Эльфийский бык 2

Глава 22 О подготовке к балам и некоторым трудностям, с которыми сталкиваются герои

«Умная женщина никогда не повысит голос на мужчину. Помните, приказы следует отдавать ясные и спокойным уверенным тоном».

Из размышлений одной леди о мужчинах и сути бытия

— Слушай, может, все-таки на танке… — Таська с некоторым подозрением глядела на водяного коня, которого Сашка пытался запрячь в карету.

Для пробной поездки, так сказать.

Конь мотал головой и делал вид, что совершенно не понимает, чего же от него хотят. При этом выражение морды у него было преехидным.

— Тоже доверия не внушает? — поинтересовалась Маруся, которая забралась на лавку с ногами. Лавку еще когда Сабуровы притащили, а потому с виду была та несколько грубовата, но зато максимально надежна. Ну и размерами радовала.

— Не внушает. Я вообще туда ехать не хочу.

— Кто хочет?

— Ты это, не выпендривайся, слышишь? — Сашка толкал коня, чтобы тот зашел между оглоблями кареты. И тот даже поддался, встал аккурат по серединке и голову склонил. Сашка поднял левую оглоблю, посмотрел на правую, понимая, что не дотянется. Потом на коня. — Девушки, а кто-нибудь коней запрягать умеет?

Конь заржал и сел на зад.

— Нет, — честно призналась Таська.

А Маруся кивнула, подтверждая, что и у нее подобного опыту нет.

— Ясно, — оглоблю Сашка отпустил. — Надо к сосне идти… в гугле должны быть ролики.

— И упряжь, — подсказала Таська. — Упряжь тоже оттуда скачаешь?

— Какую?

— Ну… так… хомут нужен.

Маруся кивнула.

— Хомут?

— Еще седёлки, чересседельник, постромки, — продолжила перечислять Таська.

Теперь на нее смотрели уже и Сашка, и конь. И главное, с одинаковым выражением на мордо-лицах.

— Уздечка, шлеи, подбрюшник… вообще-то упряжь была, но Бер до нее не дошел.

— А где он? — Сашка закрутил головой.

— К гуглу пошел, тоже чего-то спрашивать…

— Во! Заодно пусть посмотрит, как запрягать!

— Эй, — Таська уперла руки в бока. — Ты там не разгоняйся. Если он к вечеру сляжет, то толку от этой красоты…

— Не сляжет! Я у Аленки её зелья взял.

— Это и пугает… лучше уж тогда пусть сляжет, а то мало ли…

— Не переживайте, девочки! Разберемся! — Сашка ловко забрался на спину коня и пятками толкнул. — Поехали! К сосне давай…

Конь заржал и аккуратно так переступил через оглоблю. Оглянулся.

— Чего он?

— Уточнить по ходу просит, — Маруся с трудом смех сдержала. — Где эта сосна находится. В нем навигатор не встроен, так что просто показывай.

— А… ну тогда прямо…

Конь пошел широкой рысью. Красивый…

— Как он тебе? — поинтересовалась Таська.

— Конь?

— Сашка.

— Тоже ничего. Хотя… какой-то невзрачный, что ли. С другой стороны… папаня красивым был, а толку-то? Сегодня спала хреново, — Маруся потерла глаза. — Всю ночь какая-то ерунда снилась… и потом еще тараканы.

— Это не к добру.

— А то я не знаю. Неспокойно мне. С одной стороны, все красиво… разрешение вон на коноплю привезли. И с такими печатями, что Петрович прям сияет весь. Дояры эти… говорит, старый его знакомый. Анна довольна. Девочки тоже будут довольны.

— А тебе неспокойно?

Таська глядела внимательно.

— Неспокойно… — Маруся приложила руку к груди. — Такое вот… дерьмовое предчувствие, что мы как дети над обрывом. Играем, строим замки, и не понимает, что того и гляди все рухнет. Вместе с нами, замками и этим вот… ты карты не раскидывала?

— Раскидывала.

— И что?

— Ничего хорошего, — вынуждена была признать Таська. — Тьма… и морок. Смерть на пороге.

Они переглянулись и посмотрели на дом.

— Может, ну его? Вовсе не ехать? — Маруся поглядела на карету. — Жалко, конечно, старались же… но поймут как-нибудь…

— Нет, — Таська покачала головой. — Не поможет. Я… пробовала… эту дорогу не отвести. А значит, вперед и с песней. Я вот о другом думаю.

— Не начинай.

— Парни, вроде, неплохие… и тут с нами тоже… и если случится что, то все влипнем. Нехорошо молчать.

— Чужие.

— Марусь, понимаю, что чужие. Но по сути-то все чужие… и Сабуровы говорят, что нет в них гнили. Аленка… Аленке верю. Да и себе… и ты, Марусь, положа руку на сердце, скажи, что не поверишь.

— Он тебе нравится?

— Нравится, пожалуй, — Таська сорвала травинку. — Он забавный… и сильный, только сила эта внутри заперта словно бы. Как… как будто родник камнем задавило. А у него не хватает напора, чтоб камень этот сдвинуть. Вчера Аленка помогла… и сила вырвалась. Только камень никуда не исчез.

— Тась, чего ты хочешь?

— Показать. Рассказать. Как есть оно.

— А если…

— А чего нам терять-то, Маруся? Ты сама думала? Вот… допустим, захотят они земли прибрать… так без них эти земли уже бы прибрали. И Свириденко приберет. Он не отступится…

— Почему?

— Что?

Маруся подошла к карете и, обойдя по кругу, повторила вопрос:

— Ты никогда не думала, почему он настолько упорствует. Он ведь богатый, родовитый, а вот уперся и все тут.

— Он же рассказывал.

— Ну да, магическая помолвка… сведенные судьбы. Поэтому и у нас все через жопу, и их род не лучше… а вот поженимся, и наступит мир да гладь, да жить станем в любви и согласии.

Она фыркнула.

И Таська фыркнула, выражая отношение.

— Только врет он, — продолжила Маруся. — Не знаю, в чем, но врет…

— Врёт, — согласилась Таська.

— Не было там никакого обряда… дед ведь проверял… мама говорила, что проверял… и она тоже проверяла. И в реестре… такой обряд не всякая ведьма осилит. И те, кого нашли, они ж прямо сказали, что не было, что… чушь это всё. Ты ж сама знаешь.

— Знаю.

— И он знает… иначе давно бы к Императору обратился. И никуда бы мы не делись. А он не обратился… но при том не отступает. Главное… ему ж всё равно, на ком жениться. Стало быть, не в любви неземной дело.

— Не в любви, — Таська опять согласилась.

— Богатство… какое у нас богатство? Земли, разве что… но земли он давно бы мог отнять. Руки выкрутить и никуда не делись бы. А он со свадьбой… вот зачем?

— Не знаю. Знаю только, что в браке том нас ждут не любовь с согласием, а могила. Что? Я ж карты раскидывала, — призналась Таська. — Когда он предложил, то и думала… серьезно думала. Если б не карты, я бы вышла. Думала же…

— Тась?

— А что? Собой не урод. Богат. И милым умеет быть… но за ним смерть. Даже не за ним, — она щелкнула пальцами, вытягивая нужное слово. — С ним она. И мне, и тебе… и всем-то вокруг. Маме ведь хуже стало после его визита… после разговора того.

— Мы же проверяли. Он не при чём.

— Марусь, вот… иногда ты умная, а иногда дура дурой… не обижайся.

— Не обижаюсь.

— Мы с тобой не целители. И целитель… целители тоже не все видят. Тем более что был, чай, не императорским… так что он это виноват, — Таську перекосило от глухой злобы. — Я просто знаю, что он виноват… и в том, что с нами происходит. И… и поэтому надо им рассказать.

— Хорошо, — Маруся ответила далеко не сразу. — Но… давай, после вечера. Если мы на него еще доедем…

В одеяниях эльфийских, украшенных мелкими белыми незабудками, которые то ли вырастали, то ли врастали в ткань, Маруся чувствовала себя не принцессой, а редкостною дурой.

И беспокойство никуда не ушло, но лишь усилилось.

— Может, я все-таки с вами поеду? — в десятый раз спросил Стас Сабуров, перепроверяя упряжь.

Благо, хоть кто-то сумел с нею разобраться, потому что Бер восстановить-восстановил, но потом сказал, что все его знания ограничиваются глухой теорией. А переводить её в практику вот так сходу — дело опасное…

Стас и предложил помощь.

— Не, — Сашка забрался на козлы, — он тебя не послушает…

Конь оглянулся и клацнул зубами.

— Красавец, — Стас протянул коню половинку яблока. — Всегда мечтал лошадей разводить. Думал, прикуплю себе землицы… чтоб не лес, а луга. И заведу лошадок табун или два…

Он мечтательно вздохнул.

— И тебя бы в гости приглашал… знаешь, какие жеребята народились бы?

Конь заржал и ногой топнул.

— А что мешает?

— Так… — Стас махнул рукой. — Где той земли взять.?Ну и хозяйки нет. А без хозяйки мне нельзя. Душа без привязанности костенеет. Тоска душить начинает, в зверя оборачивать. Там и вовсе легко навек человечье обличье утратить. Вот и живу с родными. Так-то полегче… ты это…

Он обратился уже к Беру.

— Спасибо.

— За что?

— Семка вон с утра бегает, уборку затеял, полы драит, девку какую-то ждет. Собирается вона встречать даже… если сладится, то хоть кто-то…

И снова рукой махнул.

— Ну, езжайте, а то ж чай, не машина, быстро не выйдет…

— Аленка тропу откроет, — сказала Маруся тихо и взгляд отвела. Не выходило из головы то, что Таськой сказано. Потому что правильно сказано. На редкость правильно…

Гибнут они.

И Вельяминовы, и не только…

И нельзя молчать. А сказать кому-то — страшно. Открыться. Довериться… столько раз это доверие Вельяминовым боком выходило. Теперь и вовсе получается, что на Марусе род прервется.

И ей решать.

А она не хочет! Страшно. И не решать тоже страшно.

— То и ладно… ну, я там, погуляю просто… и не надо так глядеть. Мне до зверя еще далеконько. Глядишь, Семку оженим, на свадьбу к девице родня подтянется… — он даже зажмурился мечтательно. — А там, чем боги не шутят… ты это, только сильно не гони. Упряжь, может, и глядится новою, но как бы оно…

— Обижаешь, — отозвался Бер, подавая руку Таське. — За качество отвечаю…

Тронулась карета мягко.

И пошла так… хорошо пошла. Маруся глянула в окно, зацепившись взглядом за сгорбленную фигуру Стаса.

— А он это серьезно? — Иван тоже смотрел. — Какой-то совсем…

— Серьезно, — ответила Таська. — Оборотни… это как две души, человеческая и звериная. Хотя не совсем, чтоб звериная, потому что даже в зверином обличье они сохраняют разум, только он как бы… не совсем человеческий. Мораль там. Законы… в природе они иные. И в каком обличье оборотень больше времени проводит, та душа и сильнее. Но и отказываться от второй половины совсем нельзя… слабеют от того. Да и…

— С ума сходят, — Маруся старалась держать спину прямо. Во-первых, чтобы платье не помять — слова, что шелк и не мнется тоже ничуть не успокоили. Во-вторых, хоть осанкой она на принцессу походить будет.

Отдаленно.

— Жена, да и в целом любая сильная привязанность позволяет удержаться, что зверю, что человеку. Равновесие сохранить. Разум.

— Ясно… — Бер кивнул и поглядел внимательно так, показалось даже, что он видит куда больше, чем следовало бы. И понимает больше. И вовсе…

То, что не надо бы понимать.

И видеть.

— Великая сила любви… — он широко улыбнулся, и иллюзия исчезла.

— Даже не представляешь, насколько великая…

Таське несказанно шел костюм боярыни. Даже Таськой её называть язык не поворачивался. Анастасия Вельяминова и никак иначе. В золоченом летнике, из-под которого выглядывал край алой рубахи, расшитой вновь же золотом.

Широкий воротник.

Рукава эти.

И держится так, будто подобную красоту каждый день носит. Движения и те стали медленными, плавными, преисполненными какого-то глубокого внутреннего достоинства.

— Любовь, она или сил душе прибавит так, что душа эта с любой напастью справится. Или ранит, и снова так, что до смерти… почти до смерти. А с раненой душой сил жить не остается, — сказала Маруся раньше, чем успела сообразить, что говорит.

А главное, на шутку не переведешь.

Оба смотрят.

Иван чуть хмурится…

Принц эльфийский. Самый настоящий… и уши вон не облазят. И пятна красные сошли благодаря Аленкиной мази. И в целом физия с одеяниями гармонирует.

— Вельяминовым в любви очень не везло… в последнее время, — Таська провела ладонью по косе. — Ну да… как-нибудь.

— Как-нибудь, — откликнулась Маруся, повернувшись к окошку. А карета подпрыгнула, покачнулась, прижимая Марусю к Ивану. И тот осторожно взял за руку.

— Не стоит бояться, — сказал он как-то очень спокойно, отчего страх и вправду отступил, пусть и ненадолго. — У меня точно нет намерений обидеть тебя. Или кого-то еще…

Намерения…

Если бы дело было только в намерениях…

— Ах, если бы вы знали, до чего здесь порою тоскливо, — произнесла Офелия и тяжеленные её ресницы дрогнули. — Я умоляла папеньку устроить этот вечер. И он согласился. Мне вас надо благодарить?

Ведагор поморщился.

Эта девица уже успела его утомить. Кажется, Свириденко был совершенно уверен, что предложение его столь ценно, что Волотовы не откажутся.

Ни от предложения.

Ни от Офелии.

И та, с папенькиного благословения, решила, будто просто-таки обязана сопровождать Ведагора. И теперь держалась рядом, на супруга, порой появлявшегося вблизи, не обращая внимания.

— Скорее папеньку, — сдержанно ответил Ведагор.

— В столице наверняка все иначе… а тут что… провинциальная помпезность. Я говорила папеньке, что вся эта позолота давно вышла из моды, он же уперся. Память об отце, наследие… — Офелия скорчила гримаску… и кивнула кому-то. — Идемте, это Василий Олегович, он из налоговой. Очень милый человек, хотя изо рта у него пахнет дурно. Но если не поприветствовать, то обидится.

Она потянула Ведагора за собой, заставив пожалеть, что он явился вовремя.

Можно было бы опоздать на четверть часа или даже на полчаса, сославшись на неотложные родовые дела. И тогда, глядишь, Офелия нашла бы другую жертву.

Или нет?

— А это Ведагор Волотов, если вы не знакомы… вы ведь не знакомы? — Офелия лучилась радостью, пока пухлый мужчина прикладывался к ручке. — У них с папенькой дела, но какие…

Никакие.

И не будет.

Потому что Ведагор не настолько из ума выжил, чтобы начинать совместное дело неясного свойства с партнером свойств ясно сомнительных.

— … я все-таки девушка… что мне говорят… ах, папенька вон там… простите, мне нужно засвидетельствовать почтение…

Ведагор, пользуясь случаем, отцепил хищную лапку Офелии.

— Прошу прощения, мне нужно вас покинуть…

— Конечно. Понимаю… эти мужчины… дела, дела и только дела…

Ему милостиво кивнули, позволяя удалиться. Правда, не оставили без присмотра, потому что рядом появился Севрюгин.

— Здесь сегодня людно, — произнес он. — Выпить не хотите?

— Нет.

— А я не откажусь… понимаю, что выглядит странно… меня Фелечка просила заверить, что я не против развода…

— А вы не против?

Судя по внешнему виду, Севрюгин выпить успел и не один раз. Он чуть покраснел, взгляд стал характерно-туманен, да и речь слегка изменилась.

— Нет, конечно. Я желаю Фелечке счастья. К сожалению, характеры у нас разные… я слишком слаб для такой женщины. Ей нужна твердая рука. И жизнь она любит яркую. А я вот домосед… хозяйство там… фермы, коровы. Помилуйте, где Фелечка, и где фермы? Но женой она будет отличной…

Для кого-то — несомненно.

— Понимаю. А где…

Тот, кто балаган этот затеял.

— Отошёл. Скоро выступление… вы любите скрипку?

— Не особо.

— Мне тоже больше скрипачки по вкусу, — Севрюгин пьяненько хохотнул над собственной шуткой. — Но что поделаешь. Кругом культура… вы скажите, чего вам надобно. Может, коньячку? Или там… не знаю, водочки?

— Воздержусь.

— А я вот… — он приподнял полу пиджака, продемонстрировав плоскую флягу. И икнул. А потом, воровато оглядевшись, прижал палец к губам и шепотом произнес: — Не связывайтесь. Офелия — редкая…

— Дорогой…

— Редкой красоты и ума женщина, — поспешил исправиться Севрюгин. — Мы о тебе говорили, дорогая… восхищались, можно сказать.

Взгляд Офелии был более чем выразителен.

— А… прибыли, — Севрюгин обернулся и пальцем ткнул куда-то. — Ишь ты… вырядились! Шуты столичные! Хотя какие они столичные…

— Это… что? — Офелия приоткрыла рот.

— Так… Маруся с сестрицею, — пояснил Севрюгин, прикрывая ладонью фляжечку, то ли чтоб ближе к сердцу прижать, то ли от пронзительного взгляда супруги защищая. — Нет, ну погляди на них… нет, ну кто из нормальных людей их всерьез-то воспримет…

— Никто, — согласился Ведагор с трудом сдерживая улыбку.

Надо же…

А младшенький подрос. И наряд ему идет. Даже что-то солидное в обличье появилось, не совсем, чтоб боярское, но всяко молодецкое. Надо будет сказать, чтоб фоток пару сделал, для матушки. Пусть порадуется.

Заодно и убедится, что жив-здоров…

И при девице.

— К слову, — глаза Офелии сузились. — А он, кажется, тоже Волотов… не ваш родственник?

Ведагор посмотрел на Офелию.

На младшенького, которого держала под руку статная красавица, причем весьма так по-хозяйски держала, с большим намеком на будущее. И Ведагор ответил:

— Нет. Впервые вижу.

— Я так и думал! Самозванец…

— Отнюдь. Фамилия у нас не самая редкая. Род большой. Когда-то и ветви откладывались, к примеру, Волотовы-Сибирские или Волотовы-Казанские…

Кошкин тоже хорош.

Выше.

Тоньше.

И главное, на физии — такое характерно-эльфийское выражение лица, где и тоска, и печаль, и осознание тленности бытия вкупе с чувством собственного превосходства над простыми смертными. Даже вытянутые уши смотрелись вполне гармонично.

Как и спутница, в которой эльфийских кровей не наблюдалось, но меж тем было что-то этакое, утонченно-нездешнее.

— А кто это? — поинтересовался Ведагор.

— Да… никто. Совершенно точно — никто, — ноздри Офелии раздулись. — Папенькины невесты.

— Обе? У нас, кажется, многоженство не одобряется…

— Потенциальные…

— Совершенно безголовые, не стоящие внимания девицы, — Севрюгин фляжечку погладил. — Не способные оценить жизненных перспектив. Увы, как вы сказали, некоторые рода обречены на погибель.

Этого Ведагор не говорил, но он давно понял, что зачастую люди слышат лишь то, что хотят слышать. И спорить с ними бесполезно.

Да и лень.