Тиэко осталась в Японии. Тема о переезде в СССР не поднималась. Мы обменивались телеграммами, телефонными разговорами. Из нашего с Рамзиным кабинета в управлении КГБ. Полноценного, между прочим, кабинета, в котором собственного стол у меня не было, но зато имелись кресло и диван, которые я оккупировал беззастенчиво по самому прямому назначению в зависимости от потребности полежать, или посидеть. Но чаще всего, любил я «постоять на спине», как говорил Рамзин.
Однако, в кабинете я появлялся не часто, больше околачиваясь в спортзале, но в основном я пытался закончить школу с золотой медалью. Для этого мной штудировались экзаменационные билеты, которые мои одноклассники писали по математике, истории, химии и русскому языку. Билеты мной были переписаны у Ирины Новиковой — нашей отличницы, которая мной была отблагодарена. перьевой авторучкой «Паркер». Не очень и дорогой, кстати.
Проштудировав билеты и выучив их на зубок, мне удалось-таки сдать экзамены на пятёрки и не без трудов, получить золотую медаль. Начальник управления КГБ позвонил на всякий случай в РОНО после сдачи мной экзаменов и спросил, что они думают на эту тему. Медаль золотая, как оказалось, на школу была выделена одна. Зато серебряных — аж три. Одну из них собирались мне и, хе-хе, вручить. Однако после удивления начальника КГБ «почему собственно», медаль для меня сразу нашлась. Наверное забрали у какой-то школы. Да-а-а… И почему они нормируют даже выдачу наград? Чтобы не злоупотребляли? Тогда бы, наверное, на Кавказе все ученики заканчивали школы с медалями, ха-ха…
Тиэко в Союз не ехала и мне ехать учиться в Москву тоже расхотелось. Как не хотелось учиться и в Хабаровске в институте физкультуры. Рамзин сказал, что в Московском институте физкультуры, если уже имеешь высшее образование, можно получить диплом «высшей школы тренеров», где готовили тренерские кадры высшей квалификации.
Он посоветовал мне получить какое-нибудь высшее инженерное образование здесь во Владивостоке, а потом и физкультурное.
Я понимал его. Он просто не хотел терять во мне серьёзное подспорье в его работе по подготовке бойцов спецназа. Да и Григорьев всё-таки рассчитывал на меня, что я реализую свою задумку с производством роботов-разведчиков. Хотя, как оказалось, ему из Москвы прилетела «пилюля» в виде указивки «не заниматься утопической ерундой, а работать по утверждённым планам». Да-а-а…
— И тут планы, — подумал я, — когда Григорьев мне пожаловался.
Мы с ним сошлись на почве лечения его спины, вылившееся в полное обновление его организма и ликвидации патологий, вызванных производственными «излишествами». После обследования Григорьева в каком-то Московском институте, где у него не обнаружили старых, диагностированных ранее заболеваний, начальник управления «разрешил» мне провести подобное лечение и Рамзина со товарищи. Которых я уже месяц, как обихаживал. Хе-хе…
Объявив семье о том, что хочу помогать родителям возделывать дачу, а значит ни в какую Москву не поеду, получил несколько родительских рекомендаций. Папа сказал, чтобы я поступал в «Двиму» на дизельного механика, как дядя Гена. Мама настоятельно советовала поступать в Дальрыбвтуз. Тоже на механический факультет, только связанный с переработкой рыбы, «машины и аппараты пищевых производств».
Против переработки рыбы я ничего против не имел и запаха рыбной муки не боялся, так как всё детство провёт=л в маминых лабораториях. А вот больших дизелей, из-за которых судно или корабль движется в море и от которых зависит его мореходность, я боялся. Дядя Гена рассказывал, как однажды у него «полетел главный», судно легло на волну «лагом» и будь волна по круче то им бы «пришёл кирдык».
Ещё работать в море на судне я бы смог, но нести ответственность за живучесть плавсредства с экипажем в двести человек было ссыкотно. Поэтому я выбрал «Дальневосточный институт рыбной промышленности и хозяйства».
— Я много раз учился и заканчивал этот «самый лучший в мире ВУЗ, наш любимый 'Дальрыбвтуз», как кричат его студенты на демонстрациях. С хорошими ребятами и девушками будешь учиться на потоке.
— А где они плохие ребята и особенно — девушки? — спросил я и пожал плечами.
Отсутствие рядом Тиэко притупляло чувства, которых, в общем-то и не было, и заставляло оглядываться на неожиданно подросших за год девчонок. И восьмой и девятый класс проявлял ко мне интерес. Я же был поглощён то самбо, то карате, то хоккеем, то другими художествами, а то и всем этим одновременно.
В конце июня бойцы спецназа уехали на «практику», секции самбо и карате закрылись, вступительные экзамены в институт я сдал на отлично и поэтому легко поступил. В сентябре планировался выезд на сбор каких-то овощей, а пока я был совершенно свободен и не знал, куда себя деть.
Как-то вдруг оказалось, что все ровесники разъехались и я оказался в гуще молодняка, собиравшегося возле школы поиграть в волейбол, картошку или вышибала. Оказалось, что и в нашем доме подросли аж четыре девчонки, а к ним приходили подружки с верхних домов. Были во дворе и трое ребят на два года младше, но девчонок было гораздо больше.
Мальчишки занимались в нашей школьной секции самбо, а потому меня знали хорошо. Я получился у них за лидера, особенно когда получил разрешение директора открывать вечером спортзал. Лето стояло сырое и на улице из-за сплошной мороси или дождя находиться было просто невозможно.
Дача была возделана и мама с папой уезжали туда, как я понял, побыть наедине, а потому от моей помощи, то есть до сбора урожая, отказывались. И я их понимал. Наступают выходные, а тут взрослый сын дома. Ну какая тут может быть личная жизнь?
Да и мне квартира доставалась тоже в личное пользование и часто посиделки молодняка проходили у меня под музыку и слайды к ней на стене. Особенно всем нравилась подборка фотографий с концертов «Пинк Флоид». Хотя и любые другие фотографии с концертов зарубежных групп просматривались с бурей эмоций и криками, чему не очень радовались соседи, но терпели.
Видео я детворе не «крутил», ибо один раз покажешь и не отстанут. Хватало слайдов и цветомузыки чтобы «прибалдеть». Пить-курить мы не то что у меня дома или в подъезде не позволяли, но всех курящих я вообще к себе домой не пускал, ибо «нефиг дышать табачным перегаром у меня дома». А то, покурят на улице, а выдыхают в квартире…
С девчонками-малолетками было весело. Даже можно было поцеловаться, но более тесных отношений не хватало категорически и я зачастил на набережную’Спортивной гавани'. Там у нас имелось три зоны для купания: собственно сама набережная, по сути — лягушатник, набережная СК «Динамо» и набережная СК «ТОФ». На обоих стояли вышки, с которых можно было попрыгать в воду. На ТОФ стояла даже десятиметровая.
У нас на бухте Тихой была своя нырялка — здание строящейся водонапорной станции, с крыши которой мы и прыгали. Прыгали не все, а самые безбашенные и я. Так как крыша во-первых, возвышалась выше десяти метров, а во вторых с неё надо было разгоняться, чтобы не попасть на переходной мостик. Хе-хе… Тот ещё был экстрим. До этого лета я с крыши прыгать не решался не смотря на мою, кхм, физическую «продвинутость» и владение телом.
В этом году попробовал и понравилось ощущение полёта, когда вылетаешь, «ласточкой», расставив руки, как крылья, по дуге падаешь вниз, пролетаешь мимо перил и входишь в воду. Правда, тело надо было напрягать максимально, руки ноги прижимать плотно и плавки привязывать, ибо если были на резинке, — слетали напрочь. Пробовал крутить «сто восемьдесят» и входить пятками, но получалось не всегда и ощущения были не из приятных. Пятки сводить успевал, а вот ноги выпрямить не всегда. Да-а-а…
А вот на десятиметровой вышке крутить сальто получалось и на «сто восемьдесят» и на «триста шестьдесят». Ну и благодарных зрителей на пляже «ТОФ» было гораздо больше. Там имелись деревянные трибуны, на которых в бни праздников сидели зрители, а в летние солнечные и не очень дни, располагались загорающие. Вот они и наблюдали за теми, кто решался прыгнуть с верхней вышке, ибо таких смельчаков не было много. Поэтому каждый кто даже просто забирался на самый верх постоять, вызывал живейший интерес. Да-а-а… Были и такие, кто шлёпаясь о воду, не очень правильно и тогда над пляжем в воздухе раздавался массовый «ох!».
Я прыгал аккуратно. Чаще всего, — моей любимой «ласточкой». Разгоняясь по дорожке и толкаясь ногами как можно сильнее. Чтобы продлить ощущение полёта. Однажды я заметил, что воздух как бы сгустился и полёт в верхней фазе — по горизонтали — продлился несколько дольше обычного. Оказалось, что Флибер решил доставить мне максимальное удовольствие от прыжка и слегка «сгустил» воздух.
— Ты, это, не злоупотребляй, — остановил я его порыв мне угодить. — А то ещё запишут в волшебники «Черноморы», кхе-кхе…
Однако и мне, и зрителям такие «пролёты» по горизонтали понравились. Ходил я на ТОФ каждый солнечный день, а их становилось всё больше и больше, и как-то ко мне подошёл мужчина в спортивном костюме. Он спросил:
— Приезжий или наш Владивостокский?
— Наш, — ответил, я сразу понимая, о чём пойдёт разговор. — Но сразу отвечу — нет.
— Ха-ха, — рассмеялся подошедший. — Вот так тки и «нет»?
Я тоже улыбнулся.
— Ведь вы же будете меня склонять к занятию прыжками в воду. Верно?
— Верно.
— А я не склонюсь. Я и так прыгаю, а спорт у меня уже выбран. Я самбист.
— Хм! Странно. Фигурой на самбиста ты совсем не похож. Скорее — на танцора.
— Я ещё и каратист. Там тоже прыгают.
— Каратист? А это ещё, что за зверь такой?
— Что-то типа дзюдо, только, как бокс.
— Они тоже все сутулые и плечи в кучу. А у тебя спина прямая и таз сморит вперёд, а не отклячен. У тебя идеальная фигура для прыгуна в воду. И координация… А ещё… У тебя фаза полёта длится на секунду больше, чем положено.
— Кем положено? — спросил я.
— Законами природы, мальчик, — человек явно разозлился на моё ерничество.
— Извините, если сгрубил, — сказал я. — Просто забавно слышать. У меня, между прочим, отрицательная плавучесть. Я плаваю, как топор. А вы говорите про затяжной прыжок.
— Я заметил, что тебе приходится работать руками и ногами, чтобы держаться на воде. И это, действительно, удивительно. Обычно «хорошо» летают лёгкие. У птиц кости полые, знаешь?
— По зоологии проходили.
— Просто хотел сказать, что если тебе нравится прыгать, а тебе нравится, я вижу, можешь приходить с спорткомплекс «Спартак». Там тоже есть десятиметровая вышка. Приходи. Скоро осень, зима, а у нас можно и попрыгать, и поплавать.
— Хм! — подумал я. — А ведь это отличное предложение.
— Огромное вам спасибо. Но зачем вам это нужно?
— Ну-у-у… Ты здорово прыгаешь и абсолютно технично. Можно сказать — идеально. Мои бы ребята на тебя смотрели и лучше старались. А то есть у меня ребята перспективные, но ленивые.
Я ещё больше улыбнулся.
— Без обязательств? — спросил я.
— Без обязательств, — улыбнувшись и кивнув, ответил он. — Меня Коробов Вячеслав Иванович зовут. Приходи когда захочешь.
Он протянул мне руку.
— Приятно было познакомиться, — сказал Коробов.
— И мне, — кивнул я. — Спасибо за приглашение.
— Там у нас даже баня есть. Для своих.
— У-у-у! Тогда, точно, приду.
— Мы в бане по понедельникам паримся.
— У меня по понедельникам тренировки, — я не сказал ему, что сам тренирую. — Но пока каникулы, можно и походить.
— Зимой хорошо. Летом не такое удовольствие.
— Ну, да…
— Ещё прыгать будешь?
— Пару раз прыгну. Но не прямо сейчас.
— Я побуду тут ещё какое-то время. Посмотрю.
Я пожал плечами и отошёл к своей тряпочке с уложенными на неё вещами. Немного позагорав и посмотрев, как прыгали другие смельчаки, я даже вздремнул, разнежившись на солнышке. Для Коробова демонстрацию прыжков я делать не собирался, а на счет свободного полёта решил ничего не менять, чтобы не получилось «разлёта» по времени. То был полёт, то вдруг не стало… Пусть думает, что хочет. Особого криминала в моём продлённом полёте нет.
— Хм! А интересно, насколько ты можешь уплотнить воздух? — спросил я.
— Дело не в самом «сгущении» или уплотнении воздуха, — сообщил Флибер. — Дело в энергетической «подстилке», которая создаётся вокруг тела. Это, что-то типа отталкивания противоположных полюсов магнита, но оно основано не на принципах магнетизма электричества, а на других. Ты не поймёшь. Вокруг тебя много чего тобой не видимого, но ты не можешь пользоваться этими силами. Иные принципы. Не материальные. Используя эти принципы и энергии, наши челноки летают. Только на твой ещё не заданный вопрос отвечу сразу. Ты самостоятельно летать не сможешь. Нет в тебе двигателя.
— Значит, не я первый хотел спросить про полёт? — саркастически спросил я, имея ввиду «предка».
— Ты, что ли, один любишь нырять с вышки? Хе-хе-хе! — совсем не обиделся на мою подначку «мой внутренний голос». — Мы с тобой одной крови, плоти, разума и духа, хе-хе, братишка.
Очнувшись от дрёмы, я снова пошёл к вышке, спускаясь с верхних скамеек трибуны. По дороге разминался: покрутил плечами, шеей, сделал скрутки корпуса, боксёрские уклоны.
— Боксёр, что ли? — спросил один из парней, которых я давно определил на этой купалке, как «местных». У них на пляже, действительно, было постоянное место, с которого они сгоняли всех, кто там обосновывался раньше них. Это были нижние ступеньки трибун возле прохода-лестницы, по которой ходили желающие подняться на верхний ярус. Ребята, как бароны и графы во Франции в средние века, контролировали торговые пути, проходившие мимо их замка. И среди них имелся, да, довольно таки в возрасте, главарь, окружённый двумя «ближниками» и двумя-тремя девчонками.
На пляже СК «Динамо» имелась своя «шайка-лейка» спортивного вида ребят, задиравших парней и делавших скабрезные предложения отдыхающим, проходящим мимо, девушкам. Здесь — эти…
— И боксёр тоже, — ответил я, пытаясь пройти мимо, но мне заступили проход сразу двое.
Оглядев сначала этих, потом переведя взгляд на других «разбойничков», я подумал, что без драки, похоже, не обойтись. Они давно меня заприметили, и я им порчу атмосферу своим присутствием и совершенно нетрепетным, бесстрашным и нескрываемым к ним чувством антипатии.
Это не были спортсмены. Или, по крайней мере, были давно не спортсмены, ибо некоторые их части тела, разукрашенные синими рисунками, выдавали их с потрохами.
— Не уважаешь? — спросил «барон», имеющий кроме уголовной росписи ещё и якорь на предплечье.
— Вас? — уточнил я.
— Людей, — уточнил он.
— Людями ты называешь блатных? — уточнил я.
— О! Парень в теме, — вскинув брови и блеснув фиксами, проговорил один из свиты «короля». А то, что это, вопрошавший меня — скорее всего «блатная шишка»[1], было очевидно по сразу нескольким церковным куполам на груди.
— Людей — уважаю, блатных нет. А за что вас уважать? Ведь вы же людей грабите. Для вас все остальные люди — не люди.
— Смелый ты парниша, как я погляжу, — цыкнув зубом, проговорил «король». — Комсомолец, что ли?
— И комсомолец, — кивнул я. — Не трогал я вас, пока вы меня не тронули. А раз тронули, то сами напросились на проблемы.
— Что за проблемы? — вскинул брови охреневший от моей наглости главный блатной.
— Ну, вы же отдыхали тут спокойно? И я вас не трогал?
Блатной кивнул.
— А теперь не будете. И если я вас через тридцать минут здесь увижу, потеряете здоровье, и ночевать будете в казённом доме.
— Ты не много на себя, пацан, берёшь? — нахмурился главный. — Жить надоело?
— Считаю до трёх, — сказал я.
— А то, что? — осклабился ближайший блатной и встал в боксёрскую стойку.
Я просто ударил его по предплечью, а он стукнул себя своим же кулаком по губам. Ударил и схватил его за запястье, выдернув руку вперед с доворотом её вовнутрь. Он не ожидал такого и руку отдал. Надавив ему левой ладонью на локоть, я вывел его руку локтем вверх и коротко вставил ступню ноги в печень. Парень попытался согнуться, но я, крутнувшись по малому радиусу, отправил его в полёт головой челюсть своему боссу.
Не отпуская руку, первого, я той же ногой сбил летящую в мою сторону от второго «плюху» и аккуратно «влупил» ему «маегири» в живот. Можно было бы в голову,но как н тогда упадёт, я не знал. Вдруг головой об асфальт? А калечить я пока никого не хотел.
— Спецура? — вдруг спросил меня удивительно спокойным голосом «король», вытирая ладонью кровь, вытекающую из носа и отстраняя от себя голову своего «бойца».
Я настороженно молчал.
— Молодой ты, вроде, для службы. Но машешься складно.
— Я сказал всё, что хотел сказать, — сказал я. — Вам на сборы тридцать минут. Потом приедут вас забирать, а я вас тут придержу.
— Собираемся, братва, — со вздохом проговорил блатной. — Против власти не попрёшь.
— Да, ты, что Сева, такое спустишь ему? — вякнул, начиная нормально дышать, «моя первая жертва». — Он же тебе кровь пустил…
— Это не он мне пустил, а ты, — спокойно сказал Сева и поморщился. — И не вякай тут! Кто тебя за язык тянет? Уходим! Я сказал!
Он сказал, а я пошлёпал босыми ногами по горячему асфальту, кое-где уже начавшему таять. У вышки меня ждал Коробов.
— Столкнулся-таки с субчиками-голубчиками. Надоели уже. Но Севастьянов — друг командира отряда ОСНАЗ, что на Русском острове. Слышал, может, про таких? Боевые пловцы. Ловко ты его парней уделал.
— Осназ? — удивился я. — А что он такой расписной тогда? Когда успел?
— Как отслужил срочную, так и пошёл по зонам. Грабежи и разбои. Ему где-то около сорока сейчас.
— Да? Хорошо сохранился, не смотря на жизненные лишения. Ну, да и бог с ним! Пойду прыгну, да домой.
— Это и есть твоё каратэ? — спросил Коробов. — Ногами-то…
— Оно, родимое, — вздохнул я и стал подниматься на вышку.
[1] Держать «шишку» — пользоваться авторитетом, быть главным.