Двуглавый. Книга вторая

Глава 18 Кто же вы, господин Яковлев?

За всё время нашего симбиоза дворянин Елисеев многому, конечно, у меня научился, пусть и не всему, чего мне хотелось бы. Зато я у него научился много чему. Да, здешние особенности меня иной раз удивляли, иной раз поражали, бывало, и ругаться хотелось по их поводу, но что вы хотите от общества, так полностью и не ушедшего от сословности? Проще было принять его таким, как есть, и не морочить себе голову, а если чего не пойму сразу, так у тёзки и спросить. Главное же, я научился по-местному изъясняться, всё же говорят здесь не так, как в моём мире. Вот не совсем, конечно, по-другому, если литературным языком пользоваться, разницы почти нет, но особенности остаются, и в них я уже практически свободно ориентируюсь.

Собственно, именно эти знания я сейчас и собирался применить, обратив внимание Денневитца на кое-какие особенности нашего таинственного антигероя. Тёзка уже привык, что просто для собственного удовольствия я прошу у него управления телом разве только в постели у Эммы, и уговаривать его мне не пришлось.

— Прошу прощения, Карл Фёдорович, я вот на что обратил тут внимание, — со всей возможной скромностью начал я.

— И на что же, Виктор Михайлович? — поощрительно поинтересовался Денневитц.

— По мере накопления у нас сведений об этом Яковлеве, или кто он там на самом деле, бросается в глаза некоторая нелогичность его действий, — вообще, слово «нелогичность», как, впрочем, и «логичность» в тёзкином лексиконе отсутствовало, но за рамки здешних языковых норм не выходило. Вот и Денневитц воспринял его вполне нормально. — Да-да, именно нелогичность, продолжил я. — Вот только нелогичность эта при внимательном рассмотрении неизменно оказывается какой-то ненастоящей.

— Хм, — надворный советник ненадолго задумался, но тут же сделал приглашающий жест — мол, продолжайте.

— Смотрите, Карл Фёдорович, — молчаливым приглашением шефа я воспользовался немедленно, — Яковлев использовал как минимум две маски — для Бакванского и московских уголовников он был этаким экстравагантным выскочкой, броско одетым и много о себе понимающим. Для генерала Гартенцверга — знающим себе цену авантюристом с безупречными манерами. И во всех этих случаях изъяснялся по-русски до тошноты правильно. Вот что хотите тут думайте, а я считаю, что обе этих маски были ненастоящими и скрывали истинное лицо или, скорее, истинную сущность этого Василия Христофоровича.

— Так, — поскольку ничего более Денневитц на мои слова не ответил, я завершил нарисованную мной картину последним штрихом:

— Имя, кстати, тоже выглядит каким-то заумным и придуманным.

— Похоже, что так, — ответил Денневитц. — Но имя это он уже не раз использовал, а другого у нас пока что всё равно нет, поэтому я ещё позавчера объявил Василия Христофоровича Яковлева в розыск и затребовал от полиции всё, что у них на него есть. Уверен, под этим именем, настоящее оно или нет, он уже успел немало натворить. Заодно и узнаем, что именно. Но вы, Виктор Михайлович, продолжайте.

Отметив кивком-поклоном мудрость любимого начальства, я принялся вещать дальше:

— Нелогичными, на первый взгляд, смотрятся и действия Яковлева. Сведения у Бакванского он покупал не раз и не два, прямо-таки в постоянные клиенты вышел. И вдруг захотел Бакванского убить, да ещё со всеми домочадцами, а его замечательное собрание сжечь. Что сам Яковлев говорил генералу, будто и на него у Бакванского что-то есть, это почти наверняка ложь. Впрочем, это у самого Бакванского уточнить можно.

— Я вас, Виктор Михайлович, не первый день знаю, — усмехнулся Денневитц. — Раз вы о том заговорили, стало быть, свои на сей счёт соображения у вас уже имеются. Делитесь!

— Как я понимаю, действовал Яковлев на опережение, — соображения у меня, конечно, были, и как раз их я и начал выкладывать. Тоже, кстати, не совсем здешний оборот «на опережение», надо всё-таки за речью следить внимательнее. — Всё, что ему было необходимо, он, на мой взгляд, у Бакванского выкупил. Да, в будущем собранием Бакванского Яковлев мог воспользоваться, и ещё не раз, но… Но всё это время у Аркадия Кирилловича имелась возможность продать кому-то и сведения о хитром дельце, которого очень интересуют чужие грешки. Вот Яковлев и решил его опередить.

— Спорно, но вполне правдоподобно, — прокомментировал Денневитц. — А что тогда с генералом Гартенцвергом? Ведь и ничего от его превосходительства Яковлев не потребовал, и даже денег на наём налётчиков дал…

— На генерала, я думаю, у Яковлева были большие планы на будущее, — тут я, конечно, рисковал углубиться в нездоровое вангование, но основания для этого у меня, как я считал, имелись неубиваемые. — Что было против генерала Гартенцверга у Бакванского? Одно убийство и один человек, который что-то то ли знал об этом, то ли более-менее обоснованно подозревал. А теперь? Покушение на убийство пяти человек сразу и на устройство пожара в жилом доме, убийство двух чинов дворцовой полиции, тяжёлое ранение ещё одного, создание банды для совершения указанных преступлений, и ко всему этому человек, знающий всё доподлинно! Вот что, Карл Фёдорович, по-вашему, мог бы потребовать Яковлев от его превосходительства за сохранение в тайне такого?

— Да, Виктор Михайлович, потребовать тут можно было бы очень многое, — согласился Денневитц. — А вы молодец, заметили!

— Но мне тут куда более интересным представляется другое, — похвала от начальства, это, конечно, хорошо, однако я тут замахивался на большее.

— И что же? — Денневитц тоже заинтересовался.

— Мы знаем, что сведения о генерале Гартенцверге Яковлев у Бакванского не покупал, — напомнил я. — Тогда вопрос: а откуда он о них узнал? А узнал же, раз пришёл с этим к генералу!

— И ведь хороший вопрос, Виктор Михайлович! — обрадовался Денневитц не то успехам своего подчинённого, не то чему-то ещё, чего я не понимал. — Но это мы обязательно узнаем, есть тут и у меня кое-какие соображения…

Поскольку выступал я от имени тёзки, то благоразумно промолчал. Не в тех чинах дворянин Елисеев, чтобы прямо просить начальство делиться соображениями. Оставалось надеяться, что Карл Фёдорович расскажет о них сам. Но надворный советник поступил хитрее.

— Подумайте, Виктор Михайлович, может, сами догадаетесь? — с хитрой улыбкой предложил он.

Так, значит. Экзамен начальство изволило устроить. Ну тоже разумно, а то, понимаешь, разошёлся молодой не на шутку, надо проверить, что это с ним — внезапное озарение посетило или и правда умный. Ладно, тут не о начальстве надо думать, а о подкинутой им задачке… Долго, впрочем, думать не пришлось — решение лежало на поверхности.

— Думаю, Яковлев подкупил кого-то из людей Бакванского и тот поделился, — выложил я результат своих размышлений, но ограничиваться только им не стал. — Кстати, возможно, что и о других людях Яковлев узнавал именно так, но ему были нужны подтверждения, потому сведения о них он у Бакванского и покупал. А с генералом решил, что хватит и самого факта. Он же к его превосходительству не с шантажом пришёл, а вроде как с предложением помощи.

— Отлично, Виктор Михайлович, отлично! — обрадовался Денневитц. — Я и сам так полагаю. Все люди Бакванского сейчас у нас, вот мы у них и спросим. Только уже не сегодня.

Ну да, не сегодня. Завтра нам с Эммой ехать в госпиталь к Воронкову и Карл Фёдорович снова даёт тёзке возможность отдохнуть перед столь важным делом. Что ж, не грех такой начальственной заботой и воспользоваться…

С Воронковым в этот раз всё получилось проще. Дмитрий Антонович уже успел привыкнуть к заметному улучшению своего состояния, так что мешать нам с Эммой неуместным весельем не пытался и усыплять его нужды не было. Доктор Гольц, впечатлённый результатами нашей работы, доложил о положительной динамике в состоянии пациента и осторожно выразил надежду на самое скорое полное его выздоровление. Ну кому надежда, а кому и работа…

Занимались Воронковым мы уже по отработанной схеме, держа его руки с обеих сторон. Внутреннее зрение показывало, что пациент почти здоров, но по-быстрому посовещавшись, мы с Эммой решили завершить дело полноценным целительским сеансом, каковой и провели должным образом. Я для себя отметил, что наше с дамой мысленное общение остаётся для пациента незамеченным, хотя и ведётся через посредство его организма. Странно, конечно, но разбираться с этим будем когда-нибудь потом.

— Я бы, Филипп Андреевич, не только разрешила, но и рекомендовала больному ходить, — выдала Эмма. — Пора постепенно возвращать тело к нормальному состоянию. Но, разумеется, без чрезмерного усердия и под присмотром. А вам, — это она адресовала уже явно собиравшемуся встать Воронкову, — следует слушать Филиппа Андреевича и неукоснительно исполнять его указания. Смотрю, вы уже хотите своими ногами в палату вернуться? Это только если Филипп Андреевич позволит!

— Ну раз вы, Эмма Витольдовна, так полагаете… — доктор Гольц слегка порозовел. — Нет, больной, сейчас даже не думайте! Вот осмотрю вас как оно положено, тогда и видно будет!

Попрощавшись с Воронковым и доктором, мы покинули госпиталь с явным сознанием того, что больше сюда не вернёмся, по крайней мере, к этому пациенту. В этот раз от продолжения общения в комнате отдыха уклонилась Эмма и слегка растерянный дворянин Елисеев вернулся в Кремль.

Надворного советника Денневитца тёзка застал пребывающим явно не в лучшем настроении. В таком состоянии начальство зачастую пытается переложить свои трудности на подчинённых, это тёзка уже и сам понимал, без моих подсказок, так что на всякий случай насторожился.

— У нас опять мёртвый свидетель, — говорил Денневитц вроде даже спокойно и почти бесстрастно, но мы с тёзкой видели, что он, как бы это сказать помягче, сильно раздосадован. — Капитан Фисенко умер четыре дня назад. Есть заключение о вскрытии тела, где указано, что смерть наступила из-за последствий тяжёлых ранений, но очень уж не вовремя для нас эта смерть! Запрос на эксгумацию я подал, но мне уже сказали, что разрешения, скорее всего, не последует — подозрения мои, видите ли, выглядят неубедительно…

Да, повод для расстройства очень даже законный. И да, умер отставной капитан очень вовремя для Яковлева и не вовремя для нас. И, чёрт возьми, третий раз да — при наличии медицинского заключения получить разрешение на эксгумацию на основании одних лишь подозрений и правда нереально.

— Впрочем, это ещё не всё, — недовольно проворчал Денневитц. — Вот, полюбопытствуйте, что полиция о Яковлеве пишет.

Тёзка полюбопытствовал, а вместе с ним, понятно, и я. Вновь пришлось признать, что в теперешнем своём состоянии Карл Фёдорович находится не просто так.

Итак, Василий Христофорович Яковлев, как следовало из полицейской справки, родился в Одессе в девяносто, тысяча восемьсот, разумеется, втором году, стало быть сейчас ему сорок один год. Отец его, Христофор Ионидис, подозревался полицией в причастности к контрабанде, но до поимки с поличным дело не дошло — из очередного рейса он не вернулся. Мать, Галина Яковлева, дала сыну свою фамилию и пыталась его растить и воспитывать, причём с воспитанием у неё не очень-то и получалось. Уже в юные годы Вася Яковлев попадался на мелких кражах, с возрастом принялся скупать краденое у малолетних воришек и затем перепродавать кому получится, уже в четырнадцать лет принялся за мошенничество и весьма в этом неблаговидном деле преуспел, потому что ни разу не попадался. Полиции не попадался, а вот в преступном мире у юного мошенника гладко было далеко не всё — конкурентная борьба с такими же молодыми «ворами на доверии» пару раз приводила Яковлева в местную больницу, но он всегда говорил полицейским, что напали на него какие-то неизвестные.

Получив в конце концов нож в живот и едва после этого выжив, Яковлев почти год в поле зрения полиции не попадал, зато потом… Потом он как-то быстро пошёл в гору, и даже купил матери небольшой домик на окраине, сам же перебрался в более престижные места города, сначала снимая меблированные комнаты, а там уже и нормальные благоустроенные квартиры. Источники доходов Яковлева тогда отследить не удалось, но имелись подозрения, что он связался с «валетами», известной в одесском преступном мире, как здесь говорят, шайкой, оргпреступной группировкой, в привычных мне терминах. Занимались «валеты» много чем, не брезговали никаким способом незаконного обогащения, разве что никогда и никак не трогали церкви и синагоги, священников с раввинами, соответственно, тоже.

В общем, всё у «Джексона», как называли Яковлева в преступном мире, шло хорошо, но… Но в двадцать первом году он вдруг пропал. Вот просто взял — и пропал. Мать, пока была жива, на признание безвестно пропавшего сына умершим не подавала, полиция искала его больше для проформы, без особого усердия, зато «валеты» вели розыск исчезнувшего соучастника очень серьёзно, даже поцапались с «рыбаками», конкурирующей группировкой, подозревая, что именно они по-тихому прибили удачливого соперника. Потом, правда, «рыбаки» как-то смогли уверить «валетов», что они тут ни при чём, но Яковлев всё равно пропал, что называется, с концами. И вот, значит, через одиннадцать лет объявился…

— И как вам, Виктор Михайлович? — спросил Денневитц, едва тёзка положил прочитанную бумагу.

Попросить у дворянина Елисеева передать мне управление нашим телом и это самое управление получить много времени не заняло.

— Как мне представляется, Карл Фёдорович, — принялся я излагать, — в Москве объявился не сам Яковлев, а, скорее всего, кто-то другой под его именем. А он, кстати, пользовался в Москве какими-то документами?

С этим делом, личными документами, то есть, в здешней России дело обстоит довольно своеобразно. Всеобщую паспортизацию начали три года назад, официально завершить должны через через семь лет, но тёзке попадались сведения, что по факту паспорта получили пока лишь около двух третей населения Империи. Обязательное представление паспорта при найме жилья введено пока что в Москве, Петербурге и нескольких губерниях, но привычки его исполнять у людей нет, как нет и у властей привычки за такое наказывать.

— Не пользовался, — ответил Денневитц. — Два человека с теми же именем, отчеством и фамилией в Москве нашлись, но одному из них шестьдесят семь лет, другому всего пятнадцать. В Россию по документам на имя Василия Христофоровича Яковлева тоже никто не въезжал.

— Тогда и не знаю даже… — я и правда не представлял, что и как тут можно предположить, тёзка тоже.

— Вот и я не знаю, — недовольно проворчал Денневитц. — Хорошо хоть, того одесского Яковлева дактилоскопировали в своё время, будут у нас пальчики этого Яковлева, будет с чем их сравнить. Но что наш Яковлев сосватал генералу Гартенцвергу налётчиков именно из Одессы, всё же на определённые мысли наводит. Кстати, покойный отставной капитан Фисенко тоже родом из Одессы.

А вот это уже зацепка! Всё-таки жизненный путь офицера более прямой и, главное, куда более тщательно документированный, чем у потомственного жулика, глядишь, что-то и найдётся…

— По уму если делать, надо в Одессу человека посылать, — Денневитц продолжал ворчать. — И не абы кого, а чтобы понимал, кого и что искать. Когда Дмитрий Антонович вернётся?

Ну да, тут Карл Фёдорович прав, если кого в Одессу отправлять, так только Воронкова.

— Доктор Гольц, что отвечает за лечение Дмитрия Антоновича в госпитале, заверил нас с Эммой Витольдовной, что не позднее послезавтрашнего выпишет пациента, — вернул я управление телом его законному хозяину. — Если, конечно, не возникнут какие-то непредвиденные обстоятельства. Но по нашей с госпожой Кошельной части они не возникнут, это совершенно точно.

— Отлично! — оживился надворный советник. — Вот с этого известия и надо было начинать! Хоть одна хорошая новость за день!