Глава 17 Где появляется чудо чудное и диво дивное

В сказках Иван-дурак на проверку оказывается Иваном-царевичем, а в жизни все как-то больше наоборот…

Женское задумчивое


Александр стоял на берегу речушки, которая вилась черной лентой. И главное, речушка-то с виду узенькая, тоненькая, на раз перешагнуть можно, а течение стремительное. Вон, подхватило где-то лист, потянуло, понесло, кружа над скрытыми ямами.

Берег в этом месте был пологим, а потому получилось подойти к самой воде.

— Не лезь, — сказала Аленка, закатывая штанину. — Тут небезопасно.

— Глубокая?

— И глубокая, и с характером. Утянет, и я не спасу. Слушай, может, все-таки на машине… — она зачерпнула воду, которая все еще была черна и подняла. Тонкие нити полетели меж пальцами.

— Нет уж, — Александр мотнул головой. — Обещала коня, давай коня.

— Только конь будет… своеобразным.

— У вас тут все своеобразное, как я заметил.

— А ты и вправду разрешение добудешь? На поле?

— Добуду. Честное императорское…

Аленка хихикнула, но тут же посерьезнела.

— Свириденко на него действительно наплевать будет.

— Даже если с печатью имперской канцелярии?

— Да хоть с личной, как ты выразился, императорской…

А ведь можно и с личной, печать Александр с собой взял, на всякий, так сказать, случай. Вот и пригодится.

— Скажет, что подделка…

— А экспертиза?

— Ты как маленький. Отправить отправят, а бумажка по дороге потеряется. Или вот исчезнет… или экспертиза поставит под сомнение… или проводить её будут два года, а пока проводят… арест там на земли, на имущество. А нас заодно посадят, чтоб не сбежали.

— Ясно.

Александр огляделся, но постороннего присутствия не ощутил.

— Твои недалеко, — Аленка поняла правильно. — Даже спрашивать не буду, кто они тебе.

— Так… родственники… заботливые.

— Очень заботливые… девчатам глянулись. Возражать не станешь?

— С чего бы?

— Мало ли… вдруг родственники сильно титулованные?

— Не сильно. Но если надо, затитулуем. Дурное дело — нехитрое. Так что с конем?

Дальнейший разговор становился опасен. А конь… ну конь… к коням, говоря по правде, Александр относился с немалым подозрением. Вот с детства раннего как-то у него с верховой ездой не заладилось. Нет, научить научили, конечно, ибо невместно цесаревичу не уметь этакой малости. Но… потом еще отец и тот случай, в котором конь-то, если по правде, и не виноват, но ведь осадочек-то остался.

И теперь тоже.

Конь.

— С конем… будет конь. Выйдет. Как приблизится, хватай его за гриву и садись верхом. И держись крепко-крепко. Конь полетит, понесет по-над землей, попытается скинуть. Усидишь, тогда и покориться воле… можно еще по голове дать, сразу вот. Меж ушей… только крепко, чтоб призадумался.

— Как-то это… на жестокое обращение с животными тянет.

— Какие животные, — отозвалась Аленка. — Такое и обращение. А теперь отойти.

Она вошла в воду. Вроде только шаг сделала, а уже будто на середине реки стоит. И черная вода вокруг Аленкиных ног кружится, закладывает узоры водоворотов. Закипает мелкими брызгами.

— Сивка… чтоб тебя… бурка, — только и произнес Александр, глядя как из прозрачных сияющих на солнышке брызг складывается конь.

Натуральный такой.

О четырех ногах, о шкуре, темной водяною гладью отливающей. О морде конской, наглой да зубастой. Конь фыркнул и головой затряс. Поднялась волной водяная грива…

Кельпи?

Или как их там…

Конь заплясал, дернул шкурой, рассыпая вихри брызг. И уже они окружили Аленку. А сам зверь пошел полукругом, не сводя с Аленки взгляда. И хрена с два тот взгляд был добрым.

— Эй, — окликнул коня Александр. — А сюда слабо?

Конь оскалился и ответил тонким ржанием.

А потом одним скачком выбрался на берег. Здоровый какой, зараза… главное, вроде изящный, точеный, прям хоть любуйся, а морда наглая.

И зубы острые.

Этакие зубы не коню бы… а он скалится и подбирается. Скоком, боком. Мелко перебирает ногами, отчего земля гудит и идет зыбью. А силы-то в нем…

Конь клацнул зубами и на дыбы поднялся, заставляя пятиться. Но стоило сделать шаг в сторону, как он одним прыжком переместился, заступив путь. И выдохнул из ноздрей клубы пара.

— Не испугал, — Александр скрестил руки на груди.

Конь ступил ближе.

И снова сам же попятился.

Боком повернулся.

Другим.

Крутанулся на месте и попытался встать на дыбы, но как-то, словно раздумывая. А потом вдруг голову наклонил и замер, зацепившись взглядом. Глаза у коня, что камни драгоценные, синие и яркие.

И горят.

Водяным огнем и горят. Завораживают. Мир пытается схлопнуться до этих огней, только не на того напал. Александр с ментальными атаками сладить способен. И зацепить, закружить уже сам, не позволяя коню отступить.

— Стоять, — тихо сказал он, когда конь оскалился. — Тише… я тебя не обижу…

Теперь он остро ощущал и настороженность, и недоверие.

И откровенный страх.

— Какой ты красивый… — Александр говорил мягко, ласково. — Я никогда таких красивых не видел… моему отцу каких только не присылали, но ни один тебе и в подметки не годится.

Конь склонил голову на бок.

— Не думал, что такие вовсе в природе существуют.

Александр протянул руку.

Медленно, чтобы резким движением не напугать дивного зверя. И не разорвать такую хрупкую связь. Конь тряхнул головой. Но… сделал шаг навстречу. Крохотный совсем…

— А сильный… я силу чувствую. Сам я огневик… обычно лошадей угощают сахаром. Или хлебом. Но не захватил ни того, ни другого… но и ты не обычный конь. Знаешь, есть одна мысль… если не испугаешься.

Конь заржал и оскалился.

— Грозен и страшен… я слышал, что подобные тебе людей топят.

Конь махнул головой. И как это понимать? Согласие? Или наоборот возмущение наглою клеветой?

— Ладно… я о чем… вот, хочешь силы? Огонь, но остальным вроде нравилось. Если вдруг не угадал, то извини, я не нарочно… — на ладони появился крохотный лепесток пламени. И конь замер, не сводя с него взгляда. Эхо связи донесло…

Предвкушение?

Надежду?

А если…

— Возьми. Просто так… и держать тебя не стану. И бить по голове тоже… нельзя бить животных. Разве что некоторых двуногих, но те сами заслужили. А нормальных — нельзя, — Александр выпустил чуть больше силы, и огонек разгорелся ярче. — Это просто угощение. В честь знакомства…

Конь вытянул шею.

Длинная грива его опустилась почти до самой земли, и с нее стекали капельки воды. Конские губы коснулись ладони, подбирая магическое пламя. И конь тотчас отскочил, словно опасаясь, что уж теперь-то человек его заарканит.

Александр не двинулся с места.

Только руки поднял.

— Видишь, — сказал он. — Я тут… а ты с водяничками дружишь?

— Они ему косы плетут, — Аленка выбралась из реки и отряхнула ладони. — Чешут гриву и косы тоже…

— Как его звать?

— Пока никак. Хозяин найдется, он и назовет…

— Значит, пока хозяина нет?

— Как видишь, — Аленка села на берегу. А конь подошел к ней и ткнулся носом в плечо, заржал то ли обиженно, то ли жалобно. — Чего? Сам решай. Ты уже большой.

Конь отступил.

Потом сел на зад, причем как-то по-собачьи.

— Еще хочешь? — спросил Александр.

— Хочет. Он голодный. Он давно уже прибился. Мама его подкармливала. Я тоже… но земли мало. Силы. Водяничкам еле-еле хватает… забирай. На самом деле он хороший.

Конь вытянул шею, но длины её не хватило. Тогда он подвинулся, при этом не вставая, перебирая передними ногами и подтягивая задницу. И еще раз. И подхватил огонь.

— Хороший, — согласился Александр и коснулся морды. Надо же, выглядит мокрой, а на ощупь мягкая, бархатистая. — И красивый… кельпи?

— Водяной конь… раньше много где обретались, но потом отошли. Редкие они…

— Редкие, — Александр осмелел настолько, чтобы провести по шее. Теплая. И сердце бьется. И сила в этом хрупком теле спрятана немалая. А вот грива окутывает пальцы прохладным облаком воды. — А что им надо?

Так-то в парке при дворце пруд имеется.

— Сила надобна. Хозяин силой их кормит, а они служат верой и правдой…

— А про по ушам это ты…

— Ну… мог бы и попробовать… ты когда-нибудь пробовал реку объездить? Он же ж суть от сути воды…

Да, получилось бы хреново.

— Тогда зачем говорила?

Аленка смутилась.

— Извини… но просто… сказать каждый может. А не каждый готов своей головой думать. Да и как еще понять, что ты за человек-то?

— Не знаю, — поразмыслив, согласился Александр. И снова силы выпустил, потому как конь поднялся и подобрался совсем близко. Даже голову на плечо положил, потерся щекой. — А что… находились?

— Ну… мама говорила, что находились. Что таких на самом деле много, которые силой все… а я-то так тебе первому его показываю. Ты его спроси, станет ли он тебе служить.

Александр поглядел коню в глаза.

— Станешь? — уточнил он. — Обещаю, что не обижу. Буду беречь… Только забрать, наверное, тебя придется. Я тут не смогу остаться насовсем. Если тебе важно тут, то… то найду тебе кого хорошего, в хозяева? Мага сильного, чтоб не обижал.

Конь фыркнул и, обойдя Александра, встал напротив. Ногой топнул, да так, что земля загудела…

Карета?

Какая карета… он её развалит. Такого только в танк и запрягать, подавляя противника психологически.

— А дальше что? — уточнил Александр. — Я должен клятву принести? Или что?

— Должен.

— Какую? Может, форма какая стандартная есть…

— Ага. На трех листах с комментариями юриста. И нотариуса позовем, чтоб заверил на месте. Договор между Сашкой-императором и водяным конем.

Конь поглядел на Аленку с удивлением. Повернулся к Александру.

— Нотариуса звать не будем, — заверил его Александр. — На кой нам нотариус, в самом-то деле?

— Имя ему дай. И крови каплю. Если доверяешь, то просто протяни руку. Он куснет.

Конь оскалился, показывая, что вот прям готов куснуть, от всей, так сказать, души.

— Ты… — Александр руку все же протянул, поскольку отступать было не с руки. — Ты главное, пальцы не отхвати, а то как-то не уверен, что здесь пришьют…

Аленка засмеялась. Конь фыркнул и руку обнюхал, а потом скривился и, тряхнувши гривой, обдал её брызгами.

— Извини… как-то не подумал, что немытые руки кусать неприятно. Слушай, а кельпи людей топят не потому, что топят, а… чтоб грязными не есть? — мысль была неожиданной, но довольно-таки логичной на первый взгляд. — В общем… если ты согласен, то назову тебя…

Пушок?

Нет, это Александр собаку хотел назвать. Дружок? Мусик? Конь Мусик как-то… точно пальцы за такое имя отгрызет.

Надо как-то… солидно. Но в голову ничего не идет.

Гром?

Воин?

Ну… морда, конечно, воинственная… и главное, приплясывает так, нетерпеливо, а мысли разлетаются.

— Слушай, а тебе самому какое имя нравится? — потому что воображение упрямо подталкивало Мусика. И конь озадачился.

Не только конь.

— Может… Бурун? — предложила Аленка. — Ласково можно Бурунчик…

— Почти Бурундучок… конь-бурундук…

Конь возмущенно заржал, оценив перспективу. И снова гривой тряхнул, так, что та окружила Александра зыбким туманом.

— Туман! Нареку тебя Туман! — обрадовался он, потому что уже почти привык к Мусику. И конские зубы пробили кожу. Боль была короткой, но острой. Впрочем, пальцы остались целы, а это уже многое.

Конь руку даже выплюнул.

И отступил.

— Силы дай, закрепить, — подсказала Аленка. — А потом он тебя покатает, если хочешь…

Скептическое выражение на морде коня намекало, что хотеть не стоит, но Александр мужественно выкатил белый шар силы, который конь вобрал в один вдох, и ответил:

— Конечно. Но ты чур со мной поедешь. Кататься, так вдвоем…


Башка у Глыбы болела давно, и даже пара банок пивка, выпитого поутру исключительно в медицинских целях, этой боли не уняло. А потому Глыба был раздражен больше обычного.

Хотелось…

В общем, хотелось раздражение на ком-то выместить.

— Скажите, а эти конфеты хорошие? А почему срок годности затертый? — тощий парнишка вертел в руках коробку конфет.

С виду — дорогую.

Парнишка был незнаком, но вид его затрапезный внушал некоторые надежды.

— А ту посмотреть можно?

— Вы покупать будете? — устало произнесла Оксанка, которая тоже вчера отдыхала, а потому ныне чувствовала себя премного утомленной. — Или так, для интересу?

— Буду. Если они свежие, — парень перевернул коробку. — И вон ту тоже…

— Ксан, пивка дай, — Глыба потеснил тощего. Развелось тут… ходят, людям жить мешают вопросами. Впрочем, возмущаться парень не стал. Коробку вернул на место и из магазина вышел.

— Видишь, — Оксанка достала пиво из холодильничка. Хорошее. Баночки запотели, и к голове их прикладывать приятно. А пить и того приятнее. — Нет, ну то ему не так, это ему не этак… что за люди. А мне теперь это добро назад запихивать. Свежие… откуда я ему тут свежие возьму, а?

— Не знаю, — честно ответил Глыба, который конфет не любил. Но ныне, глянув на золотую коробку, вдруг ощутил в себе незнакомое ранее желание сделать кому-то хорошо. — Себе забери… считай, от меня подарочек… запишешь там.

Оксанка заулыбалась…

А Глыба поспешно покинул магазин, потому что головная боль никуда не делась, а с ней и раздражение. Незнакомый парень бродил по рынку, порой останавливаясь то у одного, то у другого прилавка.

Глыба встал в тенек, стараясь не упускать чужака из виду.

Тот купил-таки пару коробок конфет.

Шоколадок.

Большую пачку чипсов… все-то он складывал в рюкзак, причем тот явно в размерах не менялся. Стало быть, заряженный… интересная штука.

— Глыба, — за рукав дернули, и Глыба повернулся, обнаруживши за спиной Умник. — Ты где ту машину-то взял?

— Где надо, там и взял.

Умник был мелким и постоянно всего боялся. Было, конечно, с чего, потому как не всегда Кешка-Умник своим был. И тогда-то ему Глыба наглядно показал, что мозги мозгами, а бить тоже уметь надобно. И науку Умник запомнил, вона, голову в плечи втягивает и глаз у него нервически дергается. И это при том, что шеф, Умника полезным признавши, трогать его не велел. Пока. Впрочем, когда-нибудь Умник снова облажается, и тогда Глыба поучит его уважению.

И вообще…

— Да так… ничего…

Умник прибыл вчера.

— Просто вот… там… — он слегка замялся. — Дело такое…

— Чего? Что, не справишься? — Глыба положил руку на плечо и легонько сдавил. Обычно хватало. И этот вот побледнел, затрясся весь и сглотнул. — Если не справишься, то так и скажи. А я скажу шефу, что ты бестолочь и пользы от тебя никакой… а раз так…

Он оскалился, зная, что от оскала этого люди обычно впадали в ступор.

— Просто… уточнить… блок серьезный… инструмент понадобится. Я ж почти пустым приехал… ты не предупредил… сказал, просто снять охранку… стандартный… а этот мотоцикл, он не стандартный, он…

— Ты мне на уши тут не лей, — Глыба руку разжал и, развернувши артефактора, в спину его подтолкнул легонечко и, не удержавшись, — уж больно жалким был Умник — отвесил ему легкую затрещину. — Иди вон, работай… если к вечеру не заведешь, я тебя в нужнике утоплю. Ясно?

А сам повернулся, с огорчением увидев, что бродивший меж рядов парень исчез. Впрочем, вскоре обнаружился, у ворот. И Глыба поспешил за ним.

За ворота…

По улице…

Ага, выбрался на окраину и к лесу? И отлично… как раз никто беседе не помешает…


…в себя Глыба пришел ближе к вечеру. Он открыл глаза, застонал, ибо голова болела совершенно немилосердно. Он не сразу понял, где находится, а потом… потом понял.

На лужку.

Травы поднимались, покачивались. Гудели пчелы и шмели. Пахло цветами. Еще было жарко и тошно. Глыба сел, зажав голову руками и пытаясь вспомнить, что случилось.

Чужак…

Глыба хотел с ним поговорить… догнать… догнал. Кажется… или нет? Или…

Со стоном Глыба сунул руку в карман. Бумажник был на месте. Кольца тоже… нет, значит, не догнал. Да и то… что бы этот хиляк сделать смог? Нет… пиво паленым оказалось. Или вчерашняя водяра? Или просто солнце… нагрело и вот… давление там или еще какая херня.

Надо будет в медпункт заглянуть.

Или не надо?

Доложат же… и просить, чтоб молчали, смысла нет. А шеф, прознавши, орать станет… еще штраф выпишет. Нет, Глыба без медпункта обойдется… сам как-нибудь. Он со стоном поднялся, отряхнулся и медленно побрел к городу. Надо будет придумать чего… такого, чтоб правдоподобного… там… наблюдение вел за подозрительным элементом или вроде того… думалось туго.

Домой.

И выпить чего-нибудь, потому что… трещит же ж. точно пиво паленым было. Оксанка, зараза этакая… а он её ещё конфетами угостил. Она же…

Тварь.

Точно тварь.

И пиво у неё дерьмовое.

Загрузка...