Два дня до солнца

Глава 2. Кто из вас чудовище?

Те, о ком не знает Антон Шуткач

8 лет назад

Мы подъезжаем к заправке около полуночи. На улице для октября совсем не холодно, но мерзко и сыро. Дорога практически пустует, лишь изредка, ослепительно сверкнув фарами, мимо проносятся машины. Воздух пахнет пылью, бензином и осенней свежестью.

Я ставлю байк на подножку, чувствую, как руки Ябо меняют положение. Пальцы в кожаных перчатках скрипят по моей куртке, от звука по спине пробегают мурашки. Особенно при воспоминании о его загнутых когтях и искривлённых фалангах.

— Нельзя останавливаться надолго, — тихо, почти шёпотом произносит он.

Но мне кажется, что низкий шипящий голос разливается вокруг ядовитой кислотой. Справа мелькает изогнутая тень, которую удается заметить лишь краем глаза. Она не принадлежит ни мне, ни Ябо.

Я осторожно убираю его руки и слезаю с байка. В ответ раздается короткое хмыканье. Потом видно пожатие плечами, будто он принял моё молчание за несогласие. Сквозь затемнённое стекло шлема не разглядеть выражение его лица. Ябо не шелохнется, чувствуется, что он наблюдает за каждым моим движением. Не приведи бог кому-нибудь ещё такого пассажира, но выбирать не пришлось.

— Я успею. Она не убежит далеко.

— Хочешь сказать, не догонит? Девочка Солнышко с длинной и острой косой? — шипит он, отчего кажется, что рядом шевелится клубок змей.

Я не отвечаю. Думать об этом не хочется. О странной девушке, которая преследует нас от самого Ужгорода.

К нам приближается заправщик. Из окон ближнего магазинчика льется яркий свет; двери бесшумно открываются, чтобы впустить работницу в красной куртке и кепке. Изогнутая тень скользит за ней.

Я быстро следую за девушкой и едва сдерживаю блаженный стон от мигом окутавшего тепла. Как же хорошо, клянусь всеми моими заказчиками! Если будет ещё кофе, то можно простить и ночную прогулку, и свихнувшегося бога за спиной, и ещё много чего. То есть, не бога… Но об этом сейчас думать не хочется.

Кофейный автомат стоит среди массивных стеллажей со всякой мелочёвкой вроде конфет, орешков и прочей ерунды.

После пары глотков двойного эспрессо во рту разливается приятная горечь, а жизнь в тот же миг обретает новые краски. Я бросаю взгляд в окно. Заправщик о чём-то говорит с Ябо. Того явно не устраивает столь жгучий интерес, однако он сдерживается и, кажется, даже что-то отвечает. Потом протягивает деньги и тут же прячет руку в карман, словно боится запачкаться.

Двери магазинчика опять раздвигаются, внутрь проскальзывает худенькая девушка в застиранном бледно-жёлтом плаще. Я окидываю её взглядом с ног до головы. Коричневые туфельки явно не могут согреть в такую погоду, а тонкие колготки едва защищают от ветра. Впрочем, любоваться этими ножками бессмысленно: они удручающе тощие и с явной кривизной, да и сутулится девушка непозволительно. Даже капюшон надвинула по самый нос, видать, чтобы не распугать лицом окружающих.

Я делаю ещё глоток, кидаю очередной взгляд через стекло, и… кофе застревает в горле. Ябо по-прежнему сидит на месте, но его руки в кожаных перчатках плавно скользят к шлему.

— Твою… — выдыхаю я, кидаясь к дверям.

Чокнутое отродье, опять за свои штучки!

Я врезаюсь во что-то мягкое, слышится тонкий вскрик, кофе плещет на бледно-жёлтую ткань. Девчонка едва не падает на пол. Я не останавливаюсь. Не надо бросаться ко мне под ноги!

— Что вы творите?!

Не слышу уже ничего. Ноги несут к байку, туда, где, скалясь в безудержной радости, безликой тварью сидит мой попутчик. Я подлетаю к заправщику, хватаю его за плечо и разворачиваю. Что-то отвратительно булькает, стеклянные карие глаза смотрят куда-то в район моего подбородка. Изо рта течет кровь, заливая ворот красной фирменной куртки. Нижняя губа разворочена, несколько нижних зубов выбиты.

Заправщик качается и падает к моим ногам лицом вниз.

О боже… Если ты где-то есть.

— Ябо! — рычу я. — Объясни с какой радости? Тебе же было велено не высовываться!

Он пожимает плечом, поднимает окровавленные белые пальцы и касается их губами, будто испытывает настоящее наслаждение. Хотя, может, и испытывает.

— Успокойся, Дима, лишнего он больше не сболтнёт. Не сможет. Но нас заправили, можем ехать.

Чертыхнувшись, я быстро бросаю взгляд на распростёртого на земле заправщика. Возможно, и выживет, но проблем нам не избежать. Ябо не торопится надевать шлем, а… неплохо бы. Смотреть ему в лицо — испытание не для слабонервных. Чересчур белая кожа обтягивает выступающие скулы и острый нос, впалые щеки, узкие губы в вечной кривой ухмылке, высокий лоб, искривлённую переносицу. Линия таких же белых волос почти не выделяется. Жуткая картина. Но хуже всего обстоит дело с глазами и бровями: ни того, ни другого у Ябо просто нет. Четыре продольных хрящевых нароста перекрывают часть лица между лбом и серединой носа, идут чуть наискось. Издалека можно решить, что он просто изображает шутовской фейспалм, выражая отношение к этому миру. Но если я уже как-то привык, то вот обычным людям лучше такого не видеть. И о скверных манерах не знать.

За спиной что-то хрустит. Ябо шипит и изгибается, будто дворовая кошка, увидевшая огромного пса. Оглядываюсь: смолистое пятно на асфальте, которое я принимал всего лишь за игру теней, вдруг начинает расширяться и набухать, пульсируя огромным сердцем.

«Кровь! — вспыхивает в мозгу. — Их привлекла кровь! Ну, Ябо! Откручу голову, едва доберёмся до гостиницы! И не посмотрю, что ты бог!»

Тень вытягивается, превращается в огромное веретено, застывает перед нами. Бежать уже поздно. Я не успею даже сесть ― на меня сразу кинутся. Триги имеют мерзкое свойство бросаться на движущиеся цели. Во рту становится кисло. Отбиваться от сумасшедших преследователей Ябо попросту нечем.

— Представление начинается, — мелодично воркует он за моей спиной, но насколько можно судить, тоже не шевелится.

Сердце гулко отмеряет секунды. Колено неожиданно простреливает боль, напоминая, что ещё совсем недавно я приземлился им на асфальт, ― когда спрыгивал со стены, окружающей особняк некоего пана Штольни. Дважды уже получалось спастись от триг, попросту замерев изваянием. Тогда они, словно не найдя ничего интересного, исчезали. Но здесь заправщик, который, может, уже труп.

Веретено, вращаясь вокруг своей оси, огибает меня. Замирает, словно приглядываясь, желая увериться, что выбрало правильную жертву. Дыхание Ябо становится тяжёлым и частым.

— Убью, — произношу я одними губами, лихорадочно соображая, что делать.

В дверях заправки неожиданно появляется та самая девчонка в жёлтом плаще. Она зябко ведет плечами и ускоряет шаг. Трига, словно гончая, кидается в её сторону.

Меня охватывает ужас. У девчонки ни единого шанса. Я хочу рвануть к ней, но Ябо вцепляется мне в руку и тянет назад:

— Быстрее, уезжаем!

— Но она погибнет!

Женский крик не дает ему ответить. Режет по ушам мерзкий звук, будто пила касается металла. Я замираю на месте. Огромное веретено корчится и извивается у ног девчонки, как дождевой червь. В нос тут же ударяет мерзкий запах горелой плоти. Девчонка поднимает голову, и меня пробирает дрожь. Взгляд явно не подходит для юной девушки, глаза горят какой-то тусклой зеленью, а на их дне отражается кромешный ужас. И скрытое, неясное предупреждение.

Внутри всё орет: беги!

Ябо что-то говорит, но не получается расслышать, и я, быстро сев за руль, просто срываюсь с места.

Ябо тихо охает и вцепляется в меня, чтобы не слететь с байка.

Я несусь как сумасшедший, лишь чудом умудряясь объезжать машины. Страх гонит вперёд, не давая возможности остановиться.

Ябо притихает, что крайне на него… не похоже, но судя по всему, чудесное спасение от триг ещё не факт, что спасение. Ветер бьет в лицо, но я чувствую: надо быстрее, ещё быстрее.

В куртке вдруг требовательно звонит мобильный, но брать трубку на ходу — сумасшествие. Ябо сует мне руку в карман.

— Это Чех, — хрипловато произносит он.

— Перезвоним, — бросаю я.

Чех — это хорошо, это крыша над головой, неплохой ужин и сносная защита от окружающих. Он частично в курсе о том, в какую лужу я вляпался на этот раз, и готов помочь.

Мы останавливаемся на светофоре. Вдали что-то сильно бухает, Ябо выдыхает сквозь стиснутые зубы.

Мне кажется, что дрожит земля. Из окна стоявшей рядом «шкоды» выглядывает дамочка неопределенного возраста и вскрикивает:

— Мамочки, что это с небом?

Я кидаю взгляд через плечо: темное небо тает-плавится под оранжевым заревом, идущим откуда-то снизу. По моим прикидкам, как раз оттуда, где была заправка.

Вновь зажигается зелёный свет, мы выскакиваем первыми. За нами шлейфом несется рычание автомобильных моторов. Дорога к дому Чеха в лучшем случае займёт полтора часа, так что некогда расслабляться.

Ябо тяжело вздыхает:

— Она нас нашла. Взрыв — её рук дело. Всё спалит, до чего дотянется. Я чувствую.

— Почувствуй что-то хорошее, — бурчу я, прекрасно понимая, что затея ― дрянь. Дело дрянь тоже. Если за нами по пятам бежит нечто подобное моему драгоценному пассажиру, то ничего положительного в этом нет.

Дорога становится почти пустынной, но сейчас я не могу сказать, нормально это или нет. Трасса между Одессой и Николаевом всегда славилась авариями и несчастными случаями. Но на сегодня неприятностей и так уже перебор.

— Слушай, ― раздается за спиной, ― а Чех твой нам будет рад?

— Мне — да.

Ябо такой ответ не нравится, но он закрывает рот, давая мне возможность покрутить сложившуюся ситуацию со всех сторон. Куда ни глянь — ничего хорошего. Если эта странная девочка хочет поджарить Ябо, как цыплёнка, её можно понять, но вот чем я не угодил — увы, ответа нет.

— Дима, у тебя же кровь! — слышится его недоуменный голос. — Откуда?

Приходится всё же свернуть на обочину, чтобы посмотреть. Кроме покрытых ночью холмов тут больше ничего нет, что безумно радует. Куртку надо снимать. На левом боку действительно темнеет расплывшееся пятно. Футболка прилипла, но я понимаю это только сейчас. Боли почему-то совершенно не чувствуется. Но главное, откуда это? Ведь никого даже не касался меня! Разве что с девчонкой столкнулся в магазине.

Длинные пальцы Ябо тянутся к кровавому пятну, но тут же замирают. Он явно не уверен, что надо делать, чтобы помочь. Впрочем… я тоже.

— Не стоит, — хрипло выдыхаю.

— Я помогу, — напряжённо произносит он.

— Не надо. Верю, что будешь стараться. Но как-то хочется ещё пожить. Думаю, ты не против?

Он резко вскидывает голову. На миг кажется, что хрящевые наросты шевелятся. Я сглатываю. Ну и личико!

— Не выводи меня, — шипит Ябо.

Я улыбаюсь, хоть на самом деле похолодел. Он выдыхает сквозь стиснутые зубы, явно жалея, что не может разорвать меня на части.

— Эй, парни! — слышится звонкий девичий голос. — Извините, что помешала, но вы мне нужны!

Голос я узнаю мгновенно. Как и коричневые туфельки. Как и жёлтый плащ.

Плохи наши дела, только и успеваю подумать. Ябо что-то шипит, но в мою сторону даже не поворачивается — взгляд прикован к появившейся девушке. Она стоит возле байка, свет фары освещает ее талию и бёдра, едва-едва ноги, но никак не лицо. Однако мне удается разглядеть его. Худое и усыпанное веснушками. Подбородок слишком узкий, придающий ей немного нечеловеческий вид. Светлая лента вплетена в перекинутую через плечо толстую рыжую косу до пояса. Она неотрывно смотрит на меня. Во рту пересыхает. Где-то на краю сознания мелькают два вопроса: как она нас догнала и мне теперь извиняться, что ли?

— Зачем? — сухо спрашивает Ябо, не настроенный на долгую беседу.

Она чуть склоняет голову:

— Чтобы успокоиться.

О чем они вообще? Явно понимают друг друга и мне объяснять не спешат.

Покой он, знаете ли, бывает разный: как на кровати, так и в могиле. Звучит это настолько двусмысленно, что я тут же жалею, что не оставил завещания. Сложность в том, что кроме больших неприятностей и письменного стола Дмитрию Морозу ничего оставить в наследство не получится. Но об этом не сейчас.

Девушка внезапно оказывается прямо передо мной, хватает Ябо за рукав и отшвыривает в сторону. Тут же раздается глухой удивленный вскрик. Я смотрю во все глаза, не веря увиденному. Что за силища?

Горячая сухая ладонь ложится на мой бок, и внутри словно взрывается огненный шар. Я охаю, покачиваюсь, но удерживаюсь на ногах.

— Что ты… — Голос срывается на сиплый хрип.

— Я вам не враг, — коротко говорит девчонка. — Так получилось, что мы друг от друга не в восторге. И… я знаю, ты не виноват.

Она бросает быстрый взгляд на поднимающегося Ябо. В глазах сверкает жёлто-зелёная искра, рука опускается.

— Скажи ему, чтоб не приближался.

— Да я тебя, Солнышко… — хрипит он, но подойти не смеет.

Девчонка не пугается, смотрит на меня, на губах появляется улыбка:

— Ты мне нравишься, — мягко произносит она, — но не больше.

Она приподнимается на цыпочки и вдруг касается поцелуем моей щеки. Я прикусываю губу, чтоб не вскрикнуть от жара, окутавшего лицо.

Девушка резко разворачивается ― и ныряет во тьму.

За спиной продолжает ругаться Ябо. Я шумно выдыхаю. Ну и вляпались. Провожу пальцами по щеке — не болит, на том спасибо.

Чокнутый бог осторожно подходит ко мне.

— Она мне прожгла куртку. — В его голосе столько тоски, что становится даже его жалко. — Ты так и будешь стоять столбом?

Я смотрю на свой бок: сухо и чисто, словно ничего не было. О ране напоминает только перепачканная футболка. Ябо тяжело дышит рядом, от него пахнет горелым.

Эта девочка умеет зажигать.

— Поехали, — мрачно говорю я.

Происходящее мне не нравится всё больше и больше, но раздумывать об этом просто некогда. Всю оставшуюся дорогу Ябо не прекращает ругаться, то и дело поражая меня витиеватыми оборотами.

Пан Штольня не зря закрыл его в подвале, чего уж тут говорить.

***

Дом Чеха стоит на обочине, возле маленького магазинчика с покосившейся вывеской «Смачно!». Последний раз там можно было купить хлеб и булочки с начинкой, о происхождении которой лучше было не задумываться.

— Ненавижу женщин, — ещё раз произносит Ябо.

Я чуть пожимаю плечами и надавливаю на кнопку звонка. В ответ ― абсолютная тишина. Ябо умолкает, нервно фыркает, как настоящий кот:

— Спит твой Чех.

Слышится скрип открывающейся двери.

— Заходите. — Глубокий низкий голос ни капли не изменился.

Годы идут, но кажется, Чех им не подвластен.

Я шагаю в теплый коридор, в нос тут же ударяет запах хвои и табака. Чех стоит, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Карие глаза смотрят на меня поверх узких очков, приспущенных на кончик хищно изогнутого носа. Тёмные с проседью волосы свободно спускаются на плечи, по цвету почти сливаясь с тёмно-серым свитером. Рукава закатаны до локтей, на правом запястье виднеется татуировка ― змея. Полуночник-эстет, титулованная сволочь с похотливыми замашками на всё, что движется, и моя скорая помощь уже где-то лет десять. Чех. Чехлянц Эммануил Борисович, для своих просто Эммик.

— Что на этот раз? — спрашивает он, оглядывая Ябо с ног до головы. — Шлем можно снять.

Ябо поворачивает голову в мою сторону, словно немо спрашивая, можно ли? Не потому, что не решается делать что-то без моего разрешения, а потому что не знает, как отреагирует Чех.

— Помнишь, — начинаю я осторожно, — в разговоре я упомянул, что есть проблемы?

Чех молча кивает, снова смотрит на Ябо. Взгляд получается цепким, очень внимательным. Если бы так посмотрели на меня, я захотел бы удрать как можно дальше.

Ябо снимает шлем. Время замирает. Мне кажется, что можно расслышать, как тикают в гостиной часы. Чех не меняется в лице, только чуть склоняет голову набок. И… ничего. Ябо, кажется, немного теряется. Он больше привык к крикам и истерикам, нежели к такому молчаливому изучению.

— Если вы голодны, у меня есть колбаса и сыр, — неожиданно ровным тоном произносит Чех. — Наскребётся немного икры и коньяка. Больше порадовать нечем.

— То есть… — начинает было Ябо, но Чех отходит от стенки и направляется на кухню.

— Молодой человек, мои сотрапезники порой выглядели и похуже.