Формула огня

Глава 1

Армия не шла. Она ползла.

Вязла, чавкала, хлюпала, проклинала богов и меня лично, но упорно, метр за метром, ползла на север, к Глотке Грифона. Дорога, если эту раскисшую от осенних дождей глиняную кишку вообще можно было так назвать, превратилась в нашего главного врага. Куда более страшного и неотвратимого, чем любые эльфийские легионы. Грязь была повсюду. Она налипала на сапоги свинцовыми пудами, забивалась под доспехи, летела в лицо комьями из-под колёс и копыт. Она пахла прелью, безысходностью и дохлыми волами.

А в центре этого логистического инфаркта, как десять чугунных причин всего этого ада, ползли они. Мои уродливые, капризные, новорождённые боги войны, десять мортир.

Каждая из этих страшилищ, установленная на наспех сколоченном лафете из просмолённых брёвен, весила больше четырёхсот килограмм. Их тащили упряжки из самых крупных волов, каких только смогли найти, но и эти могучие животные дохли прямо в упряжках, вытягивая жилы и лопая сердца. Тогда в лямки впрягались орки. Они рычали, их зелёные тела блестели от пота и дождя, они тянули, упираясь ногами в скользкую жижу, и проклинали тот день, когда я решил, что стрелять по врагу издалека, это хорошая идея. Я их понимал, со стороны это было похоже не на марш армии, а на ритуальное шествие какого-то безумного культа, тащащего своих чугунных идолов на заклание.

Я ехал на своём выносливом степняке рядом с головной платформой, и моё настроение было под стать погоде, мерзкое, серое, беспросветное. Каждый скрип колёс, каждый натужный стон деревянного лафета отдавался у меня под рёбрами ледяной иглой. Я знал, из какого дерьма и палок мы собрали этих монстров. Я знал, что колёса, выточенные из сырого дуба, могут не выдержать. Что оси, выкованные из переплавленных трофейных клинков, могут лопнуть. Что каждый подъём, каждый крутой поворот, это лотерея. И мы проигрывали её с завидной регулярностью.

— Командир, четвёртая встала! Опять!

Голос моего адъютанта, молодого сержанта Эрика, едва пробился сквозь шум дождя и скрип колонны. Я обернулся. Метрах в двухстах позади, в самом начале подъёма на очередной холм, одна из платформ действительно замерла, накренившись набок. Вся наша армия, растянувшаяся на пару километров по этой проклятой кишке, превратилась в одну гигантскую, неподвижную, промокшую до нитки пробку.

— Мать вашу… — прошипел я сквозь зубы и пришпорил коня, отправляя в грязь фонтаны брызг.

Когда я подъехал, картина была удручающей. Платформа увязла в грязи почти по самую ось. Один из волов лежал на боку, пуская кровавую пену изо рта, сердце не выдержало. Орки из расчёта пытались подложить под колёса брёвна, но те лишь глубже уходили в вязкую жижу. Рядом, нахохлившись под плащами, стояли несколько аристократов из приписанных ко мне дворянских дружин. На их холёных лицах было написано тошнотворное сочетание брезгливости и злорадства. «Мы же говорили, — читалось в их глазах, — что твои железки — это безумие».

— Доклад! — рявкнул я, спрыгивая с коня прямо в грязь по щиколотку.

Из-под платформы вылезла Брунгильда. Она была похожа на чумазого демона из кузницы.

— Задница, мой дорогой муж! — выплюнула она. — Колесо не выдержало. Ступицу повело, спицы треснули. Ещё пара метров, и оно развалилось бы к чертям, похоронив под собой и расчёт, и волов. Нам нужно новое колесо, а ещё желательно, чтобы этот потоп прекратился хотя бы на час!

— Рычаги сюда! Бригаду ремонтников! Живо! — заорал я, не обращая внимания на титулы и субординацию. — Вы, — я ткнул пальцем в сторону аристократов, — слезли с лошадей и помогли оркам вытащить волов! Или я лично впрягу в эту телегу вас!

Они побледнели, но подчинились. Скрипя зубами, эти изнеженные лорды полезли в ту же грязь, в которой барахтались орки и гномы. В этом походе не было места для титулов. Была только общая работа, общая грязь и общая цель, дотащить этих монстров до перевала, пока нас всех не перерезали эльфы.

Мы провозились больше двух часов. Под ледяным дождём, по колено в грязи, мы поддомкратили махину. Гномы-ремонтники, матерясь на своём гортанном языке, сняли треснувшее колесо и, как муравьи, покатили запасное. Я лично проверял каждую гайку, каждый шплинт. Я видел, как смотрят на меня солдаты. Не на барона, не на Верховного Магистра. Они смотрели на инженера, который не брезговал залезть в грязь и делать ту же работу, что и они.

Когда мы, наконец, поставили платформу на ход, уже начало темнеть. Армия была измотана, зла и голодна. Я отдал приказ разбивать лагерь прямо здесь, на склоне этого проклятого холма. Мы проиграли этому дню, потеряли несколько часов драгоценного времени, двух волов и одно колесо. Но мы снова двинулись вперёд. И в этой грязной, отчаянной борьбе с реальностью было больше героизма, чем во всех рыцарских романах, вместе взятых.

Ночь опустилась на лагерь, как мокрое, холодное одеяло. Дождь, наконец, перестал, но с реки потянуло промозглым туманом, который пробирал до самых костей. Лагерь не спал, он гудел, как растревоженный улей. Ржание лошадей, ругань солдат, стук топоров, люди пытались хоть как-то обустроиться в этой грязевой ванне. Я сидел у небольшого костра, который развели мои «Ястребы», и пытался привести в порядок карту. Отсыревший пергамент коробился, чернила расплывались. Всё шло не так.

Я поднял голову и увидел её. Элизабет подошла бесшумно, её силуэт в простом походном плаще чётко вырисовывался на фоне огня. Она не выглядела как принцесса или жена Верховного Магистра. Она выглядела как обычный солдат, уставший, замёрзший, но не сломленный.

Села напротив, протянув мне металлическую флягу. Я отвинтил крышку, сделал большой глоток. Терпкое, кисловатое вино разлилось по телу долгожданным теплом. Этот простой жест сказал больше, чем любые слова поддержки. Мы были в этом вместе до самого конца.

— Как ты? — её голос был тихим, почти шёпотом, но в нём не было жалости, только деловая забота.

— Как мокрая крыса в бочке с дёгтем, — честно ответил я, возвращая ей флягу. — Мы отстаём от графика на полтора дня. Если такими темпами пойдём, эльфы успеют не только занять перевал, но и отстроить крепость.

Она кивнула, глядя на пляшущие языки пламени.

— В столице тоже неспокойно. Лира прислала весточку со своим «лисом». Райхенбах и его шайка не сидят сложа руки. Они распускают слухи, что ты специально ведёшь армию на убой. Что твои «адские машины» развалятся по дороге. Что ты погубишь цвет армии, а потом откроешь ворота эльфам.

Я горько усмехнулся.

— В последнем они почти правы. Машины действительно могут развалиться, только вот если это случится, ворота эльфам откроют не мои приказы, а их трусость и глупость.

— Они не трусы, Михаил. Они боятся, — тихо поправила она. — Они боятся не эльфов. Они боятся тебя. Ты ломаешь их мир, их привычный уклад. Каждый твой успех, это ещё один гвоздь в крышку гроба их власти. И они молятся о твоём провале. Провал спишет всё: твою дерзость, твою власть, твои реформы. Он вернёт всё на круги своя.

Она посмотрела на меня, и в её глазах, отражавших пламя костра, я увидел холодную, трезвую оценку.

— Если ты проиграешь эту битву, они разорвут тебя на куски. И мой отец им не помешает. Он поставил на тебя всё, и если его ставка не сыграет, он утонет вместе с тобой.

— Я не проиграю, — сказал я, и это прозвучало не как бахвальство, а как констатация факта. Я развернул карту, ткнув пальцем в узкую горловину перевала. — Провал для меня, это не потеря титула или власти. Это вот эти люди, — я обвёл взглядом спящие фигуры солдат, — превратятся в покойников. А за ними всё герцогство, так что у меня просто нет опции «проиграть». Есть только «победить» или «сдохнуть, пытаясь». И второй вариант меня не устраивает.

Мы помолчали, наш разговор был не о чувствах, не о будущем нашего странного союза. Он был о выживании, о голой, неприкрытой правде этой войны. И это делало нас по-настоящему близкими. Ближе, чем любых влюблённых, шепчущих друг другу нежности под луной. Мы были двумя командирами, двумя заговорщиками, делящими одну на двоих ответственность за тысячи жизней.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказала она, поднимаясь. — Завтра будет ещё хуже.

— Знаю, — кивнул я.

Она ушла так же тихо, как и появилась, растворившись в ночном тумане. А я остался сидеть у костра, глядя на карту и понимая, что война, которую я веду, идёт не только на севере. Вторая, не менее важная война, идёт у меня в тылу. И проиграть в ней так же смертельно, как и в битве за Глотку Грифона.

Через четыре дня ада мы, наконец, выползли к цели.

Слова «Глотка Грифона» на карте выглядели обманчиво просто. Узкий перевал, зажатый между двумя горными хребтами. Стратегически важная точка. На деле это оказалась широкая, на несколько километров, долина, плавно поднимающаяся к самому перевалу. Идеальное место для бойни.

Я стоял на последнем холме, глядя на это «поле боя», и чувствовал, как по спине ползёт холодный, липкий пот, не имеющий ничего общего с промозглой погодой. Долина была как на ладони, голая, без единого деревца, без единой складки местности, где можно было бы укрыться. Любая армия, вошедшая сюда, превращалась в идеальную мишень. Эльфам даже не нужно было целиться. Просто стреляй в эту живую массу, и ты не промахнёшься.

А впереди, у самого входа в перевал, виднелись наши «укрепления». Жалкая, прерывистая линия неглубоких окопов, которые наспех вырыл авангард, пришедший сюда несколько дней назад. Пара деревянных частоколов, которые не остановят даже пьяного орка. Это была линия самоубийц.

Рядом со мной стояли генералы старой закалки, присланные герцогом для «помощи». Их лица были пепельно-серыми, они, в отличие от придворных интриганов, понимали в войне. И они видели то же, что и я.

— Боги… — прохрипел генерал Штайнер, старый вояка с седыми усами. — Я уже и забыл, как выглядит на самом деле эта могила. Нас здесь просто расстреляют, как куропаток.

— Командир авангарда докладывает, что вокруг скальный грунт, — подал голос другой генерал, фон Клюге, листая отчёт. — Они не смогли вырыть окопы — он запнулся, вспоминая новый термин — полного профиля. Кирки ломаются, говорят, нужна ваша взрывчатка, чтобы…

Он осёкся, поняв, что говорит. Взрывчатка. Порох. То, чего у нас было в обрез, и то, что предназначалось для моих мортир, а не для земляных работ.

Я молчал, изучая долину в подзорную трубу. Я видел каждый камень, каждую проплешину в жухлой траве. Я видел идеальные позиции для эльфийских лучников на склонах. Я видел, куда они поставят свои баллисты, как их тяжёлая пехота, прикрытая магическими щитами, неумолимо движется по этому коридору смерти, сметая всё на своём пути. Теперь становилось понятно, как именно тёмные проникли в герцогство. Их просто никто не останавливал!

Я опустил трубу, в лагере воцарилась гнетущая тишина. Солдаты, выбравшись из грязевого плена дороги, теперь смотрели на место, где им предстояло умереть. И они всё понимали без слов, тупая, покорная обречённость. Их привели сюда на казнь, и единственным вопросом было, как долго она продлится.

— Разбить лагерь за этим холмом, — ровным голосом отдал я приказ. — Выставить дозоры. Усилить охранение. Офицеров через час ко мне на военный совет.

Я развернул коня и поехал в сторону, где уже суетились мои адъютанты, разбивая штабную палатку. Я не смотрел на солдат. Я не хотел видеть их глаза. Я чувствовал себя мясником, который привёл стадо на бойню. Вот только я не собирался здесь умирать.

Военный совет проходил в самой большой палатке и был пропитан запахом страха, мокрой шерсти и дешёвого вина, которое генералы глушили прямо из фляг. Атмосфера была похоронной, на импровизированном столе лежала карта долины, и она выглядела как смертный приговор.

— Мы можем выставить заслоны здесь и здесь, — генерал Штайнер тыкал трясущимся пальцем в карту. — Поставить копейщиков в три ряда. Попробовать сдержать первый натиск, пока наша кавалерия…

— Вашу кавалерию сожгут маги ещё на подходе, генерал! — перебил его фон Клюге. — Нам нужно отступать! Отходить к реке, занять оборону там! Мы потеряем перевал, но сохраним армию!

— И откроем эльфам дорогу прямо в сердце герцогства⁈ Это измена! Мы должны стоять здесь до конца! Честь…

— К чёрту вашу честь, генерал! — рявкнул я, и все заткнулись. — Ваша честь похоронит эту армию за два часа. Ваша атака захлебнётся, не пройдя и половины долины. Ваше отступление превратится в бегство и резню. Ваши планы хороши для учебников столетней давности. А теперь заткнитесь и слушайте.

Я сгрёб с карты их дурацкие фишки и развернул другую карту. Ту, что для меня за ночь подготовили ратлинги. Это была не просто карта местности. Это была геологическая карта с обозначением типов пород, линий разломов, слабых мест в скальной структуре.

— Мы не будем оборонять долину, — сказал я, и в палатке повисла гробовая тишина. — Мы её уничтожим.

Я обвёл взглядом их ошарашенные лица.

— Вот здесь, — я ткнул пальцем в точку на склоне горы, — проходит пласт сланца, нестабильная порода. А вот здесь, над ним, нависает гранитный карниз весом в несколько десятков тысяч тонн. Ратлинги говорят, он держится на честном слове. Если подорвать основание здесь, здесь и вот здесь… — я поставил три крестика, — … весь этот массив рухнет вниз и перекроет главный вход в долину.

— Но… это же безумие! — пролепетал Штайнер. — Это… это колдовство! Мы не можем двигать горы!

— Мы и не будем, — отрезал я. — Мы им просто немного поможем. Порохом. Мои сапёры уже работают. они закладывают фугасы в заранее рассчитанных точках. А детонаторами для них станут мои мортиры. Мы не будем стрелять по эльфам. Мы будем стрелять по горам.

Молчание, которое последовало за моими словами, было оглушительным. Я видел, как они смотрят на меня. Не как на командира. Как на сумасшедшего. В их глазах плескался первобытный ужас перед самой идеей. Вмешиваться в дела природы, обрушивать горы… это было за гранью их понимания.

— Вы… вы похороните нас всех! — наконец выдавил фон Клюге. — А если расчёт неверный? Если лавина пойдёт не туда? Если она накроет наши собственные позиции⁈

— Расчёт верный, — холодно ответил я. — А если вы продолжите предлагать свои гениальные планы лобовых атак, то нас похоронят эльфы. Гарантированно и без всяких расчётов.

— Я не позволю! — один из молодых аристократов, командир рыцарского отряда, вскочил, хватаясь за эфес меча. — Это бесчестно! Это не война, а работа мясника!

Я даже не повернул головы в его сторону. Пока ещё война убила не всех дураков, у которых память короткая как рыбки.

— Сержант, — тихо сказал я Эрику, стоявшему у входа.

Два моих «Ястреба» шагнули вперёд, вскинув винтовки. Аристократ замер, его рука так и осталась на эфесе.

— Я Верховный Магистр, и мои полномочия абсолютны, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Любая попытка саботажа или невыполнения приказа будет расцениваться как измена и караться смертью на месте. Это всем ясно?

Никто не ответил. Они смотрели на меня с ненавистью, со страхом, но они подчинились. Потому что моё безумие, подкреплённое винтовками и диктаторскими полномочиями, было их единственным шансом.

С наступлением темноты началась самая важная часть операции. Под прикрытием ночи и высланных вперёд дозоров, мои лучшие сапёры, гномы, чувствующие камень, как хирург чувствует живую плоть, и ратлинги, способные пролезть в любую щель, начали финальную закладку фугасов. Я был там, с ними, лично проверял каждый заряд, каждый бикфордов шнур. Мы работали в полной тишине, общаясь жестами. Любой посторонний звук, любой огонёк мог привлечь внимание эльфийских разведчиков.

Перед рассветом всё было готово. Я стоял на своём командном пункте и смотрел на долину. Она была тихой и мирной. Но я знал, что под этой обманчивой тишиной, в самых недрах гор, затаилась смерть. Десятки бочек с порохом, готовые по моему приказу разбудить древнюю ярость камня. В моих руках была не просто судьба армии. В моих руках была кнопка, запускающая локальный апокалипсис. И я молился всем богам, старым и новым, чтобы мой расчёт был верным.