Двуглавый. Книга вторая

Глава 1 О делах новых и старых

— Ну хорош! Хорош! Прям красавец! — подначивал я тёзку, пока он красовался перед зеркалом. — Подбоченься ещё да рожу героическую сострой, вообще самое оно будет!

— Да ладно тебе язвить-то, — беззлобно отмахивался он. — Завидовать, между прочим, нехорошо.

— Ну знаешь, хвастовство человека тоже не красит, — напомнил я. — Хотя ладно, имеешь право, чего уж теперь…

— Вот то-то же! — торжествующе возвестил дворянин Елисеев и всё-таки состроил рожу — не героическую, правда, но очень даже важную, почти что начальственную.

Но да, тут он был в своём праве, не подкопаешься. Свежеиспечённый внетабельный канцелярист дворцовой полиции Виктор Михайлович Елисеев только сегодня получил, наконец, два комплекта обмундирования — парадный и повседневный — и сейчас вовсю радовался обновкам, прямо-таки посильнее иной модницы. Да, портной дело своё знал, и опасаться за то, как мундиры будут сидеть на фигуре, у тёзки ни малейших оснований не было, но у портного-то ему приходилось вести себя чинно и с достоинством, а тут-то совсем другое дело! Особый писк для тёзки состоял ещё и в том, что это был первый в его жизни пошив одежды у портного в сугубо индивидуальном порядке — в корпусе кадету Елисееву просто подгоняли по фигуре мундиры стандартного пошива, а студент Елисеев обновлял свой гардероб исключительно в магазинах готового платья. Понятно, что не в дешёвых, и вещи покупал вполне себе добротные, но в плане престижности пошитым у мастера всё равно безнадёжно проигрывающие. Пришлось, правда, тёзке слегка добавить к казённому пособию, что он получил, как здесь говорят, на постройку мундира, и собственных денег, но оно того стоило, в чём мы только что и убедились.

Пока в процессе пошива обмундирования тёзку под охраной возили к портному и обратно, надворный советник Денневитц в промежутках между поездками познакомил дворянина Елисеева с правилами, которые следовало соблюдать при ношении тех самых мундиров. Собственно, на первые полгода службы правила эти какой-то сложностью не отличались: повседневный мундир полагалось постоянно носить в Кремле. За пределами Кремля можно и в штатском, но это по особому дозволению. Отслужив полгода, тёзка получит право самому решать, когда выходить из Кремля одетым по форме, а когда и нет, если, конечно, не будет на каждый конкретный случай какого-то специального распоряжения.

С парадным мундиром ещё проще — случаев, предусматривающих его обязательное ношение, не набиралось и двух десятков на год, плюс ещё раз десять могли обязать надевать его особым порядком.

Тем не менее, как раз парадный мундир внетабельному канцеляристу Елисееву пришлось надеть первым — именно в таком виде, как оно и положено, тёзка представлялся по случаю поступления на службу дворцовому коменданту генерал-майору Дашевичу, в непосредственном подчинении коего находилась дворцовая полиция. Кадетские года дворянин Елисеев ещё не забыл, так что смог порадовать начальство и отменной выправкой, и знанием строевой премудрости, пусть и чувствовал себя слегка непривычно со шпагой на боку — в кадетах он носил только короткий ножевой штык, да и то лишь когда назначали в дежурство.

Сама церемония представления много слов не заслуживает — его превосходительство принял нового служащего с благосклонностью, изволил отметить заслуги Виктора Михайловича в подавлении мятежа и от души пожелал внетабельному канцеляристу успехов в службе. Чисто протокольное мероприятие, в общем.

Я, кстати, уже интересовался у тёзки, почему он не пытается выведать у Денневитца насчёт заслуженной награды за свои недавние подвиги в усмирении того самого мятежа, но с этим всё оказалось куда сложнее, чем я себе думал. Дворянин Елисеев обстоятельно разъяснил мне, что жаловать ордена и медали за такое в Российской Империи не принято, да и награды не столь явные уже воспоследовали в виде исключительного порядка приёма на службу да всяческих льгот с привилегиями, которыми власти обставили решение тёзкиных вопросов с квартирой и учёбой, а там и по службе отличиться будет проще, с таким-то начальством, как господа Денневитц и Воронков. Не скажу, что такое объяснение меня прям так уж сильно устроило, но раз сам дворянин Елисеев не особо по этому поводу переживает, то так и быть, я тоже не стану.

В оценке же ближайших перспектив службы как таковой мы с тёзкой пребывали в полном единодушии. Да, нам обоим больше всего на свете хотелось поучаствовать в поиске заказчика покушения на дворянина Елисеева, но в то же время мы оба же прекрасно понимали, что в первую очередь почти наверняка придётся копаться в теневых делишках Михайловского института — очень уж многим на самом верху не понравилась причастность некоторых его специалистов к недавнему мятежу. Имелось, правда, ещё одно обстоятельство, глаза на которое открыл нам с тёзкой надворный советник Денневитц.

…В соответствии со славной традицией, в том или ином виде существующей здесь везде, при поступлении на службу новичок должен проставиться или, как тут говорят, накрыть стол новообретённым сослуживцам. Поскольку сильно расширять круг полностью посвящённых в дело высокое начальство предусмотрительно не желало, тех самых сослуживцев у дворянина Елисеева всего и было — Денневитц да Воронков. В данном случае тёзку это даже порадовало, потому как существенно сокращало затраты на угощение. Вот когда все собрались у тёзки в кремлёвской квартире и уселись за столом с единственной бутылкой красного вина и двумя большими блюдами с нарезкой хлеба, ветчин, сыров и колбас, Карл Фёдорович и выдал:

— Вы должны понимать, Виктор Михайлович: господа офицеры, которым вы помогли проникнуть в укрытие мятежников, хоть и дали слово не разглашать подробности, но рапорты написали очень обстоятельные. Дальше штаба лейб-гвардии Кремлёвского полка те рапорты, конечно, пошли только к нам, но штабные офицеры уже интересовались, нельзя ли провести в полку учения с применением ваших способностей.

Так, блин… Слова, пришедшие мне на ум по этому поводу, я из уважения к общественной нравственности пропущу, как и те речевые обороты, в которых тёзка выразил полное со мной согласие.

— Я хорошо помню, что вам это далось с большим трудом и неприятными последствиями, — продолжал Денневитц, — потому и предупредил господ офицеров о преждевременности таких вопросов и нежелательности подобных разговоров. Но вы же, Виктор Михайлович, знаете военных — за любое новшество, дающее им превосходство над противником, или хотя бы такое превосходство обещающее, они готовы ухватиться обеими руками. В свете предстоящих нам дел я буду и далее оберегать вас от чрезмерного интереса полкового начальства, но вечно такое продолжаться не сможет, и рано или поздно к вопросу об использовании ваших способностей в военных действиях вернуться придётся…

С теми же не упоминаемыми здесь словесными конструкциями мы оба вынуждены были признать, что надворный советник прав. Военным действительно только покажи что-то новенькое, за уши потом не оттащишь. Видел я в тёзкиной памяти, как светился от счастья подполковник Елисеев, когда в его батальон начали поступать самозарядные карабины Феоктистова и пистолеты-пулемёты Шпагина, так что хотелки кремлёвских гвардейцев смотрелись очень даже ожидаемо, странно даже, что до нас они дошли с такой задержкой. За эту задержку стоило сказать спасибо Денневитцу, как и за его предупреждение, но тут у тёзки нашлись и собственные соображения, с которыми я согласился.

— Я всё понимаю, Карл Фёдорович, и глубоко вам признателен, — блеснул дворянин Елисеев хорошими манерами, — однако же вот что должен сказать…

Денневитц с Воронковым показали самое заинтересованное внимание.

— Как студент Императорского Московского университета, я на собственном опыте знаком с преимуществами систематического образования, — после недолгой паузы продолжил тёзка, — и должен напомнить, что в развитии моих способностей такой системы не было. Откровенно говоря, мне представляется непродуманным заниматься подобными опытами без должного понимания самой сути моих способностей и без умения применять их, не причиняя вреда собственному здоровью.

— Соглашусь с вами, Виктор Михайлович, — недолго подумав над тёзкиными словами, ответил Денневитц. — В свете изложенных вами обстоятельств проведение опытов с военными было бы и вправду пока что излишним. Да и дел нам с вами других пока что хватит…

Для трёх взрослых здоровых мужчин уговорить бутылку вина никакого труда не составляет, однако, когда это произошло, тёзкины гости на продолжении банкета не настаивали, но предложение чаю с благодарностью приняли. Тёзка поставил электрический чайник, и пока тот грелся, вернулся к беседе. Вернуться-то он вернулся, но о каких-либо серьёзных вещах уже не говорили — так, Денневитц и Воронков поделились несколькими забавными историями из тех времён, когда они сами начинали службу, дворянин Елисеев в долгу не остался, вспомнив пару смешных случаев из кадетской и студенческой жизни, и лишь когда стало понятно, что новые сослуживцы вот-вот откланяются, Воронков взялся за портфель, до того скромно лежавший на пустовавшем четвёртом стуле.

— У меня для вас, Виктор Михайлович, не то чтобы подарок, но… — с этими словами сыщик извлёк из портфеля толстую картонную папку и аккуратно положил её на стол. — Заберу завтра, так что до утра прочесть успеете, благо, время ещё не позднее.

Что это за папка, мы с тёзкой почти сразу и сообразили, но всё же он глянул на обложку. Да, не ошиблись, Воронков оставил дворянину Елисееву дело о покушении на того самого дворянина. На том Денневитц с Воронковым попрощались и удалились, и тёзка, наскоро прибравшись на столе, взялся за чтение.

Как мы с тёзкой понимали, ничего нового после перемены Воронковым места службы в деле не появилось, поэтому приходилось признать, что работу московские сыщики проделали немалую. Большая её часть относилась к поискам заказчика преступления, что, опять же, говорило о несомненном профессионализме как самого Дмитрия Антоновича, так и сыскной части московской полиции в целом. Вот только с результатами этой высокопрофессиональной работы дело обстояло, мягко говоря, не лучшим образом.

Все установленные в ходе следствия связи незадачливого наёмного убийцы Голубева по кличке «Голубок» вели в никуда. Из тех лиц, связи которых с Голубевым удалось установить, ни у кого потребности в смерти дворянина Елисеева не просматривалось, никто из них не знал того дворянина лично, как не имелось ни у кого и общих с тёзкой знакомых. Да ещё и не всех тех лиц удалось разыскать и допросить — двое, хоть их имена и стали известны следствию, оставались пока что ненайденными, и это вызывало нехорошие подозрения и опасения, что их постигла незавидная судьба нежелательных свидетелей, по третьему же вообще имелось только словесное описание, которое могло бы подойти пусть не всем и каждому, но очень и очень многим. В общем, сплошные пустышки да концы в никуда, причём концы, очень похоже, что обрубленные.

Заодно выяснилось, чего ради Воронков ездил в Покров, когда тёзка встретился с ним в покровской полиции. Потерпев серию неудач в поисках заказчика преступления, Дмитрий Антонович решил действовать в обход и поискать наводчика — кто-то ведь знал, когда именно дворянин Елисеев поедет по своим университетским делам в Москву, не просто же так Голубев выехал ему навстречу. Собственно, поисками наводчика в Покрове занимался начальник сыскной части уездной полиции Греков, но и ему удача не сопутствовала. Из тёзкиной семьи никто на стороне о планах сына и брата не говорил, госпоже Фокиной не сообщал ничего на сей счёт сам тёзка. Вероятность того, что кто-то в Покрове за дворянином Елисеевым следил, и сразу после его отъезда сообщил Голубеву, отпала, когда выяснилось, что на городской телефонной станции никаких звонков в Москву в это время отмечено не было, как не отправлялись из города в столицу и срочные телеграммы.

Воронкова неудача с выездом в Покров не обескуражила, и он, вернувшись в Москву, принялся искать, кому время прибытия дворянина Елисеева было известно в столице. Нашёл, не зря же я говорил уже о профессионализме сыщика, но толку от его находки никакого не вышло. Оказалось, что на получение книг именно в тот день студент Елисеев был записан в библиотеке заранее, то есть знать о том могли все библиотечные служащие, да и не только они. Да, связи сотрудников университетской библиотеки начали проверять, но до перевода Воронкова в дворцовую полицию так и не закончили, а после перевода, похоже, и не продолжали. Опять мимо, увы.

Нашлась, тем не менее, в списке неудач и такая, что нам с тёзкой откровенно понравилась. В дело было подшито экспертное заключение, утверждавшее, что стекло, осколки которого обнаружены на месте преступления, в Российской Империи не производится, из-за границы в Россию не поставляется, и установить место его изготовления не представляется возможным. Далее эксперт, некий инженер Вербин, высказывал предположение, что принадлежат осколки, скорее всего, остеклению кабины автомобиля, но марка этого автомобиля лично ему неизвестна. Что ж, за высокую квалификацию господина Вербина можно было только порадоваться, но куда больше радовало нас с тёзкой полное отсутствие перспектив у попыток следствия прояснить вопрос с присутствием на месте преступления второго автомобиля и разыскать его водителя и пассажиров. Вот и не надо, нечего тут кому-то знать, что и как там произошло на самом деле, и нечего вообще никому знать о наших с тёзкой двух разумах. Так и всем жить проще, и нам спокойнее.

Тем не менее, несмотря на все неудачи, преследовавшие Воронкова, возможность оказаться раскрытым у дела ещё имелась, но для этого следовало проделать немалую работу.

Прежде всего оставалось разыскать, наконец, тех двух персонажей, связанных с Голубевым, как и установить личность третьего и тоже его найти. Больших надежд мы с тёзкой тут не питали, но необходимости найти этих фигурантов и таким образом закрыть вопрос с ними это не отменяло.

Изучение связей университетских библиотекарей представлялось более перспективным, хотя мы оба понимали, насколько долгой и кропотливой будет такая работа, и совсем не понимали, когда господин Воронков сможет за неё приняться. Но пока что выходило, что наводчика следовало искать именно там, а уже через него пытаться дотянуться и до заказчика. Тут, правда, тёзка обратил внимание на некоторую неувязку — если он записался на определённый день, почему Голубев выехал ему навстречу именно поздним вечером?

— А ты часто так поступал? — спросил я. — В смысле, часто ли выезжал в Москву в ночь, если у тебя были какие-то дела на следующий день?

— Да почти всегда, — подумав, ответил он.

— И время выезда тоже всегда было одним и тем же? — я захотел уточнений.

— Ну да, — признал дворянин Елисеев.

— Значит, среди твоих приятелей это знали почти что все? — продолжил я. — А от них мог узнать и вообще кто угодно?

— Получается, что так… — недовольно выдал тёзка.

Ну да, недовольство его я хорошо понимал — это что теперь, ещё и его университетских приятелей шерстить придётся? Та ещё работка, мать её, да и отношения с теми приятелями можно подпортить… Но заниматься этим, боюсь, будет надо, если только не найдётся в ходе следствия какая-то иная зацепка. Вот только когда теперь сможем мы к этому делу вернуться?..