Формула огня

Глава 2

Палатка воняла страхом, который не могли перебить ни сырая шерсть плащей, ни холодный ветер. Воняла безысходностью, как пахнет в избе, где лежит покойник. И ещё дешёвым, терпким вином, которое генералы глушили прямо из фляг, даже не пытаясь соблюсти приличия. Получилась не штабная палатка, а какая-то похоронная контора на выезде. И главным покойником на этом празднике жизни была наша армия.

Я слушал этот парад идиотизма уже минут двадцать, и мои кулаки под столом давно превратились в два каменных желвака. На импровизированном столе, сколоченном из ящиков для снарядов, лежала карта Глотки Грифона. И она выглядела не как тактический план, а как эпитафия, заранее написанная для всех нас.

— Мы должны стоять насмерть! — в пятый раз прохрипел генерал Штайнер, старый вояка с багровым от пьянства и праведного гнева лицом. Его трясущийся палец, больше похожий на сардельку, тыкал в самый центр долины. — Выставить копейщиков в три ряда, как делали наши деды! Принять первый удар! А потом наша кавалерия, — он обвёл взглядом присутствующих аристократов, — ударит им во фланг! Честь герцогства…

— Вашу кавалерию сожгут маги ещё на подходе, генерал! — взвизгнул фон Клюге, нервный, сухопарый тип с вечно дёргающимся глазом. Он был полной противоположностью Штайнера и олицетворял другую крайность — панический разгром. — У них магический купол! Мы видели его! Они просто расстреляют нас с дальней дистанции, как в тире! Нужно отступать! Немедленно! Отходить к реке, занять оборону там! Да, мы потеряем перевал, но сохраним костяк армии!

— И открыть эльфам дорогу прямо в сердце наших земель⁈ — взревел Штайнер, побагровев ещё сильнее. — Это измена! Предательство! Мы должны умереть здесь, но не пропустить врага!

— Лучше умереть с честью, чем жить в позоре! — поддакнул какой-то молодой баронет, чьё имя я даже не потрудился запомнить. На его смазливом лице играл героический румянец, и было видно, что он уже представляет, как о его доблестной гибели будут слагать баллады. Идиот.

Я молча слушал их. Один предлагал красиво сдохнуть в лобовой атаке. Другой позорно сдохнуть во время панического бегства. Третьи просто хотели сдохнуть с «честью». Ни одного, чёрт возьми, предложения о том, как выжить и победить. Они уже проиграли эту битву у себя в головах. Они собрались здесь не для того, чтобы найти решение, а чтобы выбрать наиболее благородный способ самоубийства.

— К чёрту вашу честь, — мой голос прозвучал тихо, но в наступившей тишине он ударил, как хлыст. Все заткнулись и уставились на меня. — И к чёрту ваши планы.

Я поднялся, подошёл к столу и одним движением сгрёб их дурацкие фишки, изображавшие полки и эскадроны, на пол. Штайнер ахнул, фон Клюге вжал голову в плечи.

— Ваш план, генерал Штайнер, — я посмотрел старому вояке прямо в глаза, — похоронит эту армию за два часа. Ваша доблестная пехота превратится в кровавый фарш под перекрёстным огнём с флангов, а остатки вашей кавалерии будут гоняться за собственными горящими задницами по всей долине.

Я перевёл взгляд на фон Клюге.

— А ваш план, генерал, ещё лучше. Ваше «отступление» превратится в паническое бегство через пару минут после начала боя. Эльфийская лёгкая кавалерия сядет вам на хвост и будет резать отстающих до самой реки. Вы не сохраните армию, вы приведёте к реке столицу жалкую, деморализованную толпу, которая чуть позже разнесёт панику по всему герцогству.

Я сделал паузу, обводя их всех тяжёлым взглядом.

— Ваши планы хороши для учебников столетней давности. Они не учитывают отсутствие магического прикрытия с нашей стороны, ни рельеф местности, ни наше новое оружие. Они вообще ничего не учитывают, кроме желания красиво умереть. Но у меня для вас плохие новости, господа. Умирать сегодня никто не будет. По крайней мере, не так тупо.

Я развернул на столе свою карту. Она была не похожа на их, с аккуратными линиями лесов и рек. Моя была испещрена разноцветными пятнами, какими-то странными символами и линиями разломов. Ту, что для меня за одну ночь подготовили лучшие ратлинги-геологи и гномы-шахтёры. Это была не карта местности, это была её подноготная.

— Мы не будем оборонять долину, — сказал я, и в палатке повисла такая тишина, что было слышно, как капли дождя барабанят по брезенту. — Мы её уничтожим.

Я видел их лица. Шок. Недоумение. Страх. Они решили, что я окончательно спятил от усталости и напряжения.

— Вот здесь, — я ткнул пальцем в широкую полосу на склоне горы, окрашенную в грязно-жёлтый цвет, — проходит пласт сланца, нестабильная, слоистая порода. А вот здесь, прямо над ним, — мой палец переместился выше, на нависающий над долиной скальный массив, — гранитный карниз. По самым скромным подсчётам моих мастеров, его вес несколько десятков тысяч тонн. Он держится на честном слове и геологическом недоразумении.

Я взял кусок угля и поставил три жирных креста у самого подножия этого карниза.

— Если подорвать основание здесь, здесь и вот здесь… весь этот массив просто соскользнёт вниз. Как мокрый снег с крыши. Он не просто перекроет большую часть долины. Он похоронит под собой всё, что в ней будет находиться.

— Но… это же… безумие! — наконец выдавил из себя Штайнер, его лицо из багрового стало пепельным. — Это… это колдовство! Нельзя двигать горы! Это дело богов!

— Я и не собираюсь их двигать, генерал, — холодно отрезал я. — Я собираюсь им немного помочь. Мои лучшие сапёрные команды прямо сейчас заканчивают закладку фугасов в заранее рассчитанных точках. А детонаторами для них, — я сделал паузу, наслаждаясь эффектом, — станут мои мортиры. Мы не будем стрелять по эльфам, мы будем стрелять по горам. И обрушим на их головы ад из камня и земли.

Молчание, которое последовало за моими словами, было оглушительным, тяжёлым, как гранитный карниз, о котором я только что говорил. Я видел, как они смотрят на меня, на сумасшедшего еретика, посягнувшего на основы мироздания. В их глазах плескался первобытный, суеверный ужас перед самой идеей. Вмешиваться в дела природы, обрушивать горы… это было за гранью их понимания войны, чести, всего.

— Вы… вы убьёте нас всех! — наконец пролепетал фон Клюге, его глаз задергался с бешеной скоростью. — А если расчёт неверный? Если лавина пойдёт не туда⁈ Если она накроет наши собственные позиции⁈

— Расчёт верный, — мой голос был спокоен, как поверхность замёрзшего озера. — Я лично его трижды проверил. А если вы продолжите предлагать свои гениальные планы, то нас похоронят эльфы. Гарантированно и без всяких расчётов. Мне продолжать?

— Я не позволю! — тот самый молодой баронет, любитель баллад, вскочил, хватаясь за эфес меча. Его лицо было искажено от праведного негодования. — Это бесчестно! Это не война, а работа мясника! Мы воины, а не землекопы! Мы встретим врага лицом к лицу!

Я даже не удостоил его взглядом. Терпение лопнуло.

— Эрик, — тихо позвал я сержанта, стоявшего у входа.

Два моих «Ястреба», что несли охрану, бесшумно шагнули в палатку, и щелчки снятых с предохранителей затворов прозвучали громче любого крика. Аристократ замер, его рука так и осталась на эфесе, а с лица мигом слетел весь героический румянец. Он вдруг понял, что баллады о нём могут так и не сложить.

— Повторяю для тех, кто плохо слышит или слишком увлечён своей честью, — сказал я, глядя ему прямо в пустые от ужаса глаза. — Я — Верховный Магистр, наделённый герцогом чрезвычайными полномочиями. Любая попытка саботажа или невыполнения моих приказов будет расцениваться как государственная измена в военное время. Какое наказание за это полагается, напомнить?

Никто не ответил, они сидели, вжавшись в свои стулья, и смотрели на меня с ненавистью, со страхом, с отвращением. Но они подчинились, потому что моё безумие, подкреплённое винтовками моих стрелков и диктаторскими полномочиями, было их единственным, пусть и чудовищным, шансом выжить. И в наступившей тишине я понял, что никогда ещё не был так одинок. Я стоял один против вражеской армии, против тупости собственных генералов и против самих законов этого мира. И это было только начало.

Первым не выдержал Штайнер. Он медленно, с усилием, будто поднимая с плеч неподъёмный груз, выпрямился. Его багровое лицо стало пятнистым, а в глазах, только что замутнённых вином и страхом, вспыхнул огонь фанатика. Но я опередил его.

— Ваша честь, генерал, — мой голос был спокоен до неестественности. — Это парадная форма, которую надевают на смотрах. А мы с вами сейчас по уши в окопной грязи, и на нас надвигается каток. И мне глубоко плевать, в какой форме я его встречу. Главное выжить и остановить его. А если для этого придётся измазаться в дерьме, подпилить ему ось или обрушить на него скалу, я это сделаю. А вы можете продолжать стоять в своей чистенькой форме и рассуждать о чести, пока он не раздавит вас в лепёшку.

— Но риски! — взвизгнул фон Клюге, вцепившись пальцами в край стола. Его глаз дёргался так, будто пытался вылететь из орбиты. — Вы хоть понимаете, что вы задумали⁈ Чистое безумие!

— Война вообще безумие, генерал, — пожал я плечами. — Но моё безумие основано на расчётах. На сопромате, баллистике и отчётах геологов. А ваше, — я обвёл их всех взглядом, — основано на сказках о доблестных рыцарях. Почувствуйте разницу.

Я дождался, пока тишина снова станет плотной, и обвёл их всех холодным, оценивающим взглядом.

— Я понимаю вас, — сказал я, и это было почти правдой. — Вы боитесь, но вы боитесь не меня и не моего плана. Вы боитесь того, что я могу оказаться прав. Вы боитесь, что весь ваш мир, с его честью, правилами и рыцарскими поединками, оказался бесполезным хламом перед лицом настоящей, эффективной войны. Вы боитесь, что гоблинская тактика, как вы её назвали, окажется действеннее всех ваших славных атак. И это рушит всё, во что вы верили.

Я опёрся руками о стол, наклонившись к ним.

— Так вот, у меня для вас предложение. Ультиматум, если хотите. Либо вы принимаете мой план. Безоговорочно. Выполняете каждый мой приказ, даже если он кажется вам безумным. И тогда у нас появляется шанс выжить и победить. Либо, — я выпрямился, — вы можете взять свою честь, своих людей, свои красивые знамёна и идти умирать в этой долине так, как вам нравится. Я не буду мешать, мои стрелки и мои мортиры останутся здесь, на холмах. И когда эльфы перережут вас всех, мы хотя бы заберём с собой несколько тысяч из них на прощание. Выбор за вами, господа. Честная смерть или шанс на победу.

Я видел, как они переглядываются, видел борьбу в их глазах. Спесь и гордыня сражались с инстинктом самосохранения. И инстинкт, как это обычно бывает, побеждал. Они были воинами, но не были самоубийцами.

— Но если… если что-то пойдёт не так? — прошептал фон Клюге, скорее для очистки совести. — Кто будет отвечать?

— Я, — ответил я без малейшего колебания. — Вся ответственность за эту операцию, за каждую жизнь, за каждый заряд пороха на мне. Если мы погибнем из-за моего просчёта, история и герцог назовут меня безумцем и чудовищем. Я принимаю этот риск. А вы? Готовы ли вы рискнуть своей жизнью ради шанса, или предпочитаете гарантированно её потерять ради красивых слов?

Ответа не последовало. И это был самый красноречивый ответ. Они молчали, опустив глаза. Они не приняли мой план, просто смирились с неизбежным. Они подчинились не мне, они подчинились страху смерти, который оказался сильнее их страха перед моим безумием.

— Отлично, — кивнул я. — Значит, договорились. А теперь за работу. Генерал Штайнер, вы отвечаете за маскировку наших основных сил за этим хребтом. Ни одна эльфийская тварь не должна догадаться о нашей реальной численности. Фон Клюге, на вас логистика и тыловое охранение. Барон фон Адлер, вы со своей кавалерией отбываете в распоряжение леди Элизабет. И не дай бог вам дёрнуться без её прямого приказа. Остальные по своим частям. Довести приказ: при появлении противника не стрелять, не шуметь, не дышать без команды, ждать сигнала. Все свободны.

Они поднимались и выходили из палатки молча, как побитые собаки. Не глядя на меня, не прощаясь. Когда последний из генералов покинул палатку, оставив после себя шлейф ненависти и запаха кислого вина, я на несколько секунд позволил себе прикрыть глаза. Их ненависть меня не волновала, она была предсказуемой, как смена дня и ночи, и такой же бесполезной. Страх, глупость, уязвлённая гордость — гремучий коктейль, который всегда приводит к поражению. Но я не собирался его пить.

Ночь уже полностью вступила в свои права. Тьма была густой, почти осязаемой, пропитанной влагой и запахом мокрого камня. Дождь прекратился, но с гор сползал туман, глуша звуки и превращая лагерь в царство теней. Идеальные условия. У выхода из палатки меня уже ждали. Это была моя настоящая армия. Не генералы с их пышными титулами и устаревшими тактиками. А те, кто умел делать дело.

Два десятка гномов из бригады Брунгильды во главе с мастером Коганом. Хмурые, кряжистые, они стояли неподвижно, как гранитные валуны, и от них веяло спокойной, вековой уверенностью. Коган, чей единственный глаз сурово поблёскивал из-под насупленных бровей, держал в руках тяжёлый ручной бур, и было видно, что этот инструмент для него куда привычнее, чем парадный топор. Он всё ещё считал мои идеи «чертовщиной», но приказ есть приказ, а работа есть работа. И свою работу гномы знали. Они чувствовали камень, они понимали его структуру, его душу. Для них гора не была просто кучей породы. Это был сложный механизм, который можно было понять и, если нужно, сломать.

Рядом с ними, почти сливаясь с тенями, замерла группа ратлингов. Их было не больше дюжины, и они казались хрупкими рядом с гномами. Но в их тёмных, бусинках-глазах горел острый, цепкий ум. Их лидер, тощий и жилистый тип по имени Шурх, которого мне порекомендовали как лучшего знатока подземных разломов, молча кивнул мне. От них не пахло землёй, как от гномов, скорее пылью и опасной тишиной глубоких пещер. Если гномы были хирургами, готовыми резать камень, то ратлинги были диагностами, способными найти ту самую трещинку, тот самый нервный узел, удар по которому приведёт к параличу всего организма.

И, конечно, мои «Ястребы». Тридцать лучших стрелков, вооружённых до зубов, под командованием Эрика. Они не стояли группой. Они уже растворились в темноте по периметру, превратившись в невидимых стражей. Их задачей было обеспечить нам безопасность.

— Время, — коротко бросил я, и этот шёпот стал сигналом.

Мы двинулись, не строем, а маленькими, рассредоточенными группами. Никто не говорил, не кашлял, не звенел оружием. Каждый шаг выверен, каждый камень под ногой прощупывается, прежде чем перенести на него вес. Поднимались по склону, уходя в сторону от основных позиций армии, забираясь в дикие, нехоженые места. Воздух становился всё холоднее, под ногами хрустела мелкая каменная крошка, и этот звук в ночной тишине казался оглушительным. Я видел, как мои «Ястребы» бесшумно занимают позиции на уступах, превращаясь в часть скалы. Они были нашими глазами и ушами.

Через полчаса Шурх поднял руку, останавливая нас. Мы были у цели, у первого из трёх отмеченных на карте мест. Это был ничем не примечательный скальный выступ у самого основания гигантского гранитного карниза, нависавшего над нами, как застывшая волна цунами. Но ратлинг видел не то, что мы. Он опустился на колени, провёл тонкими пальцами по поверхности камня, постучал костяшками, прислушиваясь к эху.

— Здесь, — прошептал он, и его голос был сухим, как шелест песка. Он указал на едва заметную, тоньше волоса, трещину. — Разлом уходит вглубь. Бить надо сюда под гранитную пробку. Чтобы сорвало, а не раскрошило.

Коган хмыкнул, подошёл и тоже осмотрел место. Его единственный глаз придирчиво изучал камень.

— Крысёныш прав. Структура гнилая. Бурить будем здесь, мягко пойдёт.

И началась работа. Тихая, ювелирная, смертельно опасная. Два гнома установили ручной бур. Никаких паровых машин, никакого шума. Только мускульная сила и идеальная координация. Они вращали рукоять по очереди, плавно, без рывков. Сверло с тихим, скрежещущим шёпотом начало вгрызаться в камень. Я слышал, как меняется звук. Сначала глухой, вязкий, когда бур проходил через верхний слой сланца. Потом резкий, визгливый, когда он упёрся в гранит. Каждый оборот рукояти отдавался у меня в солнечном сплетении. Мы были как воры, взламывающие сейф. Одно неверное движение, один лишний звук и всё. Только вместо сигнализации нас ждал эльфийский патруль или шальная стрела.

Я стоял рядом, контролируя каждый этап. Я не доверял никому, даже себе, лично проверяя глубину шпура, сам осматривал бочонки с порохом, завёрнутые в промасленную кожу. Мы не просто закладывали взрывчатку. Нам не нужен был большой взрыв, который просто раскрошит скалу. Нам нужен был точный, направленный импульс, который сорвёт этот многотонный массив с его ложа, как срывают струп с раны.

В какой-то момент один из гномов, меняя положение, оступился на мокром камне. Маленький молоток, лежавший у его ног, соскользнул и с тихим стуком покатился вниз по склону.

В этот миг, казалось, все перестали дышать. Сердце ухнуло куда-то в пятки. Этот безобидный звук в мёртвой тишине ночи прозвучал как набат. Мы замерли, превратившись в изваяния, и вслушивались в темноту. Секунда. Две. Десять. Ничего. Только шелест ветра в камнях. Один из моих «Ястребов», лежавший на уступе выше, подал условный знак, короткий, едва слышный птичий крик. Чисто.

Я выдохнул. Напряжение было таким, что свело челюсти. Мы были на волоске.

— Готово, — прохрипел Коган, вытирая пот со лба.

Шпур был готов, мы аккуратно, сантиметр за сантиметром, заложили заряд. Затем длинный, как змея, запальный шнур. Я лично проверил его целостность, каждый дюйм. Любой залом, любая трещина и всё насмарку.

И так трижды. Три смертельных укола в самое сердце горы. Три нервных узла, которые мы собирались перерезать. Эта работа заняла почти всю ночь. Мы двигались от точки к точке, как призраки, оставляя за собой тикающие бомбы замедленного действия. Мои люди работали на пределе. Усталость валила с ног, нервное напряжение высасывало силы лучше любого вампира. Но никто не жаловался. Все понимали, что от точности их работы зависит не только исход битвы, но и их собственные жизни.

Перед самым рассветом, когда на востоке небо начало едва заметно светлеть, окрашиваясь в пепельные тона, мы закончили. Три длинных шнура тянулись от зарядов вниз по склону, теряясь в камнях. Их концы были выведены на тщательно замаскированную позицию, откуда их можно было поджечь по сигналу. Но это был запасной вариант. Основным детонатором должны были стать мои мортиры.

Мы отходили так же тихо, как и пришли. Я задержался последним, бросив прощальный взгляд на долину, окутанную утренним туманом. Она была спокойна и безмятежна. Но я знал правду, эта тишина была обманчива. Гора больше не спала. Она была заряжена, взведена и готова извергнуть свою ярость по моей команде.

Воздух в лагере был другим. Там, на склоне, в ледяной тишине ночи, он был тонким, острым, пахнущим смертью. Здесь, в низине, куда мы спустились под прикрытием серого, безрадостного рассвета, он был густым и живым. Он пах дымом сотен костров, прелой соломой, дешёвым табаком, конским потом и кисловатым духом солдатской каши. Он был наполнен приглушённым гулом просыпающейся армии, тихой руганью, звяканьем оружия, фырканьем лошадей. Этот контраст бил по нервам сильнее, чем ночной холод.

Я не пошёл в штабную палатку. Сон был роскошью, непозволительной для человека, который только что заминировал гору. Вместо этого я, игнорируя уставшие, ноющие мышцы, начал свой обход.

У подножия холма, где были замаскированы позиции мортир, меня встретил Эрик. Его молодое лицо под шлемом было бледным и осунувшимся, но глаза горели ясным, сосредоточенным огнём. Он был одним из немногих, кто не смотрел на меня как на сумасшедшего. Он смотрел с верой, и это, чёрт возьми, пугало и обязывало больше, чем ненависть генералов.

— Командир, — тихо доложил он, протягивая мне кружку с чем-то горячим и дымящимся. Отвар из каких-то местных трав, горький, но согревающий. — Все на позициях. Расчёты у орудий, наблюдатели на склонах. Ждём только солнца и гостей.

— Потери за ночь? — спросил я, делая глоток. Жидкость обожгла горло.

— Никаких. Один из людей барона фон Адлера пытался дезертировать. Поймали, сидит под арестом, ждёт вашего решения.

— После боя, — отрезал я. — Если выживем, повесим. Как остальные?

— Боятся, — честно ответил Эрик. — Генералы довели ваши приказы. Никто ничего не понимает, все ждут обычной резни. Аристократы злы, как цепные псы. Солдаты просто… ждут.

Я кивнул. Ожидаемо.

— Пусть боятся, страх заставляет быть осторожным. Главное, чтобы не перерос в панику. Передай всем командирам: как только кто из дворян прикажет отступать без моего ведома, стрелять на поражение без разговоров.

Эрик сглотнул, но кивнул. Он понимал, в том аду, что мы собирались устроить, паника одного могла стоить жизни сотне и даже тысяче.

Я отдал ему пустую кружку и пошёл один. Обратно наверх, по едва заметной тропе, которую мы проложили ночью. Я должен был проверить всё сам. Не потому, что не доверял Когану или Шурху. Они были мастерами своего дела, но это был мой план и моя ответственность.

В моей голове цифры и формулы плясали безумный танец. Угол наклона, плотность породы. Расчётная мощность взрыва. Вектор смещения масс. Я снова и снова прокручивал расчёты, ища ошибку. Один неверный параметр, одна пропущенная переменная, один лишний ноль в уравнении, и вся эта многотонная махина поедет не вперёд, в долину, а вбок, на наши собственные позиции. И тогда баллады сложат не о герое, спасшем герцогство, а о безумце, который похоронил свою армию под горой. Грань между гением и идиотом иногда бывает тоньше волоска. И я сейчас балансировал на этой грани.

Я дошёл до замаскированных позиций мортир. Мои уродливые чугунные боги стояли в неглубоких капонирах, укрытые маскировочными сетями, а сверху ветки и трава. Рядом с ними, как жрецы у алтарей, замерли расчёты. Гномы-механики, люди-наводчики, орки-заряжающие. Их лица были напряжены до предела. Они не до конца понимали, что им предстоит делать, но они чувствовали кожей — грядёт нечто страшное и невиданное.

У четвёртого орудия я нашёл Брунгильду. Она стояла, уперев руки в бока, и что-то выговаривала своему расчёту, сверкая глазами. Увидев меня, она хмыкнула.

— Проверяешь свои шнурки, инженер? Боишься, развяжутся?

— Боюсь, что твои уродцы не доплюнут до цели, — ответил я в тон. — Как они?

Она похлопала по влажному от утренней росы стволу мортиры.

— Дышат, порох, скорее всего, за ночь отсырел. Мощность заряда может гулять. Я бы добавила по десять процентов к навеске, на всякий случай. И расчёты твои, — она кивнула на людей-наводчиков, — зелёные, как задница орка весной. Руки трясутся, могут промазать.

— Я знаю, — кивнул я. — Именно поэтому первый залп будет пристрелочным. По дальней скале, не по зарядам. С уменьшенной навеской. Пусть привыкнут к грохоту и отдаче. А промазать они не имеют права, цена промаха слишком высока.

— Цена… — проворчала она, глядя на нависающий над нами гранитный карниз. — Ты уверен в этом, Михаил? Я всю жизнь работаю с камнем. Я знаю, какой он упрямый. Иногда, чтобы сдвинуть один валун, приходится разворотить половину шахты. А ты хочешь обрушить… вот это. Одним щелчком. Молись, чтобы твои расчёты были верны, муж. Потому что второго шанса у нас не будет.

Она была права. Шанс будет только один.

Я поднялся на свой командный пункт. Это был небольшой, укрытый камнями уступ, с которого открывался идеальный вид на всю долину и на склоны, где были заложены наши сюрпризы. Рядом со мной уже развернулись связисты с сигнальными флажками и Эрик с картой.

Я поднял подзорную трубу. Долина лежала передо мной, как на анатомическом столе. Тихая, пустая, залитая первыми, робкими лучами восходящего солнца. Туман медленно рассеивался, обнажая каждую деталь. Вот наши жалкие окопы впереди. Вот склоны, испещрённые невидимыми шрамами наших ночных работ. А вот и сама гора.

Время тянулось, как расплавленный свинец. Минуты превращались в часы. Солнце поднялось выше, осушая мокрые камни. Напряжение в воздухе стало таким плотным, что, казалось, вот-вот зазвенит. Солдаты сидели в укрытиях, не смея шелохнуться. Даже природа затихла.

И в этой оглушающей тишине раздался крик. Пронзительный, режущий нервы крик наблюдателя с самого высокого поста.

— На хребте! Вижу движение! Пыль! Они идут…