В круглой комнате ребенка по-настоящему не воспитаешь.
Родительская мудрость
Полковник Черноморенко чувствовал себя неспокойно. Во-первых, он давно отвык от гражданской одежды, даже дома предпочитая носить старую форму, и теперь, в драных джинсах и майке с надписью «Косят зайцы траву», чувствовал себя форменным идиотом.
Точнее бесформенным.
Форму-то отняли.
Во-вторых, все было по-прежнему не понятно. Леший от наводящих вопросов отбивался. Поржавский вовсе делал вид, что не понимает, чего от него хотят. В-третьих, бумаги все оформились как-то вдруг сами, без личного Черноморенко участия, а потом и вовсе из казначейства доставили ящик с командировочными на две недели.
Просто под роспись.
И сей факт заставил напрячься не только Черноморенко.
— Может… гранатомет возьмем? — робко поинтересовался Мишка, который тоже знал, что этакая доброта со стороны бухгалтерии — ну очень плохая примета.
Черноморенко хотел было спросить, каким это образом у Мишки нарисовался неучтенный гранатомет. Но потом снова подумал и кивнул.
— Возьми, — сказал он. — На всякий случай… а то вдруг враг на коровники пойдет. Не подойниками ж нам отбиваться.
К новости ребята отнеслись серьезно, потому Черноморенко пришлось трижды придумывать вескую причину, мешавшую ему проконтролировать погрузку в старый школьный автобус. Ящики, видишь ли, у них не влезали. Ни стыда, ни совести… могли бы в мешки там завернуть, в картошку спрятать.
Все ж в их годы сам Черноморенко был куда более изворотлив и менее нагл.
А теперь сиди и думай, хорошо ли упаковали, и не сдетонирует ли там чего от жары да тряски. Солнце раскалило автобус до того, что щиты не справлялись. Вон и Мишка вытянулся, закинул ноги на ящики, расплылся по сиденью.
Кто-то дрыхнет.
Кто-то в телефон пальцами тычет, тихо душевно матерясь.
А ведь Черноморенко предупреждал, что со связью там проблемы. Но нет, решили, что если усилителей пару прихватить, то и проблемы решаться… ага. Сейчас.
Автобус вдруг подпрыгнул на очередной кочке, а с ним подпрыгнули и ящики, что-то нервно зазвенело и в мешках, заставив Севастьянова приоткрыть левый глаз.
Правый продолжал спать.
Ну, пока автобус не остановился.
— Дядько, — слегка запнувшись окликнул Черноморенко Богдан. — Там это… дорогу перегородили.
И сам привстал.
Ребята встрепенулись. Ехали долго, притомились даже, честно говоря.
— Сидите, — сказал Черноморенко, окинув подопечных взглядом. И брови сдвинул для грозности. — Сам разберусь. Дверь открой.
Двери с шипением распахнулись. И Черноморенко не без труда выбрался. Вот кому пришла в голову дурная идея выделить им школьный автобус? Еще и покрасили… в характерный желтый цвет.
И надпись подбелили.
Дети.
Нет, так-то оно и вправду почти дети, но все же…
Дорогу и вправду перегородили. Заборчик, знак и четверка джипов, причем два нормальных, а еще пара каких-то низеньких, что ли. Присмотревшись, Черноморенко понял, что машины просто провалились под землю.
Вокруг суетились люди.
И парочка типов в черных кожанках — Черноморенко даже удивился, неужто их до сих пор кто-то носит? — направились к автобусу.
А главное, нагло так идут.
Неспешно.
— Доброго дня, — Черноморенко решил быть вежливым, да и отсутствие формы все же несколько смущало. — А что тут происходит?
Здоровые лбы.
И глядят сверху вниз, не скрывая насмешки, чем бесят несказанно. Вот… знал Черноморенко за собой недостаток — очень уж ростом он не вышел. Даже в армию брать не хотели, мол, мелким там не место. А он же ж не виноват… правда, с годами подуспокоился вроде. Особенно, когда недостаток высоты шириной плеч компенсировал.
— Дорогу, дядя, ремонтируем, — сквозь зубы протянул один. — А ты куда едешь?
— В Подкозельск, — Черноморенко вытащил из кармана платочек, которым отер лоб. Нет, день сегодня какой-то прям совсем не задался.
— Детишек везешь? — уточнил тип.
Черноморенко оглянулся, порадовавшись, что окна в автобусе все ж затонировали.
— Ага… на ферму.
— Ну да, молоко детям полезно… только это, дядя, не обижайся, но не доедешь.
— Почему это?
— Так ремонт, — тип, который левый и помордастей, руками развел, словно извиняясь. — Дороги… Так что все.
— А техника где?
Почему-то у левого от этих слов глаз дернулся.
— Приедет еще. Ждем, — мрачно ответил он.
— Так… может… пока ждете… мы проедем? Тихонечко так. По краюшку…
— Не проедете. Лужа там.
— Где? — Черноморенко вытянул голову, пытаясь разглядеть указанную лужу. Какая-то явно была, но вовсе не тех размеров, чтоб опасение внушать. — Так это ж разве лужа-то?
— Ты не понял, дядя, — на плечо легла ладонь, которая это плечо попыталась сдавить. — Разворачивай свой тарантас и вали отсюдова, пока цел!
И главное, второй рукой тип полу приподнял, рукоять пистолета демонстрируя.
— Ты бы, — Черноморенко плечом дернул, руку скидывая. — Не носил от так… а то ж с предохранителя соскочит, а там и до несчастного случая рукой подать. Отстрелишь яйца и чего тогда?
— Умный больно? — тип покраснел и свистнул. — Ну все, дядя… сам нарвался…
Дюжина?
Черноморенко радостно оскалился. Душа прям запела, предчувствуя хорошую драку…
— Дядь? — из автобуса выбрался Богдан и шеей повел, плечи расправил. — А чего они?
— Не знаю, чего. Но в морду получить напрашиваются…
За Богданом вылез Мишка, к счастью, без гранатомета, а там и прочим интересно стало. Вот же поганцы, не могли погодить пару минут.
Эти, в кожанках, поняв, что соотношение сил изменилось, чуть притормозили.
— Вы… кто? — поинтересовался тип, убирая руку от револьвера.
А все почему?
Потому что Матвей вылез, сонно позевывая и нежно обнимая массивную тушку ручного пулемета. Нет, надо будет все ж провести инспекцию, а то выяснится, что они и ракетную установку прихватили.
Ненароком.
— Дояры, — мрачно ответил Севастьянов, разбуженный до прибытия и потому злой.
— А… это зачем? — кивнули на пулемет. — Доярам?
— Так… мы ж боевые, — Матвей погладил ствол.
— Боевые… — тип кивнул, пытаясь изобразить понимание. Но уточнил на всякий случай. — И… за что бьетесь?
— За удои, — Черноморенко осознал, что драки не будет, и настроение опять ухудшилось. — За хорошие удои я кого угодно…
И кулак сжал, отчего тип слегка вздрогнул и даже попятился.
— А… — не успокоился он. — Чего написано «Дети»?
— Так… племянники мои. Они для меня всегда дети. Ну, мы поедем? По краюшку…
Мужики кивнули, причем одновременно.
— Грузимся, — велел Черноморенко и обвел окрестности недобрым взглядом. Душа требовала чего-то… такого. А чего именно, он понял лишь оказавшись по ту сторону лужи. Богдан остановил автобус, и Черноморенко, выглянув, сказал:
— Не сочтите за критику, но лужа у вас какая-то несолидная. Но не переживайте, сейчас поправим.
Сила ощущала эхо родственной стихии. И оставалось лишь потянуться к ней да подтолкнуть, отворяя родники. Буроватая поверхность лужи, почти уже высохшей, забурлила, да и сама лужа принялась спешно наполняться водой. Оно, конечно, надолго не хватит, но денька на три…
— Ты чего творишь⁈ — возопил кто-то слишком уж истерично.
— Вы, — крикнул Черномор, — главное, технику пригоните… а то какой это ремонт да без техники.
А вот матом ругаться некрасиво.
Взрослые же ж люди… а тут дети в автобусе…
— Перепеленко! А язык показывать некрасиво. И рожи, Матвей, корчить тоже некрасиво… и вообще, взрослые же люди, в самом-то деле… четвертый десяток разменяли, а думать не научились!
— А чего они⁈ — подал голос кто-то из глубины автобуса. — Они первые начали!
— Стекла тонированные, — откликнулся Севастьянов, ерзая и пытаясь снова придремать. — Вас не видят…
Вот дети. Как есть дети…
— Господи, дай мне сил… — Черноморенко поднял очи к потолку автобуса, правда, ненадолго, поскольку кто-то особо одаренный закрепил на нем два перекрещенных гарпуна и пару подводных ружей. — Очень много сил…
Бер проснулся от запаха сдобы.
Запах этот чудесным образом проник в сон, который тоже был хорошим, потому что в нем Бер совершал или подвиг, или на худой конец героическое деяние, такое, что всех приводило в восторг. Потом, кажется, был показ мод в народном стиле и современной трактовке… потом… потом позвали пир пировать. Вот тогда-то запах сдобы сделался совсем уж осязаемым и настоящим.
Бер дернул носом и проснулся.
— Булочку будешь? — осведомилась Таська, эту самую булочку и протягивая. Она села на край кровати и посмотрела этак, превнимательно.
— Буду, — голос после сна был хриплым, а сам Бер — мятым. По самочувствию. И тело все ломило, от макушки до пяток, особенно мизинец на левой ноге. Даже поневоле возникло подозрение, что он этим мизинцем то ли стукнулся о что-то, то ли пытался отбиваться.
От кого?
— И молочка?
— И молочка, — согласился Бер, пытаясь избавиться от одеяла. Он всегда во сне ворочался, но сегодня, кажется, особенно. Во всяком случае одеяло обернуло его тугим коконом, из которого и руку не высвободить.
Вот же…
Подвиг ему.
Деяние.
Героическое. Тут бы от одеяла отбиться.
— Тогда жду на кухне, — сказала Таська, поднимаясь.
— А… где… все?
— Иван на кухне, завтракает. А Сашка пошел с Аленкой гулять… точнее провожать её. Вчера еще. Помнишь?
Бер кивнул. Это он помнил.
Все помнил.
И как он возился, пытаясь из трех нарядов сделать один, но более-менее живой. И как что-то не получалось, а что-то получалось, но чаще нет. И он нервничал. А потом пришла Аленка и воды принесла. И отвара какого-то, который самолично в кружку плеснула и велела выпить.
И от отвара этого на Бера снизошло вдохновение.
Вот…
Он застонал.
Нет, с реконструкцией все пошло очень даже быстро. И с тканями, и с бусинами, которые девушки сказали, что сами нашьют, и со всем остальным тоже… но силы-то остались. Более того, силы требовали применения. Бера буквально раздирало от их избытка.
Он все же выпутался из одеяла и упал на пол. Появилось желание так на полу и остаться. Руки раскинуть и лежать, можно даже постонать немного. Авось кто придет на стоны, жалостливый.
Но Бер заставил себя подняться.
Натянул штаны, изрядно мятые и уже давно не чистые, но какие уж есть… надо будет все же съездить, приобрести какой одежды, а то страх смотреть.
…император потребовал, чтобы Аленка приняла работу и вызвался самолично проводить её к полю. А Иван заявил, что он тут главный агроном и должен проверить самочувствие вверенной ему конопли. И Маруся, раз хозяйка, тоже должна процесс контролировать.
Они и ушли.
А вот Беру уходить не хотелось. Душа желала свершений, и главное, вдохновение, чтоб его… вдохновение…
В зеркале отразилась мятая физиономия с торчащими волосами. Причем торчали они с одной стороны, тогда как с другой прилипли к голове.
Красавец.
Краше некуда.
— Доброго утра, — сказал Бер, выбираясь из комнаты. Как он в ней оказался, он не помнил. И судя по тому, что видит, комната эта находилась в усадьбе.
Стало быть, в усадьбе он и ночевал.
Ванька сидел на кухне и поедал булочки. Причем с аппетитом так. Брал с корзины, разрезал пополам, щедро мазал маслом, клал на одну половину масло варенье и потом, прикрывши второй половиной, кусал.
— Доброго, — произнес он с набитым ртом. — Ты как?
— Пока не понял, — Бер потянул шеей. Шея ныла. Тело тоже ныло. Мизинец болел сильнее прежнего. Вот… все понятно, но мизинец когда пострадал?
— Садись, — Таська указала на стул. — Герой-реставратор…
Прозвучало насмешливо, но не обидно. Тем паче перед Бером тотчас поставили огромную кружку.
— Пей молочко. Оно хорошо помогает…
— Чем… меня напоили? — Бер сделал глоток, чувствуя, как проваливается внутрь молоко. И от этого молока по измученному телу расползается прохлада. — Меня так… в жизни… не штырило.
— Это я заметил, — сказал Иван.
— Зелье…
— Я понял, что не кефир.
— Аленка сказала, что оно должно вызвать прилив сил. И каналы расширяет. И вообще полезно очень.
— Ага, — Бер осушил-таки кружку и почувствовал, что стало легче. И опять захотелось есть. Просто со страшной силой.
— На вот… творожок, — Таська поставила под нос огромную миску с горой творога. — Могу сметаной полить или там вареньем…
Творог Бер тоже не любил.
Раньше.
Но сейчас просто кивнул и подвинул миску поближе. Голод… да он в жизни настолько голодным не был. И ел жадно, почти не ощущая вкуса. И когда Иван заботливо сунул в руку булку, только и сумел кивнуть.
— Потом… после… нарядов… когда они ушли… что было-то?
— Что было? — Таська поставила огромную кружку, но уже с чаем. — Запивай, герой… а было… ты потребовал карету.
— Карету? — Бер искренне попытался вспомнить, на хрена ему карета.
— Сказал, что на машине и тем паче танке, даже с росписью если, будет неаутентично. И что ты — за историческую достоверность, а потому тебе нужен возок или хотя бы карета…
— И? — в душе шелохнулось нехорошее предчувствие.
Очень нехорошее…
Он прям представил, как стоит на крыльце особняка и орет с трагическим надрывом:
— Карету мне! Карету…
А ведь мама еще когда предупреждала, что употребление малознакомых зелий до добра не доводит.
— Карета у нас была, — спокойно произнесла Маруся. — Очень старая… её еще мой дед думал реставрировать, да как-то все руки не доходили. А продать… в том состоянии за нее давали гроши.
Карета, стало быть, нашлась.
И если гроши, то… выходит, сильного ущерба чужому имуществу Бер не причинил. Все легче.
— А теперь…
— Теперь? — Таська вдруг взъерошила волосы. — Не знаю, насколько у тебя получилось аутентично, но как по мне, круто неимоверно. Правда, есть нюанс…
— Какой? — насторожился Бер.
— Кого запрягать будем? — ответила Маруся. — Лошадей у нас нет… Иван предложил с быками поговорить, но…
Менельтор от этого предложения еще глубже в тоску впадет, а у Яшки вид не тот, да и вообще… карета с быками — это совсем не то.
— Вообще-то Сашка загорелся запрячь в нее медведей… говорит, что всю жизнь мечтал покататься на дрессированных медведях…
Твою же ж…
Карета стояла во дворе.
Классическая такая… начала девятнадцатого века, может, чуть раньше. С исторической достоверностью, конечно, так себе вышло, но карета впечатляла.
Черное дерево лоснилось, будто его лишь вчера лаком покрыли. Сияла золотом резьба. Поблескивали краски гербов, тоже свежие… а их Бер как воссоздал?
Он не помнил.
Он ни хрена не помнил, и…
— Слушай, — дверца приотерылась и из кареты высунулись Его императорское величество. — А мне такую сделаешь? Для мамы?
— Угу… сразу после того, как разберусь, как я эту сделал… — Бер потянулся к силе. Странно, но она была, и даже ответила, прокатилась, анализируя.
Эхо вчерашних заклинаний еще не растворилось.
Ага, все просто. Дерево от старости рассохлось, кое-где трещины пошли. Короед опять же поработал. Но тут Бер просто стянул и зарастил, что рассохлости, что трещины. Металл восстановил… а вот поверхность…
Это заклинание ему никогда не удавалось.
Банально не хватало сил.
А теперь вот выходит хватило… и на такой площади.
Бер сунулся внутрь, убеждаясь, что и бархатная обивка выглядит так, будто ткань натянули неделю-две тому…
— Офигеть, — выдавил он. — Это все я?
— Ты, — Император выбрался из кареты. — А кто еще…
— А… потом?
— Потом? — Таська нежно погладила огромное колесо. — Потом ты выбрался, руку простер и сказал, чтоб следующую давали… ну и рухнул. Я тебя и отнесла…
Стыдно.
Наверное.
Или нет? Бер еще не решил.
— Ладно, — Александр похлопал по карете. — Это все, конечно, безумно красиво, но вопрос остается открытым… лошадей мы где возьмем?