Формула огня

Глава 16

Обратный путь всегда короче, так говорят. Врут. Обратный путь, это долгая, изматывающая пытка, особенно когда ты тащишь за собой не только победу, но и её кровавую, гниющую цену. Наш экспедиционный корпус не шёл, он полз обратно в Форт-Штольценбург, и это шествие было похоже на похоронную процессию, во главе которой по какому-то недоразумению несли знамя триумфатора.

Победа… Какое же лживое, паскудное слово. Я ехал в своей командной повозке, и каждый толчок, каждый скрип колеса отдавался внутри фантомной болью. Я смотрел на своих солдат, и не видел в их глазах радости. Только глухую, выжженную усталость. Да, они выжили. Да, они победили. Но они видели, как легко и буднично умирают их товарищи. Они видели, как моя артиллерия превращает живых, кричащих существ в кровавый фарш. Я дал им в руки новое, страшное оружие, и оно не только убило врага, оно убило что-то и в них самих. Они стали другими. Они стали моими.

Орки шли молча, что для них было совсем не свойственно. Их обычный громогласный гогот, их похабные шутки, их вечное соревнование в силе и громкости рыка, всё это исчезло. Они шли, сбившись в плотные, угрюмые группы, и их взгляды были прикованы к одной-единственной повозке в центре колонны. К той, где на груде тряпья и мехов, под присмотром гнома-лекаря Балина, лежала их вождь. Урсула всё ещё была без сознания. Её дыхание, которое я слышал каждый раз, проезжая мимо, было слабым, прерывистым, как работа умирающего парового механизма. Балин делал всё, что мог, он вливал в неё какие-то свои вонючие гномьи отвары, менял повязки, которые тут же пропитывались кровью, и что-то бормотал себе в бороду на своём гортанном языке. Но я видел по его лицу, он не был уверен в успехе. И эта неуверенность висела над всей армией, как грозовая туча.

Когда на горизонте показались бетонные контуры моего форта, я не почувствовал облегчения. Я возвращался из одного окопа в другой, из окопа, где враг был понятен и стрелял в тебя спереди, в окоп, где враг улыбался тебе в лицо, а в руке за спиной держал отравленный кинжал. Политика. Грязнее, чем любая окопная грязь.

Нас встречали, почти всё население форта, свободное от караульной службы, высыпало к воротам. И это зрелище было красноречивее любых докладов шпионов. Простолюдины, мои солдаты, которые остались в гарнизоне, ремесленники, даже несколько семей из числа тех, кому я дал убежище, все они кричали. Они орали моё имя, мой титул. «Железный барон!», «Слава Штольценбургу!». Они махали руками, подбрасывали в воздух шапки, их лица, обветренные, уставшие, сияли неподдельной, искренней радостью. Они видели во мне не узурпатора, не тирана. Они видели в моих «Молотах Войны», в моих «Ястребах» единственную надежду на то, что завтра их не вырежут, как скот. И эта наивная, отчаянная вера была страшнее любой ненависти. Ненависть можно понять, а любовь народа, это самое непредсказуемое и опасное из всех видов оружия. Сегодня они носят тебя на руках, а завтра на этих же руках несут на эшафот.

Орки, оставшиеся в форте, не кричали. Они молча расступились, давая дорогу повозке с Урсулой, и когда та проезжала мимо, каждый из них, от седого ветерана до безусого юнца, склонял голову и ударял кулаком в грудь. Это был их знак высшего уважения. Они скорбели, но в их глазах не было отчаяния. Только мрачная, холодная решимость. Если их вождь умрёт, они не разбегутся. Они будут мстить. И не дай бог кому-то оказаться на их пути.

А чуть поодаль, на ступенях главного командного бункера, стояла третья группа. «Благородные». Аристократы, которых я не взял с собой в поход, оставив «прикрывать тылы», то есть, сидеть под замком под присмотром моих людей. Они не кричали и не склоняли голов. Они стояли, скрестив руки на груди, и их лица были непроницаемыми масками. Но я умел читать по глазам. И в их глазах я видел всё: зависть, страх, бессильную злобу. Я снова победил. Победил без них. Победил, используя свои «демонические» машины и своих «диких» союзников. Каждая моя победа была гвоздём в крышку их гроба, и они это прекрасно понимали.

Впереди этой группы, чуть ниже, стояла Элизабет. Как всегда, безупречная. Даже здесь, в этом царстве грязи, бетона и стали, она умудрялась выглядеть так, будто только что сошла с парадного портрета. Простой, но идеально скроенный дорожный костюм тёмно-синего цвета, волосы собраны в строгий узел, на лице ни следа усталости. Только глаза… В её глазах, обычно холодных и отстранённых, я на мгновение уловил что-то похожее на облегчение. Она на мгновение улыбнулась, затем чуть заметно кивнула мне, и этот едва уловимый жест сказал больше, чем все крики толпы. «Ты вернулся. Живой. И это главное».

Я молча кивнул в ответ и остановил повозку. Спрыгнул на землю, не обращая внимания на продолжающиеся крики, и подошёл к ней.

— Элизабет, — коротко поприветствовал я.

— Дорогой супруг, — так же коротко ответила она. Однако, что-то новенькое. От меня не ускользнуло, как перекосило от этих слов нескольких дворян — С победой. Новости из столицы ждали твоего возвращения.

Её слова были как ушат ледяной воды. Никаких поздравлений, никакой светской болтовни. Сразу к делу. Это была наша Элизабет.

— Я так и думал, — ответил я. — Хорошие или как обычно?

— Смотря что считать хорошими новостями, — она чуть усмехнулась уголком губ. — Поговорим в твоём кабинете…

Я отдал несколько коротких распоряжений Эссену насчёт размещения армии, приказал Балину перенести Урсулу в его личный, самый чистый и тёплый лазарет, и, не оглядываясь, пошёл за Элизабет. Мы молча прошли через гулкий, пахнущий сыростью коридор и вошли в мой кабинет.

Здесь ничего не изменилось. Тот же массивный стол, заваленный чертежами и картами. Та же узкая походная койка в углу. Тот же холодный, безжизненный порядок. Мой мир, мир цифр, схем и расчётов. Единственное, что было новым, это несколько запечатанных сургучом свитков, аккуратно сложенных на краю стола.

Элизабет не стала садиться. Она подошла к столу, взяла один из свитков и протянула мне.

— Это от отца. Официальные поздравления. Он в восторге. И в ужасе.

Я быстро пробежал глазами витиеватый, полный пафосных оборотов текст. Герцог Ульрих поздравлял меня с «беспримерной победой», восхвалял мой «стратегический гений» и сообщал, что в мою честь в столице будет устроен пир. Между строк читалось другое: «Ты стал слишком сильным, Михаил. И я начинаю тебя бояться».

— А теперь неофициальная часть, — продолжила Элизабет, пока я комкал бесполезную бумажку. — Народ ликует, Железным барон, и твоё имя сейчас на устах у каждого простолюдина. Торговцы, ремесленники, даже крестьяне в деревнях, все видят в тебе спасителя. Отец пользуется этим по полной. Под предлогом «всеобщего воодушевления» он ввёл новые налоги на войну, объявил реквизицию зерна и скота, начал принудительную мобилизацию. Герцогство скрипит, стонет, но даёт ему всё, что он просит. Потому что все верят, что Железный барон спасёт их.

— Прекрасно, — хмыкнул я. — Больше ресурсов, больше солдат. Это хорошо.

— Это хорошо для войны. Но плохо для тебя, — поправила она. — Твоя популярность, это не только щит, это ещё и мишень, забыл? в этот раз стрелков будет гораздо больше, чем на том памятном совете, когда мне пришлось войти в кабинет отца с мечом наперевес.

Она взяла другой свиток.

— Во дворце сформировалась новая партия. Они называют себя «Истинными Патриотами», но все зовут их просто «Консерваторами». Их девиз прост: «Вернём всё, как было». Они считают, что ты, твои машины, твои дикие орки, всё это чума, которая разрушает вековые устои герцогства. Они винят тебя в том, что «благородные» теряют власть, что рыцарская честь втоптана в грязь, а миром начинают править безродные выскочки вроде тебя и твоих сержантов. Они ждут. Ждут, когда ты совершишь ошибку. Когда твои орки устроят резню в какой-нибудь деревне. Когда твоя пушка случайно разнесёт чей-нибудь родовой замок. И тогда они нанесут удар.

— Кто их возглавляет?

— Граф фон Райхенбах. Старый, влиятельный интриган, чьи земли на юге почти не пострадали от войны. И его правая рука, епископ Теобальд.

— Церковь? — я удивлённо поднял бровь. — А этим-то я чем не угодил?

Элизабет усмехнулась своей холодной, ядовитой усмешкой.

— О, тут всё просто, Михаил. Он объявил твои пушки «дьявольским отродьем», а тебя, соответственно, «слугой тьмы». Твои технологии, это «колдовство», которое отвращает людей от истинной веры. Он призывает народ отказаться от твоей «демонической помощи» и уповать только на молитвы.

— Бред какой-то, — отмахнулся я. — В наш век, когда магия почти не работает, только идиоты могут верить в такую чушь.

— Люди всегда верят в чушь, если она красиво упакована, — парировала Элизабет. — Но дело, конечно, не в вере. А в деньгах.

Она подошла к столу и постучала пальцем по одному из финансовых отчётов.

— Раньше десятая часть всех доходов герцогства, церковная десятина, шла в казну церкви. Это огромные деньги, Михаил! Но мой отец, когда началась война и казна опустела, своим указом отменил десятину. Он сказал, что бог потерпит, а армии нужны мечи и хлеб. Он оставил церкви только пожертвования прихожан. А какие могут быть пожертвования, когда прихожане сами сидят без гроша? Епископ в ярости, ведь герцог так и не отменил указ после победы при Каменном Щите. Ты и твоя война лишили Теобальда главного источника дохода. И он сделает всё, чтобы вернуть старые порядки. Церковь нашла прекрасного союзника в лице Райхенбаха. Они объединили усилия. Граф даёт политический вес, а епископ идеологическое прикрытие. Идеальный союз лицемерия и жадности.

Я молчал, переваривая услышанное. Казалось бы, не в первый раз, но картина складывалась пренеприятная. Это был уже не просто саботаж отдельных аристократов. Это была организованная, мощная оппозиция, у которой были и деньги, и влияние, и, что самое опасное, красивая, убедительная для дураков идея.

— Они ждут моей ошибки, — повторил я её слова. — И они её получат. Рано или поздно.

— Они могут и помочь ей случиться, — добавила Элизабет. — Агенты Райхенбаха уже работают. Распространяют слухи. Что ты специально подставляешь под удар отряды «благородных». Что ты хочешь заменить всех людей на орков и зверолюдей. Что твои пушки питаются душами младенцев. Любая грязь, которая может прилипнуть. И она прилипает, Михаил. Она всегда прилипает.

Я подошёл к окну, оно выходило на внутренний плац, где сейчас мои солдаты, уставшие, грязные, но довольные, получали свою порцию горячей похлёбки и заслуженную чарку вина. Они смеялись, хлопали друг друга по плечу. Многие подходили к оркам, и все вместе пили за то, чтобы Урсула быстрее встала на ноги. Они верили в меня…

А там, в столице, в тёплых, уютных кабинетах, люди в шёлке и бархате уже плели паутину, в которую я должен был угодить.

— В этот раз больше не будет полумер — тихо сказал своей жене — твой отец должен это понимать. Я отвечу ударом на удар, только пленных не будет от слова совсем.

— Я понимаю, Михаил — устало ответила Элизабет — надеюсь, у меня выйдет донести это понимание до отца…

Дверь тихо закрылась, и я остался один. Один на один со своими демонами, со своими чертежами и со своей войной, которая внезапно разрослась, пустив метастазы в те сферы, где пушки были бессильны. Я подошёл к столу, механически сгрёб в сторону свитки с донесениями, расчищая место для самой главной, самой важной карты. Карты герцогства, моей головной боли. Моей единственной надежды. Я смотрел на неё, на хитросплетение дорог, рек и границ, и видел не территорию, а кровеносную систему, в которую впрыснули яд. И яд этот был не только в столице, он сочился отовсюду.

Прошла неделя, спустя нашего возвращения. Я даже успел сосредоточиться на работе, пытаясь использовать эти по полной.

В дверь робко постучали.

— Войдите, — бросил я, не отрываясь от карты.

В кабинет, стараясь ступать как можно тише, просочился барон фон Эссен. Мой адъютант, моя правая рука, мои глаза и уши там, где я не мог присутствовать лично. И, судя по его лицу, он принёс мне очередную порцию головной боли. Его обычно бледное, аристократическое лицо сейчас было почти зелёным, а в глазах плескался плохо скрываемый ужас.

— Командир… там… кхм… — он откашлялся, пытаясь придать голосу твёрдость. — Прибыл караван с запада, торговцы. Они… они в ужасном состоянии. Требуют аудиенции, говорят, дело не терпит отлагательств. Я пытался отправить их к интенданту, но они кричат, что говорить будут только с Железным бароном.

— Торговцы? — я удивлённо поднял бровь. — Они либо безумцы, либо отчаянные смельчаки.

— Скорее первое, командир, — тихо сказал Эссен. — Они выглядят так, будто видели самого дьявола. И, кажется, дьявол надрал им задницу.

— Веди их сюда, — вздохнул я, отодвигаясь от стола. — Если они прошли через Змеиный Зуб зимой, значит, их действительно что-то гнало.

Через несколько минут Эссен ввёл в мой кабинет троих. Слово «торговцы» подходило им так же, как слово «бабочка» подходило бы к моим «Молотам Войны». Это были обломки людей. Грязные, оборванные, их одежда превратилась в лохмотья. Лица, заросшие щетиной, были землистого цвета, а под глазами залегли глубокие, тёмные тени. Но страшнее всего были их глаза. Широко раскрытые, безумные, в них застыл такой первобытный, животный ужас, что мне на мгновение стало не по себе. Они дрожали, то ли от холода, то ли от пережитого, и от них несло потом, страхом и дешёвой брагой, которой они, очевидно, пытались этот страх заглушить.

— Вы Железный барон? — хрипло спросил один из них, самый старший, жадно вглядываясь в моё лицо.

— Я, — кивнул я. — Говорите, что у вас.

Он сделал шаг вперёд, но его ноги подкосились, и он чуть не упал. Эссен подхватил его, помог дойти до стула. Торговец рухнул на него, как мешок с костями.

— Там… там конец, ваша светлость, — прошептал он, его голос срывался. — Конец всему.

— Где «там»? — я старался говорить спокойно, методично, как на допросе. — Говорите по порядку. Откуда вы?

— Из королевства Вестмарк, — ответил второй, тот, что помоложе. Он стоял, покачиваясь, и судорожно вцепился в эфес дешёвого меча, висевшего на боку. — Мы везли соль и меха. Думали проскочить до снегов…

— И что вы видели? — надавил я.

Старший закрыл лицо руками, его плечи затряслись.

— Мы видели мёртвые города, ваша светлость! Не один, а три! Три мёртвых города! Они просто… стоят. Дома, ратуши, храмы… всё на месте. Но они пустые!

— Пустые? — нахмурился я. — Жители ушли?

— Если бы! — истерически выкрикнул молодой. — Там кости, ваша светлость! Повсюду! На улицах, в домах, на рыночных площадях! Горы выбеленных, чистых костей, как будто их обглодали дочиста! Двери домов выломаны, ворота разбиты, а внутри и вокруг — только кости! И тишина… такая тишина, что в ушах звенит! Ни птиц, ни зверей, ни даже мух!

— Мы встретили беженцев, — пробормотал третий, который до этого молчал, уставившись в одну точку. — Боги, лучше бы мы их не встречали…

— Что с беженцами? — я подался вперёд.

— Это не люди, это река, ваша светлость! — старший поднял на меня безумные глаза. — Река отчаяния! Десятки тысяч… сотни тысяч… они идут, бредут на восток, вглубь континента! Говорят, что спасения нет. Но мы… мы слышали другое. Мы слышали, что здесь, в Вальдемаре, тёмных тварей разбили. Что есть Железный барон и его солдаты. И мы не одни такие, многие разворачиваются и идут сюда! Идут к вам за спасением! И они будут здесь… скоро. Может, через месяц, может, раньше.

Я откинулся на спинку стула. Картина прояснялась, и от этой ясности хотелось выть. На западе шла такая бойня, по сравнению с чем наша война с эльфами могла показаться детской игрой в солдатики. И это нечто гнало перед собой цунами из сотен тысяч отчаявшихся, голодных людей. Цунами, которое должно было обрушиться на моё и без того истощённое герцогство. Голод, болезни, бунты… Беженцы могли уничтожить нас быстрее и надёжнее любой армии.

— Эссен, — мой голос прозвучал глухо. — Уведите их. Дайте им еды, выпивки, тёплое место для ночлега. И поставьте стражу. Они не должны ни с кем говорить.

Когда за ними закрылась дверь, я несколько минут сидел в тишине. Информация была чудовищной, но обрывочной. Суеверный бред перепуганных торгашей. Мне нужны были факты. Мне нужны были глаза и уши. Мне нужна была Лира.

И снова стук в дверь. На этот раз не робкий, а твёрдый, настойчивый.

— Войдите!

На пороге стоял орк. Огромный, даже по орочьим меркам, с лицом, перечёркнутым старым шрамом, который придавал ему вечно угрюмое выражение. Гром Адский Молот, один из лейтенантов Урсулы, её самая верная ищейка. Он не стал ждать приглашения, вошёл и остановился посреди кабинета. От него пахло потом, сталью и тревогой.

— Командир, — сказал без предисловий, и его низкий голос, казалось, заставил вибрировать воздух. — Плохие вести из степей.

— Говори, Гром.

— Разведчики не вернулись. Ни один.

Мои пальцы сжались в кулак. Я отправлял несколько небольших, но очень опытных групп. Их задачей было просочиться вглубь оккупированных территорий и оценить обстановку. Они должны были возвращаться по одному, с докладами.

— Все? Ты уверен?

— Уверен, командир, — его взгляд был тяжёлым, как наковальня. — Последняя группа должна была вернуться три дня назад. Тишина. Мы послали на перехват ещё двоих, самых быстрых. Они вернулись час назад. Нашли следы. И кровь. Много крови, эльфийской и нашей.

Он замолчал, подбирая слова. Орки не были мастерами красноречия.

— Там что-то не так, командир. Не просто война. Мои братья, они чуют это кожей. В степях творится какая-то грязь, какой-то неправильный ужас. Вождь… она беспокоится всё больше.

— Вождь в сознании? — встрепенулся я.

— Приходит в себя временами. Гном говорит, яд выходит. Но она слаба, как котёнок. И злая, как голодная волчица. Она рвётся туда, говорит, что ты обещал.

Я потёр виски. Обещал. Я обещал ей, что как только мы разберёмся с «Чёрным Клыком», мы пойдём спасать её народ. Но я не мог предположить, что с запада на нас поползёт такая хрень.

— Я помню о своём обещании, Гром, — твёрдо сказал я. — Передай ей. Но для похода в степи мне нужна информация. Мои разведчики ещё не вернулись. Как только появятся лисы, мы начнём готовиться.

Гром молча кивнул. Он не стал спорить или требовать. Он просто донёс волю своего вождя. И получил мой ответ. Развернувшись, он так же молча вышел.

Я снова остался один, но тишина была недолгой. В углу кабинета, где тени были гуще всего, одна из них шевельнулась, отделилась от стены и обрела форму. Лира, моя кицуне, моя главная шпионка, моя головная боль и моё самое тонкое оружие. Она всегда появлялась так, без стука, без шороха, как будто просто материализовывалась из воздуха.

— Тяжёлый день, дорогой? — её голос был тихим, мурлыкающим, но в нём, как всегда, звенели стальные нотки.

— Не то слово, — я устало посмотрел на неё. Она была одета в свой обычный, тёмный, облегающий костюм из мягкой кожи. Ничего лишнего, ни одного украшения, кроме двух мечей за спиной. — У тебя что-то есть для меня? Надеюсь, хорошее.

— Хорошее тоже есть, — она подошла к столу и положила на него тонкий свиток. — Твоя жена, — она сделала акцент на этом слове, и в её глазах мелькнул огонёк, — отлично справилась. Её письмо к отцу произвело нужный эффект. Герцог в восторге от твоей победы и, что самое главное, от того, что ты немедленно не повёл армию на столицу, чтобы усесться на его трон. Он поверил, что ты лоялен.

— А что наши «патриоты»?

— А вот это уже плохие новости, — продолжила Лира, её голос стал серьёзнее. — Они тоже поверили. Поверили, что ты «верный пёс герцога», который будет сидеть на цепи и ждать команды. И они решили эту цепь укоротить. А лучше перерезать. По донесениям моих агентов, Райхенбах и Теобальд начали действовать. Первые попытки саботажа на оружейных мануфактурах в столице. Поджог склада с зерном в южном графстве, свалили всё на «неосторожность пьяных солдат». Они проверяют реакцию герцога, насколько далеко они могут зайти, прежде чем он спустит тебя с поводка. И, судя по всему, зайти они могут довольно далеко. Герцог боится гражданской войны больше, чем эльфов.

Я слушал её, и во мне закипала глухая, холодная ярость. Пока я здесь проливал кровь, пока мои люди умирали, эти сытые ублюдки в столице играли в свои грязные игры, раскачивая лодку, в которой мы все сидели.

— Есть что-нибудь с запада? — спросил я, меняя тему.

Лира нахмурилась, и её лисье лицо стало серьёзным, как никогда.

— Есть. И это хуже, чем рассказы твоих торговцев. Одна из моих лучших групп вернулась час назад. Точнее, вернулась одна, израненная, на грани безумия. Они побывали в одном из мёртвых городов, в Грюнвальде.

Она замолчала, подбирая слова.

— Это правда. Город почти цел. Дома стоят. Но ворота вынесены с корнем, а двери всех до единого домов выломаны. А внутри… кости. Повсюду. Они подтверждают: ни клочка плоти, ни капли крови. Только чистые, обглоданные кости. Но это не всё. Моя девочка, она опытный следопыт, нашла следы. Они вели не из города, а к городу. Огромное количество следов, но не эльфийских сапог. Что-то другое. Когтистые, многопалые лапы. Они нашли их лагерь в нескольких лигах от города. И рядом с лагерем… огромный провал в земле. Свежевырытый, ведущий куда-то вглубь.

Она посмотрела мне прямо в глаза, и в её зрачках я увидел отражение собственного ужаса.

— Вывод однозначен, Михаил. Тёмные привели новую стаю. Похоже, их выпускают под покровом магического тумана, о котором бормочут беженцы.

Я снова повернулся к карте, на которой теперь было ещё больше вопросительных знаков. Восток, где в геноциде погибали мои союзники. Столица, где зрела измена. И запад, откуда ползла вполне конкретная, ещё более чудовищная угроза от старого врага. Под землёй пока враг притаился, но не стоит сбрасывать его со счетов.

Я был в центре бури. И начинал понимать, что выбраться из неё, не заплатив страшную цену, уже не получится. Мысль, которую я старательно гнал от себя, снова всплыла в сознании. Холодная, острая, как лезвие гильотины. Для того, чтобы спасти этот мир, сначала придётся утопить его в крови. В крови врагов, в крови предателей, в крови тех, кто просто стоит на пути. Безжалостные, тотальные, кровавые чистки. Это был единственный выход. И от осознания этой простой, ужасной истины мне стало по-настоящему страшно.