Два дня до солнца

Глава 19. Сладко-сладко

Тот, о ком скоро узнает Дмитрий Мороз

Наше время

Вечер настолько хорош, что хочется идти медленнее, просто дышать звенящим воздухом, смотреть, как солнце золотит крыши домов… и даже Дан Ярасланов, который остановился возле цветущей вишни и, задрав голову, наблюдает за жужжащими пчелами, прекрасно вписывается в картину городского умиротворения.

Вытрясти из него толком ничего не получилось, как я ни пытался. Мне просто сказали:

― Узнаешь.

Не очень, конечно, понятно, но однозначно намекнули, что стоит подождать.

Дан протягивает руку и касается ветки. Несколько лепестков срывается под дуновением ветерка и падает ему на волосы.

Надо же… Языческий Лель, который решил надеть современную одежду и выйти на улицы среди простых смертных. Само очарование и грация, дитя прекрасной Лады. Ровно до того момента, как повернется в профиль ― тогда сразу видно, что во взгляде нет ничего от Леля. Обманываться сейчас ― самое глупое, что можно делать.

Но эти вишневые лепестки всё равно здорово смотрятся в прядях цвета степного ковыля. В новую историю обязательно впишу такого персонажа, совершенно несносного, но харизматичного до одури.

Нравится мне происходящее или нет, но сложно не признать: на Дана Ярасланова хочется смотреть. Он умеет притянуть взгляд и внимание.

― Ты на меня так смотришь, что я начинаю опасаться за свою честь, ― хмыкает Дан и отпускает ветку.

Я закатываю глаза:

― То есть только за это?

Он поворачивается и усмехается уголком губ.

― Ну как сказать…

― Впишу тебя в роман, ― внезапно говорю чистую правду. ― Почему должен страдать один я? Пусть читатели тоже пострадают.

― Только ты уж со мной побережнее да поласковее. Чтобы со счастливым концом, ― лениво бросает он и направляется вниз по улице.

― Какие пошли капризные и требовательные прототипы персонажей, ― бормочу я, следуя за ним.

― Когда персонажу хорошо, то и автору приятно, ― замечает Дан. ― Мы пришли.

Заходим в прохладный подъезд и поднимаемся на второй этаж. Я с интересом осматриваюсь, потому что раньше никогда тут не был.

Дверь открывается.

― Заходите, ― доносится мужской голос, Дан ступает через порог первым.

Я делаю шаг следом, но внезапно чья-то ладонь ложится на мои глаза.

― А тебе не туда, ― обжигает ухо шепот.

По лицу словно пробегает огонь, я вскрикиваю от боли. Кто-то с силой дергает меня назад, земля вылетает из-под ног, в воздухе появляется запах горелой плоти и металла.

― Антон! ― голос Дана звенит страхом, но меня тут же вышвыривает куда-то, оглушая и сминая невидимыми руками.

Я успеваю только схватить воздух ртом, вцепиться в руку, закрывающую обзор и рвануть вниз. Резко оборачиваюсь и… теряю дар речи. Кругом огонь. Много огня ― трещит-горит-ярится, тянется ко мне пылающими языками, чтобы окутать со всех сторон и сжать в по-настоящему жарких объятиях.

Только вот сквозь пламя я вижу узкую улицу. Справа ― дома, слева… замковая стена.

Минуточку… я ее видел. Видел! Именно она была в воспоминаниях Дана. А это всё…

Огонь гаснет в мгновение ока, вокруг опускается вязкая тьма. Пропадают все звуки, даже собственное дыхание будто куда-то исчезает.

Я замираю, пытаясь понять, что происходит. И в тот же момент слышатся тяжелые шаги по мокрой брусчатке.

― Господин Шуткач, как же я давно хотел с вами познакомиться.

Глаза немного привыкают к темноте, и я могу рассмотреть стоящего передо мной.

Он одет в темное, какой цвет ― точно не сказать. Единственное, что вижу четко, так это черный капюшон, а ещё ― дым, который идет из-под него. Странно как-то. Если бы курил, то было бы видно. А так ни сигареты, ни трубки ― ничего. Но дым идет, такой… густой, обволакивающе, сизо-серебристый…

― Кто вы? ― спрашиваю я резко охрипшим голосом.

Он издает тихий смешок и внезапно протягивает мне руку:

― Я… Зови меня Александр Дымкевич. Визуализатор из Одессы.

Не успеваю ничего сказать, рука сама тянется навстречу. Но стоит коснуться ледяных скользких пальцев ― и тело пронизывает током с ног до головы. Горло сжимает стальной хваткой, перед глазами всё плывет. Даже в таком состоянии я не могу отвести взгляда. Дымкевич поднимает голову.

С моих губ срывается вскрик.

Лица ― нет. Вообще нет. Лишь клубящийся дым, который расползается чудовищным кракеном от ткани капюшона.

Человек без лица.

Дым без человека.

Пахнет страхом и бесконечностью.

Спиральный виток дыма касается моих губ, проникает в рот ― горчит последними секундами.

Внутри ярким огнем вспыхивает паника, потому что становится слишком ясным: больше ничего в своей жизни я не увижу.

Дым окутывает меня со всех сторон. В ушах звенят слова, которые с трудом удается разобрать:

― Какой ты сладкий, Создатель. Даже лучше прошлого поглощенного…

***

Тот, кто уже узнал про Антона Шуткача

Наше время

― Антон! ― Ябо резко оборачивается, но в коридоре только запах гари.

Мне не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто тут был. Достаточно вспыхнувшего огнем рыжего локона.

― Где он? ― голос Ябо становится выше от напряжения.

Чертовски непривычно видеть его таким. Уж и правда, Ябо ― чудовище с костяными наростами на лице, далекое от человеческой морали и совершенно не ценящее жизни окружающих. А вот этот, будем откровенны, прекрасно выглядящий молодой человек, который даже в растянутом свитере будет смотреться как икона стиля, ― Дан Ярасланов. Конец Света отлично постарался с внешностью, я искренне обалдел. Ябо тогда долго смотрел на себя в зеркало, а потом вдруг выдал:

― Пиздец, я прекрасен.

За годы он изменился. Научился не выпускать то, что в него вложил его Создатель. Но вот сейчас… Через вполне привлекательные черты лица прорывалась та тварь, которая тогда вытянула меня в подвал господина Штольни.

― Всё в порядке, ― отвечаю я и, схватив его за рукав, затягиваю в коридор.

― Ты с ума сошёл! Антон…

― Не сдохнет твой Антон. Наверное.

Ябо хватает меня за грудки. Твою… Я совсем забыл, какая сила прячется в его теле, обманчиво изящном на первый взгляд.

― Что значит «наверное»? ― Прищур настолько недобрый, что время задуматься о побеге.

Я отцепляю его пальцы от своей рубашки.

― Уймись. Распоряжение Следящего.

Ябо делает шаг назад, шумно выдыхает.

Это что-то новенькое. Неужели он действительно за кого-то волнуется?

Судя по его взгляду и выражению лица, я прав. От осознания этого даже не совсем понятно, как относится к ситуации.

― И что тогда… сидеть сложа руки? ― В его голосе столько раздражения и яда, что остается только диву даваться.

Я качаю головой:

― Поверь, нам лучше не влезать.

Ябо пытается снова сгрести меня, но я успеваю увернуться и заломить его руку за спину. Тут же слышится шипение.

― Кому сказано ― уймись.

В его волосах лепестки цветущей вишни. Где только носило-то?

Ябо не горит желанием сидеть в комнате, но у него нет другого выхода. Временами кажется, что я слышу скрежет его зубов… А нет, не только скрежет, но и клацанье. Если Чех не поторопится, то рискует найти мой остывающий труп. У бога фейспалма большая проблема с самоконтролем.

Я стою, подпирая спиной шкаф, листаю только сегодня полученную на почте книгу. «Теория бесконечных обезьян». Обложка такая ― так и льнёт к пальцам. Вчера начал, отлично заходит. Надо дать Ябо, пусть почитает тоже про своих коллег ― хоть наберется ума-разума.

Чех появляется, когда за окном темно. Сам заходит, наплевав на замки. Терпеть не могу эти его штучки ― когда начинает неназойливо напоминать, что он совсем не человек.

Ябо тут же преграждает ему путь. Во всей позе и сжатой в кулак левой руке читается: в любую секунду готов заехать по довольной физиономии Чеха. Он, кстати, тоже изменился за эти годы. Союз с каракуртами укрепил позиции Следящего, Городовые поняли, что не стоит спорить. Он оставил своё жилье в Коблево и перебрался в Одессу, поближе к Театральнику, чтоб его перекосило. Перестал думать о бывшей, которая ушла к Кириллу Сергеевичу, тьфу, то есть Кию. Шиди-риди-дана, Дана из воды, решила отказаться от всего, что связывало бы её с Троими и Сестрой, поэтому помахала рукой да рассыпалась сотнями прозрачных капель в горной реке. Мужчины из этой семьи её больше не интересуют. А раз не стало постоянного напоминания о раздоре, то и отношения между братьями начали налаживаться.

Чех смотрит на Ябо, хмыкает:

― Так я и знал. Так и думал. Тебя приставили к Антону Шуткачу, чтобы оберегать от него самого, уничтожая то, что он может создать. Но кто бы мог подумать…

― Заткнись, ― огрызается Ябо.

Они проходят в комнату. Я только вздыхаю. Ябо и правда… «приставили». Неуправляемое создание, которое теперь служит Следящему Южного региона. Существо, которое наделили правом жить, но при этом оно должно искупать грехи прошлого. Пусть их не так много, но достаточно. Быть цепным псом при талантливом Создателе Шуткаче ― главная задача. Выполнив ее, Ябо сумеет уйти туда, откуда пришёл. Потому что сложно быть человеком тому, кто им рожден не был.

― Где он? ― доносится все ещё раздраженный голос Ябо.

― Там, где полезен, ― отвечает Чех.

Пусть он стоит ко мне спиной, но я чувствую ― улыбается.

― Где?!

― Дымкевич.

Всего одно слово, но в комнате становится холоднее. Я даже сглатываю. Вот это поворот. Уж не ждали, так это…

Александр Дымкевич ― очень талантливый визуализатор из Одессы, который в своё время выкрал Корону Юга и привез её в Ужгород. Вместе с Короной он привез туда тринадцатилетнего Егора Штольню ― сына того самого пана Штольни, у которого в подвале оказались я и Ябо.

Семейная история весьма обыденна. Пан и пани Штольня развелись, последняя забрала сына и уехала в Одессу к новому кавалеру. Егор был инвалидом ― не мог ходить, но обладал огромной, мягко говоря, нездоровой фантазией. Оба родителя принимали участие в его воспитании так-сяк. Впрочем, вряд ли бы они догадались, что у них растет Создатель, который сможет дать фору многим. На его рисунки, среди которых было и странное создание с косыми наростами вместо глаз на лице, не особо обращали внимание.

Егор жил в своём мире. Чем дальше шло время, тем темнее этот мир становился. Именно таким его обнаружил Дымкевич, который вместо того, чтобы помочь мальчику справиться с даром, увез его в Ужгород, пообещав, что вылечит. А еще ― что научит, как оживить его любимых нарисованных монстров.

В тринадцать лет многие дети понимают что к чему, только вот Дымкевич вез Егора к родному отцу, да и восприятие мира у мальчика уже прилично отличалось от нормального человеческого.

Егор не подозревал, что для Дымкевича он всего лишь топливо, всего лишь корм. Тот, кто должен был защищать и оберегать Создателей, помогая им правильно выстраивать работу с Созданиями, решил просто присваивать их дар себе. Управлять Создателями, как марионетками, умножая число преданных слуг.

Только вот что-то пошло не по плану: Егор умер после первого же создания ― им стал Ябо, которого просто вытолкнули в реальность. Прямо там, в подвале ужгородского особняка пана Штольни, куда потом он тянул меня со всей силой, а я не мог противиться.

Сам Дымкевич бежал. Очень быстро.

Ябо получился совершенно неконтролируемой и отбитой тварью. Но, как оказалось, очень обучаемой.

А вот затаившегося Дымкевича искали все Трое и Сестра, потому что Визуализатор, который однажды попробовал силу Создателя, стал сродни каннибалу. Он будет охотится снова и снова, желая загнать добычу в угол.

А между Егором Штольней и Антоном Шуткачом в этом регионе не было Создателей целых восемь лет.

***

Тот, о ком знают все

Наше время

Дым застилает всё вокруг, сжимает горло, сдавливает тисками грудь, не давая выдохнуть. Перед глазами темнеет, ещё немного ― и я потеряю сознание.

― Ты даже лучше прежнего, ― шелестит шепот возле уха. ― С тобой у меня всё получится. Будет сладко-сладко. Все Создатели сладкие, но каждый по-своему. Чем больше сладости, тем сильнее дар.

Сознание затуманивается, ноги мерзко подрагивают. Всего несколько секунд, и я упаду на колени.

«Черта с два!» ― мелькает какая-то сумасшедшая мысль.

Кулак взлетает сам, разбивает дымную завесу, впечатывается во что-то отвратительно влажное и мягкое.

Слышится вскрик, в котором одновременно удивление и злоба. Кажется, попал туда, где должно быть лицо.

Дымкевич пятится, трясет головой, будто пытаясь прийти в себя.

Я разворачиваюсь и несусь вниз по улице, стараясь не думать о том, куда приведет дорога.

― Догоню… ― вместе с дымом стелется шипящее обещание.

Попробуй. Догони. А там посмотрим.

Подошвы кроссовок скользят по мокрой брусчатке. Меня занесло в город то ли на холмах, то ли в горах. Тут не так просто бегать. А ещё это место смутно знакомо. Не как то, где бывал сам, а как… то, которое видел на фотографиях или…

«В глазах Дана Ярасланова», ― шепчет внутренний голос.

Вылетаю на дорогу, перпендикулярную улице, по которой я бежал. Слева сладкий аромат цветов. Ботанический сад, что ли? Справа ― какое-то заведение, вывеска так и горит «Під замком[1]». Возле входной двери ― поручень, на котором сидит маленькая фигурка в виде человека с ружьем.

Я могу только хлопнуть глазами, когда он медленно ложится на широкий металл поручня и упирает приклад в плечо, словно ожидая добычу.

«Беги, ― звучит в голове голос, странно звенящий бронзой. ― Я его задержу. Ужгород не любит таких, как он».

Оцепенение спадает. Я успеваю только выдохнуть:

― Спасибо.

И тут же кидаюсь направо, понимая, что нет смысла задерживаться и расспрашивать.

Ужгород. Мать твою… Ужгород, из которого бежал Дан!

А фигурка ― одна из мини-статуэток, которых тут немало. На краю сознания мелькает истерический смешок. Меня защищают арт-объекты. С ума сойти.

В какой-то момент начинает резать в правом боку. Я слышу выстрел, потом ― шипение дыма. Оно… злое. Оно такое, что хочется зажать уши.

В темноте ловит свет луны и звезд ночная вода. Горная река Уж. Та самая, через которую перекинут мост.

― Сюда… ― снова «бронзовый» голос, на этот раз постарше.

Взгляд выхватывает фигурку на ограде у моста. Борода, шапочка, мешок за спиной. Дед Мороз? Нет, Святой Николай! Тоже хранитель города.

― Давай по мосту. А я ему сейчас подарочки приготовлю.

Успеваю снова шепнуть «Спасибо» и помчаться по мосту, уже не разглядывая, что именно мой защитник достанет из мешка. Есть чувство, что там припасено множество сюрпризов.

Я больше не думаю про время ― просто бегу так, как никогда не бежал. Даже тогда, во Львове, от горгониды. Но в какой-то момент останавливаюсь между домами, чтобы отдышаться, сжимаю рукой бок. Сердце, кажется, сейчас выскочит из груди, каждый вдох режет легкие ножом.

― Сколько же так бежать… ― срывается хрип с моих губ.

Вместо ответа в нескольких шагах от меня прямо из асфальта поднимается дымок. Рядом второй. Третий. Четвертый…

Звучит смех, от которого по коже продирает мороз.

Догнал.

Мысли в панике мечутся. Ужас окатывает липкой волной. Если не буду действовать, то так и увязну, так и останусь. Понимаю, что бежать больше не в состоянии. Что делать? Что…

Договориться? Не вариант.

Озарение ― словно вспышка ударившей в метре молнии. Я могу бороться только тем оружием, которое у меня есть. И плевать, что понятия не имею, как им пользоваться.

Прикрываю глаза, вызывая в мыслях образы. Кто там у нас? Горгониды, которым достаточно стянуть повязку с глаз, и все вокруг окаменеет? Мертвый сармат, который выходит из склепа, потому что хочет забрать чужую жизнь? Степная Вдова, что по ночам плетет паутину и заговаривает каракуртов? Заговоренный акинак из скифского кургана, сносящий головы врагов только по одному велению? Или Дикий Ветер, забирающий волю у всех, кто окажется в полдень в наших песках?

Когда я открываю глаза, все они уже вырастают стеной, становясь между мной и Дымкевичем, явно не ожидавшим такого отпора.

Стараюсь не думать, что могу их всех не удержать, в то время, как из глубин подсознания выныривают всё новые и новые твари. Среди них есть кто-то, чья кожа наливается лунным светом, а волосы серебрятся, стоит только ему начать оборачиваться.

Ещё секунда ― и я его узнаю. Внутри всё сжимается.

― Трус, ― шипит Дымкевич. ― Закрываешься. Я всё равно…

― Разорвать, ― произношу я только одно слово, на миг потеряв всё человеческое.

Рёв оглушает. Человек из лунного серебра оказывается возле меня, хватает за запястья и рывком дёргает к себе.

Голова идет кругом от захлестнувшей со всех сторон зелёно-голубой волны, и тут же меня накрывает густая тьма.

Но я всё же успеваю почувствовать, как дрожит земля, и услышать чей-то низкий мужской голос:

― Давно не виделись, Саша. Совсем забыл своего Следящего.

***

…Сознание возвращается с трудом. Ощущение, что ему намного лучше там, где оно было, поэтому сюда оно не спешит. Голова жутко раскалывается, такое бывает, когда скачет давление и меняется погода, а я, как метеозависимая жертва, всё это ощущаю.

Тем не менее удается сообразить, что я лежу. Под затылком достаточно мягко, поэтому пульсирующая боль в висках терпима. На лбу лежит чья-то прохладная ладонь, знатно облегчающая состояние. Как бы договориться, чтобы она там пробыла ещё часика два? А то и три…

― Ни ума, ни совести, ― слышится сердитый голос Дана. ― Если бы знал, что вы такое задумали, поубивал бы.

― Совесть… чего нет, того нет, ― с бархатным смешком отвечает ему кто-то. ― А про ум бы я попросил.

Дан фыркает, как рассерженный кот. А до меня… до меня начинает доходить, что фырканье как-то уж очень близко.

Сделав над собой усилие, я все же открываю глаза. Белый потолок. Край окна, за которым глубокая ночь. Синие шторы. Угол шкафа с книгами, одна из которых только частично засунута на полку. «Теория бес…» ― дальше не видно. Ладно, в любом случае ни книга, ни то, что я вижу, мне не знакомы.

Перед глазами щелкают пальцы. Я успеваю только моргнуть. Ко мне склоняется Дан.

― Как ты себя чувствуешь?

Почему он так близко? Ещё смотрит сверху вниз. Я пытаюсь скосить глаза в сторону, чтобы понять, что происходит…

Дьявол. Это же его ладонь у меня на лбу. Моя голова, кажется, лежит на подушке, а вот сама подушка ― у него на коленях.

― Антон? ― Беспокойство, как ни странно, не приправлено ни издевкой, ни иронией.

Я сглатываю:

― Как тебе сказать... Немного умер.

[1]Під замком (укр.) ― под замком