Двуглавый. Книга вторая

Глава 29 Прошлогодний снег

— Вот, значит, как⁈ — только и смог сказать надворный советник Денневитц, выслушав нас с Воронковым. На какое-то время Карл Фёдорович задумался, мы молчали, проникшись важностью движения начальственных мыслей по неведомым нам путям, и с некоторым трепетом ожидая излияния на нас начальственной же мудрости.

Долго ждать не пришлось, и результаты своих раздумий Денневитц вывалил в виде вполне толковых распоряжений, пусть на наш с тёзкой взгляд их исполнение и для нас с ним, и для Воронкова станет задачей не из лёгких.

— Необходимо проверить весь этот список, что нашли у Хвалынцева — что за люди, чем занимаются и всё прочее. Это, Дмитрий Антонович, по вашей части, — так, чем, интересно, загрузит Карл Фёдорович дворянина Елисеева?

— Вы, Виктор Михайлович, попросите от моего имени Эмму Витольдовну как можно скорее привести этого Бежина в приличное состояние. От себя тоже попросите, хорошо попросите, как следует, и помогите ей, если понадобится. Из Бежина нужно выудить всё, что он знает о Яковлеве, они с ним, насколько я понял, были знакомы. Сергею Юрьевичу и Александру Андреевичу я с утра позвоню, скажу им, чтобы оказывали вам с Эммой Витольдовной любую помощь, какая понадобится. Впрочем, ей, пожалуй, я тоже позвоню. Самому Бежину, если посчитаете это полезным, обещайте всяческое содействие в его возвращении к нормальной жизни, я найду способы таковое оказать. Быстрее управитесь — быстрее попадёте в Покров, и с родными повидаетесь, и Греков выяснит, кто и с кем оттуда связывается.

В общем, активировал Карл Фёдорович тёзкину мотивацию, на всю катушку активировал. Да и не только тёзкину, мою собственную тоже — что-то стал я замечать, что встречи с Эммой приятны мне не только их постельной составляющей… Ладно, толку с того всё равно чуть.

А вот какого чёрта понесло Яковлева в Михайловский институт, это вопрос интересный… Вот что хотите делайте, но желание бросить пить и курить лично мне представляется тут не причиной, а поводом. Так что вопрос надо поставить иначе: какого чёрта Яковлеву в институте понадобилось? С какой истинной целью он пришёл к Бежину, а потом к Хвалынцеву? Эх, не догадались мы с тёзкой поинтересоваться, когда именно Бежин с Хвалынцевым не поделили заработки на Яковлеве! Ну да ничего, ещё поинтересуемся, обязательно поинтересуемся.

Вообще, чего-то такого я и ждал. Нет, упоминание Яковлева стало неожиданностью и для меня, не только тёзка и Воронков были тогда ошарашены, но вот всё же как чувствовал, подкарауливает нас какой-то неожиданный и даже непредсказуемый оборот, если не за ближайшим углом, так уж точно за следующим. Вот и дочувствовался… Кстати, оборот этот лично я рассматривал как неслыханное везение, и тёзка тут полностью со мной соглашался. А что, какие-то концы этого Яковлева должны остаться, хоть в памяти Бежина, хоть в его записях. О, кстати о записях — их же отправили в институтский архив, вот и поднимем. Опять же, отпуск тёзке светит, значит, и Греков сможет выяснить, кто интересуется выездом дворянина Елисеева из Покрова в Москву. Поднадоел уже, честно говоря, этот чёртов Яковлев своей неуловимостью, но теперь-то у нас есть аж две возможности наступить ему на хвост! Ловить надо этого урода, как можно скорее ловить, а не выйдет поймать, так хоть застрелить нахрен! А то мы с тёзкой так и не узнаем, каково оно, жить в безопасности… В таком боевом настроении и прошёл для нас с дворянином Елисеевым остаток дня, и с тем же настроем мы двинулись с утра в Михайловский институт.

Примерно в том же боеготовом состоянии встретила нас и Эмма. Кривулин и так уже обещал ей пару внеочередных выходных, а тут ещё и Карл Фёдорович позвонил и со всем уважением попросил постараться. Вот мы с Эммой Витольдовной и постарались…

Стараться, однако, начали мы не с Бежиным, а друг с другом в комнате отдыха — так захотела сама Эмма, сказав, что ей перед работой нужно как следует зарядиться. Ага, нахваталась от меня словечек, понимаешь. Зарядка прошла задорно и радостно, мы, все такие заряженные-заряженные, привели себя в порядок и принялись за дело.

Бежина привезли в институт ещё утром, он успел отдохнуть с дороги и позавтракать, так что выглядел более-менее неплохо, насколько неплохо, конечно, вообще можно выглядеть в его положении. Эмма взаимно представила его с дворянином Елисеевым друг другу (на вчерашнем допросе обошлось без этих церемоний) и предложила Юрию Ивановичу поудобнее устраиваться в кресле.

— Прошу прощения, Эмма Витольдовна, Виктор Михайлович, — удивился Бежин, когда мы с Эммой устроились по обеим сторонам от него, — вы что же, собираетесь действовать вдвоём?

— Именно так, Юрий Иванович, — подтвердила Эмма его догадку.

— Но такое никогда ещё не практиковалось! — изумился он.

— Вы многое пропустили, Юрий Иванович, — улыбка у женщины вышла одновременно и грустной, и обнадёживающей, — мы с Виктором… Виктором Михайловичем, — поправила она сама себя, — уже не раз так делали, с вами в том числе.

— Вот уж никогда бы не подумал, что такое возможно! — Бежин попытался покачать головой, но болезненно сморщился и попытки свои прекратил. — Однако, как я погляжу, коллеги, вам такое удаётся не на пустом месте? — хитрой улыбочкой, больше, правда, похожей на оскал небольшого хищного зверька, он показал, что оговорку Эммы понял правильно. Нам оставалось только подтвердить это, что мы и сделали, молча кивнув — Эмма с доброй улыбкой, тёзка с этакой важной многозначительностью.

— Что же, Юрий Иванович, начнём, пожалуй, — целительница явно горела желанием приступить к делу. — Я погружу вас в сон, ненадолго.

— Да, Эмма Витольдовна, приступайте, — Бежин, похоже, полностью ей доверял.

И не зря — всё с самого начала шло успешно, причём значительно лучше, чем в предыдущие дни. Да, тёзке по-прежнему недоступным оставалось наблюдение за действиями Эммы с мозгом пациента, зато помогал женщине дворянин Елисеев уже намного увереннее, занимаясь, по её указаниям, другими органами. То есть Бежина мы исцеляли комплексно, без перекосов в ту или иную стороны. Ну а что, наркомания ведь поражает организм в комплексе, значит и избавлять от неё необходимо таким же образом.

Через какое-то время, по моим ощущениям, и правда не такое долгое, Эмма вернула Бежина в сознание и рассказала о только что совершённых действиях.

— Да вы что⁈ — похоже, Бежин поверил ей с трудом. — Улучшение мозгового кровообращения и одновременная чистка почек? Ах, да, простите, вы же вдвоём… А печень? Печень санировать будете?

— Мы уже делали это, — со сдержанной гордостью ответила Эмма. — Ещё в лечебнице доктора Дёмина, — называть заведение в Косине «сумасшедшим домом» она дипломатично не стала, как и опустила в упоминании о лечебнице определение «психиатрическая».

— О, даже так? — оживился Бежин. — А позвольте спросить, Эмма Витольдовна, чем была обусловлена такая последовательность?

— Соображениями продолжения лечения, Юрий Иванович, — лёгкая гордость в голосе Эммы всё ещё звучала. — Чистая печень — уже неплохо для избавления от морфинизма.

— Соглашусь, Эмма Витольдовна, — поддержал её Бежин. — Насколько я понимаю, вы и дальше собираетесь заниматься одновременным лечением моего мозга и какого-либо иного органа?

— Именно так, Юрий Иванович, — прямо какой-то день единства и согласия! — Собственно говоря, это ваш же метод, только часть тех процедур, что вы проводили последовательно, мы проводим одновременно, что заметно усиливает их действенность. Виктор Михайлович назвал это комплексным воздействием.

— Комплексным воздействием? — Бежин как будто попробовал непривычное название на вкус. — А что, очень точно и удачно сказано! Мои поздравления, Виктор Михайлович! Знаете, когда я вернусь к целительской практике, я обязательно попрошу вас обоих научить меня такому. Если, конечно, найду столь же способного ассистента.

— Непременно, Юрий Иванович, непременно, — заверила его Эмма. — А пока мы продолжим.

— Снова в сон? — понимающе поинтересовался Бежин. Эмма лишь кивнула — она уже настраивалась на работу.

Да уж, с таким пациентом работать — одно удовольствие. Целителем Бежин и сам был опытным и умелым. Не знаю, как раньше, сейчас-то он Эмме всё-таки уступал, но она же сама признаёт, что использует его наработки.

Закончив сеанс, Эмма посчитала возможным просветить Бежина относительно истинной роли кузена в его злоключениях. Он поначалу не верил, мямлил про какую-то ошибку, но Эмма посоветовала ему просто вспомнить. Он и вспомнил… Пришлось после этого опять отправить пациента в сонное царство, очень уж Юрий Иванович расстроился. Мы с Эммой тоже были уже не так рады, поэтому отправились набирать положительных эмоций к ней в комнату отдыха.

— Виктор, что происходит⁈ — едва отдышавшись после очередной, хм, восстановительной процедуры спросила она. — Я же совсем недавно ещё ничего такого не умела! Это ты так на меня влияешь⁈

— Да ладно! — возмутился я. — Кто кого учил, напомни? Просто когда с Воронковым вдвоём работали, ты быстрее схватила новое. Опыта-то у тебя больше. И вообще, это не я, это мой тёзка. Я-то тебя учил другим вещам…

— Ой, прости, не подумала… — она весело хихикнула. — Да уж, твоя наука, она по другой части… Ладно, давай, тёзку своего пускай, что-то я сейчас такая добрая-добрая…

Следующим подходом к пациенту мы лишь слегка подправили уже сделанное, оставив продолжение на завтра или послезавтра, это уж как Эмма посчитает необходимым. Бежин заметно успокоился и, проникшись недобрыми чувствами к покойному кузену, был принципиально готов к серьёзному разговору, но прямо сейчас Эмма посчитала такой разговор несвоевременным. Дворянин Елисеев от имени дворцовой полиции предложил Юрию Ивановичу помощь в возвращении к нормальной жизни, тот с благодарностью попросил время на размышление, что бы такого могло ему в этом смысле понадобиться, после чего ему снова дали отдохнуть, на этот раз без обязательного сна, как сам пожелает. Бежин пожелал почитать что-нибудь этакое, необременительное для ума, и немедленно получил всю подборку журналов из приёмной Эммы. Сама она тоже решила использовать комнату отдыха по прямому назначению, а не в качестве любовного гнёздышка, и потому пришлось тёзке топать прямиком в секретное отделение.

Подчинённые ротмистра Чадского даром свой хлеб не ели, и к приходу тёзки успели поднять из архива записи Бежина, так что дворянину Елисееву работать с теми записями пришлось прямо-таки в тепличных условиях, опять же и почерк у Юрия Ивановича был довольно разборчивым. Однако же, изучать записи оказалось не таким простым делом, как оно виделось поначалу. Дело в том, что записи эти представляли собой нечто среднее между журналом посещений, ведомостью оказанных услуг, как и полученных за них денег, а также дневником, куда Бежин кратко записывал свои впечатления от клиентов. Сложность здесь крылась в том, что обилие записей, сделанных по одной схеме (имя клиента, его жалобы, результаты осмотра, проведённые процедуры и полученная плата), создавало крайне однообразный фон, сильно притупляющий внимание при чтении. В итоге первое в записях Бежина упоминание о Яковлеве мы едва не пропустили.

Датировалось оно двадцать первым января тридцать второго года, то есть почти за полгода до покушения на дворянина Елисеева и появления на свет того двуглавого персонажа, коим мы с тёзкой сейчас являлись. Читать после этого мы стали внимательнее, а значит, и медленнее, поэтому все следующие записи, где фигурировал Яковлев, мимо нашего внимания не проскочили. Вот только записи эти не отличались не то что многословием, но и просто информативностью. Бросалось в глаза, что Бежин очень о многом тут умолчал, точнее даже, слишком о многом. Что ж, не так оно и страшно, раз есть возможность спросить у него самого…

Но начать эту самую возможность использовать мы с тёзкой, посовещавшись, решили начать с визита к Эмме, чтобы уладить вопрос о её присутствии при разговоре, точнее, о некоторой нежелательности такого присутствия. Тёзка как-то не стремился делиться с ней подробностями истории покушения, я его в этом поддержал, и вдвоём мы сумели убедить Эмму, что во многих знаниях многие печали, и у неё есть историческая возможность число тех печалей подсократить. Ну или не увеличивать, это с какой стороны посмотреть. Не сказать, что Эмма этой самой возможности так уж сильно обрадовалась, но спорить и напрашиваться не стала. Ну, умница же!

— Яковлев? — поморщился Бежин. — Помню, как же… Неприятный такой тип, скользкий… Говоря откровенно, я так и не понял, что ему было нужно.

— Это как, простите? — надеюсь, удивление тёзки выглядело естественным. — У вас же записано было, что он хотел бросить курить и по возможности ограничить себя в спиртном, полностью, однако, от него не отказываясь. Разве не так?

— Так-то так, но… — Бежин неопределённо помахал рукой, — … мне казалось, что не только и не столько это привело его ко мне. Понимаете, он всё выспрашивал, каким образом я буду ему помогать, в чём суть моих способностей… Вообще, интересовался происходящим у нас в институте… Как бы между делом, чтобы поддержать беседу, знаете ли. И все вопросики с этакой подковыркой, мол, а не шарлатаны ли вы тут часом?

Ага, пытался, стало быть, «брать на слабо», рассчитывая, что собеседник примется открещиваться от подозрений в шарлатанстве и доказывать, какие они тут способные и умелые. Что ж, получается, в своих предположениях я не ошибся — Яковлеву действительно нужно было в Михайловском институте что-то ещё, помимо помощи в избавлении от вредных привычек. И, похоже, теперь понятно, что именно.

— Я тогда рассказал о слишком любопытном посетителе Степану, — речь, ясное дело, шла о Хвалынцеве, — а Степан его и переманил, — Бежин тяжело вздохнул. — И вот знаете, Виктор Михайлович, двойственное такое чувство меня тогда охватило. С одной стороны, даже рад был от столь неприятного человека избавиться, а с другой-то — деньги на том упустил, и немалые!

— А вот скажите, Юрий Иванович, — я изо всех сил просил тёзку быть предельно осторожным, чтобы не перебить откровенность Бежина неловким словом, — сильно ли вам подковырки этого Яковлева досаждали?

— Сильно, — не стал скрывать Бежин. — И ведь не станешь ему объяснять, всё равно же не поймёт почти ничего! А вот Степан с ним как-то сошёлся, я ещё удивлялся тогда этому. Он же со своим внушением запросто за один сеанс мог всё сделать, самое большее за два, а потом ещё не раз видел, как Яковлев этот к Степану приходил. Тоже непонятно было, что они друг в друге нашли… Обиделся я тогда сильно на Степана, пожаловался Фёдору Фёдоровичу, а Степан вон как со мной поступил…

— Это же в начале прошлого года было? — с подчёркнутым безразличием поинтересовался тёзка.

— Да, в феврале месяце, — подтвердил Бежин.

В феврале… А в июне на Владимирском тракте моя дорожка пересеклась с дорожками дворянина Елисеева и наёмного убийцы Голубка. Можете, конечно, посчитать меня параноиком, но что-то мне кажется, что за четыре месяца можно было и того самого Голубка найти да с ним договориться, и в Покрове подобрать человечка, что сообщил бы о выезде тёзки в Москву. Хотя да, соглашусь, предположение с очень и очень большим таким допуском, но тут теперь ничего и не прояснишь — того, что знает Бежин, мало, Хвалынцева уже не допросишь, спросить самого Яковлева можно будет только когда его поймают, но нам-то как раз для поимки Яковлева оно и надо! Но, увы, копаться сейчас в этих прошлогодних делах — всё равно, что лепить снежную бабу из прошлогоднего снега. Впрочем, кое-какие мысли у меня имелись, и с тёзкой я ими чуть позже поделюсь…