скрипнув зубами так, что, казалось, треснула эмаль, она молча кивнула. Развернулась и, хромая, вышла из кабинета, хлопнув дверью так, что со стен посыпалась штукатурка.

Я повернулся к Лире, которая всё это время молча наблюдала за сценой, придерживая свою раненую подчинённую.

— У тебя час. С нами сотня «Ястребов», сбор на главном плацу. С собой берём двойной боекомплект, сухой паёк на трое суток и всё, что у нас есть по части взрывчатки. Всё, что Брунгильда успела прислать в новой поставке.

Форсированный марш, это не красивое слово из рыцарских романов. Это ад, монотонный, изматывающий, высасывающий все соки ад. Это хриплое дыхание, сбивающееся в ледяном воздухе. Боль в мышцах, которая сначала ноет, потом горит, а потом просто становится частью тебя, как ещё один орган. Это лязг оружия, который въедается в мозг, и ты слышишь его даже во время коротких, пятиминутных привалов. Мы оставили в форте всё лишнее: палатки, котлы, тёплые одеяла. Только оружие, боеприпасы и ненависть.

Мы достигли Пасти Дьявола через сутки, загнав до смерти часть лошадей. Сутки ада, за которые мы сделали почти невозможное. Когда мы вышли к ущелью, даже мои «Ястребы», самые выносливые из людей, валились с ног. Но я не дал им отдыха.

— Час то, чтобы отдышаться, — мой голос был хриплым, сорванным. — Потом за работу, времени нет.

Пасть Дьявола полностью оправдывала своё название. Узкое, извилистое ущелье, зажатое между двумя отвесными скальными стенами, которые, казалось, подпирали само небо. Оно петляло, как змея, создавая десятки слепых поворотов, идеальных для засады. Но в этом и была его главная опасность. Тот, кто контролировал высоты, контролировал всё.

— Лира, половина твоих девочек наверх, — приказал я, разворачивая карту. — Мне нужен каждый карниз, каждый уступ. Вы должны видеть всё, но вас не должен видеть никто. Задача — наблюдение и, если понадобится, огонь по командирам.

— «Ястребы», — я повернулся к своим солдатам, которые уже жадно пили воду из фляг. — Разбиться на пятёрки. Ваша задача минные поля и растяжки.

Я вывалил на землю содержимое одного из мешков, новые игрушки от Брунгильды. Нажимные мины, простые, как всё гениальное, наполненные шрапнелью и пороховым зарядом. Простейший нажимной механизм. Но главная прелесть была в рунах. Маленькая руна, одна из немногих, что всё ещё работала, нацарапанная на корпусе, удерживала заряд в стабильном состоянии, не давая ему отсыреть. И вторая, руна огня, служила детонатором, давая надёжную, мощную искру. Примитивно, но дьявольски эффективно.

— Слушать сюда! — я собрал вокруг себя сержантов. — Схема установки в шахматном порядок. Вдоль всей тропы, по обеим сторонам. Особое внимание слепым поворотам и узким местам. Маскируйте мхом, камнями, присыпайте землёй. Чтобы выглядело так, будто здесь тысячу лет никто не ходил.

Я вытащил моток тонкой, почти невидимой проволоки и повернулся к хвостатым. Как ни крути, кицуне больше склонны к тонкой работе, а времени на инструктаж и практику не было. Поэтому только им доверил ставить растяжки. Сам, взяв с собой троих самых толковых сапёров, занялся главным, фугасами.

Мы работали, как проклятые, вгрызаясь в мёрзлую землю, в камень. Мы закладывали под дорогу, в самых узких местах, бочонки с порохом. Не просто закладывали, я лично рассчитывал угол подрыва, направление взрывной волны.

Когда первые лучи рассвета коснулись скал, всё было готово. Ущелье, которое ещё вчера было просто куском дикой природы, превратилось в мой личный, смертоносный сад. Каждый камень, каждый поворот тропы таил в себе смерть. Я стоял на небольшом уступе, откуда открывался вид на большую часть ущелья, и чувствовал себя не командиром, а пауком, который сплёл свою паутину и теперь ждал, когда в неё влетит муха. Только вместо мухи я ждал стаю элитных охотников. И я не был уверен, чья паутина окажется крепче. Рядом со мной лежал длинный фитиль, уходивший куда-то вниз, к самому мощному из моих сюрпризов.

Время потекло по-другому. Оно не шло, оно сочилось, как кровь из плохо перевязанной раны. Каждая секунда растягивалась в вечность, наполненную ледяным ветром, свистевшим в ущелье, и напряжённым молчанием моих бойцов, затаившихся на склонах, как хищники перед прыжком. Я лежал на каменистом уступе, вглядываясь в дальний конец ущелья через подзорную трубу, и чувствовал, как холод пробирает до костей.

И вот они появились.

Сначала я увидел троицу кицуне из отряда Лиры, которые выскользнули из-за поворота, двигаясь с лёгкостью и скоростью теней. Их появление было сигналом, значит, Элизабет близко.

Через несколько минут в устье ущелья втянулся авангард её каравана. Измотанные, грязные, но не сломленные. Орки, сбившиеся в плотную группу, окружили повозки с ранеными, женщинами и детьми, став для них живым щитом. Их лица были угрюмы, но в глазах горела ярость. Рядом с ними, спешившись, вели своих коней мои «Ястребы». И впереди, на своей вороной кобыле, ехала Элизабет.

Даже отсюда, с расстояния в несколько сотен метров, я видел, как она устала. Прямая, гордая осанка давалась ей с видимым усилием. Лицо было бледным, под глазами залегли тени. Но она сидела в седле так, как будто родилась в нём. И в её руке был не меч, а короткая винтовка, которую я сделал специально для неё.

Одна из кицуне, догнав её, что-то быстро сказала, протягивая ей пергамент. Карту моего смертоносного сада. Элизабет бросила на карту быстрый взгляд, кивнула и, не оборачиваясь, отдала короткий приказ. Колонна, не сбавляя шага, начала втягиваться в ущелье, прижимаясь к той стороне, которую я оставил «чистой».

Моё сердце стучало где-то в горле, первый этап прошёл успешно. Мышь вошла в мышеловку, теперь оставалось дождаться кошку.

Тёмные появились через час. Их появление было полной противоположностью медленному, тяжёлому шествию каравана. Они не шли, они текли, тёмная, бесшумная река из трёх сотен воинов, двигавшихся с грацией и смертоносной эффективностью стаи волков. Их лёгкие доспехи из тёмного металла почти не издавали звуков. Они не ехали, а словно скользили над землёй на своих быстрых, приземистых ящерах. И над ними, как марево, висело едва заметное облако маскировочных чар, делавшее их контуры размытыми, призрачными.

Тёмные были уверены в себе, в своей скорости, в своей магии, в способности настигнуть и разорвать на части измотанную жертву. Они не ожидали подвоха, шли по прямой, по центру тропы, по самой короткой дороге.

Первый взрыв был почти будничным. Короткий, сухой хлопок, и один из ящеров в авангарде, споткнувшись, рухнул на землю, разбрасывая вокруг себя кровавые ошмётки. Его всадник, вылетев из седла, пролетел несколько метров и с хрустом ударился о скалу.

Колонна замерла. Я видел в трубу, как их командир, ехавший впереди, поднял руку, его лицо выражало недоумение. Случайность? Камень из-под копыта?

И в этот момент земля начала говорить. Второй взрыв, третий, четвёртый. Они рванули почти одновременно, в разных частях колонны. Мои мины, расставленные в шахматном порядке, превратили тропу в ад. Каждый взрыв не только убивал или калечил одного-двух эльфов, он делал нечто куда более важное: он срывал с их товарищей маскировочные чары. Взрывная волна, осколки, даже просто резкий хлопок, и магия, требующая концентрации, рассеивалась, как дым. Призрачная армия на глазах превращалась в обычную, хоть и очень опасную, толпу, застигнутую врасплох.

А потом заговорили растяжки.

Несколько эльфов, пытаясь объехать воронки, сунулись к краям тропы. И тут же раздался резкий звук серии глухих хлопков. Паника, я видел её в их глазах. Они, привыкшие к чистому, изящному бою, к магии и скорости, оказались в грязной, непонятной, механической мясорубке. Они не понимали, откуда приходит смерть. Она была повсюду: под ногами, в скалах, на деревьях.

— Огонь! — мой приказ, переданный по цепочке сигнальщиками, был почти не слышен за грохотом взрывов. Склоны ущелья ожили. Из-за каждого камня, из-за каждого уступа ударили винтовки. Это был не беспорядочный огонь. Это была методичная, холодная работа. Каждый стрелок знал свою цель. Командиры, знаменосцы, те, кто пытался организовать сопротивление. Залпы слились в непрерывный, сухой треск, выкашивая ряды противника.

Эльфы, придя в себя, попытались ответить. Несколько магов в их рядах начали плести заклинания, но они были идеальными мишенями. Мои снайперы, кицуне Лиры, сидевшие на самых высоких уступах, снимали их одного за другим. Короткий, почти беззвучный свист стрелы, и очередной колдун падал с пробитым горлом, захлёбываясь собственными, так и не произнесёнными проклятиями.

Я лежал на своём уступе, глядя на этот хаос, и чувствовал не радость, не триумф, а холодное удовлетворение, чей механизм сработал безупречно, мой сад смерти приносил свои плоды.

Но главный их козырь, Малкиор, был ещё жив. Я видел его, эльф не поддался панике. Собрав вокруг себя десяток телохранителей, он пытался организовать оборону, выкрикивая приказы. Он был хорош, чёрт возьми. Даже в этом аду он пытался нащупать мой план, найти слабое место.

Именно тогда крупный отряд эльфов, человек пятьдесят, элита из элит, попытался прорваться вперёд единым броском, обойти заминированный участок по склону и ударить по моим стрелкам. Они двигались быстро, слаженно, прикрывая друг друга. Они почти прорвались.

Один из них зацепил последнюю, самую хитрую из моих растяжек. Но она была соединена не с гранатой. Она была соединена с сигнальной ракетой, которая, взлетев, на мгновение ослепила и оглушила всю группу.

И это было то, чего я ждал. Поймал их в прицел своей винтовки с примитивным оптическим прицелом, который я собрал из двух линз и куска трубы. Я не стал целиться в кого-то конкретно. Моя цель была на скале, над их головами. Небольшой, почти незаметный выступ, под которым я лично заложил один из самых мощных фугасов. Палец плавно нажал на спуск. Выстрел, отдача ударила в плечо. Пуля врезалась в скалу точно там, где я и целился.

Взрыв был не громким, а каким-то глухим, внутренним. Скальный карниз, подрезанный изнутри, на мгновение замер, а потом с нарастающим гулом начал валиться вниз. Сотни тонн камня, земли и вековых сосен обрушились на отряд эльфов, превращая их в кровавый фарш и обломки скал.

Когда пыль осела, на месте эльфов была лишь груда камней, из-под которой торчали раздробленные конечности и обломки оружия. Наступила тишина, даже стрельба на мгновение стихла. Все, и мои солдаты, и уцелевшие эльфы, в ужасе смотрели на дело рук моих. Я опустил винтовку, из ствола которой ещё вился тонкий дымок.

Уцелевшие эльфы замерли. Они боялись сделать хоть шаг в этом проклятом ущелье, смотрели на склоны, на тропу, на скалы, и видели повсюду смерть. А караван моей жены, под прикрытием этого хаоса, уже скрылся за дальним поворотом ущелья, уходя всё дальше в безопасность. Мой план сработал, но я знал, что это ещё не конец. Главный зверь был ещё жив и сейчас он был очень, очень зол.

Я видел в подзорную трубу Малкиора. Он стоял посреди этого хаоса, и его лицо, до этого выражавшее лишь холодное высокомерие, было искажено гримасой чистой, незамутнённой ненависти. Он смотрел не на своих павших воинов. Он смотрел наверх, на склоны, пытаясь найти меня.

Караван Элизабет уже скрылся за последним поворотом ущелья. Они были в безопасности. Первая часть моей задачи была выполнена. Теперь нужно было закончить вторую.

Я медленно поднялся во весь рост. Вышел из своего укрытия прямо на край уступа, на открытое, прекрасно простреливаемое место. Рядом со мной, как верный пёс, лежал мой рупор.

— Малкиор! — мой голос, усиленный руной, ударил по ущелью, как удар молота. Он отразился от скал, заставив эльфов вздрогнуть и поднять головы. — Призрачный Клинок! Я смотрю на тебя, и мне смешно!

Я видел, как он резко развернулся в мою сторону, его глаза сузились, пытаясь разглядеть меня на фоне серых скал.

— Тебя называют лучшим охотником! Легендой! А ты, как последний щенок, попался в самый примитивный силок! Ты привёл своих элитных охотников на бойню! Посмотри вокруг, Малкиор! Это всё, на что способна хвалёная тактика тёмных эльфов? Глупо сдохнуть в грязной дыре, даже не увидев врага в лицо?

Расчёт был прост и жесток. Я бил по самому больному, по его гордости, его репутации. Я унижал его на глазах у его же солдат. Я знал, что такой, как он, воин до мозга костей, легенда, не сможет стерпеть такого публичного унижения.

— Ты и твои псы жалки, как и все вы, твари! — крикнул я, вкладывая в голос всё презрение, на которое был способен. — Вы умеете только нападать на беззащитных женщин и детей в степи! Но когда вы сталкиваетесь с настоящим солдатом, вы превращаетесь в то, чем вы и являетесь — в дерьмо!

И это сработало.

Я увидел, как лицо Малкиора побагровело. Он взревел, и этот рёв был не криком командира, а воплем раненого, взбешённого зверя. Ярость затмила его разум. Тактика, стратегия, осторожность, всё это сгорело в огне уязвлённого самолюбия.

— Взять его! — заорал он, указывая на меня своим тонким, изящным клинком. — Все! В атаку! Я хочу видеть его кишки намотанными на этот камень!

Его телохранители, его самые верные воины, бросились вперёд, в лобовую атаку. По единственному чистому участку, по самой дороге, которую я оставил свободной специально для этого. Они неслись на меня, на одного человека, стоящего на скале, лавиной из чёрной стали и ярости. Они хотели добраться до меня, разорвать меня на части голыми руками.

Я спокойно стоял и смотрел, как на меня несётся эта волна смерти. Краем глаза я видел, как в дальнем конце ущелья, из-за поворота, выглянули две фигурки, Элизабет и Лира. Они, очевидно, услышали мой голос и вернулись посмотреть, что происходит. Я мог представить себе ужас на их лицах. Их муж, их командир и надежда, стоял один против сотен врагов. Это выглядело как самое чистое, самое пафосное и самое глупое самоубийство в истории этого мира.

Они были всё ближе. Я мог разглядеть их искажённые ненавистью лица. Мог услышать их хриплое, слитное дыхание. Надеюсь, я правильно рассчитал время горения шнура…

Я не услышал взрыва, буквально почувствовал всем телом. Земля подо мной вздыбилась, скала, на которой я стоял, содрогнулась, как живая. Воздух превратился в раскалённую, упругую стену, которая ударила мне в грудь, вышибая дух из лёгких.

Серия мощнейших фугасов, зарытых под дорогой, рванула одновременно. Это было извержение маленького, рукотворного вулкана. Десяток бочонков с порохом превратили дорогу в один гигантский, ревущий огненный шар.

Лавина из сотен всадников, которая неслась на меня, просто исчезла. На одно мгновение я увидел в центре этого огненного ада силуэты людей и ящеров, которые разлетались на части, как тряпичные куклы. А потом всё поглотило пламя.

Взрывная волна швырнула меня на камни. Я ударился головой, и мир на мгновение погас. Когда пришёл в себя, в ушах стоял непрерывный, высокий звон. Я сел, тряся головой, пытаясь сфокусировать зрение.

Ущелье изменилось, там, где только что была дорога, теперь зиял огромный, дымящийся кратер. Воздух был наполнен запахом горелого мяса, пороха и раскалённого камня. Ни криков, ни стонов, только треск догорающих останков и тишина. Та самая, мёртвая тишина. Я медленно поднялся на ноги, шатаясь. Когда дошёл до поворота, меня буквально подхватили под руки.

Обратный путь до форта прошёл в почти полном молчании. Мы не гнали, просто шли, и каждый думал о своём. На полпути нас встретил отряд прикрытия, который я предусмотрительно выслал. У самых ворот нас уже ждала Урсула.

Она стояла, опираясь на свой топор, окружённая всеми орками, что были в гарнизоне. Орчанка выглядела лучше, цвет лица стал почти здоровым, а в глазах снова горел огонь. Когда наш измотанный отряд вошёл в ворота, она, шатаясь, подошла к спасённому обозу, из которого уже начали выходить её соплеменники.

И воздух наполнился криками. Это были крики радости, плач облегчения, слова, которые я не понимал, но смысл которых был ясен без перевода. Урсула обнимала своих измождённых, но живых родственников, и по её щекам текли слёзы.

Когда первая волна эмоций схлынула, в наступившей тишине Урсула повернулась ко мне. Она смотрела на меня долго, и в её взгляде я прочитал всё: благодарность, уважение, признание. А потом она медленно, с достоинством, опустилась на одно колено, склонив голову.

И за ней, как один, как единый, слаженный механизм, преклонили колени все до единого орки в моём форте. Они не кричали моего имени. Они молчали. И это молчание было громче любых оваций. Это не была присяга вассала своему сюзерену. Это было признание чужака своим. Я перестал быть для них просто «Железным Вождём», союзником. В этот момент я стал частью клана. И я понимал, что эта безмолвная присяга налагает на меня куда большую ответственность, чем любой подписанный договор.

Третья книга подошла к концу. Дайте нам пару дней на осмысление написанного ))

И начнём выкладку следующей книги.