Два дня до солнца

Глава 13. Ты ― Создатель

Тот, о ком не знает Дмитрий Мороз

Наше время

Я приоткрываю глаза и тут же снова зажмуриваюсь: штора вообще не закрывает окно, и солнце насмешливо слепит.

Жмурюсь и переворачиваюсь на другой бок. Игорь явно из вредности так сделал, чтобы я поскорее просыпался. Голова тяжелая. Сколько мы вчера выпили? Ощущение, что целую бочку пива. И ещё одну с наливкой. Но боли нет. Зато мышцы ноют. Нас что, понесло на дискотеку и там надо было скакать без остановки?

Кошмар, в голове джинсовая завеса памяти, которая упорно не хочет поддаваться.

Приподнимаюсь на локте, встряхиваю волосами, протягиваю руку и беру телефон. Автоматически проверяю почту и Автор.Тудей. Так, комментарии. Много комментариев. Хм, люди возмущаются.

Погодите… я же не выкладывал никаких обновлений с момента, как вышел из дома, направляясь на херсонский вокзал. А основный шквал комментариев пришелся на вечер и ночь. Там, конечно, было чему впечатлиться, но…

«Автор, ну даёшь…»

«Это ж надо было, как Кирюха ловко ей бошку снес. Орёл»

«Капе-е-ц… Смяли Алкешку как хотели. А была такая крутая»

«Антон, за что вы так?»

Я недоуменно моргаю, пытаясь сообразить, что произошло. Неужто пальцы пишут отдельно от мозга? Так, спокойно.

Просто открываю последнюю главу и пробегаюсь по ней глазами. Чем больше вчитываюсь, тем сильнее холодеют руки, сжимающие телефон.

Ка… какого черта? Как? Когда я это успел это сделать? Почему… так?

Ещё пересматриваю и понимаю, что ничего не понимаю.

Я такого не писал. Нет, серьёзно. Кирилл не вступал в бой с горгонидой Алкестой на безлюдной улице ночью. Мне нужна была она для следующего сюжетного поворота, мне…

А тут глава, как сон.

Телефон чуть не выпадает из моих рук, когда я вспоминаю сон. Там был Ярасланов, там была башня ратуши и часовой механизм, к которому тянулись щупальца неведомого существа, а ещё оживший кошмар и реальный ужас… Алкеста…

Сглатываю.

Нет, это просто не может быть.

Не хочется даже думать, что это было не сном. Слишком уж неправдоподобно. Может быть, у меня просто провалы в памяти? И я действительно написал это чертово убийство Алкесты?

Бездумно… нет, тупо смотрю на экран телефона, где прибавляются новые комментарии читателей, и понимаю, что просто стою на развилке двух дорог. Что лучше? Быть участников того, чего не может существовать, или же просто быть… сумасшедшим?

К горлу подбирается ненормальный смех, который переходит в хохот.

Надо же какая прелесть! Просто сумасшедший писатель, просто псих, который строчит странные тексты, отбивая пальцами дробь на клавишах. Это немного лучше, чем знать, что ты вляпался во что-то, не поддающееся пониманию, не так ли?

― Моя дорогая крыша, ― шепчу еле слышно, словно пытаясь уцепиться за звук собственного голоса, чтобы не оглохнуть от дикой тишины, в которой я внезапно оказался, ― мы столько лет вместе… не уезжай, дорогая.

Слава богу и всем, кто там рядом с ним, крыша благоразумно молчит и не отвечает. Иначе было бы совсем плохо дело.

Я делаю глубокий вдох и встаю с кровати. По крайней мере, я в квартире Игоря, значит, что бы ни происходило, сейчас я там, где должен быть.

Делаю несколько движений, чтобы взбодриться и разогнать кровь. Сейчас на пользу пойдет холодный душ, потом кофе. Игорь скажет какую милую гадость, и все станет на свои места.

Наивно пытаюсь верить в то, что вчера и правда хорошо перебрал, потому и кажется всякое. А глава с Алкестой… ну, с этим потом разберемся.

Слышатся шаги за дверью, потом поворот ручки.

Та-а-ак, сейчас бахнет дверью и с криком: «Хватит дрыхнуть!» влетит в комнату. Хорошо, что я уже встал, потому что на кровать может ещё и что-то полететь.

Дверь открывается. Но вот только за ней стоит… не Игорь.

В нескольких шагах от меня стоит Ярасланов. Он в широких домашних штанах и босиком. На шею накинуто полотенце. Волосы влажные, явно вышел только из душа. Смотрит на меня немного задумчиво, но вот в глазах то и дело мелькают смешинки. Что, Антон Шуткач, сладко спал? Или не очень?

Я невольно делаю шаг назад.

― Какого черта?

― И тебе доброго утра, ― ослепительно улыбается он. ― Знал, что ты будешь рад меня видеть.

Он проходит мимо, словно так и надо, оказывается возле окна. Облокотившись на подоконник, смотрит на улицу. Чуть прищуривается. Солнце очерчивает его профиль, путается в волосах, выделяет… Охо-хо, а вдоль скулы-то свежая рана. Она обработана и словно чем-то закрашена. Неужто тоналкой?

Понимаю, что всё это слишком бредово. Но Ярасланов даже не думает повернуть голову и посмотреть на меня. Зато произносит невозмутимым тоном:

― Твоя горгонида оказалась очень энергичной. Поэтому остановила мне на лице росчерк своих ноготков. Прямо как автограф. ― Он все же переводит взгляд на меня. Голубой глаз кажется прозрачным как аквамарин, зеленый ― как днепровская вода на песчаном берегу.

Сказанное не укладывается в голове. Бог знает какой раз за последнее время в моей голове крутится фраза: «Не может быть».

― Где Игорь? ― хрипло спрашиваю я.

Сейчас это самый важный вопрос.

Ярасланов бросает взгляд на стоящие на полке электронные часы.

― Гуляет. Придет через час. Поэтому у нас с тобой предостаточно времени.

― Времени на что? ― напрягаюсь я.

Вид у него такой, что… Вообще, о каком времени можно говорить в таком виде?

Ярасланов жестом дает понять, чтобы я сел. Спорить нет сил, я просто падаю на кровать, но продолжаю настороженно следить за каждым его движением.

Он садится на подоконник.

― Чтобы кое-что прояснить тебе, Антон Шут.

В его голосе такая сладость, припорошенная ленцой развалившегося на солнце кота, что не сразу слышишь стальную угрозу.

― Что же? ― спрашиваю, невольно я впиваюсь пальцами в простыни.

Мозг тут же начинает прикидывать варианты: чем отбиваться, если Ярасланов решит на меня кинуться и, например, придушить?

Мысль дикая, но это уже не в новинку. Внезапно мой мир обернулся в такую дичь, что пропадают все слова.

Ярасланов, кажется, чувствует моё настроение, хмыкает и складывает руки на груди.

― Ты меня не послушал, а зря. И не только меня. Тебе говорили не высовываться, но ты сам поехал во Львов.

― Да в чем дело? ― взрываюсь я. ― С твоего появления в моей жизни кругом происходит какая-то хрень! Все стращают, интригуют, угрожают, но при этом никто не пытается даже объяснить, что происходит! Да поче…

Ярасланов в мгновение ока слетает с подоконника, я только чувствую, как указательный палец прижимается к моим губам, не давая больше сказать ни слова. От прикосновения одновременно бросает в жар и холод.

― А теперь всё то же самое, но без детских попыток сучить ножками и требовать, Антон. И слушай меня внимательно.

Как тут слушать внимательно, когда смотришь в эти глаза ― и мысли разлетаются в стороны? Потому что тебя сминают, подчиняют, заставляют смотреть-смотреть-смотреть и забывать, как дышать.

― Ты раньше об этом никогда не слышал, но после увиденного уже понимаешь: в этом мире всё не так, как нам внушают со всех сторон, ― говорит он, чуть прищурившись. ― Есть то, о чем не расскажут в школах и университетах. То, что ты пишешь, ― реально. Те, кого ты создаешь, ― тоже реальны. И сейчас они не спрашивают, оставаться им на страницах книг или нет. Теперь они просто здесь. И это твоя вина.

Я перехватываю его запястье, сжимаю так, что он морщится.

Вот так, тоже не железный ― теперь вижу.

Гнев внутри полыхает так, что не описать словами.

― От интриг перешёл к обвинениям. Дальше что будет? Угрозы?

― Вплоть до драки, ― хмыкает Ярасланов. ― Коль уж с тобой нельзя иначе.

Мы практически одновременно переводим взгляд на его руку, которую я удерживаю с такой силой, что не выдернуть.

Он ничего не говорит, но по глазам видно: явно доволен результатом. Неужто проверял? Думал, испугаюсь или наоборот, проявлю агрессию?

Я недобро прищуриваюсь. Ночные страхи отступили, сейчас передо мной человек, а не чудовище, поэтому и разбираться с ним тоже буду как с человеком.

Тем не менее, он смотрит так, что становится немного неловко. Наверное, взгляд не изменится, даже если он окажется на земле, придавленный чьим-то ботинком. Всё равно будет смотреть так, что скрутивший его почувствует себя последним чмом. Прелестно. Поучиться, что ли?

― Хорошо, ― не смущается Ярасланов и легким движением освобождает руку. ― Ты ― Создатель. Таким вот словом называют тех, кто может вытаскивать свои фантазии не только на страницы книг или экраны мониторов, но и в реальность.

Я вопросительно приподнимаю бровь.

― Звучит, как… бред.

― Бред всего лишь психопатологический синдром. А вот горгонида ― твоя реальность.

Я пытаюсь возразить, но Ярасланов качает головой:

― Просто подумай, как ты оказался на улице, хотя находился в башне ратуши?

Невольно вздрагиваю. Подозрительно смотрю на него:

― Следил?

― Да. Чтобы вовремя подстраховать.

Звучит слишком невероятно, но… он прав. Если бы не Ярасланов, неизвестно, чем бы все закончилось. Поверить в то, что он говорит, не получается, но у меня слишком хорошая память. Даже если мне всё привиделось, то ноющие мышцы, расцарапанная физиономия Ярасланова, переписанная глава…

Да, всё можно оспорить, решить, что вокруг плетут великий заговор. Но вот тут совсем ничего не складывается: кому и зачем такое нужно? Был бы большим человеком, способным оставить огромное наследство, ещё можно поверить. Но так что? У меня есть квартира и кот, уже больно извилистый путь кто-то выдумал, чтобы их отобрать. И опять же… Фроня ест столько, что его на вторую же неделю вернут мне, где бы я ни находился.

― Что значит «Создатель»? Им может стать кто угодно? ― уточняю я, понимая: надо хоть что-то сказать, потому что тишина становится неприятной и вязкой.

Ярасланов кидает взгляд в окно, словно там есть что-то интересное.

― Нет, Антон. Даже не любой творческий человек. Чтобы вытащить из подсознания то, что ты сотворил, нужна немалая сила и предрасположенность создавать. Тот, кто переступает через рамки реальности, не считая, что они могут его как-то удержать.

― Я всего лишь пишу фантастические романы, ― произношу я, слыша, что собственный голос стал более низким и хриплым, чем до этого.

Таким, будто я пытаюсь сказать что-то значимее, чем раньше. Только вот звучит совсем не так, как хотелось бы.

― Пишешь, ― кивает Ярасланов, отворачивается и, сцепив руки замком сзади, отходит на несколько шагов.

Мой взгляд невольно задерживается на его спине. Всё чисто, прямая осанка. Только почему мне кажется, что все это обман? И где-то там, под бархатом светлой кожи должны быть косые рваные шрамы от крыльев?

Моргаю, протираю глаза. Нет, ничего необычного, спина как спина.

― Вспомни то состояние, Антон, когда ты пишешь не то, что нужно для логики сюжета, не связующую сцену, не диалог, необходимый для развития персонажа, а… пишешь душой. Когда пальцы не успевают за мыслями, когда словно проваливаешься в другое измерение и пишешь-пишешь-пишешь под неслышную диктовку, а внутри всё аж сжимается от восторга.

Чем дальше я его слушаю, тем холоднее становится в комнате. Ведь это точное моё состояние в момент написания всего, что связано с Алкестой. И не только с ней…

Каждый раз, когда я описываю какое-то сверхъестественное существо, именно так себя и чувствую ― далеко от реальности. И как-то уж выходит, что ни одно из них нельзя назвать ни добрым, ни ласковым.

Осознание настолько оглушительно, что получается только молчать.

― Вот это, ― продолжает Ярасланов, ― ключ к тому, чтобы стать Создателем. Кроме этого, бывает, просыпается дар. Не спрашивай, каким именно образом. Это не взвесить на весах, не пощупать руками, он просто есть.

― Звучит невероятно, ― с трудом произношу я.

― Происходит ещё невероятнее, ― фыркает он. Совсем как Фроня, когда я пытаюсь предложить ему недостойную его пушистейства еду.

Ярасласнов всё же снова поворачивается ко мне:

― Задумайся над этим «невероятно», Антон. Это как… как талант. Никто не может его измерить, но все знают, что он есть. Бесспорно, есть. Талантливый человек может сделать намного больше в любой сфере, по сравнению с тем, кто талантом не обладает, не так ли?

Я молчу. В его словах действительно есть логика. Другой вопрос, что всё равно сложно поверить. Но всё же я беру себя в руки и выдыхаю:

― Допустим. Допустим, я согласен. Но что дальше? Почему всё произошло именно здесь? Почему ты со мной? И да, для чего хочешь меня убить?

Он смотрит на меня совершенно невинно. Сущий ангел. Да, обычно сущий не используют со словом «ангел». Но тут именно так. Ангел, при виде которого дьявол задумается осенить себя крестным знамением.

― То есть сначала меня интриговали и запугивали, а теперь обвиняют, ― продолжаю я, игнорируя его молчание. ― Что дальше? Угрозы?

― Драка, говорил же, ― не смущается Ярасланов. ― Раз уж иначе тебе никак не вставить мозги.

Но он остается на приличном расстоянии. Кулаком не дотянешься, как бы ни хотел.

― Каким боком моя поездка связана с… с тем, что происходит?

Он театрально разводит руками.

― Я бы хотел сказать, что не знаю, но… знаю. Уж так вышло, что там, где ты родился и живешь, защиты от всякой хтони больше, чем в других местах.

Хтонь.

Я сам люблю использовать это слово, когда пытаюсь обозначить нечто непонятное, страшное и сверхъестественное. Хотя последнее необязательно. Просто хтонь… её сердцем чувствуешь.

Вот и он произнес это как-то по-особенному. Я в его книге с таким ещё не встречался, но где гарантия, что термин мы используем не одинаково?

Сам вздрагиваю от накативших мыслей. К чему это всё вообще?

― Видишь ли, ― продолжает Ярасланов, ― в каждом месте есть те, кого, живя обычной жизнью, ты не замечаешь. Но это не значит, что мир таков, каким ты его видишь. Вспомни последние несколько дней. Что странного произошло за это время?

Я хмурюсь. Произошло дофига и трошки, как говорит соседка Анна Назаровна. Но, пожалуй, самым подозрительным было… была встреча.

― Встреча с очень странным мужчиной. На набережной, ― произношу и внимательно смотрю на Ярасланова.

Раз спрашивает, значит, точно что-то знает.

Он чуть склоняет голову к плечу, светлые волосы падают, солнце высеребривает часть прядей.

― Городовой, ― говорит так, будто это всё может объяснить.

Я молча смотрю на него, пытаясь не утонуть в зелено-голубых волнах взгляда, от которого словно стальной рукой сжимает горло. Есть нечто такое в том, как он смотрит. Будто заглядывает куда-то под кожу, под кости, выворачивает нутро наизнанку, пытается рассмотреть то, что не видно.

― Кто такой Городовой? ― хрипло спрашиваю я.

― Тот, кто следит за порядком в городе.

― А я думал, он называется мэр, ― не могу не съехидничать.

Понимаю, это несусветная глупость, просто брякаю то, что пришло в голову. Это единственный способ ухватиться за прежнюю реальность. Остаться там, где все ясно и понятно. Где нет оживших чудовищ, нет страха неизвестного, нет пошатнувшегося мира.

Я делаю глубокий вдох, чтобы хоть как-то собраться и настроиться на восприятие информации. Выходит отвратительно. Ярасланов рассказывает, кто такой Городовой, чем он занимается, и… что никак не относится в смертным.

В голове это не укладывается.

Ярасланов словно всё понимает и замолкает. Потом переводит взгляд на часы.

― Собирайся, Антон. Времени не так много.

― Собираться? ― изумленно переспрашиваю я.

Ярасланов усмехается:

― Да, на все про всё полтора часа, потом ― на вокзал.

― Но…

― Игорь знает то, что ему надо. И что ты уедешь, тоже знает. Поэтому обиды не будет, поисков тоже. Тебе нужно как можно скорее оказаться в Херсоне. Поэтому мы уезжаем.

― Мы?!

Он невинно смотрит на меня:

― Да. Я тебя сопровождаю. Понимаю, что совсем не похож на спутника твоей мечты, но ничего. Тебе понравится.