Двуглавый. Книга вторая

Глава 22 Дела институтские

Возвращению на службу титулярного советника Дмитрия Антоновича Воронкова мы с тёзкой от души обрадовались. В свете того, что уже удалось узнать о Яковлеве или «Яковлеве», кто он там на самом деле, в дальнейшем прояснении связанных с этим загадочным персонажем вопросов обходиться без опытного сыщика было крайне непросто, но острота этой проблемы теперь наконец-то снималась. Опять же, глубокая благодарность, что испытывал Воронков к дворянину Елисееву и госпоже Кошельной за своё ускоренное и при этом качественное исцеление, порождала уверенность в том, что рыть землю в поисках новых сведений Дмитрий Антонович будет во всем тщанием и старанием, и надежду на то, что там, глядишь, ещё и с заметными успехами.

С новостями, произошедшими в его отсутствие, Воронков знакомился два дня, при этом одним лишь чтением материалов дела не ограничился, а ещё и лично допросил всех доступных нам фигурантов, чтобы составить себе более полное представление. Вывод, сделанный сыщиком из полученных сведений, полностью совпал с тем, что сделали несколько ранее мы с тёзкой и Денневитц — надо отправляться в Одессу. А раз надо, то Воронков туда и отбыл в сопровождении всё тех же отлично себя зарекомендовавших вахмистра Чучева и унтеров Пронина и Дягилева.

Тёзка же продолжал ходить на занятия к профессору Хвалынцеву, постигая искусство ускоренного внушения.Степан Алексеевич, как и обещал, взялся ставить дворянину Елисееву правильную жестикуляцию, и в течение нескольких занятий подряд тёзка больше тренировал руки и пальцы, нежели занимался собственно внушением. Впрочем, давалось тёзке освоение этой науки легко — привычка к регулярной чистке своего «парабеллума», как и снаряжению патронами его магазина очень, знаете ли, способствовала развитию и поддержанию навыков работы пальцами, а постоянная практика в стрельбе из пистолета была хорошим упражнением для рук. Так что на занятиях у Хвалынцева дворянину Елисееву только и оставалось, что привыкнуть к несколько иным движениям, иной раз, правда, довольно необычным. Но ничего, справился.

Вот тут нам с тёзкой и стало ясно, насколько прав был профессор Хвалынцев, утверждая, что с помощью жестов ускоренное внушение проводить легче и эффективнее. Бедного ассистента тёзка, освоив жестикуляцию, просто-таки замучил, заставляя его то стоять на одной ноге, то прыгать на месте, то выполнять ещё какие-нибудь бессмысленные действия, не наносящие, однако, ущерба его здоровью. В конце концов фантазия у дворянина Елисеева стала потихоньку иссякать, а вот голос совести, наоборот, с каждым разом всё громче и громче требовал перестать издеваться над несчастным Евгением Леонидовичем. Я тут тихо помалкивал — спорить с голосом тёзкиной совести не хотел, чтобы не портить с товарищем отношений, но и присоединяться к тому голосу не торопился, считая, что не следует лезть в чужой монастырь со своим уставом.

Кончились эти душевные терзания дворянина Елисеева тем, что он поделился-таки с профессором Хвалынцевым сомнениями в этичности проводимых над его ассистентом опытов.

— Кхм, — Хвалынцев ненадолго задумался, приглаживая бородку. — Евгений Леонидович участвует в этих опытах по доброй воле. Но, впрочем, определённый резон в ваших сомнениях есть, Виктор Михайлович… Я подумаю, что тут можно сделать.

Тут уже мне стало интересно, до чего же такого додумается Степан Алексеевич. Но, до чего бы он ни додумался, мы с тёзкой так или иначе вскорости это узнаем, а потому загружать себя лишними размышлениями я не стал, тем более, нам предстоял поход к Эмме.

С ней мы после того разговора встречались уже дважды, но из-за ограниченного свободного времени у тёзки оба раза предпочтение мы отдавали сладостным телодвижениям, а не беседам на интересующую всех нас троих тему. Да, интересующую, хотя, конечно, интересы у нас тут были противоположными — Эмма горела желанием вызнать подробности нашей с тёзкой двуглавости, мы же с дворянином Елисеевым были остро заинтересованы во всяческом, а лучше всего даже полном тех самых подробностей сокрытии. Численное превосходство — мы с тёзкой на одну Эмму — пока что давало нам преимущество, и добраться до подробностей подруге так и не удавалось, но я не обольщался, понимая, что эта незаурядная умная женщина рано или поздно отыщет лазейку в нашей защите, и потихоньку прорабатывал в уме разные варианты нашего с ней взаимодействия, когда это произойдёт.

Зато Эмма нашла решение проблемы своих отношений с двумя мужчинами. Безошибочно определяя, когда она с тёзкой, а когда со мной, она и вела себя с нами по-разному — отвязное бесстыдство и готовность пробовать что-то новенькое проявляла только со мной, а тёзке просто без особого задора, однако же и без каких-то возражений отдавалась. Когда Эмма провернула такое впервые, тёзка посчитал это попыткой внести раскол в наши с ним, если уместно будет так выразиться, стройные ряды, хотя, какие, к чертям, ряды из двух сознаний в одном теле⁈ Объяснить ему, что он ошибается, я не смог, да, честно говоря, не сильно и старался. Почему? Да просто был уверен, что сам поймёт, и уже скоро. Эта моя уверенность появилась не просто так. Открывшаяся нам с Эммой возможность мысленного общения при телесном контакте не оставляла места для недомолвок и попыток друг друга обмануть, и тёзка, как я считал, сам это прочувствует. Он и прочувствовал, уже на следующей встрече.

…В сказках, как все мы помним, если что-то не выходит с двух раз, то уж на третий получается обязательно, но и я как-то из того возраста, для которого предназначены сказки, вырос, и тёзка, и Эмма. Так что в сказку никто из нас не попал, и третья наша встреча от первых двух особо не отличалась. Нет, одно отличие имело место — убедившись, что своим поведением Эмма ничего не добивается и никого ни на что не провоцирует, тёзка набрался смелости и попросил её посмотреть свою сестру на предмет определения, а если получится, то и развития её способностей. Попросил вслух, не видя в том никаких секретов.

— Три из восьми? — переспросила Эмма. — Не так мало, как ты думаешь. Я знаю целителей, которым и при двух из восьми помогать людям удаётся. Пусть приходит, я посмотрю.

— А что ты говорила про душевные расстройства у тех, у кого пять признаков и больше? — припомнил я мой первый разговор с Эммой. В отличие от тёзки я спросил мысленно, чисто во избежание, так сказать.

— Не у всех, конечно, — уточнила она, — но да, у них такое намного чаще, чем у тех, кому досталось меньше пяти признаков.

— Нет соображений, почему? — заинтересовался я.

— Мы пытаемся исследовать, — ответила Эмма. — Меня к этим исследованиям привлекали, но… Определённые выводы никто так пока сделать не решился. Связь налицо, однако она не прямая.

— Это как же? — интерес только усиливался.

— Душевным расстройствам подвержены далеко не все. Меньшая часть, но… — она на миг запнулась, — … но всё равно таких немало. У меня у самой семь из восьми, между прочим, есть чего бояться.

— А есть кто-то ещё, у кого восемь из восьми? — уцепился я.

— Хвалынцев, — ответ меня, прямо скажу, не обрадовал. — Ты бы с ним осторожнее держался, он и сам-то себе на уме, да и кузен его…

— А кто кузен? — хм, чем дальше, тем интереснее…

— Ты его не знаешь, некий Юрий Бежин, — Эмма поморщилась. — Он в нашем сумасшедшем доме. И у него семь из восьми.

— Вот как? — я уже не удивлялся, но тут случай показался мне особым. Кстати, наличие у Михайловского института собственного дурдома меня не удивило. В самом деле, не в обычную же дурку здешних сумасшедших отправлять, они там такого наворотить могут, замучаешься потом разгребать…

— Вот так, — Эмма невесело усмехнулась. — Прямо как у меня.

— Эмма, дорогая, уж я уверен, тебе такое не грозит, — попытался я успокоить женщину.

— Спасибо на добром слове, — она прижалась ко мне, должно быть, проявляя так благодарность, — но может, хватит? Я, честно говоря, стараюсь обо всём этом не думать…

Я замолчал. Похоже, Эмму это и правда пугает. Нет, я, конечно, интерес не утратил, и со временем решил с вопросом разобраться, но попозже и постепенно, чтобы лишний раз женщину не тревожить. Не знаю уж почему, но прояснить всё это мне казалось важным и необходимым. Но раз отложил на потом, а немного времени у нас ещё оставалось, сразу нашлись иные занятия, уж точно намного более приятные. А приятную новость я оставил под самый конец.

— Тебе на днях помилование объявят, — это я произнёс вслух, таиться тут смысла не имело. — Бумаги поступят к Чадскому уже завтра, а может, даже и сегодня. Так что удерживать из твоего жалованья больше не будут.

Ну да, тёзке-то Денневитц сказал ещё вчера, пояснив, что это госпоже Кошельной в качестве награды за исцеление Воронкова. Что ж, пусть и напустил Карл Фёдорович на тёзку Хвалынцева, начальник он всё-таки в целом хороший, тут не поспоришь. Даже если он таким образом готовит почву для вербовки Эммы, чего, кстати, я бы исключать не стал, всё равно дело сделал доброе. И быстро же сделал — как объяснил мне тёзка, обычный порядок оформления помилования, а объявляется оно от имени императора, предусматривает совсем другой срок, нежели тот, что прошёл от последнего нашего с Эммой похода в госпиталь до столь благоприятного изменения в жизни целительницы.

Эмма, понятно, обрадовалась и всё поняла правильно. Понятно и то, что сочный поцелуй которым меня по традиции она одарила меня на прощание, стал ещё и наградой доброму вестнику. В общем, в Кремль мы с дворянином Елисеевым вернулись довольные-довольные, тёзке даже пришлось тщательно прятать блаженную улыбку, чтобы его внешний вид не слишком контрастировал со сдержанно-официальной служебной обстановкой.

Передав Денневитцу искреннюю признательность Эммы Витольдовны государю императору за проявленное к ней милосердие, и столь же глубокую благодарность самому надворному советнику за его в том участие, тёзка доложил и о ходе занятий у профессора Хвалынцева, не забыв в самой осторожной форме выразить сомнения в их этическом характере. Я поначалу пытался отговорить товарища от этого, полагая, что этичность или неэтичность тёзкиного обучения волнует Денневитца куда меньше, чем результат, но всё же согласился. Раз уж Карл Фёдорович привлекал Хвалынцева к проверке лояльности внетабельного канцеляриста, то не помешает подпустить начальству червячка сомнения. Червячок, конечно, маленький и слабенький, и, если что, от ещё одной проверки Денневитца не удержит, но тут главное начать. Не понравилось нам с тёзкой, как та проверка проходила, очень не понравилось, так что Степана Алексеевича лучше бы проверяющим больше не иметь, и чем больше плохого о нём будет знать Карл Фёдорович, тем нам с дворянином Елисеевым лучше.

Однако же учиться у Хвалынцева тёзка добросовестно продолжал. А что вы хотели? Больше-то такому научиться не у кого… Опыты на ассистенте профессор пока что прекратил и вновь обратился к теории, посвящая ученика в суть закономерностей, выявленных в ходе применения ускоренного внушения. Интересно, конечно, было узнавать новое, но что меня, что тёзку одолевали некоторые сомнения. Ведь если следующая серия практических занятий пойдёт в развитие и закрепление знаний, полученных на занятиях теоретических, то неэтичность, которую углядел дворянин Елисеев по отношению к ассистенту Хвалынцева, даже мне покажется мелкой и не заслуживающей внимания проблемкой. А освоить новое умение всё-таки хотелось. И как тут, спрашивается, быть?

Волей-неволей пришлось вновь расспрашивать Эмму. Рассказала она много интересного. Хвалынцев, оказывается, мечтает вернуть кузена из сумасшедшего дома обратно в институт. Нет, что Бежина к научной работе никто уже не допустит, всем понятно, но Степан Алексеевич на такое и не претендует, ему будет вполне достаточно, если кузена поставят при нём помощником. Что перед этим придётся долго и не факт, что успешно лечить того кузена от наркотической зависимости — это вообще отдельный разговор. При чём тут, спросите, наркотики? А вы что же, думаете, сумасшедших с такими способностями будут просто так в дурдоме держать? Вот и накачивают их разнообразной наркотой, чтобы сидели себе как овощи на грядке и опасности не представляли. Ну да, а чем ещё? Нейролептики [1] тут пока не изобрели, а сразу цианистым калием вроде как не гуманно…

Кривулин, по словам Эммы, возвращать Бежина в институт желанием не горит, но Хвалынцева по неизвестной ей причине побаивается, и прямо ему отказывать не рискует. Поэтому Кривулин просто сократил в Михайловском институте вообще всех помощников, якобы для экономии казённых средств и побуждения специалистов к практической деятельности. Ассистентов оставил, но они-то как раз положены далеко не всем и вообще проходят как научные сотрудники младшего уровня, а помощники — это обслуживающий персонал. Но поскольку работать без помощников многие не могут, их оформляют на другие должности — та самая Юлия Волосова, помощница Эммы, числится, например, санитаркой. Эмма этим жутко возмущалась, ну как же: дворянка — и санитарка! Вспомнился анекдот из той моей жизни: «Что такое техподдержка? Это когда тех поддерживают, а этих — нет». Вот и здесь так — чтобы получить помощника, надо быть или по-настоящему ценным специалистом или состоять в хороших отношениях с Кривулиным. Соответственно, многие в институте вместо прямой работы заняты налаживанием и поддержанием отношений с начальством, интригами и прочей имитацией бурной деятельности.

В общем, наговорила Эмма много чего такого, что и Хвалынцева можно было с этими сведениями приструнить, чтобы держался скромнее, и Кривулина легонько встряхнуть, чтобы работой института занимался, и даже Чадского слегка дисциплинировать, чтобы порядок в институтских делах обеспечивал не какой получится, а какой надо. А то распустились что-то институтские, да и господин ротмистр как-то с ними снюхался… Нет, за старое не взялись, всё-таки осенняя встряска на них подействовала, но вот полгода едва прошло, а уже шуршат по углам, в группки кучкуются, заводят себе иерархию, отличную от официальной… По своему опыту я помнил, что ни к чему хорошему такая самодеятельность не приводит.

По уму, конечно, надо всё это шевеление пресекать и вводить работу Михайловского института в нормальную колею. Всё, что я узнал от Эммы, тут бы пригодилось, но… Но вот с использованием этих сведений наметились затруднения. Ведь если мы с тёзкой попытаемся так поступить, Чадский не только задастся вопросом, откуда дворянину Елисееву всё это известно, но и с ответом у ротмистра никаких сложностей не возникнет — всё укажет на госпожу Кошельную, и пока в институте вновь наведут порядок, ей придётся несладко. А устраивать ей проблемы не хотел и тёзка, про себя я вообще молчу. Денневитцу, что ли, нажаловаться? А что мы с тёзкой ему скажем? На Эмму сошлёмся? Так промежуточный результат тем же и будет — хлебнёт наша дама неаппетитной субстанции… Нет, что действовать тут надо именно через Денневитца, понятно, но чтобы Карла Фёдоровича на такое подвигнуть, доказательства нужны неубиваемые, а лучше бы к ним ещё и какой особо вопиющий повод прибавить. Тут, правда, кое-какие соображения у меня имелись, но настолько сырые, что с тёзкой я ими пока что не делился, стараясь поначалу обдумать всё самому.

[1] Психотропные препараты, подавляющие нервно-психическую деятельность. Используются для купирования острых психозов и их проявлений (бред, галлюцинации и проч.). Имеют множество побочных эффектов, в т.ч. опасных для здоровья