Двуглавый. Книга вторая

Глава 23 Два доклада

Решение доложить Денневитцу о сумасшедшем доме при Михайловском институте далось нам с тёзкой нелегко, ещё сложнее было решиться сказать Карлу Фёдоровичу, что узнал это дворянин Елисеев от госпожи Кошельной, но самым сложным оказалось убедить тёзку, что и то, и другое сделать необходимо. Я всё же пришёл к выводу, что мы и так о многом уже умолчали, и лучше бы таких умолчаний не накапливать, а то рано или поздно Денневитц может нас на том поймать, и последствия тогда будут, мягко говоря, неприятными. А вот дворянин Елисеев полагал, что про сумасшедший дом Карл Фёдорович и так уже знает, и потому лучше бы промолчать, чтобы лишний раз не подставлять Эмму. Но я смог-таки втолковать тёзке, что как раз её репутацию в глазах Денневитца такой доклад только повысит.

Правы оказались мы оба — я в том, что благосклонность, с которой Денневитц принял тёзкин доклад, явно пошла всем нам в пользу, тёзка же мог быть довольным, потому что в предположениях своих не ошибся, и Карл Фёдорович действительно о этом заведении знал. Но о том, что пациентом институтского дурдома является кузен Хвалынцева и что Хвалынцев пытается вернуть родственника к работе в институте, надворный советник услышал впервые.

— Это хорошо, Виктор Михайлович, что вы мне сообщили, — отметил Денневитц. — И хорошо, что госпожа Кошельная готова раскрывать вам не самые, хм, приятные стороны жизни института. Что же до этого сумасшедшего дома… Несчастные люди, не представляющие опасности. Разумеется, способ, которым их делают неопасными, гуманным не назовёшь, но, боюсь, другого тут ничего придумать нельзя.

Ну да, я и сам оценивал ситуацию с институтским дурдомом так же, да и тёзка тоже, хотя он, чисто в силу возраста, принимал всё это чуть ближе к сердцу.

— Однако ни о каком возвращении Бежина в институт не может быть и речи, — с этим утверждением спорить мы, разумеется, не стали. — И вы правы, Виктор Михайлович, поведение профессора Хвалынцева в этой связи вызывает некоторые не очень удобные вопросы.

Вот и хорошо, пусть вызывает. Чем тех вопросов больше, тем меньше вероятность участия Хвалынцева в очередной проверке дворянина Елисеева.

— Только Чадскому не говорите, что вам о том известно, — с двусмысленной улыбкой посоветовал Денневитц. — Расстроится ведь Александр Андреевич, может и Эмму Витольдовну сильно невзлюбить… Вы же, Виктор Михайлович, сами должны понимать.

Тёзка не дурак, всё понял. Действительно, нет лучшего способа разозлить секретчика, чем сказать ему, что знаешь оберегаемый им секрет. Тут мне даже не пришлось ничего говорить, тёзка и сам прекрасно понимал, что нам с Эммой лучше, чтобы Чадский оставался на сей счёт в неведении. Кстати, камешек в огород ротмистра мы, получается, тоже закинули, и камешек очень даже увесистый. Ну да, он-то или не знал об устремлениях Хвалынцева, или знал, но не доложил, а ведь и одно, и другое выставляло начальника секретного отделения не в лучшем виде, показывая либо недостаточный профессионализм ротмистра, либо его чрезмерную и совершенно неуместную хитрость. Вот и хорошо, пусть все они друг другом занимаются, а не дворянином Елисеевым. Правда, теперь Денневитц может устроить гадость Эмме, сообщив Чадскому, откуда ему известны не замеченные или скрытые ротмистром подробности, но зачем Карлу Фёдоровичу такое могло бы понадобиться, никак не просматривалось, что нас с тёзкой и успокаивало.

Утром следующего дня тёзка в Михайловский институт не поехал — Денневитц свалил на подчинённого приготовления к возвращению Воронкова из Одессы. Доклад Дмитрия Антоновича Карл Фёдорович пожелал выслушать в неформальной обстановке, за товарищеским чаепитием в комнате для совещаний, вот и вменил в обязанность внетабельному канцеляристу Елисееву озаботиться организацией оного. Тёзка со столь ответственным поручением успешно справился, и по прибытии в Кремль титулярный советник Воронков угодил за накрытый стол.

— Всего удалось установить четверых человек, знавших Василия Христофоровича Яковлева лично и встречавшихся с ним после его исчезновения в двадцать первом году. Всех их я допросил, — рассказывал Дмитрий Антонович. — Один из них начисто отказался отвечать на мои вопросы, а вот трое остальных подтвердили, пусть и не сразу, что имели дело именно с тем самым Яковлевым, ранее известным в одесском преступном мире под кличкой «Джексон». В частности, некий Георгий Маркович Барфус по кличке «Жора Босой» показал, что с главарём шайки налётчиков Ефимом Церебрянским, он же «Фима Бряк», сводил как раз Яковлева-«Джексона». Ранее Барфус и Яковлев были знакомы, и принять за Яковлева другого человека Барфус не смог бы. Разумеется, с полной уверенностью считать личность Яковлева установленной мы сможем, лишь получив его свежие отпечатки пальцев, но исходить из того, что разыскиваем мы именно того самого Яковлева, не будет большой ошибкой уже и сейчас.

— Что же, Дмитрий Антонович, отличная работа, — удовлетворённо отметил Денневитц. — Я обязательно изучу привезённые вами протоколы, пока же продолжайте.

— Что касается покойного капитана Фисенко, — продолжил Воронков, — то в течение трёх лет он проживал в одном доходном доме с Яковлевым, и два года из тех трёх снимаемые ими квартиры располагались по соседству. Девять свидетелей показали, что Фисенко и Яковлев были близко знакомы, однако никаких общих дел у них установить не удалось.

Денневитц молча кивнул, подтверждая усвоение услышанного, мы же с тёзкой в очередной раз отметили крепкий профессионализм сыщика.

— Теперь об исчезновении Яковлева… — Воронков озабоченно вздохнул. — Ясности здесь нет ни малейшей. Полиция тамошняя вела розыск спустя рукава, я на всякий случай получил заверенные выписки из дела, но там и читать-то нечего.

Вид у Дмитрия Антоновича при этих словах был, прямо скажу, не очень. Уж не знаю, отсутствие каких-либо результатов стало тому причиной или переживание за ненадлежащее качество работы одесских коллег, но недовольство и расстройство читались на его лице совершенно отчётливо.

— Единственное, что удалось выяснить одесской полиции, — снова заговорил Воронков, — так это то, что за прошедшее с исчезновения Яковлева время он в пределах Российской Империи не находился ни в тюрьмах, ни на каторге, ни под арестом, ни в лечебницах для душевнобольных.

То есть в местах, где проводится обязательное дактилоскопирование, — мысленно продолжил за сыщика тёзка. Ну да, это установить как раз не так сложно.

— Ни Барфус, ни двое других, признавших в Яковлеве «Джексона», не смогли или же не захотели ничего показать об обстоятельствах его исчезновения. Однако, — тут Воронков не то чтобы повеселел, но всё же заметно оживился, — мне удалось побеседовать с неким Григорием Семёновичем Шлёнским, бывшим подельником Яковлева по шайке «валетов», а ныне вроде как законопослушным коммерсантом. Он, правда, говорить под протокол наотрез отказался, а провести допрос установленным порядком законных оснований у меня не имелось. Запись, сделанную по памяти после беседы, я привёз.

Денневитц снова кивнул, принимая слова Воронкова к сведению.

— По словам Шлёнского, Яковлев пропал не просто так, а с деньгами, которые главари «валетов» предоставили ему для проведения крупной аферы, — рассказывал Воронков. — Так что искали его «валеты» старательно, всё-таки речь шла не менее чем о пятнадцати тысячах рублей.

К здешним ценам, спасибо тёзке, я уже привык, поэтому пятнадцать тысяч меня впечатлили, я аж мысленно присвистнул. Деньги большие, очень большие.

— Был слух, что Яковлев-«Джексон» то ли подался к «рыбакам», то ли был ими убит и ограблен, но сам Шлёнский уверен, что Яковлев бежал за границу, — Воронков глотнул чаю и продолжил: — И я полагаю, так оно и было. Вряд ли Яковлев смог бы так долго скрываться и от закона, и от бывших подельников в России.

Да, тут не поспоришь, всё логично и убедительно. Очень убедительно, я бы сказал. Да и с моими размышлениями тоже вполне соотносилось.

Закончил Воронков упоминанием о том, что шайку «валетов», изрядно властям поднадоевшую, полиция и жандармы разгромили в двадцать седьмом году. Из верхушки и особо заметных фигур скрыться тогда никому не удалось, и сейчас в большинстве своём эти деятели мотали длинные срока на каторге, а меньшинство отлёживалось в безымянных могилах — кто-то пытался сопротивляться, а кто-то и на виселицу угодил. Оставшиеся «валеты» либо рассосались по другим шайкам, либо оставили преступное ремесло. То есть в Одессе «Джексон» объявился весьма своевременно, когда предъявить ему претензии никто уже не мог, что и понятно — дело тогда было громкое, газеты, и не только одесские, о нём писали много, так что узнать о произошедшем Яковлеву труда не составляло.

Тут, кстати, стоит сказать, что идея Денневитца совместить доклад с чаепитием дала неплохой результат, и крепкий ароматный чай со всяческими сладостями очень даже способствовали усвоению новых сведений.

— Знаете, господа, — с изложением основной информации по делу Дмитрий Антонович закончил и принялся делиться подробностями, которые особо ни на что не влияли, но сами по себе выглядели интересно, — должен сказать, «валеты» действовали очень уж изобретательно. Была у них преклонных лет дама, сама в делах шайки не участвовала, но через её квартирный телефон «валеты» держали связь. Один ей позвонит, скажет какую-то абракадабру условную, та запомнит, и когда ей позвонит другой, слово в слово ему передаст.

В мозгу щёлкнуло. Что-то такое мне уже попадалось… Ну да, старый советский телефильм про Глеба Жеглова и Володю Шарапова, [1] там бандиты так же связь держали. Да, способ связи не шибко оперативный, но при тогдашних скоростях прохождения информации, а здешние не сильно и отличаются, вполне себе нормальный. Нормальный, да… Стоп! А ведь у нас-то нечто похожее! С передачей сведений об отъезде дворянина Елисеева из Покрова в Москву! Ну точно же! Не зафиксировано на Покровской телефонной станции звонков в Москву в те дни? Правильно, потому что их и не было! То есть, конечно, были, но не перед отъездом Елисеева-младшего, а по его прибытии в Покров! А потом кто-то каждый день в определённое время звонил покровскому наблюдателю, пока не получал сообщение об отбытии объекта. Да, так и именно так.

— Что, дружище, подкинем господину Грекову работы? Сможешь припомнить даты своих заездов в Покров? — спросил я тёзку.

— Хм, — замялся он, — смогу, наверное… Давай ты тогда изложи им всё это, а я пока постараюсь припомнить.

Я изложил. Изложение, правда, вышло немного сумбурным, но я всё-таки ничего не упустил, за исключением, понятно, аналогии с неизвестным Воронкову и Денневитцу фильмом.

— Входящие звонки на принимающей телефонной станции отследить можно, но только если заранее к тому приготовиться, — поделился Воронков знанием современных технологий. — И когда вы, Виктор Михайлович, в следующий раз в Покров отправитесь, мы будем готовы. Как полагаете, Карл Фёдорович, можно дать Виктору Михайловичу пару дней на побывку в родительском доме? — обратился он к Денневитцу.

— Можно и побольше, — согласился Денневитц. — Но несколько позже, сейчас Виктору Михайловичу есть чем и в Москве заняться. А в Покров поедете вы, Дмитрий Антонович. У вас же, насколько я помню, с тамошним главным сыщиком хорошие отношения сложились? Вот и узнайте у него, были ли звонки в Москву по приезде Виктора Михайловича в Покров. Заодно почву к прибытию отпускника подготовите…

Что ж, стоило в очередной раз признать, что Карл Фёдорович начальник неплохой — и дело знает, и людей своих бережёт. А что устроил одному из тех людей не шибко приятную проверку… Ну что тут поделать, служба у него такая. Впрочем, проверка может и повториться, так что держать ухо востро всё равно надо.

Потихоньку свернули опять на Яковлева. Тёзка по моей просьбе специально для Воронкова повторил уже излагавшиеся Денневитцу соображения насчёт происхождения речевых особенностей столь интересующего нас персонажа, Воронков, недолго подумав, с нашими предположениями не то чтобы прямо согласился, но всё же признал их правдоподобие. В конце-то концов, одиннадцать лет — срок немалый, не исключено, что беглому одесскому аферисту пришлось вспоминать русский язык чуть ли не заново. Но главный вопрос — где Яковлева-«Джексона» эти одиннадцать лет черти носили — так пока и оставался вопросом, а никаких более-менее осмысленных вариантов ответа ни у кого из нас не имелось, разве что предположения разной степени вероятности. Гадание какое-то на кофейной гуще, а не следствие, чтоб его…

Одно, впрочем, можно было сказать точно: в Россию Яковлев въехал по документам на другое имя. Новостью это не было, ещё до возвращения Воронкова Денневитц выяснил, что по документам на имя Василия Христофоровича Яковлева никто в Россию не въезжал. Тут, как говорится, что в лоб, что по лбу — не въезжал с паспортом на своё имя, значит, въехал с паспортом на чужое. Воронков высказал резонное, как всем нам показалось, предположение, что паспорт, по которому вернулся в Россию Яковлев, не был и российским. Почему мы были в этом так уверены? Как разъяснил мне тёзка, подать заявление об утрате паспорта и его восстановлении — значит, обречь себя на полицейскую процедуру подтверждения личности, так что получить таким образом паспорт на другое имя практически нереально. Если такое заявление подать в российское посольство или консульство за границей, нереальность эта даже увеличивается, хотя куда уж, спрашивается, дальше. Нет, можно, конечно, попробовать подкупить чиновника на месте, но тут тоже палка о двух концах, и не факт ещё, что получится. А уж если Яковлев жил долгое время вне России, то почему бы ему не обзавестись иностранным паспортом на любое имя? Есть же государства, где такое провернуть, по словам тёзки, не очень и сложно… И вовсе при этом не обязательно, что искать нам теперь надо какого-нибудь Бэзила Джексона или Базиля Жако. Впрочем, эта моя идея с иностранными аналогами имени и фамилии нашего фигуранта тёзке понравилась, и он её перед Денневитцем и Воронковым озвучил. Отнеслись к ней по-разному — Денневитц как-то не увлёкся, а вот Воронков, наоборот, заинтересовался, пояснив, что люди, которые по разным причинам выдают себя за других, часто пользуются именами и фамилиями, схожими со своими настоящими, потому что так легче самим не запутаться. Однако Денневитц немедля вернул сыщика к реальности, подчёркнуто бесстрастно предложив ему подумать, каким образом он или кто-то ещё будет выяснять, въезжал ли в Россию подданный неведомо какого государства с неведомо какой фамилией, производной от разновидности имени Яков неведомо на каком языке. Воронков подумал и скромно притих.

Тем не менее, к концу дня что-то похожее на план поисков Яковлева мы набросать сумели. Для начала Воронков вызвался ещё раз допросить всех доступных нам людей, знавших Яковлева, а заодно обратиться к бывшим сослуживцам в Москве и с их помощью прошерстить в очередной раз московских уголовников. Ещё у сыщика появилась здравая мысль составить перечень мест, где проявлялся в Москве Яковлев, и отметить их на карте столицы — вдруг обнаружится в том какая закономерность? Мало, понимаю, очень мало, но для начала и это сойдёт. Кому не нравится — попробуйте поискать сами.

[1] «Место встречи изменить нельзя», Одесская киностудия, 1979. Режиссёр Станислав Говорухин