Формула огня

Глава 11

Зима пришла не с парадным грохотом снежных бурь, а подкралась на цыпочках, как вор. Сначала она лишь припудрила инеем вершины самых высоких пиков, превратив их в сахарные головы безразличных к нашей суете великанов. Затем спустилась ниже, окутав предгорья холодным, промозглым туманом, который по утрам нехотя отползал в ущелья, обнажая промёрзшую, окоченевшую землю. Воздух стал тонким, колким, он обжигал лёгкие и заставлял глаза слезиться. И в этом кристально чистом, морозном воздухе моё творение выглядело особенно чудовищно.

Я стоял на крыше центрального командного бункера, единственного высокого сооружения во всём комплексе, которое я позволил себе построить, и то лишь потому, что оно было вгрызено в склон горы и с воздуха казалось просто естественным каменным выступом. Отсюда, со своей «капитанской рубки», я видел всё. И то, что я видел, не имело ничего общего с гордыми замками или неприступными цитаделями из рыцарских баллад.

Форт-Штольценбург не был красив. Красота, это привилегия мирного времени, роскошь, которую мы не могли себе позволить. Это было функциональное, концентрированное уродство топора, капкана или гильотины. Вместо изящных башен и высоких стен — приземистые, оплывшие бетонные коробки ДОТов, вросшие в землю, как гигантские серые бородавки. Вместо величественных ворот — узкая, ощетинившаяся стальными «ежами» щель в завале, которая простреливалась как минимум из шести пулемётных гнёзд. Вместо живописных внутренних дворов, сеть узких, крытых траншей и бетонных ходов сообщения, превращавших всю территорию в гигантский, запутанный лабиринт, где каждый поворот был рассчитан так, чтобы создать огневой мешок для любого, кто рискнёт сунуться внутрь.

Не было ни одного лишнего элемента, ни одной детали, которая не несла бы в себе смертоносную функцию.Огромная, бездушная машина для убийства, спроектированная с одной-единственной целью: максимально эффективно перемалывать живую силу противника, превращая её в фарш, при минимальных потерях для гарнизона. Солдаты, со свойственным им чёрным юмором, уже придумали ему свои названия: «Адские врата», «Бетонная могила», «Зубы Михаила». Последнее мне нравилось больше всего.

Я смотрел на своё детище, и не чувствовал ни радости триумфатора, ни гордости создателя. Только холодное, выжигающее изнутри удовлетворение. Да, ради этой операции пришлось отрезать много живого. Пришлось вбить в эту землю столько пота, крови и отчаяния, что хватило бы на десяток проигранных войн. Пришлось сломать через колено вековые устои, растоптать чужую честь и превратить свободных людей в рабов одной общей, навязанной мною цели. Но теперь у нас появился шанс. Не на победу, нет, до неё было ещё как до Луны. Но на то, чтобы не сдохнуть в ближайшие месяцы.

Стройка, которая ещё недавно казалась бесконечным, кипящим хаосом, затихла. Больше не было слышно круглосуточного грохота взрывов, визга пил и отчаянного мата десятников. Лагерь жил теперь другой, размеренной, армейской жизнью. Чёткий ритм шагов патрулей по бетонным гулким переходам. Короткие, резкие команды на плацу, где Урсула продолжала превращать вчерашних крестьян и аристократов в подобие солдат. Мерный стук молотов в кузнице, где теперь не ковали кирки, а чинили оружие. И над всем этим вой ветра, который, завывая в узких амбразурах и длинных вентиляционных шахтах, пел колыбельную нашему бетонному монстру.

— Впечатляет, магистр.

Я не обернулся, ведь и так знаю чей это голос. Хриплый, надтреснутый, лишённый былой командирской зычности. Генерал Штайнер, он подошёл и встал рядом, тяжело опираясь на трость. Его рука, раздробленная в той памятной рубке на склоне, так до конца и не восстановилась, она висела на перевязи бесполезной плетью. Но изувечена была не только рука. Что-то сломалось и внутри этого старого вояки. В его глазах больше не было ни ярости, ни спеси. Только глухая, всепоглощающая усталость. Он смотрел не на меня, а на панораму форта, и его лицо было похоже на пергамент, на котором написана история всех проигранных сражений. Он зябко поёжился, хотя на нём был тёплый, подбитый мехом плащ.

— Я воевал тридцать лет, магистр. Я видел десятки крепостей. Гордые, неприступные замки моих предков, с высокими стенами, украшенными флагами, с широкими площадками для рыцарских турниров… В них была жизнь. В них была честь. А это… — он неопределённо махнул рукой в сторону ДОТов, — … это просто нора. Грязная, уродливая крысиная нора. Здесь не за что сражаться. Здесь можно только умирать.

— Именно, генерал, — кивнул я. — И пусть это будут наши враги.

Штайнер ничего не ответил. Он просто стоял и смотрел, и в его глазах я видел немой ужас человека, который заглянул в будущее и не нашёл в нём места ни для себя, ни для всего, во что он верил.

— Камень готов. Когда мы пойдём за черепами?

Этот голос, низкий, гортанный, прозвучал за нашими спинами, как грохот камнепада. Урсула. Она подошла бесшумно, как всегда, и встала рядом со мной, огромная, источающая запах стали, кожи и застарелой крови. Она не смотрела на форт. Её взгляд был прикован к востоку, туда, где за заснеженными пиками лежали выжженные степи её народа. Для неё этот форт был не домом и не могилой. Просто хорошим, надёжным топором, который наконец-то наточили. И ей не терпелось пустить его в дело.

— Разведчики Лиры ещё не вернулись, — ответил я. — Идти сейчас, это всё равно что прыгать в колодец, не зная его глубины. Нам нужна информация.

— Информация? — она хмыкнула, и в этом звуке было столько презрения, что Штайнер невольно попятился. — Пока твои хвостатые шпионки собирают информацию, эльфы продолжают резать мой народ! Мои воины уже точат клинки! Они готовы идти хоть сейчас! Они устали таскать камни, они хотят крови!

— Они её получат, Урсула. Всю, какую смогут выпить, — я повернулся и посмотрел ей в глаза. — Но мы ударим тогда, когда скажу я. И туда, куда скажу я. Один точный удар в сердце лучше, чем десять слепых взмахов по пустоте. Мы ждём.

Она прорычала что-то на своём языке, но спорить не стала. Урок, который я преподал ей в шатре, она усвоила. Ярость — хороший двигатель, но управлять им должен холодный расчёт. Она это приняла, хоть и скрепя сердце.

Мы стояли втроём на крыше этого бетонного монстра, как три осколка разных, несовместимых миров. Мой взгляд скользнул по карте, которая была разложена тут же, на парапете, и прижата камнями от ветра. Палец сам собой нашёл на ней небольшую, едва заметную точку к северо-западу от нас. Маленькая, заноза на теле герцогства, которая уже давно мозолила мне глаза. Крепость «Чёрный Клык». Последний оплот тёмных эльфов на нашей территории, который они удерживали ещё с начала вторжения. Небольшой, но хорошо укреплённый гарнизон, который сидел там, как паук в паутине, контролируя важную дорогу и постоянно угрожая нашим коммуникациям с северными деревнями. До сих пор у нас просто не было сил, чтобы выковырять эту занозу. С нашей стороны были только редкие патрулями, осаду крепости вели сборная солянка аристократических дружин.

Но теперь всё изменилось.

Я посмотрел на свой форт, на его хищные, чёрные амбразуры, на ряды «ежей» в долине. Это был идеальный щит. Но щит бесполезен без меча. Сидеть здесь, в этой неприступной норе, и ждать, пока эльфы соизволят прийти и разбить себе головы о наши стены, было глупо. Это означало отдать им инициативу, позволить им выбирать время и место следующего удара. А я не любил, когда выбирают за меня.

Армия была измотана стройкой. Мои новые офицеры ещё путались в расчётах. Но им нужна была настоящая, кровавая практика. Им нужна была маленькая, локальная, но быстрая и оглушительная победа. Победа, которая окончательно похоронит старые порядки и докажет всем, от последнего солдата до герцога в столице, что моя новая армия, это не бред сумасшедшего инженера, а реально работающая машина.

«Чёрный Клык» стал идеальная цель. Достаточно близко, чтобы не растягивать коммуникации. Достаточно слабо, чтобы мы могли взять её без затяжной осады. И достаточно символично. Это была земля, пожалованная мне герцогом. Моя земля и на ней сидели враги. Пора было идти забирать своё.

Я поднял голову и посмотрел на своих спутников. Штайнер всё так же апатично смотрел в пустоту. Урсула буравила взглядом далёкие степи.

— Завтра на рассвете, — сказал я тихо, но в морозном воздухе мой голос прозвучал отчётливо и твёрдо. — Собираем военный совет.

Военный совет, это звучало слишком громко и пафосно для того сборища, что я организовал на рассвете. Это было больше похоже на сходку заговорщиков в склепе. Мы собрались в самом большом, уже полностью застывшем и гулком каземате, который должен был служить центральным командным бункером. Воздух здесь был холодным, неподвижным, с отчётливым привкусом сырого бетона, земли и той особой, ни с чем не сравнимой пыли, что остаётся после большой стройки. Единственным источником света были несколько чадящих масляных ламп, расставленных на грубо сколоченном столе, за которым мы и разместились. Их неровный, дёрганый свет выхватывал из полумрака наши лица, превращая их в уродливые, тревожные маски.

Атмосфера была наэлектризована до предела. Все ждали, месяцы каторжной, бесчеловечной работы был позади. Логика, по крайней мере, их логика, подсказывала, что теперь наступит время отдыха. Время занять свои места на стенах, распределить сектора обстрела, пополнить запасы и сидеть в этой неприступной норе, дожидаясь либо весны, либо когда тёмные эльфы соизволят прийти и разбить себе головы о наши стены. В их глазах я читал это нетерпеливое, почти болезненное ожидание. Ожидание одного простого приказа: «Перейти к глухой обороне».

Генерал Штайнер, чьё лицо из багрового превратилось в какое-то пергаментно-жёлтое, сидел, откинувшись на спинку стула и уставившись в одну точку. Его покалеченная рука, висевшая на перевязи, мелко подрагивала в такт нервному тику на щеке. Фон Клюге, мой вечно паникующий интендант, уже разложил на столе свои амбарные книги и что-то лихорадочно подсчитывал, бормоча себе под нос про расход угля и остатки солонины. Урсула, как всегда, молчала. Она сидела чуть поодаль от всех, прислонив к стулу свои топоры. Она ждала другого. Не обороны и отдыха. Крови. И её нетерпение было почти осязаемым, оно висело в воздухе, как запах грозы. Остальные, выжившие аристократы и мои новые офицеры из «Ястребов», сидели молча, стараясь не встречаться друг с другом взглядами.

Я не стал томить их ожиданием. Молча подошёл к столу, отодвинул книги фон Клюге и с резким, сухим шорохом развернул на столе большую, подробную карту северной части герцогства. Она была испещрена моими пометками, сделанные красными чернилами. Все взгляды тут же приковались к ней. Они ожидали, что я начну распределять оборонительные рубежи, расставлять фишки, обозначающие роты и батальоны.

Я дал им насладиться этой иллюзией. А потом мой палец, чумазый, с обломанным ногтем, медленно опустился на карту. Но не на наш форт. Он опустился на точку к северо-западу от нас, приличных размеров красный кружок, который я обвёл несколько раз.

Крепость «Чёрный Клык».

По каземату пронёсся едва слышный, недоумённый вздох. Штайнер оторвал взгляд от стены и уставился на карту, его брови сошлись на переносице. Урсула чуть повернула голову, в её глазах мелькнуло удивление.

— Мы выступаем, — сказал я в наступившей тишине. Мой голос был спокойным, ровным, почти будничным. Именно эта обыденность и произвела эффект разорвавшейся бомбы.

— Что? — первым очнулся Штайнер. Он подался вперёд, его здоровое ухо, казалось, выросло вдвое. — Что вы сказали, магистр? Я, должно быть, ослышался.

— Вряд ли, генерал, — ответил я, не отрывая пальца от карты. — Повторяю для тех, кто плохо слышит из-за постоянного грохота. Мы выступаем на «Чёрный Клык».

На несколько секунд в каземате воцарилась абсолютная, звенящая, почти осязаемая тишина. Такая, какая бывает в горах перед сходом лавины. Они смотрели то на меня, то на мой палец, и на их лицах было написано такое чистое, беспримесное, тотальное непонимание, что мне на мгновение стало их даже жаль.

И тут лавина сошла. Ну да, в который раз…

— Вы сошли с ума! — взвизгнул фон Клюге, вскакивая со своего места так резко, что опрокинул стул. Его лицо покрылось красными пятнами. — Выступаем⁈ Куда⁈ У нас солдаты с ног валятся от усталости! Мы только-только закончили стройку! У нас нет припасов для наступательной операции! Дороги превратились ещё не замёрзли! Скоро наступят морозы! Это самоубийство!

— Это не просто самоубийство, это преступная глупость! — рявкнул Штайнер, и его голос, обретший былую силу, загремел под сводами каземата. Он ударил здоровой рукой по столу так, что подпрыгнули лампы. — Мы создали неприступную крепость! Наша задача сейчас занять оборону, сберечь людей, пережить зиму! А вы предлагаете бросить всё и пойти на штурм какой-то второстепенной цитадели⁈ Распылять силы, когда главная угроза может нагрянуть с востока в любой момент⁈

Ему тут же начали вторить остальные аристократы.

— Но… они же в осаде! — выкрикнул барон фон Гаген, один из тех, кто вчера с ужасом в глазах считал угол возвышения для мортиры. — Там сидят наши вассальные отряды! Рано или поздно они возьмут её измором! Зачем рисковать армией⁈ Пусть дохнут от голода!

— Мои люди не пойдут в эту авантюру! — поддержал его другой. — Мы не для того строили этот форт, чтобы бросить его при первой же возможности!

Но громче всех был голос Урсулы. Она не кричала. Она говорила низко, с ледяной яростью, и от её голоса, казалось, бетонные стены покрылись инеем.

— «Чёрный Клык»? — прорычала она, поднимаясь во весь свой исполинский рост. — Ты хочешь потратить наши силы и время на эту крысиную нору? Ты забыл о своём обещании, человек? Ты забыл о горящих степях? Мои воины точат клинки не для того, чтобы ковыряться под стенами какой-то заштатной крепости, пока их братьев режут, как скот!

Они все набросились на меня, как стая голодных волков. Каждый со своими аргументами, со своей правдой. Логистик, старый вояка, оскорблённый феодал, одержимая местью орчиха. И каждый из них по-своему был прав. Но они видели только свои деревья. А я видел весь лес.

— Вы закончили? Отлично. А теперь слушайте меня.

Я обвёл их всех тяжёлым, холодным взглядом.

— Фон Клюге, вы говорите, у нас нет припасов. А что будет с нашими припасами, когда гарнизон «Чёрного Клыка» совершит вылазку и перережет дорогу на север, по которой нам доставляют зерно и скот из последних неразорённых деревень? Чем вы будете кормить армию тогда? Своими амбарными книгами?

Интендант открыл было рот, но тут же захлопнул его, его лицо вытянулось.

— Генерал Штайнер, вы предлагаете сидеть в обороне и ждать. Ждать чего? Пока эльфы соберут новую армию? Пока они привезут новых тварей, ещё больше и страшнее прежних? Пока они придумают, как обойти наш форт и ударить нам в тыл? Оборона, это медленная смерть, генерал. Это агония. Инициатива, вот что даёт жизнь. И я собираюсь забрать эту инициативу себе.

Я перевёл взгляд на барона фон Гагена.

— Вы предлагаете взять их измором. Гениальный план. А вы в курсе, что у них под крепостью целая сеть туннелей, которые ведут к тайным складам в горах? Они могут сидеть там до следующего лета, совершая вылазки и терроризируя всю округу. Голод, это оружие для тех, у кого есть время. У нас его нет.

И, наконец, я посмотрел на Урсулу. Мой голос стал мягче, но не менее твёрдым.

— Ты права, Урсула. Главная наша цель там, на востоке. И мы туда пойдём. Но ты, как никто другой, знаешь законы войны. Мы не можем идти в большой поход, оставив у себя в тылу вражескую крепость. Это аксиома. Это всё равно что пытаться драться со связанной за спиной рукой. Сначала мы развяжем эту руку. Мы зачистим тыл, обезопасим наши фланги, и только потом нанесём главный удар. Это единственный способ победить. Иначе мы просто сменим одну ловушку на другую.

Я снова опустил палец на карту.

— «Чёрный Клык», это не просто крепость. Это большая заноза, к тому же сильно гноящаяся, отравляющая всё вокруг. И если её не вытащить сейчас, она вызовет заражение крови, которое убьёт всё герцогство. Это первое.

Я обвёл взглядом моих новых офицеров, вчерашних аристократов.

— Второе. Вы, господа, — я посмотрел прямо в глаза Штайнеру, — учились воевать по-новому. Вы чертили схемы, решали задачки, ползали в грязи. Вы думаете, этого достаточно? Теория без практики мертва. Армия, которая ни разу не была в бою, это не армия, а сборище людей в одинаковой форме. Нам нужна кровь, нужен опыт. «Чёрный Клык» — наш идеальный учебный полигон. Экзамен, который мы все должны сдать.

И, наконец, я выпрямился и посмотрел на них всех, как на школьников.

— И третье. Самое простое. Эта земля, — я снова ткнул пальцем в карту, обводя территорию вокруг крепости, — по указу его светлости герцога, пожалована мне. Это моя земля. Моё баронство! И на моей земле сидит враг, он топчет мою траву, пьёт мою воду и убивает моих крестьян. Я иду забирать то, что принадлежит мне по праву. И я возьму с собой свою армию. Надеюсь, этот аргумент понятен вашему благородному разуму?

В каземате снова повисла тишина. Но теперь она была другой, тишина ошеломлённого, вынужденного согласия. Я разбил их аргументы один за другим, используя их же собственную логику, их страхи и предрассудки. Я не оставил им ни единой лазейки.

— Но… наши потери… — прошептал Штайнер, скорее по инерции, чем в надежде на что-то.

— Потери будут минимальными, — отрезал я. — Потому что мы не будем играть в рыцарские штурмы. Мы не будем лезть на стены под градом стрел. Мы сделаем то, чего они от нас не ждут. Мы устроим им показательную артиллерийскую порку. У меня есть новые игрушки, генерал. И мне не терпится их опробовать.

Я посмотрел на Урсулу. Она всё ещё была мрачна, но ярость в её глазах сменилась холодным, расчётливым блеском. Она поняла мой план. Быстрая, жестокая операция, которая станет репетицией перед главным походом. Она кивнула. Один короткий, резкий кивок. Этого было достаточно.

— Решение принято, — я свернул карту в тугой рулон. — Подготовка к походу начинается немедленно. Фон Клюге, мне нужен расчёт провизии и боеприпасов на неделю активных боевых действий для трёхтысячного корпуса. Через час на моём столе. Штайнер, вы отвечаете за формирование штурмовых колонн. Урсула, твои орки в авангарде и главная ударная сила. Остальные получите приказы в индивидуальном порядке. Все свободны.

Два дня форт гудел, как растревоженный улей. Но это был гул не хаоса, а слаженного механизма, который я с таким трудом отлаживал все эти месяцы. Кузницы, до этого работавшие на ремонт кирок и лопат, теперь круглосуточно изрыгали дым, подгоняя доспехи, затачивая клинки, клепая новые шипы для сапог. На складах, под личным, параноидальным надзором фон Клюге, шла лихорадочная комплектация. Он метался между мешками с сухарями, бочками с солониной и ящиками с болтами, его лицо выражало священный ужас рачительного хозяина, у которого отбирают последнее. Но приказ он выполнял с точностью робота, каждую цифру выверяя по три раза. Он боялся меня больше, чем голода.

А на третье утро, когда первый, робкий луч солнца пробился сквозь рваные облака и окрасил иней на бетонных стенах в розовый цвет, армия начала строиться. И это зрелище стоило всех бессонных ночей.

Это был не тот унылый, скрипучий караван, который несколько месяцев назад полз к Глотке Грифона, увязая в грязи и отчаянии. О нет, это было нечто иное. Армия нового века, моего века, рождённая в грязи и крови этого средневекового ада.

Я стоял на крыше командного бункера, и подо мной, в широкой долине, разворачивалась панорама моей власти. Больше не было пёстрых феодальных знамён, фамильных гербов и личных дружин, сбившихся в кучи вокруг своих лордов. Вместо этого чёткие, прямоугольные «коробки» батальонов, выстроенные с математической точностью. Над ними реял только два знамя — герцогский и мой личный: чёрное полотнище с изображением сжатого стального кулака, пробивающего каменную стену.

В авангарде, как тёмный, затаившийся вал, стояли орки. Их было не так много, всего два штурмовых батальона, лучшие из лучших, те, кто выжил в самых жестоких схватках. Они были одеты в новую броню, которую мы выковали по моим чертежам. Их старые, зазубренные топоры были заменены на новые, с длинными рукоятями и утяжелёнными навершиями, способными проломить и шлем, и череп под ним. Они стояли молча, не издав ни единого звука, но это молчание было страшнее любого боевого клича. В нём чувствовалась спрессованная, доведённая до предела ярость целого народа, жаждущего мести.

Урсула стояла перед их строем. Она не кричала приказов, просто стояла, огромная, неподвижная, как скала, и её присутствия было достаточно. Её взгляд был прикован к перевалу на северо-западе, и я знал, о чём она думает. Для неё этот поход был лишь прелюдией, репетицией. Она смотрела на «Чёрный Клык», а видела степи.

По флангам основной колонны, как две стальные челюсти, расположились полки «Ястребов». Это была моя гордость. Мои первые солдаты, прошедшие со мной огонь, воду и мою «академию». Они больше не были похожи на то ополчение, которое я встретил в Каменном Щите. Вместо разномастных кольчуг и кожанок на них были стандартные, тёмно-серые комплекты из плотной шерсти, поверх которых были надеты лёгкие стальные кирасы. На головах — простые, функциональные шлемы-салады, не мешающие обзору. Но главным их оружием были не они сами, а то, что они держали в руках. Тысячи винтовок, с отполированными до блеска стволами. Лица были спокойны и сосредоточены. Они знали, что такое моя война.

А в центре, в самом сердце этого стального организма, находилось то, ради чего всё и затевалось. Мой главный аргумент, прибывший несколько дней назад.

Десять созданий, которые не имели ничего общего с изящными баллистами или катапультами. Батарея «Молотов Войны». Мои первые нарезные пушки.

Они были не похожи на неуклюжие мортиры. Стволы были длиннее, тоньше, из новой, тёмной, матовой стали. Они стояли на новых, усиленных лафетах с большими, окованными железом колёсами. Каждую пушку обслуживал расчёт из восьми человек, вымуштрованных до автоматизма. И это были смешанные расчёты, самое наглядное воплощение моей новой армии. Командиром каждого расчёта был гном-артиллерист, один из тех, кого Брунгильда обучила лично. Эти бородатые, кряжистые мастера относились к своим пушкам с религиозным трепетом, протирая каждый винтик промасленной тряпкой и шепча им что-то на своём языке. Помощниками у них были люди, мои лучшие сержанты, которые прошли ускоренный курс баллистики и теперь могли с приемлемой точностью рассчитать упреждение и угол возвышения. А самой тяжёлой работой, подтаскиванием снарядов и работой с банником, занимались самые сильные и выносливые новобранцы, в основном, бывшие крестьяне, для которых болванка снаряда была не тяжелее мешка с зерном. К каждой пушке была прицеплена специальная зарядная повозка-передок, где в обитых войлоком гнёздах, как драгоценные яйца, лежали снаряды. Я смотрел на них, и сердце моё билось ровно и тяжело, как удар поршня в паровой машине.

Сам я не собирался гарцевать перед строем на белом коне. Моё место было не там, командный пункт представлял собой специально оборудованную, укреплённую повозку, запряжённую четвёркой выносливых мулов. Внутри большой стол с картами, мощная подзорная труба на штативе, несколько ящиков с документацией и два писаря с наточенными перьями. Рядом с повозкой десяток юрких мальчишек-неко, моя служба связи.

— Всё готово, командир.

Генерал Штайнер, одетый в свой парадный, подбитый мехом плащ, который нелепо смотрелся на фоне его измождённого лица, подошёл к моей повозке. Он отдавал рапорт, глядя куда-то в сторону.

— Авангард построен. Штурмовые батальоны на исходных. Артиллерия в походной колонне. Ждём вашего приказа.

— Вольно, генерал, — кивнул я. — Занимайте своё место. Вы командуете правым флангом прикрытия. Справитесь?

Он вздрогнул от лёгкого сарказма в моём голосе, но лишь молча кивнул и, развернувшись, заковылял к своему отряду. Он был сломлен, но он был солдатом. И он будет выполнять приказы.

В этот момент ко мне подошла Урсула.

— Мы готовы, — прорычала она, кивая на своих орков. — Мои парни уже чувствуют запах крови. Не заставляй их ждать слишком долго, человек. Иначе они начнут грызть друг друга от нетерпения.

— Скоро, Урсула. Скоро у них будет столько крови, что они в ней захлебнутся, — пообещал я. — Твоя задача идти впереди. Прощупать их оборону, но в лобовую не лезть. Вы мой кулак. А я скажу, когда и куда этому кулаку нанести удар.

— Кулак уже чешется, — бросила она, оскалившись и, развернувшись, пошла к своим воинам.

Я взобрался на свою повозку. Обвёл взглядом это море стали, шерсти и решимости. Поднял руку, в лагере воцарилась абсолютная тишина. Был слышен только вой ветра и нетерпеливое фырканье лошадей.

— Вперёд! — мой голос, усиленный рупором, прокатился над долиной.

И машина пришла в движение.

Первыми, без единого крика, тяжёлой, неумолимой волной, тронулись орки. За ними, рассыпаясь по склонам, двинулись «Ястребы». А потом, с глухим, тяжёлым грохотом, который заставил дрогнуть землю, покатились мои «Молоты». Колёса орудий и зарядных повозок скрипели, мулы и лошади хрипели, выдыхая густые облака пара, но колонна двигалась. Слаженно, организованно, как единое целое.