В сказках Иван-дурак на проверку оказывается Иваном-царевичем, а в жизни все как-то больше наоборот…
Женское задумчивое
Александр стоял на берегу речушки, которая вилась черной лентой. И главное, речушка-то с виду узенькая, тоненькая, на раз перешагнуть можно, а течение стремительное. Вон, подхватило где-то лист, потянуло, понесло, кружа над скрытыми ямами.
Берег в этом месте был пологим, а потому получилось подойти к самой воде.
— Не лезь, — сказала Аленка, закатывая штанину. — Тут небезопасно.
— Глубокая?
— И глубокая, и с характером. Утянет, и я не спасу. Слушай, может, все-таки на машине… — она зачерпнула воду, которая все еще была черна и подняла. Тонкие нити полетели меж пальцами.
— Нет уж, — Александр мотнул головой. — Обещала коня, давай коня.
— Только конь будет… своеобразным.
— У вас тут все своеобразное, как я заметил.
— А ты и вправду разрешение добудешь? На поле?
— Добуду. Честное императорское…
Аленка хихикнула, но тут же посерьезнела.
— Свириденко на него действительно наплевать будет.
— Даже если с печатью имперской канцелярии?
— Да хоть с личной, как ты выразился, императорской…
А ведь можно и с личной, печать Александр с собой взял, на всякий, так сказать, случай. Вот и пригодится.
— Скажет, что подделка…
— А экспертиза?
— Ты как маленький. Отправить отправят, а бумажка по дороге потеряется. Или вот исчезнет… или экспертиза поставит под сомнение… или проводить её будут два года, а пока проводят… арест там на земли, на имущество. А нас заодно посадят, чтоб не сбежали.
— Ясно.
Александр огляделся, но постороннего присутствия не ощутил.
— Твои недалеко, — Аленка поняла правильно. — Даже спрашивать не буду, кто они тебе.
— Так… родственники… заботливые.
— Очень заботливые… девчатам глянулись. Возражать не станешь?
— С чего бы?
— Мало ли… вдруг родственники сильно титулованные?
— Не сильно. Но если надо, затитулуем. Дурное дело — нехитрое. Так что с конем?
Дальнейший разговор становился опасен. А конь… ну конь… к коням, говоря по правде, Александр относился с немалым подозрением. Вот с детства раннего как-то у него с верховой ездой не заладилось. Нет, научить научили, конечно, ибо невместно цесаревичу не уметь этакой малости. Но… потом еще отец и тот случай, в котором конь-то, если по правде, и не виноват, но ведь осадочек-то остался.
И теперь тоже.
Конь.
— С конем… будет конь. Выйдет. Как приблизится, хватай его за гриву и садись верхом. И держись крепко-крепко. Конь полетит, понесет по-над землей, попытается скинуть. Усидишь, тогда и покориться воле… можно еще по голове дать, сразу вот. Меж ушей… только крепко, чтоб призадумался.
— Как-то это… на жестокое обращение с животными тянет.
— Какие животные, — отозвалась Аленка. — Такое и обращение. А теперь отойти.
Она вошла в воду. Вроде только шаг сделала, а уже будто на середине реки стоит. И черная вода вокруг Аленкиных ног кружится, закладывает узоры водоворотов. Закипает мелкими брызгами.
— Сивка… чтоб тебя… бурка, — только и произнес Александр, глядя как из прозрачных сияющих на солнышке брызг складывается конь.
Натуральный такой.
О четырех ногах, о шкуре, темной водяною гладью отливающей. О морде конской, наглой да зубастой. Конь фыркнул и головой затряс. Поднялась волной водяная грива…
Кельпи?
Или как их там…
Конь заплясал, дернул шкурой, рассыпая вихри брызг. И уже они окружили Аленку. А сам зверь пошел полукругом, не сводя с Аленки взгляда. И хрена с два тот взгляд был добрым.
— Эй, — окликнул коня Александр. — А сюда слабо?
Конь оскалился и ответил тонким ржанием.
А потом одним скачком выбрался на берег. Здоровый какой, зараза… главное, вроде изящный, точеный, прям хоть любуйся, а морда наглая.
И зубы острые.
Этакие зубы не коню бы… а он скалится и подбирается. Скоком, боком. Мелко перебирает ногами, отчего земля гудит и идет зыбью. А силы-то в нем…
Конь клацнул зубами и на дыбы поднялся, заставляя пятиться. Но стоило сделать шаг в сторону, как он одним прыжком переместился, заступив путь. И выдохнул из ноздрей клубы пара.
— Не испугал, — Александр скрестил руки на груди.
Конь ступил ближе.
И снова сам же попятился.
Боком повернулся.
Другим.
Крутанулся на месте и попытался встать на дыбы, но как-то, словно раздумывая. А потом вдруг голову наклонил и замер, зацепившись взглядом. Глаза у коня, что камни драгоценные, синие и яркие.
И горят.
Водяным огнем и горят. Завораживают. Мир пытается схлопнуться до этих огней, только не на того напал. Александр с ментальными атаками сладить способен. И зацепить, закружить уже сам, не позволяя коню отступить.
— Стоять, — тихо сказал он, когда конь оскалился. — Тише… я тебя не обижу…
Теперь он остро ощущал и настороженность, и недоверие.
И откровенный страх.
— Какой ты красивый… — Александр говорил мягко, ласково. — Я никогда таких красивых не видел… моему отцу каких только не присылали, но ни один тебе и в подметки не годится.
Конь склонил голову на бок.
— Не думал, что такие вовсе в природе существуют.
Александр протянул руку.
Медленно, чтобы резким движением не напугать дивного зверя. И не разорвать такую хрупкую связь. Конь тряхнул головой. Но… сделал шаг навстречу. Крохотный совсем…
— А сильный… я силу чувствую. Сам я огневик… обычно лошадей угощают сахаром. Или хлебом. Но не захватил ни того, ни другого… но и ты не обычный конь. Знаешь, есть одна мысль… если не испугаешься.
Конь заржал и оскалился.
— Грозен и страшен… я слышал, что подобные тебе людей топят.
Конь махнул головой. И как это понимать? Согласие? Или наоборот возмущение наглою клеветой?
— Ладно… я о чем… вот, хочешь силы? Огонь, но остальным вроде нравилось. Если вдруг не угадал, то извини, я не нарочно… — на ладони появился крохотный лепесток пламени. И конь замер, не сводя с него взгляда. Эхо связи донесло…
Предвкушение?
Надежду?
А если…
— Возьми. Просто так… и держать тебя не стану. И бить по голове тоже… нельзя бить животных. Разве что некоторых двуногих, но те сами заслужили. А нормальных — нельзя, — Александр выпустил чуть больше силы, и огонек разгорелся ярче. — Это просто угощение. В честь знакомства…
Конь вытянул шею.
Длинная грива его опустилась почти до самой земли, и с нее стекали капельки воды. Конские губы коснулись ладони, подбирая магическое пламя. И конь тотчас отскочил, словно опасаясь, что уж теперь-то человек его заарканит.
Александр не двинулся с места.
Только руки поднял.
— Видишь, — сказал он. — Я тут… а ты с водяничками дружишь?
— Они ему косы плетут, — Аленка выбралась из реки и отряхнула ладони. — Чешут гриву и косы тоже…
— Как его звать?
— Пока никак. Хозяин найдется, он и назовет…
— Значит, пока хозяина нет?
— Как видишь, — Аленка села на берегу. А конь подошел к ней и ткнулся носом в плечо, заржал то ли обиженно, то ли жалобно. — Чего? Сам решай. Ты уже большой.
Конь отступил.
Потом сел на зад, причем как-то по-собачьи.
— Еще хочешь? — спросил Александр.
— Хочет. Он голодный. Он давно уже прибился. Мама его подкармливала. Я тоже… но земли мало. Силы. Водяничкам еле-еле хватает… забирай. На самом деле он хороший.
Конь вытянул шею, но длины её не хватило. Тогда он подвинулся, при этом не вставая, перебирая передними ногами и подтягивая задницу. И еще раз. И подхватил огонь.
— Хороший, — согласился Александр и коснулся морды. Надо же, выглядит мокрой, а на ощупь мягкая, бархатистая. — И красивый… кельпи?
— Водяной конь… раньше много где обретались, но потом отошли. Редкие они…
— Редкие, — Александр осмелел настолько, чтобы провести по шее. Теплая. И сердце бьется. И сила в этом хрупком теле спрятана немалая. А вот грива окутывает пальцы прохладным облаком воды. — А что им надо?
Так-то в парке при дворце пруд имеется.
— Сила надобна. Хозяин силой их кормит, а они служат верой и правдой…
— А про по ушам это ты…
— Ну… мог бы и попробовать… ты когда-нибудь пробовал реку объездить? Он же ж суть от сути воды…
Да, получилось бы хреново.
— Тогда зачем говорила?
Аленка смутилась.
— Извини… но просто… сказать каждый может. А не каждый готов своей головой думать. Да и как еще понять, что ты за человек-то?
— Не знаю, — поразмыслив, согласился Александр. И снова силы выпустил, потому как конь поднялся и подобрался совсем близко. Даже голову на плечо положил, потерся щекой. — А что… находились?
— Ну… мама говорила, что находились. Что таких на самом деле много, которые силой все… а я-то так тебе первому его показываю. Ты его спроси, станет ли он тебе служить.
Александр поглядел коню в глаза.
— Станешь? — уточнил он. — Обещаю, что не обижу. Буду беречь… Только забрать, наверное, тебя придется. Я тут не смогу остаться насовсем. Если тебе важно тут, то… то найду тебе кого хорошего, в хозяева? Мага сильного, чтоб не обижал.
Конь фыркнул и, обойдя Александра, встал напротив. Ногой топнул, да так, что земля загудела…
Карета?
Какая карета… он её развалит. Такого только в танк и запрягать, подавляя противника психологически.
— А дальше что? — уточнил Александр. — Я должен клятву принести? Или что?
— Должен.
— Какую? Может, форма какая стандартная есть…
— Ага. На трех листах с комментариями юриста. И нотариуса позовем, чтоб заверил на месте. Договор между Сашкой-императором и водяным конем.
Конь поглядел на Аленку с удивлением. Повернулся к Александру.
— Нотариуса звать не будем, — заверил его Александр. — На кой нам нотариус, в самом-то деле?
— Имя ему дай. И крови каплю. Если доверяешь, то просто протяни руку. Он куснет.
Конь оскалился, показывая, что вот прям готов куснуть, от всей, так сказать, души.
— Ты… — Александр руку все же протянул, поскольку отступать было не с руки. — Ты главное, пальцы не отхвати, а то как-то не уверен, что здесь пришьют…
Аленка засмеялась. Конь фыркнул и руку обнюхал, а потом скривился и, тряхнувши гривой, обдал её брызгами.
— Извини… как-то не подумал, что немытые руки кусать неприятно. Слушай, а кельпи людей топят не потому, что топят, а… чтоб грязными не есть? — мысль была неожиданной, но довольно-таки логичной на первый взгляд. — В общем… если ты согласен, то назову тебя…
Пушок?
Нет, это Александр собаку хотел назвать. Дружок? Мусик? Конь Мусик как-то… точно пальцы за такое имя отгрызет.
Надо как-то… солидно. Но в голову ничего не идет.
Гром?
Воин?
Ну… морда, конечно, воинственная… и главное, приплясывает так, нетерпеливо, а мысли разлетаются.
— Слушай, а тебе самому какое имя нравится? — потому что воображение упрямо подталкивало Мусика. И конь озадачился.
Не только конь.
— Может… Бурун? — предложила Аленка. — Ласково можно Бурунчик…
— Почти Бурундучок… конь-бурундук…
Конь возмущенно заржал, оценив перспективу. И снова гривой тряхнул, так, что та окружила Александра зыбким туманом.
— Туман! Нареку тебя Туман! — обрадовался он, потому что уже почти привык к Мусику. И конские зубы пробили кожу. Боль была короткой, но острой. Впрочем, пальцы остались целы, а это уже многое.
Конь руку даже выплюнул.
И отступил.
— Силы дай, закрепить, — подсказала Аленка. — А потом он тебя покатает, если хочешь…
Скептическое выражение на морде коня намекало, что хотеть не стоит, но Александр мужественно выкатил белый шар силы, который конь вобрал в один вдох, и ответил:
— Конечно. Но ты чур со мной поедешь. Кататься, так вдвоем…
Башка у Глыбы болела давно, и даже пара банок пивка, выпитого поутру исключительно в медицинских целях, этой боли не уняло. А потому Глыба был раздражен больше обычного.
Хотелось…
В общем, хотелось раздражение на ком-то выместить.
— Скажите, а эти конфеты хорошие? А почему срок годности затертый? — тощий парнишка вертел в руках коробку конфет.
С виду — дорогую.
Парнишка был незнаком, но вид его затрапезный внушал некоторые надежды.
— А ту посмотреть можно?
— Вы покупать будете? — устало произнесла Оксанка, которая тоже вчера отдыхала, а потому ныне чувствовала себя премного утомленной. — Или так, для интересу?
— Буду. Если они свежие, — парень перевернул коробку. — И вон ту тоже…
— Ксан, пивка дай, — Глыба потеснил тощего. Развелось тут… ходят, людям жить мешают вопросами. Впрочем, возмущаться парень не стал. Коробку вернул на место и из магазина вышел.
— Видишь, — Оксанка достала пиво из холодильничка. Хорошее. Баночки запотели, и к голове их прикладывать приятно. А пить и того приятнее. — Нет, ну то ему не так, это ему не этак… что за люди. А мне теперь это добро назад запихивать. Свежие… откуда я ему тут свежие возьму, а?
— Не знаю, — честно ответил Глыба, который конфет не любил. Но ныне, глянув на золотую коробку, вдруг ощутил в себе незнакомое ранее желание сделать кому-то хорошо. — Себе забери… считай, от меня подарочек… запишешь там.
Оксанка заулыбалась…
А Глыба поспешно покинул магазин, потому что головная боль никуда не делась, а с ней и раздражение. Незнакомый парень бродил по рынку, порой останавливаясь то у одного, то у другого прилавка.
Глыба встал в тенек, стараясь не упускать чужака из виду.
Тот купил-таки пару коробок конфет.
Шоколадок.
Большую пачку чипсов… все-то он складывал в рюкзак, причем тот явно в размерах не менялся. Стало быть, заряженный… интересная штука.
— Глыба, — за рукав дернули, и Глыба повернулся, обнаруживши за спиной Умник. — Ты где ту машину-то взял?
— Где надо, там и взял.
Умник был мелким и постоянно всего боялся. Было, конечно, с чего, потому как не всегда Кешка-Умник своим был. И тогда-то ему Глыба наглядно показал, что мозги мозгами, а бить тоже уметь надобно. И науку Умник запомнил, вона, голову в плечи втягивает и глаз у него нервически дергается. И это при том, что шеф, Умника полезным признавши, трогать его не велел. Пока. Впрочем, когда-нибудь Умник снова облажается, и тогда Глыба поучит его уважению.
И вообще…
— Да так… ничего…
Умник прибыл вчера.
— Просто вот… там… — он слегка замялся. — Дело такое…
— Чего? Что, не справишься? — Глыба положил руку на плечо и легонько сдавил. Обычно хватало. И этот вот побледнел, затрясся весь и сглотнул. — Если не справишься, то так и скажи. А я скажу шефу, что ты бестолочь и пользы от тебя никакой… а раз так…
Он оскалился, зная, что от оскала этого люди обычно впадали в ступор.
— Просто… уточнить… блок серьезный… инструмент понадобится. Я ж почти пустым приехал… ты не предупредил… сказал, просто снять охранку… стандартный… а этот мотоцикл, он не стандартный, он…
— Ты мне на уши тут не лей, — Глыба руку разжал и, развернувши артефактора, в спину его подтолкнул легонечко и, не удержавшись, — уж больно жалким был Умник — отвесил ему легкую затрещину. — Иди вон, работай… если к вечеру не заведешь, я тебя в нужнике утоплю. Ясно?
А сам повернулся, с огорчением увидев, что бродивший меж рядов парень исчез. Впрочем, вскоре обнаружился, у ворот. И Глыба поспешил за ним.
За ворота…
По улице…
Ага, выбрался на окраину и к лесу? И отлично… как раз никто беседе не помешает…
…в себя Глыба пришел ближе к вечеру. Он открыл глаза, застонал, ибо голова болела совершенно немилосердно. Он не сразу понял, где находится, а потом… потом понял.
На лужку.
Травы поднимались, покачивались. Гудели пчелы и шмели. Пахло цветами. Еще было жарко и тошно. Глыба сел, зажав голову руками и пытаясь вспомнить, что случилось.
Чужак…
Глыба хотел с ним поговорить… догнать… догнал. Кажется… или нет? Или…
Со стоном Глыба сунул руку в карман. Бумажник был на месте. Кольца тоже… нет, значит, не догнал. Да и то… что бы этот хиляк сделать смог? Нет… пиво паленым оказалось. Или вчерашняя водяра? Или просто солнце… нагрело и вот… давление там или еще какая херня.
Надо будет в медпункт заглянуть.
Или не надо?
Доложат же… и просить, чтоб молчали, смысла нет. А шеф, прознавши, орать станет… еще штраф выпишет. Нет, Глыба без медпункта обойдется… сам как-нибудь. Он со стоном поднялся, отряхнулся и медленно побрел к городу. Надо будет придумать чего… такого, чтоб правдоподобного… там… наблюдение вел за подозрительным элементом или вроде того… думалось туго.
Домой.
И выпить чего-нибудь, потому что… трещит же ж. точно пиво паленым было. Оксанка, зараза этакая… а он её ещё конфетами угостил. Она же…
Тварь.
Точно тварь.
И пиво у неё дерьмовое.