Эльфийский бык 2

Глава 38 Последняя, но не завершающая

С правильно подобранными друзьями и поход за молоком превращается в блокбастер.

Осознание, настигшее некоего гражданина Н. на сороковом году его бытия по возвращении домой после недельного отсутствия.

Это было странно.

Палатки.

Костры.

Столы. Гитара с гармонью, которую притащил лопоухий парень совершенно несерьёзного вида. Хоровод. Водянички и шашлыки. Смех какой-то…

Ощущение потерянности.

Растерянности? И в то же время правильности. Равновесия, о котором Ивану рассказывали, что, мол, в нём истинная сила. А он не понимал. Как есть Иван-дурак. Как понять умом, если надо просто прочувствовать?

— Эй, — по плечу хлопнули и явно со всей силы, проверяя, устоит ли Иван. — Эльф? Натуральный?

— Наполовину, — Иван повернулся к тому, что за спиной стоял.

Парень.

Возраст… сложно понять. Но высокий. И плечи широкие. Морда лица наглая и веснушками осыпана густо. На Ивана парень глядел с интересом.

— Иван, — Иван протянул руку, решив, что стоит быть вежливым.

И руку сдавили.

И снова не отрывая любопытного взгляда от Иванова лица, попросит пощады или нет. Просить не стал. Волотову случалось шутить подобным образом, так что Иван привычный.

— А я Мишка… Найдёнов. Слушай, а ты натуральных эльфов видел?

— Видел…

— А правда, что говорят, будто они там все… ну… того…

— Чего?

Найдёнов приблизился и на ухо сказал:

— Голубые…

— А в морду? — мрачно поинтересовался Иван, которого этот разговор начал утомлять.

— А если я тебе?

— Эй, — Сабуров появился из ниоткуда, чтобы приобнять обоих и тут уже сдавил так, что крякнул и Мишка Найдёнов. — Вы чего? Драться? Девчата обидятся. Они вот готовили, собирали… а вы драться… лучше выпейте!

И банку показал, трёхлитровую, в которой плескалось что-то мутное и слабо светящееся.

— На Аленкиных травках! — похвастал Сабуров.

— Знаешь… я, пожалуй, воздержусь… — вспомнилось вдруг, как с этих травок Бера повело. Может, конечно, не точно именно от этих, а в принципе, но ведь повело же.

— Точно… — и Мишка добавил нехорошее слово.

За что и получил затрещину от Сабурова.

— Не ругайся, — сказал тот с упрёком. — И вообще, у нас тут мирно живут… так что, давайте, миритесь… и вот…

Откуда он взял два стакана, Иван так и не понял.

Главное, что один оказался в его руке. Второй — в Мишкиной. И оба чудесным образом наполнились тускло светящимся… чем-то.

— А оно вообще… — тут уж и Найдёнов начал испытывать некоторые сомнения. — Для пития пригодно?

— Обижаешь… давайте. На мировую… за мир во всем…

Найдёнов поглядел в глаза с насмешкой и руку поднял, типа, он сумеет, а у Ивана духу не хватит. И… и хватило.

Самогон.

Обжигающий.

Причём так, что Найдёнов пополам согнулся с раскрытым ртом, из которого выкатилось облако то ли дыма, то ли воздуха, но тоже переливающегося перламутром, чтобы смешаться с таким же, которое выдохнул сам Иван.

— Это… это…

— По второй, — Сабуров налил и себе. — За знакомство… чтоб вы знали, до чего я радый…

В голове зашумело.

И стало вдруг так хорошо, спокойно. А потому второй стакан Иван выпил уже с радостью… и не только он.

— … а то у нас тут тоска смертная. Даже морду набить некому… раньше хоть в Конюхи на дискотеку ездили, но теперь не рады…

— У вас своя дискотека! — радостно произнёс Мишка, почему-то обнимая Ивана. — И покруче… слушай, а давай…

…в ушах совсем зазвенело.

И кажется, это был не гитарный перебор, а что-то совсем-совсем иное. Главное, у третьего стакана… или рюмки? И можно ли рюмки считать стаканами?

Но привкус появился изумительный.

Круче, чем у текилы.

Иван об этом и сказал…

— Так… твоя ж конопля! — ответил Сабуров с гордостью. — Я у Алёнки одну баночку её настойки, которая укрепляющая, взял, в самогон батин долил. И конопли допихал. Утречком ещё. Жаль, что настояться толком не успела…

— К-конопли? — Мишка протянул стакан. — Тогда надо выпить… и какая на хрен текила! Аромат хлеба! Живой. И ещё вот один раз я ром пробовал, настоящий, яванский…

— И чего?

— Да херня полная! Вот самогон — это…

Подумалось, что пить самогон, смешанный с травами и настоенный на конопле, — так себе идея… с точки зрения здравого смысла.

Потом подумалось, что здравый смыл немного запоздал.

А так…

Конопля, она ж своя. От неё плохо не станет.

— Слушай… Вань… а вот скажи, на хрена эльфам такие патлы? Неудобно же ж… — Мишка провел рукой по своей бритой голове. — И не понятно, если со спины, как разобрать, баба или…

Аэна держала в руке флакон.

Темное стекло.

Или содержимое темное? А внутри словно искорки. И танец их завораживает.

Один.

Только один.

Обещали три. А дал один. Мало играла. Выступление должно было длиться час, а она уложилась в двадцать минут. Нарушение.

Договора.

Договор не подписан. На словах. Со словами ей сложно.

— Нань? — голос брата вывел из задумчивости. — Что случилось?

— Обманул, — Аэна развернула руку, показав флакон. — Один. Обещал три. Я мало играла. Ошиблась.

— Тихо, — брат обнял и флакон вытащил. — Это и так много… и мне не нравится…

Он сделал глубокий вдох, унимая кашель. Аэна слышала клёкот внутри, в груди, будто там, меж рёбер, заперли птицу.

— Мне не нравится, что ты делаешь.

— Я играю.

— Для человека, который тебе отвратителен.

— Нет. Не отвращение. Пугает.

— Пойдём в сад? — брат протянул руку и предложил. — А давай… давай как в детстве? Сбежим?

— Куда?

Аэна осторожно коснулась восковых его пальцев, пока ещё теплых.

— Какая разница? Разве в детстве об этом задумываешься?

В детстве — нет.

Но они взрослые.

— Идем, — она взяла его за руку. — Я поговорю с ним.

От одной мысли об этом замутило.

— Он обещал. Я предупреждала. Я играю, пока есть сила. Там много эмоций. Хорошо… но и долго так сложно продержаться.

Аэна пыталась это объяснить, но её не поняли.

Раньше со всеми разговаривал брат. С учителями в школе, которые не желали понимать, что Аэне тяжело находиться среди людей. Слишком много эмоций они испытывают. Разных. Раздирающих.

С наставником, не желавшим возиться с мелкой девчонкой.

С целителями, что настаивали на лекарствах, будто её дар — это болезнь.

Потом, позже, он разговаривал с продюсерами. И заказчиками, когда она ещё брала заказы. Редко… он понимал, что часто Аэна не может. А она старалась.

Искренне.

Она вовсе не глупа, что бы там ни говорили. Просто… ей с людьми сложно.

Очень.

И теперь, когда Эо заболел, Аэна вынуждена наново учиться говорить.

— Идём, — она потянула брата за собой. — Мы здесь не пленники.

— Пока…

Он хмурился.

— Тебе нужно лекарство, — Аэна не хотела начинать спор. Она не умела спорить. Да и всё, что должно было быть сказано, уже сказано.

Были бы иные способы…

Сейчас она может позволить себе хороших целителей. Любых. Вот только болезнь Эо из тех, что не поддаются излечению.

Так ей сказали.

А потом появился человек с тёмным флаконом и предложением. Три дня… и Эо поднялся с постели. Чудо? И если за него надо сыграть на скрипке, она сыграет.

Не имеет значения, где.

И перед кем.

Сыграет.

Дом был пуст. Странное место. Здесь и эха нет, а это ненормально. Эхо любит старые дома и большие пространства. Да и прочие звуки меняются, теряют себя. Кто другой не услышал бы.

Аэна слышала больше, чем хотелось бы.

В саду легче.

— Странно, — Эо огляделся. — Здесь… пусто.

— Да.

— Вчера были люди. Много.

Аэна пожала плечами: любой вечер требует подготовки, вот и готовились. А люди… люди да, приходили. Служба доставки. Флористы. Организаторы. Кейтеринг. Повара и прочее. Суета. От людей она и пряталась в том же саду, а потом в отведённых им с братом покоях.

— И в саду тоже. Охрана… куда подевалась?

— Разъехалась? — предположила Аэна.

Отсутствие людей её ничуть не смущало. Напротив, можно снять щиты и вдохнуть воздух.

— Сыграешь? — Эо протянул дудочку. — Как раньше?

Скрипка, она хороша для больших залов. Капризна. Самолюбива. Аэна её слышит. И умеет разговаривать. Договариваться.

Дудка… попроще.

Нет, это не значит, что на ней нельзя играть. Хотя наставник и говорил, что дудят лишь простолюдины, но и Аэна не из числа знатных.

Ей можно.

А эту Эо сам вырезал.

— Я такой не видела, — она погладила дерево.

— Делать было нечего, — он опустился на землю. — Аэна… тебе надо уехать.

И бросить его?

Шанс.

— Мне не нравится этот человек. И мне не нравится, что он подловил тебя. На меня. Я, конечно, хочу жить, но не такой ценой.

Аэна поднесла дудку к губам и дунула. Звук вышел нежным и неожиданно звонким. Значит, и дар к Эо вернулся, если дерево поёт. Это ведь не так просто.

— Сегодня он заставляет тебя играть перед этими людьми, выставляет, как ценный приз. А завтра что? Что он потребует?

Так ли важно?

Главное, что Эо будет жить… пузырька хватит на месяц или два. А там… там Аэна найдёт способ получить ещё один. И вообще, сейчас ей не хотелось думать о проблемах.

И о делах.

Она хотела играть. И играла. На дудочке, вырезанной из куска дерева, обласканной силой, и потому оживающей в руках. Дело не в умении, просто… просто ей повезло.

Она умеет давать силе голос.

Пусть звенит птичьей трелью о небесах и свободе. О полёте. О ночи. О том, что луна низко, а мечта вот рядом, руку протяни. Пусть плачет о травах и цветах, срок которых столь краток, и вот уже лепестки, тронутые тленом, ломаются под тяжестью росы и падают.

Падают.

Она просто играла.

О надежде.

И безнадёжности. Об одиночестве, которое наступит, когда Эо не станет… и о том, что Аэна не вынесет этого одиночества.

Ей всегда было проще играть, чем говорить.

И когда дыхание всё же оборвалось, как и мелодия — ни одна не может длиться вечно — Аэна закрыла глаза. Страшно. Как же страшно…

А когда открыла, то увидела перед собой…

Над собой.

Человека?

Нет?

Огромного, просто заслоняющего и небо, и дом, в который так не хотелось возвращаться. И главное, он стоял и смотрел на Аэну… странно так.

Никогда и никто на неё не смотрел вот… вот… по-разному. Жадно. И с восторгом. С восхищением. С удивлением. С завистью вот часто. С желанием обладать, за которого готовы платить, полагая, что обо всём можно договориться.

Но как на… чудо?

И надо бы испугаться, а она не пугается. Она тоже стоит и смотрит. И слышит, что человек — не совсем и человек, что в нём тоже звучит музыка. И тянет прислушаться, а лучше прикоснуться, вдруг да слышно станет яснее? И главное, ничуть не страшно.

Более того, Аэна знает, что он, этот совершенно незнакомый нечеловек, точно её не обидит.

— Доброго вечера, — Эо сидел, скрестив ноги. — Вы из гостей?

— Разве что незваных…

Аэна убрала дудочку.

— Играете хорошо. Грустно только. Помощь нужна?

Аэна собиралась ответить, но брат перебил.

— Нужна, — сказал он просто. — Я умираю. А она остаётся одна. Ей нельзя одной.

— Нет, — Аэна замотала головой. — Я…

— Эти, — Эо качнул головой в сторону дома. — Поманили её надеждой. Но уже обманули. Так что будут обманывать и дальше. Я в конечном итоге всё равно умру. Только как бы не позже её… мне не нравится это место. Нехорошее оно.

— Нехорошее, — согласился парень. И руку протянул. — Идём. Отведу в другое… тут недалече, если знать дорогу. Врачей и надежды не обещаю, но слово даю, что никто-то там ни тебя, ни её вон не обидит.

И Аэна поверила.

Но это с ней часто случалось. Она всегда верила людям.

— И хорошо.

— Вещи какие-то забрать хочешь?

— Скрипку, — Аэна сумела заговорить, хоть сердце и дёрнулось. — Там моя скрипка… её папа делал. Для мамы.

Ещё, наверное, деньги взять надо.

Документы.

Какие-то… всегда и во всём были какие-то документы, но Эо понимал в них лучше.

— Я сам.

Эо встал.

И велел:

— Жди.

И ушёл. Она с детства ненавидела, когда он уходил, потому что терялась, пугалась и чувствовала себя одинокой. Ей начинало казаться, что Эо никогда-то не вернется. Нет, Аэна не глупая, понимала всё, но… но понимать — одно, а принимать — другое.

Тогда она и начала играть.

На дудочке, которую оставил Эо. С музыкой ждать было легче. А потом музыки стало больше.

— Стас, — сказал парень. — Ты не бойся. Я не обижу.

— Я не боюсь, — Аэна поняла, что и вправду не боится. И что волнения нет. То есть, она, конечно, переживает за брата. И ждёт возвращения. И хочет пойти за ним, но не так, как раньше, до онемевших ног и боли под сердцем. — Аэна.

— Красивое имя…

— От мамы. А брат — Эо.

— У меня тоже братья есть. Серега, Семен и Степан. Хорошие… я тебя с ними познакомлю.

— Я… буду рада. Наверное. Не знаю. Мне сложно с людьми разговаривать.

И в глаза смотреть, но с ним, со Стасом, наоборот всё. Хотелось смотреть. И рассматривать. И даже получилось улыбнуться в ответ на его улыбку.

А ещё страх, мучивший весь последний год, отступил.

Быть может…

Быть может, шанс всё-таки есть? Хотя бы крохотный. Правда, Аэна не могла сформулировать, на что шанс. Но она поймёт. Она вовсе не глупая.

Просто… немного другая.

— Вот, — Эо слегка запыхался. В руках он держал футляр со скрипкой и сумку. — Вещи собирать я не стал… там, к слову, как-то… пусто, что ли? Ни слуг, ни вообще людей. Чувство такое, будто дом взял и вымер. Куда все подевались?

Аэна не знала.

А Стас вот ответил:

— Уехали. Сперва гости разошлись, а потом и Офелия…

Нехорошая женщина.

Злая.

И с Аэной разговаривала так, будто ненавидела её. Но почему — не понять. Они ведь даже знакомы не были. Прежде.

— За самого Свириденко не скажу, но думаю, что тоже убрался. Может, в Петербург свой, может, ещё куда. Не важно. Идём?

И Аэна решилась.

Коснулась теплых пальцев, таких огромных, но ничуть не страшных. Кивнула и сказала:

— Идём…

Если шанс есть, то им надо пользоваться.

Кажется, так делают нормальные люди.

Невида тихонько отложила гитару и поднялась. Теперь, когда музыка смолкла, шепот воды стал почти невыносим. И зов её стучал в висках. Противостоять ему не было никаких сил.

Да и зачем?

Сёстры веселятся. И ухода никто не заметит.

Оказавшись на краю омута, Невида сделала вдох. Конечно, можно было бы ещё задержаться. На день или два. Или до полной луны. Или вот можно даже, постаравшись, протянуть до осени.

Но зачем?

Отбирать у сестёр шанс?

Она качнулась и сделала шаг к воде, которая ласково обняла её, закружила и потянула вниз, на глубину.

— Стой! — донеслось сверху. А следом проламывая черную твердь воды рухнуло чьё-то тело. Рухнуло и потянулось вниз, ввинчиваясь в водоворот.

Руки обхватили.

Уцепились и дёрнули наверх, туда, к оконцу, в котором болталась луна.

И главное, упрямый. Она ведь тяжёлая, как сама вода. И вода и есть, уже вплелась в косы Невиды, уже протянулась ими же, сети сотворив. И эти сети опутали ноги, спеленали наглеца.

Потянули глубже.

Дальше от воздуха. И ему бы смириться, а он бьется, рвется, и путы летят клочьями, а сам выше и выше. Тянет. Не понимает, что обречён.

— Плыви, — разрешила Невида, заглянув в глаза. И главное, он увидел. И она тоже. Черные, что омут. Он же усмехнулся и ответил:

— Только с тобою, русалка.

И наверх рванул, всю силу вложивши, какая только была. И вода растерялась, потому как сила-то была ею даденая, и разомкнулась, отпустила.

Вылетели наверх вдвоём, на воздух, и он, как-то ловко выпрыгнувши на берег, и Невиду вытащил одним рывком.

— Топиться вздумала…

— Дурак.

— Я?

Мокрый.

И в одежде. Вода течёт, что с него, что с неё. И от этого почему-то смеяться хочется.

— Вправду русалкой себя вообразила⁈

— Я не русалка, — Невида покачала головой, смутившись. Никогда-то прежде её не разглядывали так пристально. — Я водяница…

— Ну а я, стало быть, водяной… Харитоном кличут.

И руку протянул.

— Я в самом деле водяница, — к руке было прикасаться боязно. — Водяница… она не утонет… как рыба… лучше рыбы. Просто… вода позвала. И я пошла.

А зов стих.

Почему-то.

— Ну, значит, я водяницу вытащил, — Харитон, кажется, нисколько не удивился. — Так даже лучше. У русалки, небось, хвост был бы. С хвостом оно как-то… несподручно.

Она всегда робела, разговаривая с людьми. А тут вдруг, не иначе, как от страху, сказала:

— Ты… меня вытащил?

— Вытащил.

— Значит, женись тогда… закон такой, спас девицу — женись.

— Да с радостью, — хмыкнул Харитон. — Только это… титула у меня нет, рожей не вышел… а вот земли прикупить будет на что. Скопил… да и так маг я не из последних. Так что на семью хватит… ну, если не шутишь.

— А ты?

— Я не шучу. Я в нашем балагане, чтоб ты знала, самый серьезный и ответственный… даже дядька Черномор говорит.

— Что серьёзный?

— Что уже перевоспитывать поздно… ну так что, идём? Я тебя ещё утром заприметил. У тебя коровы самые красивые… особенно та, рыжая.

— Калина.

— Буду знать. Слушай, а если я их чем угощу? Подпустят? Так-то я доить умею, в теории… но только в теории… честно, на практике боязно. Но если покажешь…

И Невида опёрлась на горячую руку, чувствуя, как потянуло от неё живою, заглушающей шёпот воды силой. А потому кивнула и ответила:

— Покажу.