Эльфийский бык 2

Глава 7 Где собираются гости и рассказываются предания старины глубокой

«Некая гражданка, пребывая в глубоком душевном расстройстве и рассеянности, перепутала гадательный салон с приемной некроманта. В результате муж к ней, конечно, вернулся, но предыдущий, до того уж лет пять покоившийся с миром…»

«Новости и сплетни»

Усадьба Вельяминовых располагалась на берегу реки. И берег этот здесь поднимался круто, этакою зеленой стеной. Потому-то и дорожка в обход ложилась.

— Там… — Маруся явно смутилась. — Может… неприятно находиться… с непривычки.

— Ага, — добавила Таська, опираясь на перила мостика.

Мостик, переброшенный через речушку, поблескивал свежим лаком и казался махоньким, а еще нарядным донельзя.

— Поэтому, если поймете, что вовсе невыносимо, что если не пускает, то… я кого из Сабуровых попрошу. Семена вон. Он и притащит ящики.

Иван прислушался.

Ничего-то этакого он не ощущал, кроме солнца, которое ныне разошлось на полную силу, и прохлады, что тянулась от воды. А в остальном — пели птицы, стрекотали кузнечики, комарье кружило голодными стаями, правда, уже не вызывая желания спасаться бегством.

Дом…

Такой вот… Ивану случалось бывать в родовых усадьбах. И большая часть их, даже если была построена во времена незапамятные, то после перестраивалась сообразно модам, прибавляя себе в обличье изящества и беломраморности, обзаводясь колоннами, портиками и прочими жизненными излишествами. Усадьба Вельяминовых колонн не имела.

Портиков, впрочем, тоже.

Как и лепнины с мрамором.

Сложенная из камня, темно-красного, цвета крови, она казалась приземистою и даже несуразно-грубой. Высокие стены. И махонькие узкие окна, больше походившие на бойницы. Жесткость линий.

— Ух ты… — Бер даже голову запрокинул. — Какая красота! Когда её строили?

— Давно, — Маруся сунула руки в карманы. — Очень давно… потом, веке в семнадцатом, поставили другую, в стороночке. Её потом и перестраивали, и украшали. Парк разбили… потом даже архитектора из Италии пригласили. Он настоящий дворец возвел… ну, если деду верить. А потом пришел Наполеон и все развалил. Ну, не лично, а во время войны… а эта вот…

Это строение не всякая пушка возьмет.

Главное, теперь, по мере приближения, Иван ощущал неладное. Причем что именно не так, сложно понять… чувство, будто они переступили незримую границу, и теперь солнце палит уже не так нещадно, а приятная прохлада сменилась ледяным дыханием…

Смерти?

Старого погоста?

— Как вы тут вообще живете… — Бер поежился и потер руки. — Слушай, а разве бывает так, чтоб одновременно и холодно, и жарко?

— Это другой холод, — Иван присел и коснулся земли. — Там… что-то очень древнее лежит. И недоброе. Мягко говоря… мертвое, но…

— Погоди, — Бер тоже наклонился, потом и вовсе на коленки стал, а в конец даже прилег, прижавшись ухом к земле. — Там… там… да там же хрень такая… жуткая! Так это… легенда, которую вы сказали… там этот… хан? Черный?

У него и глаза заблестели от восторга и осознания перспектив.

— Не тут конкретно. И… — Таська поглядела на Марусю, а та вздохнула и сказала:

— Честно говоря, в детстве это воспринимаешь… ну как страшную сказку. Мы вообще не чувствуем ничего такого… то ли сила привычки, то ли кровь.

— Да? — Бер зачерпнул горсть земли и сжал в руке, потом стряхнул и сказал. — Как это можно не чувствовать? Земле же ж тяжко…

И встал.

Поглядел на дорожку, что ложилась широким полукругом, уводя выше, на тот самый обрезанный берег, к каменному кубу дома.

— Ну вот так… — развела руками Таська. — Мы не чувствуем, а вот другие сюда заглядывать не любят. Сабуровы и те, если и приходят, то ненадолго. Им тяжко. Прям корежит… Аленка только способна. Мать её могла. Но она вообще везде могла ходить. И пока в силе было, то и всем полегче. А потом ушла, Аленка же в силу еще когда войдет, если войдет.

— Ничего не понятно, — признался Иван и тоже земли коснулся, травы.

Сделал шаг, прислушиваясь к себе.

И еще один.

Ничего. Нет, по-прежнему ощущения двойственные, но не сказать, чтоб так уж невыносимо все. И корежить не корежит.

— А когда войдет? — уточнил Бер, тоже замедлив шаг.

— Когда замуж выйдет. Поэтому её и сватают… ну, пытаются во всяком случае. Надеются, что выйдет замуж и землю закроет. Думаешь, почему Свириденко до того сидел тихо? Гадить гадил, но издали…

— Опасался?

— Он… давно еще, мы маленькими были, но мама Вася сказывала, что Свириденко заявился с людьми. Вроде как силой хотел дело решить. Чтоб мы документы подписали и все такое… и вот Аленкина матушка тогда разозлилась… очень.

Шли неспешно.

И дорожка сама ложилась под ноги. И главное, что Иван не сразу заметил, комарье отстало. Впрочем, птицы тоже смолкли.

— Дед сказал, что она силу живую забрала из них почти до капли, а после вернула. И сказала, что если еще раз на глаза ей попадутся, тогда не пощадит. А потом и родники с земель увела. Ненадолго, правда. Земля ж не виновата, что у нее хозяин дурной. Но Свириденко хватило, чтоб понять. Вот и держался в стороне… а как прознал, что тетя Леля ушла, тоже сперва сторонился, может, думал, что Аленка такая же… потом одно, другое.

— Пробовал на прочность? — предположил Бер.

Иван же коснулся тонкого стебелечка травы и палец к губам прижал. Все и замолчали.

Нет, ничего…

Да, там есть, темное и недоброе, такое, которого лучше не касаться. И сила от него идет, пробивается сквозь толщу земную, да не вредит.

Живые чувствуют, сторонятся, а вот растениям напротив очень даже сила эта по нраву. Ишь, пьют да буяют. Крапива вдоль дороги вовсе зеленой стеною выстроилась, жирная, с огромными листьями. Благо, Иван вовремя успел отступить.

— Боишься? — не удержалась Таська.

— Аллергия у меня, — Иван осторожненько отвел листочек в сторону. — На крапиву… буду весь… краснорожий, если что. А потом чесаться и шелушиться.

Поглядели на него с сочувствием.

— Значит, Свириденко сидел смирно…

— Ну как… издали пакостил. С Севрюгиным вон придумал. Потом свататься пытался… одновременно через банки давил. Ну и по мелочи, то одна комиссия, то другая…

Ощущение тяжести проходило.

И дышать становилось легче, шаг за шагом. Нет, вовсе чувство иного не исчезло, скорее уж отодвинулась куда-то на край сознания.

— Теперь вот как-то совсем берега потерял… и с вечером этим не понятно. Одно время нас приглашали, но больше из вежливости, — теперь говорила Таська. Она и вперед пошла, раздвигая стебли крапивы, причем голыми руками. — А потом и он, и все-то соседи стали делать вид, что таких в округе нет… ну и ладно, не больно-то хотелось. Тут вот снова… явно задумал пакость. Может, унизить хочет, показать, кто мы есть…

— А кто вы есть? — уточнил Бер, который тоже вперед вырвался.

А чумазый.

Руки черным чем-то испачканы, и пусть Бер их отмывал, но то ли старался слабо, то ли чернота эта въелась в кожу намертво. И пахло от него потом и железом, и еще бензином, но не тем, привычным, что на заправке. При всем этом Бер выглядел весьма довольным жизнью.

— Мы? Нищее отребье… — отозвалась Маруся, глядя с тревогой. — А аллергия сильная?

— Помереть не помру. Не должен во всяком случае, но буду отекшим, красным и чешуйчатым.

— Прямо тянет поглядеть, — Таська обернулась. — В общем, скотина он. Я Свириденко имею в виду.

Желающих спорить не нашлось.

— А почему вы крапиву просто не выкосите? — уточнил Бер, ныряя под особо тяжелую ветку.

— Ну… тебе надо — ты и коси.

— И покошу!

— И коси!

— Погоди, — Маруся придержала Ивана. — Ты бы сразу сказал… я еще когда хотела принести мазь, а потом как-то вот и запамятовала. Извини.

— За что?

— Да так… просто… я думала, что вы — еще одна проблема… сунули нам кого-то… ну, так, чтоб… не знаю…

— В ссылку?

— Вроде того. Что от вас пользы никакой.

— А от нас польза есть? — Иван нырнул под покачивающийся стебель с характерными листьями-сердечками. — Дай подумать… машину утопили. Дом развалили… что еще? А, поле распахали, но это не мы. А вот конопля — уже мы.

Маруся засмеялась.

— Да… пожалуй что… не знаю.

— Не сердишься?

— Как-то сил уже нет сердиться. Хотя иногда вот взяла бы и придушила. Собственными руками, — она и руки вытянула.

— Не, не, душить не надо… мы тебе еще пригодимся!

— Коноплю убирать?

— И это тоже… хотя там ближайшие лет пару убирать нечего. Это… там отдельное сообщество. И оно само будет поддерживать себя. Особенно потом, когда закрепиться. Может, еще чуть земель захватит… я попробую поставить барьер, чтоб сильно не разрасталось… хотя… они изначально компактные. Относительно.

— А почему у нас ничего не вырастало? — уточнила Маруся.

Заросли расступились, и подъем закончился. Появился дом, такой красно-бурой громадиной. Теперь он казался еще больше, тяжеловеснее. И Ивану подумалось, что дом этот давит на землю, что собственным весом он запирает того, кто лежит под горой.

— Потому что для запуска процесса нужна сила.

— Эльфийская?

— Природная… хотя, может, природная-эльфийская. Я ж так… в общем, странно, что то поле пропало. Оно вполне может существовать и без присмотра, само по себе. Его должны были оставить. И коровам полезно, и конопле… Возможно, семена были собраны на всякий случай. Все же случаются катаклизмы…

— После Наполеона тут вроде бы всю округу разграбили. Могли и поле сжечь. Хотя ты говорил, что она негорючая…

— Не совсем верно. В сумме она обладает неплохим защитным потенциалом. И вполне оградит себя от лесного пожара или даже наведенного силой. Но если задаться целью, если несколько магов или там… скажем… один, но сильный… или снаряды зачарованные, пушки… сражения. То поле вполне могло погибнуть.

Маруся слушала превнимательно.

— Похоже на правду. Дед говорил, что тогда от усадьбы там одни камни остались, от новой. И всю округу… и стадо почти под ноль вырезали. Чудом успели быка спасти.

— А старую не тронули?

— А к старой и тогда подходить не стали. Люди её сторонятся. Дурное место, — Маруся криво усмехнулась. — В её подвалах Вельяминовы и укрывались. И жили… хотя там… в общем, не важно.

Еще одна чужая тайна?

И Иван сделал вид, что не услышал и не заметил. Пускай. Возможно, позже раскроют и эту.

— Хуже всего, что с новой усадьбой сгорели и документы. Дневники. Архивы… там прапрадед библиотеку организовал. Очень гордился ею… в нее почти все и перенес. Мечтал создать труд по истории рода Вельяминовых… спасти не успели. Так что я могу лишь предания изложить.

— Предания! — донесся голос Бера. — Предания мне для отчетности тоже нужны! Так что даешь предания!

— Предания… так вот… Вельяминов, конечно, вобрал в себя все большое зло… — Маруся спрятала руки за спину. — Но оставалось еще другое, всякое-разное, малое и среднее. Пролитая кровь, загубленные души, проклятья, которыми люди сыпали на обе стороны… земля была отравлена на многие версты окрест. А с такой земли добра не родится.

— А родник?

— Родник помог. Но родник невелик, а земли… много земли… тогда и люди, и нелюди сошлись на том, что надобно всю эту землю очистить. Берегиньки тьму из воды тянули, куда она из земли попадала. Люди сеяли зерно, которое черным всходило и есть его было невозможно. Тогда-то эльфы и прислали коров. Те порченную траву ели, а молоко вот нормальным получалось. Ну и эльф с ними… в общем, он тут надолго остался. И сделал так, чтобы вся чернота в одно место сливалась, вроде как отстойник…

— И этот отстойник…

Иван посмотрел на усадьбу.

— Именно. Он под домом… точнее туда тьма уходит, чтобы потом переработаться, очиститься и вернуться в земли, родники и все прочее… там… — Маруся чуть запнулась. — В общем есть кое-что… но оно работает медленно, а тьмы было много. И нужны годы… века… да и добавляется постоянно… та же сгоревшая усадьба. Или люди, которые полегли в сражениях… или просто. Главное, со временем все очистится и успокоится… только когда — этого никто сказать не может. Вот… что еще? Вельяминовых поставили на эти земли хранить их, оберегать и делать так, чтоб тьма эта за порог не вышла…

— А…

— Пока не вышла, — пожала плечами Маруся. — Пришли… в общем так, вы пока на чердак идите. Таська?

— Провожу.

— А мы ужином займемся. Аленка потом Сашку приведет… ну… на ночлег оставить не смогу, извините… и связи тут тоже нет. Никакой… специфика места и все такое. Но если вдруг почувствуете, что плохо становится, то говорите, не геройствуйте. Сейчас… время тяжелое. Мало нас осталось. И порой… бывает… выплескивает. Разное.

Она явно хотела сказать больше, но промолчала.

Не доверяет пока?

Впрочем, Иван тоже не доверил бы. Им и так многое сказано.

— А на чердаке что?

— А чего там только нет, на этом чердаке, — сказала Таська нарочито-весело. — Туда еще от начала времен все не слишком нужное стаскивали. Так что, вы там, главное, не потеряйтесь. Кстати, на ужин что?

— Что будет, — решительно ответил Иван.

— Да… главное, не суслятину, — поспешил добавить Бер. — Если можно…

— Картошка пойдет?

— Пойдет.

— Вот и хорошо.

В доме пахло… да обычно пахло. Деревом вот, таким старым, впитавшим немало масла и воска. Камнем еще. Сухими травами и, кажется, сдобой. Ощущение иного, темного, не исчезло. Напротив, обострилось до того, что Иван не удержался и ухо почесал.

Чуждая сила воспринималась легким звоном, причем именно в левом. Поэтому ухо подергивалось, и вовсе возникало желание сунуть в него палец. Но Иван держался.

— Здесь неплохо на самом-то деле… так-то мы с Марусей ничего и не чувствуем. Мама Вася силу забирает… ну, не важно, — Таська отмахнулась. — Порядка вот нет. Прислугу и не на что нанять, да и никто в здравом уме сюда не пойдет. Сами справляемся, как умеем. Большую часть комнат закрыли. Ну и вещи продавать пришлось… не все… многое тут силы набрало, поэтому разве что для некроманта и сгодится.

В доме было слегка сумрачно.

И желтый электрический свет наполнил холл тенями.

— Ух ты… — Бер присел. — Это ж змеевик? Или змеевый камень? Красиво…

— Он самый. Это давно делали… не знаю даже, когда… многое же сгорело. Да и в целом… род… слабел, — Таська поморщилась, поскольку признавать это было неприятно.

Пол казался цельным. Иван не знал, бывают ли камни такого размера или же сложили все так, что казался камень единым. И эта природная мозаика, эти переливы всех оттенков зеленого завораживали. То ли река, то ли змеи, сплетшиеся воедино. Каменное покрывало тянулось к ступеням лестницы, чтобы подняться по ним.

Камень укрывал и стены, но иной, более светлый.

Где-то высоко, едва ли не под самым потолком, виднелись оконца. Света они давали маловато, как и тяжеленное колесо хрустальной люстры.

— Электричество прадед провел. Тут… понадобилась особая схема. Водопровод тоже имеется, — на всякий случай уточнила Таська. — Идем… на втором этаже пустовато. Картины еще когда продали. Думали, долги погасить. Но там в принципе мало кто живет. Третий — раньше был для прислуги, а теперь по сути продолжение чердака.

Лестница.

И снова камень.

Камня здесь много. И Бер постоянно останавливается, чтобы оглядеться, прикоснуться то ли к мрамору, то ли к подобию его. И потому путешествие на чердак несколько затягивается.

— Как вы? — осторожно поинтересовалась Таська уже перед лестницей иного свойства, тоже каменная, но грубая, явно деланная не для того, чтобы радовать глаз.

— Нормально в целом, — Бер и этот неровный камень погладил. — Дом… строили не без нашей помощи. В смысле, не без Волотовых.

— Очень может быть. Тогда многие тут отметились, правда, сейчас вряд ли о том вспомнят, — Таська поднялась первой. Чердак не запирался. Не от кого? Или знают, что в доме ровным счетом ничего ценного.

— Знаешь… Волотовы на самом деле редко строят. Ну, чтобы дома… — Бер шел, не отрывая стены от руки, — но если уж берутся… дом устоял бы перед Наполеоном. И сейчас… не факт, что даже ядерный взрыв возьмет. На века…

— Что ж… радует. А еще радует, что никто, кроме Вельяминовых, тут жить не может. Свириденко и порог переступить не сумел, до того покорежило, — произнесла Таська и довольно резко. — Электричество есть и тут, но лампочки иногда гаснут. Надеюсь, вы не боитесь темноты?

Еще недавно Иван бы ответил, что не боится, но…

Почему-то промолчал.