«По-настоящему мудрый человек сразу понимает, на что стоит положить глаз, а на что — всё остальное»
Философия познания сущего, издание первое, нецензурированное.
Дом возвышался над остатками ограды.
— Какой он… — Маруся хотела что-то добавить, но запнулась. — Необычный…
— Это да, необычный. Я, честно говоря, думал, что будет что-то… ну стандартное. Такое вот… что молодые эльфы возводят, когда решают жить отдельно. Там как правило внутри одна большая комната, для медитаций, размышлений. Творчества. Или работать можно.
— А эльфы работают?
— Работают, — вынужден был признать Иван. — Всё же и поля требуют ухода, и лес внимания, и травы лекарственные… не только лекарственные. Остальное… да и современный мир тоже пробивается. Хотя чем ближе к центру Предвечного леса, тем хуже работает техника.
— Значит, это и раньше клуб был? — Маруся всё же решила прикоснуться к стене. — Тёплый какой.
— Это сила не облеглась. На самом деле, — Иван тоже прижал руки, вслушиваясь в происходящее. — Он уже полностью развернулся… выполнил… сейчас бы сказали, что программу. И стабилизировался. Почти… потому и долго так… заглянешь?
— А можно?
Маруся торопливо руку за спину спрятала и обернулась.
— Ты хочешь вернуться? — спросил Иван. — Домой?
— Хочу. Но… не стоит. Она не любит, когда кто-то видит её слабой. Ничего. Если очнулась, значит, есть неделя… по крайней мере неделя есть. Может, и больше. И я всё надеюсь, что оно как-то наладится, что ли… станет как раньше, чтобы сил прибавлялось, а не наоборот.
— Могу я что-то сделать?
— Что?
— Понятия не имею. Что-нибудь. Силой там поделиться… хотя не скажу, что её у меня много.
— Напрашиваешься? — фыркнула Маруся. — Вон какую домину вырастил. В два этажа.
— Это не я. Это она сама. Там толчок был нужен и только. С этим и ребёнок справился бы… эльфийский, — Иван смутился, потому что было несколько непривычно, чтобы его хвалили. — Идём?
И руку протянул.
А её приняли.
— Идём, — согласилась Маруся.
Порог.
И дверь.
И запах свежескошенной травы.
Внутри темно. А проводка вряд ли сохранилась. Всё же во времена, когда дом закладывали, про электричество ещё не знали. Но пару светляков Иван создал. И они, повинуясь воле, поднялись к потолку.
— Здесь… странно.
— Дом очень старый. Даже по эльфийским меркам, — вынужден был признать Иван. Ему и самому было интересно.
Гладкий пол.
Будто наливной или каменный, но это дерево, как и стены. И огромное пространство… зала? Пожалуй. Стол тоже явно рассчитан не на пару человек, вытянулся вдоль стены или скорее даже раскинулся.
Лавки.
Шкур на них не хватает, для аутентичности.
И доспехов на стенах. Или гобеленов… да, именно.
Зал занимал весь первый этаж дома, при том, что сам он несколько раздался в боках, выбравшись далеко за пределы прежних очертаний.
Открытый очаг из каменного дерева, черного, будто заранее обуглившегося.
Лестница на второй этаж.
И здесь уже комнаты, отделенные одна от другой тончайшими листами даже не дерева — будто бумаги. Сундуки у стен их прямым продолжением.
— Красиво, — Маруся осматривалась с недоверием. — И такое вот… ощущение…
— Древности?
— Да. Странно, правда?
— Почему?
— Ты его на днях посадил, а он древний.
— Он стал таким, каким должен был быть. И был. Давно, когда у него имелся хозяин или даже, я бы сказал, хозяева. Это похоже на общинный дом… хотя тоже не совсем верно. Те много больше. Порой они занимают несколько деревьев и достраиваются или надстраиваются. Изменяются по мере необходимости. Да и устроены куда сложнее. Это же… не знаю, — вынужден был признать Иван. — С другой стороны, какая разница?
Главное, он вернулся, этот дом.
Он ведь долго держался, когда хозяева ушли… куда? И ждал возвращения? Или просто стоял себе, используя силу, какая была. Но без подпитки он старел.
И однажды просто уснул.
Наверное, это похоже на сон. Сердце его осталось в сплетении корней, которые как-то поддерживали искру жизни, а вот сил, чтобы сохранить дом в первозданном виде, не оставалось. Вот он и менялся.
Или люди его меняли.
— Может… не особо современно…
Ноутбук придётся заряжать где-то помимо дома. Или попросить Бера, чтоб линию протянул, всё же к тому, человеческому, от которого и пыли не осталось, электричество проводили. Так что можно как-то сообразить.
Удлинители те же. Взять пару и воткнуть друг в друга.
Наверное, такие проблемы решают как-то иначе, но Иван не знал, как.
— Но всяко лучше, чем на сеновале. Не подумай, — спохватился Иван. — На сеновале тоже неплохо было, но…
— В постели лучше? — губы Маруси дрогнули.
— Однозначно.
— Эй, есть кто живой? — донеслось с улицы, разрушив неловкую тишину. — Марусь, ты там?
— Тут, — откликнулась Маруся. — Сабуров.
— О! Вань! Привет! А ты ничего так, солидненько, — Серега заглянул в дверь, а потом и вовсе вошёл. В руках он держал корзину, в которую, пожалуй, Иван бы поместился. — Охренеть, как прикольно… и оно само так? Вот блин…
— Чего надо? — Маруся упёрла руки в бока.
— Да не то, чтобы надо… и вообще, я не к тебе, а к Ваньке!
— А он со мной!
Слышать это было приятно. Странно, но приятно.
— Ага, а ты с ним… в курсе уже… там это, с ребятами посидеть не хочешь? И ты, Марусь, раз уж всё равно без дела маешься…
— Я⁈
— Ты, ты… — Серега вытащил из корзины трехлитровую банку. — Нечего от народа отрываться.
— Мама Вася… вернулась.
— Во! Тем более…
— И папенька наш тут воскрес.
— Видишь, поводов на любой вкус! — банка исчезла в корзине. — Так что пошли… мы так слегка перетёрли с этими вашими… новыми… доярами… и девчонки просили костёр устроить, чтоб на всех.
— Вы мне всю деревню спалите!
— Марусь, — Серега поглядел с укоризной. — Ну вот хватит… выключай начальницу, пошли, посидим по-человечески… познакомитесь. Славные ребята! Я одному нос разбил…
— Зачем? — спросила Маруся как-то обречённо и возражать не стала, когда Серега её под локоток подхватил и к двери потянул.
Иван молча руку высвободил и повторил вопрос:
— Зачем?
— Так… надо ж было как-то познакомиться… не, он нормальный парень такой. Он и предложил знакомство отметить. Шашлычка там пожарить. Слушай, Вань, а ты на баяне играешь?
— На баяне — нет. Но могу на арфе…
На Ивана посмотрели уже и Сабуров, и Маруся.
— Что? Бабушка очень переживала за мое культурное развитие…
— Ты это… — Серега осторожно по плечу похлопал. — Не обижайся… но арфа, как бы оно… не совсем то… да и нету у нас арфы.
И это не могло не радовать, потому что учителя, конечно, старались, почему-то решив, что раз у Ивана уши больше обычных человеческих, то и со слухом дела обстоят лучше, чем у людей.
С обычным оно-то да, верно.
Но с музыкальным всё оказалось сложно.
— А баян есть! — добавил Серега, отпустив Марусю, чтобы зайти за спину и в спину подтолкнуть. — Давайте, шевелите ногами… там ребята уже ждут… и Бер пришёл, с Таськой, но вроде они уходить намылились, так что двигайтесь бодрее, что вы как мухи сонные… слушай, а тут ещё родственница его приехала! Стёпку привезла. Правда, он сбёг.
— Почему?
— Да там… как-то вышло… он ехать собрался, встречать. А зелье откатило, его в медведя и перекинуло…
— Он ведь не остался дома? — Маруся спросила это как-то… обречённо, что ли?
— Ну… он хотел. А Стас сказал, что девчонку встретить надо, потому как мало ли, чего эти удумают… ну и Степку заклинило… полетел прямо… безголовый.
Это Серега произнёс таким тоном, что стало очевидно, что себя-то он безголовым не считает.
— Она его и сбила… а потом в машину загрузила… классная девчонка, кстати…
Иван не сомневался.
Хотя Дивнову он помнил робкой и стеснительной.
А она медведя вот… в машину…
— А Степан как?
— Как, как… как остановилась, так и сбёг. Стесняется очень, что от так вот… но ничего, мы тут с братьями подумали и решили помочь… в личной-то жизни.
Иван вздрогнул и мысленно порадовался, что у него вот лично братьев нет.
И помогать с личной жизнью некому.
И вообще…
За коровниками ровными рядами вытянулись палатки, причём какие-то одинаковые, точно с одного склада отгруженные. Впрочем, на палатки Маруся старалась не глазеть слишком уж пристально. Главное, что сразу перед ними обнаружился и костёр.
Несколько.
У главного сидел Петрович и, держа в руках алюминиевую кружку, о чём-то говорил с бородатым коротышкой.
— А, Марусенька… — тётка Анна выглянула из темноты, чтобы вручить корзину. — На вот, на стол поставь…
— Теть Ань, что тут…
— Посиделки, Маруся… просто посиделки… ничего такого, — тётка протянула руку, убирая с глаз Маруси прядку волос. — И умница, что пришла…
— Но… там… мама очнулась…
— Вот и хорошо. Я загляну, помогу.
— А…
— А ты тут посиди. Нехорошо, когда собрались все, а хозяйки нет. Неправильно это. Маме твоей тоже надо отдохнуть, отлежаться… переговорим опять же, о том, о сём… и ты вот дух переведи. Улыбнись.
— Улыбнуться? Там… там мой папаша объявился! И объявил себя главою рода… и наворотить он может многое… и Свириденко… и…
— И много чего иного, — согласилась тетка Анна. — Ты пирожки по корзинкам разложи.
— Вот так…
— А как ты хочешь? Дорогая, твоя мрачная физиономия ничего не изменит. И на папашу твоего не подействует, и на Свириденко. А вот им настроение попортишь. И себе. Жизнь… сложная штука. И проблемы всегда были и будут, разной степени тяжести, но чтобы с ними разобраться, нужны силы. А откуда их взять?
— Из пирожков? — не удержалась Маруся.
— И из них в том числе. Мои вот со щавелем и с ревенем. Помнишь, ты в детстве любила?
— Да я и сейчас… — Маруся ощутила такой знакомый сладкий запах и зажмурилась.
Где-то рядом раздался смех.
Зазвенела гитара, впрочем, сразу почти оборвавшись. Пахло дымом и людьми. И наверное, тетка Анна в чём-то права…
— Марусь? — Таська забрала корзину. — Знакомься, это Анна. Дивнова.
Девушка протянула ладошку.
Невысокая и такая… ладная?
Округлая?
Маруся тотчас ощутила укол ревности, потому что в ней-то не было ни ладности, ни округлости.
— Представляешь, этот гад в лес сбежал! Я на него Алёнке нажалуюсь… и ты, Ань, нажалуйся… а то я ненадолго тут. Бера и вправду проводить надо, чтоб не заплутал. Но потом вернемся, правда, если на курган, то долго выйдет…
— Ты бы переоделась, — проворчала Маруся, не зная, что ещё сказать.
— На себя посмотри, — Таська отмахнулась. — Хотя… ты ещё фоток наделай. Вань, тут же люди вокруг, это считается?
— Ещё как считается… — Иван улыбнулся. — Бер, может, с вами…
— Да не, — мотнул головой Бер. — Мы ж так, перетереть о том, о сём… туда и обратно.
— Мама сказала, чтоб на курган отвела. А там уже не наши земли и лучше и вправду ночью… Марусь, не стой столбом… в общем, мы пошли, а ты тут давай, за хозяйку.
Вместо корзинки всучили стопку тарелок.
— Я помогу, — робко предложила Анна. — А у вас действительно поле конопли есть? Синей? Эльфийской?
— Есть.
— А вы уже контракты заключали? Я понимаю, что это не совсем вовремя, но… дело такое…
Анна забирала тарелки с вершины стопки и расставляла на столах, которых вот только что не было, и вот уже они появились.
— … мой род готов дать рыночную цену, если содержание активных веществ более-менее соответствует. И я завтра проверю, если вы не возражаете… и мы могли бы подписать контракт. У меня хватит полномочий.
— На коноплю? Зачем она вам?
Вокруг ходили какие-то люди, с которыми Маруся знакома не была. Носили корзины и ящики. И кто-то резал хлеб, кто-то пластал сало…
До Маруси донёсся запах жарящегося мяса. И вправду шашлыки. И гитара уже звенела вовсю. А потом Нита, обычно тихая, самая неприметная из девочек, запела вдруг.
Звонким-звонким голосом.
Надо же. Маруся и не знала, что Нита умеет.
— Так… масло… — ответила Анна. — Или экстракт из сухого сырья. Только надо, чтобы экструдировали правильно. Но если свежее, то масло. Для косметики.
— Косметики?
Маруся чувствовала себя полной дурой.
Ну конечно, запах.
Крем.
Тот крем, который они с Таськой купили маме в позапрошлом году. В городе. В лучшем магазине. Их уверяли, что крем по эльфийскому рецепту и пах он волшебно. Ей ещё казалось, что никогда-то она этого запаха не забудет… а забыла.
— Ну да, вытяжки из эльфийской конопли очень популярны, хотя и дороги. Мы закупаем обычно там, но… квоты… и цена… и в целом там сложностей хватает. Почти всё международные концерны перехватывают, типа у них долгосрочные контракты и всё такое, а нам крохи достаются. И если у вас конопля есть…
— Конопля есть, — эта девчонка окончательно перестала раздражать. — Но… понимаете…
— Лучше на «ты».
— Понимаешь… она ведь может и не согласиться. Да и коровы у нас её едят.
— Коноплю? Синюю? Эльфийскую? — в глазах Анны читался ужас.
— Синюю. Эльфийскую… у нас и коровы тоже эльфийские.
Ужас сменился восторгом.
— И молоко от них…
Анна тихонько пискнула и шёпотом, словно боясь, что их подслушают, спросила:
— Продашь?
— Молоко?
— И молоко… хотя… тут ещё надо смотреть, с чем его мешать и получится ли стабильный состав сделать. Но коноплю… если хоть немного соответствует… ты просто не представляешь… это прорыв!
— И сколько вы готовы платить? — Маруся сунула тарелку в руки проходившему мимо парню, правда, водяничка тотчас перехватила и глянула этак, с укоризной.
Нечего чужих потенциальных женихов прикармливать.
— Смотря за что. Масло — самое дорогое, но его ещё отжать надо… но можно просто сухое, листья там, стебли… соцветия дороже потянут. Если живым сырьём, то… — Анна помялась, а потом назвала цену.
И добавила:
— Это честная! И спроси Бера, он наш род знает. Поручится!
А Маруся замерла.
С остатками тарелок. Это же… это…
— Вообще, конечно, можем и не потянуть, — призналась Анна. — С ходу-то… но если будет договор, то возьмём кредиты…
— Договоримся.
Выдохнуть.
И… и если всё так, то… с долгами есть шанс рассчитаться. Не сразу, конечно, но проценты закроются… и часть основного долга потихоньку гасить. За года три-четыре при хорошем раскладе вовсе избавиться можно. Или хотя бы дотянуть до окончания контракта на сыры.
— Завтра, — сказала Маруся решительно. — Завтра поедем и посмотрим…
Должно же им повезти?
Хоть когда-то?
Хоть в чём-то. Только Ваньку надо будет взять, пусть поинтересуется, насколько конопля не против будет сырьё поставлять…
Она огляделась.
И не обнаружила Ивана. Хотела обеспокоиться, но тут гитара заиграла что-то развесёлое, а её поддержал баян. В руку Марусе сунули стакан и голос Сабурова прогудел:
— Медовуха! Батя разрешил… для девиц.
И Анне выдали, велев:
— Пей…
А она отказываться не стала. И Маруся тоже. И вправду, смысл тосковать, когда смысла никакого нет. На последней тарелке, которую она в руках держала, сам собой появился шашлык.
И хлеб.
Пучок зелени, который Анна задумчиво жевала.
— Весело тут у вас, — сказала она.
Медовуха была лёгкой и сладкой, и почему-то вдруг в душе тоже стало легко, появилась непонятная уверенность, что всё-то наладится.
Обязательно…
— Ты себе не представляешь, насколько… — Маруся взяла веточку петрушки.
А гитара зазвенела по-новому, оказавшись в руках Невиды, впервые за долгое время вышедшей из тени. Волосы водянички отливали прозеленью, а с прядок капала вода, и значит, лето ей отведено последнее. Невида подняла голову и, поймав Марусин взгляд, улыбнулась. А пальцы побежали по струнам. И разве может гитара вот так, звенеть, что молодой ручеёк.
— Хоровод! — хлопнула в ладоши Рада и крутанулась. — Хоровод, хоровод…
— Что… — Анна только и успела поставить тарелку на стол, как её захватили, закружили, утянули. И Марусю тоже. Загудела, отзываясь, земля. И сила её пробудившаяся напоила травы.
Будут зеленеть.
Будут тянуться к солнцу.
Земля, она такая, возьмёт и смех, и слёзы. И надежды, чаяния, страхи. Всё-то, только танцуй, спеши, ступая шаг в шаг, не разрывая сплетённых пальцев.
И не думай…
Разве что взглядом можно найти того, кто тоже ищет тебя, перебирая в хороводе девиц, словно бусины в ожерелье. Пусть кажутся одинаковыми, но нужна одна-единственная, особая. И по лицам видно, что среди этих, чужих да незнакомых, есть те, кого водянички зацепили.
А стало быть, может, и сладится…
И за них радостно.
А за себя… взгляд поймал взгляд. Маруся даже споткнулась бы… удержали. Сохранили. И только в ушах зазвенел смех.
Они тоже видят.
Понимают…
Нет, рано думать, рано надеяться… или поздно? И когда, чтобы вовремя? Или она опять слишком много всего в голову набрала. Надо быть проще, легче… и танцевать.
Просто танцевать.