Двуглавый. Книга вторая

Глава 19 На грани

Если вдруг кому-то покажется, что неудачи со смертью капитана Фисенко и прояснением личности того, кто прятался под личиной исчезнувшего одесского жулика Яковлева, выбили надворного советника Денневитца из колеи и ввергли его в расстройство, спешу от такой ошибки предостеречь. Да, неприятно, но расстройство — это не про Карла Фёдоровича. Разбираясь в жизненном пути того, одесского, Яковлева и Яковлева, так сказать, нашего, Денневитц кое-какие подробности всё же прояснил.

Оказалось, ещё до того, как начать покупать у Бакванского сведения, компрометирующие некоторых непростых людей, Яковлев завёл знакомство с Курёшиным, секретарём коллекционера компромата, и тот за хорошую плату поведал Яковлеву, чем именно можно разжиться у господина Бакванского, а когда плату Яковлев несколько повысил, то и некоторыми подробностями поделился. В итоге Яковлев покупал у Аркадия Кирилловича именно и только то, что ему было нужно.

Допросил Денневитц и штабс-капитана Тригорского. Тот со всей ответственностью исполнил приказ генерала Гартенцверга быть со следствием откровенным, но толку от того исполнения оказалось не так и много. По словам Тригорского, в Одессу он ездил вместе с Яковлевым, но уже на месте сначала сам Яковлев переговорил неизвестно с кем, а уже затем сказал Тригорскому, к кому обращаться.

Впрочем, теперь это станет заботой больше Воронкова, когда он вернётся на службу. Дворянину Елисееву Денневитц велел вернуться к совершенствованию своих способностей, так что тёзка снова отправился в почти что уже родной Михайловский институт.

— Итак, Виктор Михайлович, — деловито начал доцент Кривулин, — я поговорил с Карлом Фёдоровичем, Александром Андреевичем и Эммой Витольдовной, и, полагаю, вам самое время обратиться к овладению техникой ускоренного внушения.

Ого! И когда это он успел с Денневитцем побеседовать? Что Александр Андреевич — это ротмистр Чадский, мы с тёзкой тоже сообразили не сразу. А Эмма, значит, решила любовнику помочь. Что ж, её понять можно — раз у тёзки нечто такое с доктором Гольцем уже получалось, то с этим своим новым навыком он может и спалиться, не зря же она тогда его предупреждала, чтобы не показывал это своё умение. А тут дворянина Елисеева как бы научат, и скрываться ему не придётся. Умная она у нас, что тут скажешь…

— Как и с целительством, перед началом обучения вам следует пройти изучение вашей способности к таковому, — напомнил Кривулин. — К сожалению, сделать это сегодня по ряду причин не получится, так что завтра, Виктор Михайлович, и приступим. Если, конечно, вы не возражаете.

Тёзка возражать не стал. Но необходимость поговорить с Эммой почувствовал прямо-таки острую, да и с моей стороны нашёл в этом своём желании самую активную поддержку.

Эмма приходу любовника обрадовалась, хотя и пыталась поначалу сохранять привычный образ слегка отстранённой умницы. Надолго, однако, её не хватило, и уже через пару минут мы вовсю предавались самым разнузданным наслаждениям, а ещё не знаю через какое время в счастливой обессиленности развалились на диване.

— Эмма, ты что? — в некотором недоумении спросил я, когда женщина вдруг покинула лежбище и, как была, голая, направилась в кабинет. Почему я спросил, а не тёзка? Ну вот, как с самого начала сложилось у нас так, что товарища в отношениях с Эммой привлекала исключительно телесная близость, а для меня подруга представляла ещё и чисто человеческий интерес, так и до сих пор, когда мы были вместе, управление нашим с дворянином Елисеевым организмом я в большинстве случаев брал на себя.

Вернулась Эмма с листком бумаги и карандашом, приложила пальчик к губам и устроилась за столиком. Карандаш почти неслышно зашуршал по бумаге, и через полминуты женщина протянула бумажку мне. Круглым и разборчивым почерком там было написано нечто озадачивающее:

Витя! Кривулин и Чадский готовят тебе какую-то пакость. Я не смогла узнать, какую, попробую что-нибудь сделать, но не знаю, смогу ли. Будь очень осторожен!

Ну вот, не было печали — черти накачали… И что бы это могло быть? Какая такая пакость меня ждёт? И связано ли это с занятиями по ускоренному внушению? Вопросов, короче, появилось множество, ответов — ноль.

Эмма порвала записку на клочки и удалилась в уборную, откуда тут же послышался звук смываемой воды, возвестивший о начале долгого пути обрывков по бурным потокам московской канализации. Выйдя из уборной, Эмма развела руками и медленно повертела головой — подробностей, мол, не знаю, не спрашивай.

Знает, не знает — какая сейчас разница? Главное, предупредила о самом факте грядущей пакости или что там они придумали, позаботилась. Оставлять такое без должной благодарности я не посчитал себя вправе, притянул женщину к себе и… И вскоре мы снова вовсю бесстыдствовали на диване.

— Всё, не задерживайся, — шепнула на ушко Эмма, когда мы более-менее отдышались и успокоились. — А то Кривулин с Чадским забеспокоятся, — она хихикнула. — Завтра опять увидимся!

Вот же добрая душа! Понятно, что за спокойствие институтского начальства волновалась она исключительно ради смеха, но вот именно такой способ посмеяться выбрала — не издевалась, не злорадствовала или ехидничала, а вроде как пожалела. Добрая, да…

— Да, жалко, что ты только в голове у меня живёшь, — посетовал тёзка, когда мы покинули Эмму. — Вы с ней были бы отличной парой.

— Жалко у пчёлки, — пресёк я неуместную жалость. Блин, можно подумать, мне самому не жалко! — Ты, дружище, не о том сейчас думаешь, — всё-таки я решил сбавить тон, тёзка понял, что сказал что-то не то, но моя резкость его задела.

— А о чём, по-твоему, надо? — спросил тёзка. — О пакости, которую Чадский с Кривулиным готовят?

— Об этом, конечно, тоже, — согласился я, — но уже во вторую очередь.

— А в первую? — да что ж такое-то⁈ Он вообще думать способен или где?!!

— А в первую, дорогой мой, у нас вопрос: Денневитцу ты о предупреждении Эммы докладываешь или как, — поставил я тёзку лицом к главной нашей проблеме.

— Только «или как»! — без раздумий отрезал дворянин Елисеев.

— Вот и я к тому же склоняюсь, — хорошо всё-таки, что тут мы сошлись во мнениях! — Но всё равно надо обдумать…

— А что тут думать⁈ — удивился тёзка.

— Если Деневитц о предупреждении не узнает, то да, нечего, — принялся объяснять я. — А вот если узнает, надо сообразить, чем и как оно может нам выйти.

— Да не узнает, — отмахнулся тёзка. — Откуда? Но если ты думаешь, что может узнать… — Тогда надо. Но ты сам и думай! У тебя это лучше получается.

Вот зараза! Впрочем, спорить с ним я не стал. Конечно, приучать дворянина Елисеева к самостоятельному мышлению нужно, спору нет, но тут он прав, у меня получится лучше. Пригодится, не пригодится — это уже вопрос следующий, а вот быть заранее готовым к любым неприятностям не помешает уж точно. Кстати, о неприятностях… Вот что это за пакость? И раз в этом, как уверяет Эмма, участвует Чадский, то не идёт ли речь о проверке, запущенной Денневитцем? Опять вопросы, и опять без ответов… Ладно, как говорится, кто предупреждён, тот вооружён. Оставалось только не пропустить момент и когда эта пакость настанет, сообразить, что именно может быть против неё оружием. Самая малость, ага.

Докладывая Денневитцу, о предупреждении Эммы тёзка, как мы с ним решили, умолчал. Карл Фёдорович принял доклад к сведению и пожелал внетабельному канцеляристу Елисееву успеха в овладении новым навыком, сулящим новые достижения и преимущества по службе. Потом тёзка поучаствовал в полном завершении разбора бумаг Бакванского и допросах самого Бакванского и обоих налётчиков.

Аркадий Кириллович, ясное дело, до глубины души возмутился предательством своего секретаря, а известие о том, что заказал его убийство его же постоянный клиент, ввергло собирателя компромата в полное расстройство. Бакванский искренне загорелся желанием помочь следствию, но, к сожалению, добавить к своим показаниям ничего существенного уже не мог.

Налётчики, что сиделец Комендантской башни, что пациент тюремной больницы, отчаянно юлили, валили всё на мёртвого главаря, но тёзка не давал им врать, Денневитц загонял их в угол вопросами, и в конце концов тот, что валялся на больничной койке, назвал некоего «Жору Босого» — именно на авторитет этого деятеля ссылался их главарь. Но это, как я понимаю, опять к Воронкову, и уже скоро…

Своё утреннее появление в Михайловском институте тёзка отметил у ротмистра Чадского и в его сопровождении отправился к Кривулину. Оттуда уже втроём двинулись в другой кабинет, где дворянина Елисеева и представили его хозяину — профессору Степану Алексеевичу Хвалынцеву, чуть позже явилась и Эмма.

— Итак, Виктор Михайлович, мне прежде всего надлежит удостовериться в вашей способности к овладению техникой ускоренного гипнотического внушения, — голос у профессора Хвалынцева оказался глубоким и низким, прямо как у хорошего священника. — Прошу вас снять пиджак и галстук, и занять это кресло в удобном для вас положении, — он показал на кресло, такое же, как в кабинете Эммы. От кобуры с «парабеллумом» тоже пришлось избавиться, передав её Чадскому. Ассистент Хвалынцева (с ним обошлось без взаимного представления) какое-то время регулировал кресло, чтобы дворянин Елисеев полусидел-полулежал в нём с максимальным удобством.

— Не ссы, прорвёмся! — грубовато подбодрил я слегка нервничавшего тёзку. Дворянин Елисеев ответил незамысловатым ругательством.

— Сергей Юрьевич, Эмма Витольдовна, Александр Андреевич, Евгений Леонидович, — последнее обращение адресовалось, надо полагать, ассистенту, — вас я попрошу подождать в приёмной, — принялся распоряжаться профессор. Едва те покинули кабинет, в руке Хвалынцева оказались серебряные карманные часы на цепочке, коими он принялся покачивать перед тёзкиным лицом.

— Какое время показывают часы? — спросил он.

— Половину одиннадцатого, — ответил тёзка, впившись взглядом в качающийся вправо-влево циферблат и начиная потихоньку соловеть.

— Вы слышите мой голос, — хех, ещё бы не слышать, таким голосом и мёртвых будить можно, — только мой голос… ваши веки тяжелеют… закрываются… вы слышите меня и только меня…

— Нет, — мысленно вклинился я в монотонное вещание Хвалынцева, — ты слышишь меня. Меня! Я — это ты, а он — чужой! Слушаешь меня — слушаешь себя!

Получилось у меня или нет, я пока что не понимал. Тёзка погрузился в транс и не отвечал ни мне, ни Хвалынцеву.

— Вы готовы отвечать на мои вопросы, — не унимался Хвалынцев. — Отвечать правдиво, ничего не утаивая.

— Ты будешь отвечать ему то, что скажу тебе я! — я тоже не собирался униматься.

— Да, — ура, получилось! Тёзка ответил мне мысленно, слова же Хвалынцева проигнорировал. — Я буду отвечать ему то, что скажешь ты.

— Вы готовы отвечать на мои вопросы, — повторил Хвалынцев. С моей подачи дворянин Елисеев сказал, что да, готов.

Последовала небольшая пауза, как я понимал, необходимая для возвращения в кабинет удалённых поначалу персонажей. Ага, так, значит, и планировалось — тёзка будет под гипнозом откровенничать, а они эти самые откровения выслушивать. Эмму, как я понимал, позвали на всякий случай, если столь важному пациенту вдруг поплохеет. Заботливые, мать их…

— Что вы умеете по части нашего института?

— Телекинез, телепортация, целительство, немножко пирокинез, — про внушение, так неожиданно получившееся с доктором Гольцем, дворянин Елисеев по моему наущению умолчал.

— Откуда у вас эти умения?

— Получил на занятиях с Александром Ивановичем Шпаковским, Сергеем Юрьевичем Кривулиным и Эммой Витольдовной Кошельной, — тут нам скрывать было нечего.

— Вы сделали несколько необычных и полезных предложений по службе. Вы придумали их сами или кто-то вам подсказал?

— Придумал сам, — а что ещё тут сказать-то? Ну да, и дворянин Елисеев их не придумал, и сам я тоже, но им-то зачем такое знать⁈

— Какую цель вы преследуете, обучаясь в нашем институте?

— Понимание моих способностей и их совершенствование, — врать опять не пришлось.

— Какую цель вы преследуете на службе в дворцовой полиции?

— Служить царю и Отечеству, — а что они хотели услышать? Да что бы ни хотели, хрен им по всей роже!

— Ваше самое сильное желание?

— Послать вас всех в жопу! — вообще-то сначала я хотел подсказать тёзке другой адрес, но в последний момент решил, что и этот сойдёт.

К сожалению, по названному адресу никто не отправился. Более того, по истечении полуминутной заминки кто-то, не иначе Хвалынцев, взял тёзку за руку и тут же я понял, что товарища сейчас осматривают так же, как мы с Эммой делаем это с пациентами. Нет, не совсем так. Никакие органы в тёзкином теле, кроме головного мозга, Хвалынцева не интересовали. Я хотел предупредить тёзку об опасности, но он впал в какую-то полную прострацию и меня не слышал. Я его тоже не ощущал, и даже не видел, как именно Хвалынцев копается в его мозгу. А вот это уже совсем хреново, потому что наверняка он, паскуда, копается… Чёрт, что делать, делать-то что⁈

Решение пришло как-то само собой. Я представил, как закукливаюсь в тёзкином мозгу и заматываюсь в кокон. Я маленький, совсем маленький, никто меня не видит и вообще меня тут нет, — внушал я самому себе и всей реальности в целом.

Прокатило. Не знаю, сколько прошло времени, но оживание тёзкиного сознания, пусть всё ещё пребывающего в трансе, я как-то то ли почувствовал, то ли просто угадал.

— На счёт «три» вы проснётесь и не будете помнить проведённый гипнотический сеанс! — раздался голос Хвалынцева. Ага, не буду, как же! — Раз! Два! Три!

— Что со мной было? — мысленно спросил тёзка, вернувшись в реальный мир.

— Потом расскажу, — пообещал я. — Но, похоже, всё обошлось…

Кстати, да, похоже, и правда обошлось. Об этом можно было судить по целой гамме чувств, от недоумения до разочарования, читавшихся на лицах присутствующих. У Эммы, впрочем, к этому добавлялось и облегчение.

— Что со мной было? — это тёзка произнёс уже вслух.

— Я изучал вашу готовность к обучению моим методикам, — кажется, за важностью своих слов профессор Хвалынцев пытался скрыть явное неудовольствие результатами гипноза. — Прошу прощения, но это возможно только при погружении кандидата в транс. — Ага, развеска лапши на уши.

— И как? Я к такому готов? — поинтересовался тёзка.

— Мне понадобится некоторое время, чтобы оценить итоги обследования, — вывернулся Хвалынцев. — Вы встать можете? Только аккуратно, пожалуйста, не спешите.

Тёзка смог — всё-таки с физической формой всё у него в порядке. Снова повязал галстук, принял у Чадского кобуру с пистолетом и повесил её на место, надел пиджак.

— Зайдите ко мне несколько позже, Виктор Михайлович, — сказал Хвалынцев. — Пока же сходите в столовую, попейте крепкого чаю и обязательно с пирожными или хотя бы просто с сахаром, вам это сейчас необходимо.

На выходе из кабинета к тёзке ненавязчиво пристроился в хвост один из чинов секретного отделения. Ну да, куда ж тут без них…

За чаем я рассказал дворянину Елисееву, что с ним происходило, в лицах рассказал и в подробностях. Рассказ мой тёзка сопровождал нецензурными комментариями, над предложением, сделанном им по моей подсказке Хвалынцеву и компании, весело, хоть и мысленно, посмеялся.

— Эмму-то, наверное, посылать в жопу не стоило? — подколол меня он.

— Она и сама бы не пошла, — возразил я. — Умная потому что, и поняла бы, что к ней предложение не относится.

Тёзке оставалось только согласиться. Кстати, вот с кем сейчас остро хотелось поговорить, так это с Эммой. Но, увы, не вышло — едва профессор Хвалынцев уведомил дворянина Елисеева о его готовности к обучению и о начале оного обучения вот прямо завтра, доцент Кривулин и ротмистр Чадский чуть ли не хором велели будущему ученику прямо сейчас отправляться домой. Кривулин чуть подсластил пилюлю, объявив тёзке, что уже договорился с Карлом Фёдоровичем о необходимости для его подчинённого полноценного отдыха до конца текущего дня, но общение с Эммой на сегодня осталось нам недоступным. Ладно, подождём до завтра…