Двуглавый. Книга вторая

Глава 20 Размышления, обучение и вопросы

Права всё-таки была Эмма — устроенная тёзке засада с гипнозом без ведома и участия секретного отделения и лично ротмистра Чадского состояться никак не могла. Печально, конечно, но приходилось признать, что и без Карла Фёдоровича тут не обошлось — уж вопросы о происхождении тёзкиных рацпредложений, как, скорее всего, и о тёзкиной лояльности пришли точно от надворного советника. Ну, а чего я хотел-то? Сам же нечто подобное когда-то предсказывал и тёзку предупреждал. Что ж, будем приспосабливаться и к такому подходу, делать-то больше всё равно нечего. Хотя нет, как раз дело у нас есть — учиться и развивать тёзкины способности. Вот и продолжим… Однако продолжение назначили лишь на следующий день, так что остаток дня этого придётся, хотим мы с тёзкой того или нет, посвятить размышлениям, тем более, рекомендацию о предоставлении дворянину Елисееву отдыха до конца дня Денневитц исполнил — разумеется, после того, как тёзка доложил ему об успешном прохождении обследования на предмет выявления готовности к дальнейшему обучению. Чадский и Кривулин, как мы понимали, тоже с Карлом Фёдоровичем своими наблюдениями поделились, вот пусть шеф сидит теперь и всё это воедино сводит. Один же хрен, полной информации у него нет, так что до чего-то для нас с тёзкой ненужного почти наверняка не додумается. Хотя очередную проверку запустить, конечно, может. Но попробуем вывернуться…

Тут, кстати, у нас с дворянином Елисеевым имелись серьёзные основания для оптимизма. Да, Эмма его предупредила, за что будет ей завтра огромная благодарность. Но предупреждение оказалось не сильно конкретным и больше способствовало нашему с тёзкой боевому настрою, чем позволило подготовиться к событиям, произошедшим в кабинете профессора Хвалынцева. Тёзка вообще считал, что даже без того предупреждения мы вполне бы выкрутились, я в общем и целом с ним соглашался.

Порадовало, кстати, что у меня тоже есть кое-какие способности и возможности, аналогичные тёзкиным. Видимо, не просто так в одном теле с ним гнездимся, что-то и передалось. В этот раз именно они нас обоих и выручили. Вот только как они сработают в следующий раз, и сработают ли вообще? К какому-то внятному ответу на этот вопрос мы так и не пришли, но сам факт, безусловно, радовал — качественное превосходство Хвалынцева удалось успешно компенсировать нашим с дворянином Елисеевым превосходством численным.

Кстати, о численном превосходстве. Мы как-то с Эммой обсуждали нашу работу с Воронковым, и подруга рассказала, что вообще коллективная работа в Михайловском институте обычно не практикуется. Поразмыслив над этим, я пришёл к выводу, что ничего удивительного тут нет. Все эти способности обычно развиваются у людей, если и не эгоистичных, то всё равно в той или иной степени себя, любимых, считающих особенными, не такими, как все, и так или иначе эту свою исключительность, неважно, подлинную или мнимую, подчёркивающих. И если, например, у тёзкиной сестры эта черта характера проявлялась не так уж и сильно, то у того же Николаши Михальцова, помнится, она била через край. А такие люди не имеют обычно склонности к совместной деятельности, вот и работают в одиночку. С Эммой случай особый — у самой-то у неё самомнение вполне себе изрядное, но вот особые отношения с дворянином Елисеевым совместную с ним работу ей всячески облегчают. И результативность этой совместной работы впечатляет — сама Эмма утверждает, что даже у неё в одиночку исцеление Воронкова заняло бы намного больше времени, и усилий ей бы пришлось приложить тоже больше. С тёзкой защиту от мозговой интервенции обеспечивал я один, но без меня он бы не смог противостоять натиску Хвалынцева, и кто его знает, как бы отнёсся Денневитц к открывшейся двуглавости своего подчинённого. Так что оставалась надежда, что и при следующей попытке проверить внетабельного канцеляриста Елисеева силами Михайловского института численный перевес со всеми его преимуществами сохранится на нашей с тёзкой стороне.

На том мы как-то успокоились, и каждый занялся своим делом — тёзка уткнулся в университетские учебники, я же переключился на мысли о делах, с Михайловским институтом не связанных. Точнее, об одном деле — о поиске заказчика тёзкиной смерти.

Пока что все известные сведения указывали на этого Яковлева или лже-Яковлева. Мне всё ещё представлялось, что мы имеем дело с кем-то, кто себя за того Яковлева выдаёт, но по мере своих размышлений я начал потихоньку в этом сомневаться. Почему? Потому что Яковлев или кто он там, помогая Тригорскому нанять в Одессе исполнителей для налёта на квартиру Бакванского, явно и сам воспользовался чьей-то помощью. И вряд ли тамошние уголовники ему бы помогли, если бы раскусили его как самозванца, выдающего себя за известного в прошлом их подельника. То есть, даже если «наш» Яковлев и не Яковлев, то предстать таковым в глазах тех, кто того Яковлева знал лично, он всё же сумел, и как у него это получилось, даже не спрашивайте, внятно ответить всё равно не смогу.

Но если «наш» Яковлев на самом деле тот одесский «Джексон», способный аферист и мошенник, избавиться от специфических одесских словечек и манер ему было бы до крайности сложно. Хотя… Как раз-таки его до безобразия правильная речь и может стать тут косвенным подтверждением — из него так старательно вытравливали Одессу, что перестарались. Эх, получить бы отпечатки пальцев «нашего» Яковлева… Ничего, вот вернётся уже совсем скоро Воронков, он в этом спец, ему и карты в руки. Тут уже успокоился и я, и остаток вечера мы с тёзкой провели в предположениях о будущем обучении новому навыку и в предвкушении встречи с Эммой.

…На первое занятие к профессору Хвалынцеву дворянин Елисеев явился, как добросовестному ученику и положено, немного раньше назначенного времени. Профессор оценил такую пунктуальность сдержанно-удовлетворённым кивком, и усадив ученика напротив себя, принялся излагать, начав с самых азов.

— Раз вы, Виктор Михайлович, готовы к обучению, вам прежде всего надлежит получить правильное представление об отличии ускоренного внушения от внушения собственно гипнотического, — меня такое словесное плетение несколько напрягло, тёзка же принял его совершенно спокойно, не иначе, в университете к чему-то подобному уже привык.

— Ежели для гипнотического внушения в обыкновенном его виде требуются определённые приготовительные действия, — продолжал Хвалынцев, то ускоренное внушение проводится мгновенно и для внушаемого внезапно.

Это да, кто бы спорил, я не стану. И как тот же Хвалынцев тёзку вводил в транс, помню, и как сам тёзка утихомиривал доктора Гольца, тоже.

— Но именно такая особенность ускоренного внушения и ограничивает его цель! — профессор воздел палец кверху, подтверждая важность сказанного. — Если обыкновенным гипнотическим внушением можно достичь многого, то внушение ускоренное может осуществляться только для достижения какой-либо одной цели, ограниченной к тому же во времени. Поясню, Виктор Михайлович, на примере.

А ничего, если привыкнуть к такой манере изложения, очень даже неплохо. Всё логично, понятно и доступно. Посмотрим, что за пример приведёт господин профессор…

— Погрузив вас в транс, я исследовал общее состояние вашего организма, проверил и установил вашу готовность к овладению ускоренным внушением, выявил отсутствие противопоказаний к таковому овладению, — разъяснил Степан Алексеевич. — Как видите, сделал немало. При ускоренном внушении ничего из перечисленного сделать было бы невозможно.

Тьфу ты, я-то думал, речь пойдёт о том, что возможно… Примерно так же разочаровался и дворянин Елисеев.

— Но! — профессор даже несколько повысил голос. — Но при ускоренном внушении вы можете побудить человека выполнить действие, которое он по собственной воле выполнять не хотел бы, или, наоборот, заставить прекратить выполнение любого иного действия. Желательно, однако, чтобы действие, которое должен человек совершить, было бы не особо для него сложным и не требовало применения навыков, которых у него нет. Соответственно и прекращение выполняемого действия должно быть именно прекращением, если вам потребуется, чтобы прекратив одно действие, человек начал исполнять другое, то внушать вы должны будете в два приёма — если, скажем, вам понадобится, чтобы пляшущий человек принёс вам воды, вы должны сначала внушить ему прекратить плясать, и уже затем внушить принести воды.

Это смотрелось уже куда как лучше, с негативной реакцией мы с тёзкой, кажется, поторопились.

— У вас, Виктор Михайлович, как с жестикуляцией? — неожиданный вопрос поставил нас обоих в тупик. — Используете ли вы её в повседневной жизни? Имеете ли представление о значении общеупотребительных жестов?

— Даже не знаю, Степан Алексеевич, — с некоторым недоумением признался тёзка. — Как-то не задумывался, знаете ли.

— Ну да ладно, Виктор Михайлович, — успокоил его Хвалынцев. — В ходе занятий видно будет… Но давайте понемногу и приступим… Евгений Леонидович! — позвал он ассистента и тот немедленно вошёл в кабинет из приёмной.

Не могу сказать, что мы с дворянином Елисеевым так уж сильно мучились вопросом, на ком будет тёзка отрабатывать новый навык, но сам этот вопрос никуда не девался. А теперь, похоже, нашёлся и ответ…

— Евгений Леонидович — обладатель уникальных способностей, — отрекомендовал Хвалынцев ассистента. — К обыкновенному гипнозу совершенно невосприимчив, внушение же ускоренное переносит легко и без каких-либо последствий. Идеальный помощник в вашем обучении!

Как по мне, рекомендация так себе, но им тут виднее. Впрочем, профессор Хвалынцев не соврал — его ассистент и вправду оказался удобным, если можно так выразиться, учебным пособием.

Хвалынский с самого начала объявил тёзке, что тот должен научиться проводить ускоренное внушение без голоса, только мыслью и жестами. Объяснение этому Степан Алексеевич дал вполне логичное — пусть так и сложнее, чем с голосовым приказом, но, во-первых, освоив сложную технику, ученик и с простой будет легко справляться, а, во-вторых, в ходе своего обучения ученик сможет быть уверенным, что ассистент ему не подыгрывает.

Получилось у тёзки сразу, прямо как тогда с доктором Гольцем. Похоже, погрузив дворянина Елисеева в транс, профессор Хвалынцев и правда исследовал его готовность к восприятию нового навыка, а не только копался в его мозгах непонятно с какой целью. Нет, понятно, конечно — судя по вопросам, это была та самая проверка лояльности, о которой я давно ещё предупреждал тёзку.

Поначалу, впрочем, запрещающие команды давались моему мозговому соседу легче, чем побуждающие — остановить идущего или что-то делающего ассистента тёзке удавалось всегда с первого раза, а вот заставить его пойти или что-то сделать — уже нет, бывало, что только с третьей-четвёртой попытки.

— Всё, Виктор Михайлович, — остановил Хвалынцев занятия. — Пора дать Евгению Леонидовичу отдохнуть, да и вам сразу увлекаться не следует. Должен сказать, я даже удивлён вашими успехами, проявленными с первого раза, тем не менее, в жестикуляции вам следует ещё упражняться. Мне представляется, что ваши сегодняшние неудачи причиною имеют именно недостаточное и не вполне верное использование вами жестов.

Ну, ему виднее. Поблагодарив господина профессора за учение, тёзка уже принялся было прощаться, как Степан Алексеевич выдал:

— Александр Андреевич просил вам передать, чтобы вы зашли к нему сразу от меня.

Та-а-ак… Вообще, заглянуть в секретное отделение дворянин Елисеев собирался и сам, но уже после визита к Эмме, а тут, значит, ротмистр Чадский хочет видеть товарища прямо сразу после занятия… Так хочет, что даже через самого же Хвалынцева и передал своё, хм, приглашение. Делать нечего, придётся зайти.

Едва тёзка появился в секретном отделении, его проводили в кабинет Чадского, где ротмистр принялся изображать радушие, предложив дворянину Елисееву чаю. Раньше за начальником секретного отделения такого гостеприимства не замечалось, так что мы с тёзкой сразу насторожились.

— Как прошло первое занятие, Виктор Михайлович? — спросил Чадский.

— Спасибо, Александр Андреевич, неплохо, — с дежурной вежливостью ответил тёзка. — Узнал много нового, в овладении же практическими навыками пока сильно не преуспел, но Степан Алексеевич меня обнадёжил, говорит, со временем смогу и больше.

Тут, однако, выяснилось, что такими малоинформативными ответами дворянин Елисеев не отделается. Господин ротмистр вывалил на тёзку целых ворох вопросов, отвечать на которые пришлось развёрнуто и обстоятельно.

Как проходило занятие? Кто при нём присутствовал? Что именно внушал тёзка ассистенту? Внушал по собственному желанию или по подсказкам Хвалынцева? Сложно ли было проводить такое внушение? Насколько быстро и в полном ли объёме исполнял ассистент внушаемое? Вопросы эти Чадский задавал по нескольку раз, и каждый раз слегка перефразированными — видимо, желал убедиться, что дворянин Елисеев говорит правду и в своих ответах сам не путается и не пытается запутать ротмистра.

— А вот скажите, Виктор Михайлович, не создалось ли у вас впечатление, что Степан Алексеевич при помощи своего ассистента вас обманывает? Ведь они могли заранее договориться и общаться понятными только им знаками? — то ли Чадский плохо слушал тёзку, то ли привычка никому не верить въелась в него, что называется, аж до костного мозга.

— А зачем им это, Александр Андреевич? — не сообразил тёзка.

— Для того, например, чтобы преувеличить в ваших глазах возможности этого метода, — пояснил Чадский. — Согласитесь, Виктор Михайлович, очень уж фантастично всё это смотрится…

— Не думаю, что такое было бы возможно, — чтобы усилить воздействие своих слов, обращение к ротмистру по имени-отчеству тёзка пропустил. По здешним понятиям не то чтобы прямо-таки хамство, но как указание на глупость вопроса сойти может. — Требуемые действия я вслух не называл, и Степан Алексеевич никак не мог подсказать их ассистенту.

Вот, спрашивается, что это было? Чадский плохо слушал тёзкины ответы или у него вырос зуб на Хвалынцева?

— Видите ли, Виктор Михайлович, — надо же, тёзкин выпад Чадский пропустил, — ускоренное внушение, если оно и вправду столь действенно, как учит вас Степан Алексеевич, чрезвычайно важно для нашей службы, как, впрочем, и для вашей. Поэтому я, как ответственный за секретность проводимых в институте исследований, должен быть уверен в полном отсутствии в действиях господина Хвалынцева какого-либо шарлатанства. Как, добавлю, и в полной лояльности профессора властям. И если, Виктор Михайлович, у вас что по первой, что по второй части появятся хотя бы малейшие сомнения, вам следует немедля поделиться ими со мною, какими бы незначительными они вам ни казались.

Ну ничего себе! Прямо пауки в банке — то вместе пытались рыться в тёзкиных мозгах, то теперь один под другого копает… Да и пусть — если Хвалынцев или Чадский попытаются ещё какую пакость тёзке устроить, можно будет или Чадского на Хвалынцева натравить, или Денневитца на Чадского. А если опять скооперируются, так чёрную кошку между ними пустить тоже как-нибудь можно. От тёзки я эти свои мысли не прятал, и у него они восторга не вызвали, но и необходимость, если прижмёт, поступить именно так тоже понимал. Моя школа, чего вы хотите.

Вопросы у Чадского иссякли вместе с допитым чаем и гостеприимством, так что уже скоро тёзка секретное отделение покинул. Теперь — к Эмме, да поскорее!