Другая жизнь. Назад в СССР – 4

Глава 16

На обед меня разбудили, попинав по пяткам.

— Пошли, Миха, поберляем, хе-хе, — сказал через ужимки, Федько. — Дай сигаретку.

— Х*й завёрнутый в газетку вам заменит сигаретку, — выдал на гора очередной эвфемизм Курьянов. — Что ты пристал к Мишане? У него не бездонная скатерть самобранка.

— Кхе! — выдавил я из себя вставая со спины на ноги рывком тела. — Мне не жалко. Только, не стучи меня больше по пяткам, Андрей. Могу нечаянно ногу сломать. Рефлекторно.

— Это, кхе, как это?

Андрей скривил в напряжённой улыбке лицо.

— А вот пробуй ещё пнуть.

Я снова завалился на спину на свой матрас и демонстративно накрыл глаза подушкой.

— Давай, — скомандовал Флибер, и я снова толкнулся головой и руками от плотного матраса.

Время двигалось медленно. Я толкался на вверх, а вперёд и попал Андрею, ткнувшему меня по пяткам носком кеда с приличного расстояния, чуть выше колена в бедро, выбив опускающуюся и ищущую опору ногу. Андрей упал на меня, выставив руки, локтями которых попал точно в мои ладони. Самортизировав, я мягко оттолкнул Федько и он снова встал на ноги.

— Пи*дец, — глубокомысленно выразился Курьянов, раскрыв рот. — Цирк — шапито, млять!

— Пи*дец, — согласился Федько. — Ты же мог мне ногу сломать!

— О том и был разговор.

— Ты же на видел, когда я…

— У меня рефлексы, — хмыкнул я и подумал, — и Флибер.

— Ну, самбист! — покрутил головой Андрюха. — А как тебя будить, если что?

— Я услышу, — пожал плечами я. — По пяткам неприятно.

— Нас так в интернате будили, — сказал Андрюха.

Ну, да, я помнил, как он рассказывал нам, что какое-то время обитал в детдоме, а потом жил у тётки.

— Пошли уже жрать! — воскликнул Курьянов. — Не останется ничего. Там гуляш с картофельным пюре. М-м-м-м… Люблю пюрешку с подливой.

— Ха-ха, — рассмеялся я. — Через месяц макаронам радоваться будешь.

Успели мы вовремя. Ещё не все двести человек выстроились перед раздачей и мы, довольно скоро сидели за столом и, как говорил Федько, «берляли». От слова «берло».

— А что такое «берло»? — спросил я.

— Так в интернате еду называли, — дёрнув плечами, ответил Федько.

— Это не еда, а любая выпивка: водка, вино… На уголовном жаргоне.

— Откуда знаешь? — удивился Курьянов.

Я улыбнулся.

— Школа жизни.

— Да ты, вроде, не похож на бывалого, — прошептал, склонившись к моему уху, Кура.

— Не претендую. Я далёк от культуры, — я взял это слово в кавычки, — синепёрых. И очень не люблю ни их самих, ни их жаргон, ни правила. Прямо до дрожи, как не люблю. И предлагаю не засерать другим ни мозги, ни уши. В приличном обществе находимся. Тем более, если кто не знает, если ты не блатной, то могут призвать к ответу даже за «гнилой базар» и за попытку казаться блатным. А оно вам надо? Да и мало ли тут бывших сидельцев, кто знает? Да и пошло это казаться не тем, кто ты есть на самом деле.

Капусты в щах было много, мяса в щах не было совсем, но бульон мясом пах. Гуляш был пресным и стало понятно, что туда и отправили уже вываренное и обжаренное мясо. Экономика должна быть экономной… А на ком ещёэкономить, как не на студентах, которые, по умолчанию, должны стерпеть всё, под угрозой отчисления из института. Особенно — запуганные напрочь абитуриенты.

Права качать смысла не было, но я попросил у поварихи меню, где прочитал, что щи должны быть с мясом. Потом подозвал взглядом Галчонка и ткнул пальцем в меню, сказал так, чтобы слышала повариха:

— Составьте акт, что в щах мяса не было. И дай подписать трём студентам. Я подпишу.

Галина раскрыла свои синие глаза ещё шире и они совсем стали анимешными. Я подмигнул. Галина заморгала.

— Так и сделаем.

Я обернулся к поварихе и отдав меню строго сказал. Принесут меню — тоже подпишите.

— Да кто ты такой? — пренебрежительно скривилась дородная баба.

Я оглянулся по сторонам и, расстегнув нагрудный карман, как Остап Ибрагимович, показал её красную корочку на которой было написано чёрными буквами «КГБ СССР». Только у меня это была настоящая «корочка», а не зеркальце с красным тылом.

— Ты это что удумал, Мишка? — хлопая ресницами, как крыльями, спросила Галина.

— Надо с первого дня брать порядок в свои руки иначе удачи нам не видать. Если они с первого дня на нас экономить начали, то через месяц мы тут с голоду передохнем.

— Не передохнем. Картошки на полях много!

— Ну, только если это… Отопления в бараках нет, а нам тут до октября торчать. Переболеем все. А нам ещё учиться, учиться и учиться, как завещал великий и могучий…

— Великий и могучий — у нас русский язык, а вождь пролетариата просто великий. Ты, Мишка, осторожнее с высказываниями. А то у тебя и песни диссидентские и шуточки… А с комсомольским контролем — это ты правильно придумал. Мы тебя на собрании изберём контролёром.

— Правильно, собирай собрание. Кто у нас комсорг?

— Э-э-э… Так нет ещё комсорга. Старост групп деканат назначил.

— Тогда просто сообщите, что состоится комсомольское собрание. Сегодня ещё есть время поговорить. Потом никто не дат собраться.

— Правильно, Мишка! У тебя получится!

— Конечно получится, — сказал спокойно я и девушка удивилась ещё больше.

Уже через полчаса все стояли на той же поляне а я на импровизированной трибуне, собранной из деревянных палетт.

— Так, ребята, буду краток, — сказал я. — Вот мы приехали поднимать народное хозяйство и что мы видим? Мяса в борще нет, хотя в меню синим по белому написано, что присутствовать должно. Понятно! На гуляш ушло. Значит — экономия минимум десять килограммов мяса сегодня состоялась. На нашем, между прочим, здоровье экономия. Если так будет продолжаться каждый день, то мы к концу срока пребывания недополучим два миллион килокалорий. Это все вместе, а каждый, почти десять тысяч килокалорий. И с этим нужно кончать здесь и сейчас. Предлагаю включить «Комсомольский прожектор» и выпускать не только сводку с полей, как нам предложило руководство института, но и информировать о его же, то есть наших руководителей, о проблемах питания, быта и труда. Сам я готов стать редактором стенной газеты и его художником. От вас нужна только информация в любой форме: устной или письменной. Как вам такая идея?

— Всё правильно, Миха! — басом крикнул Курьянов. С такой жрачкой мы точно протянем ноги!

— Точно, Мишаня! — крикнул Григорий Мицура, которого поддержало ещё несколько парней.

— Мы даже акт составили про отсутствие мяса в супе, — крикнула Галинка.

— Вот этот акт мы и пришпандорим к нашей газете. Прямо сегодня. Ватман нужен! Ватман есть? — Спросил я резко у руководителя стройотряда.

— Кхэ-кхэ… Ватман найдём. А инициатива хорошая. Предлагаю Шелеста и выбрать руководителем «Комсомольского прожектора»!

— Правильно! — крикнули с разных сторон.

— Есть ещё предложения по кандидатуре руководителя «Прожектора»? Нет? Значит — выбран единогласно. Помощников я себе отберу самолично. А активные корреспонденты нашей студенческой газеты будут награждаться разными подарками.

Я оглядел студиозусов. Они смотрели на меня, словно заворожённые.

— Ещё какие-то темы для обсуждения имеются?

— Нет, вроде! — крикнул Курьянов.

— Тогда стихийный митинг предлагаю считать закрытым. Ура, товарищи!

— Ура-а-а-а, — заорали ребята и девчата и разбрелись по делам.

— Кхм-кхм! — проговорил руководитель. — Ловко у тебя, Михаил, получается с народом общаться.

— Так я ж комсоргом школы и членом крайкома ВЛКСМ больше года был. Да и тренирую ребят и взрослых. А там, если «сопли жевать» результата не добьёшься.

— Понятно. А про стенную газету… Ты и правда — художник?

— Член союза художников СССР.

Я протянул ему большую красную книжицу. Её рассмотрели.

— Нам повезло, значит? А какую корочку ты показал поварихе?

Я расстегнул карман и продемонстрировал чёрные буквы.

— Я инструктор по физподготовке в краевом управлении.

— Понятно. Ну разве можно так пугать трудящихся?

— Меня спросили кто я такой, я и показал. А пугать можно и нужно. Чтобы не обирали бедных студентов. Мы ещё и ОБХСС вызовем, если надо будет.

— Тогда они просто уйдут. То готовить будет?

— У нас есть желающие занять их места. Донцов, например…

— Да-да… Они подходили… Ну, что же… Молодец.

Он протянул мне руку. Я пожал вспотевшую ладонь.

— Ватман дадите? И ещё бы место, где можно было бы разложиться…

— Пошли. Здесь в клубе есть комната художника-оформителя.

— Прекрасно.

Комната художника находилась на втором этаже, надстроенном в церкви уже в советское время, естественно. Это было очень просторное помещение, пригодное для написания транспарантов, разложенных на полу во всю длину.

— Очень удобная комната, — подумал я. — Тут и ночевать можно.

— Тогда я сюда свои краски перенесу и приступлю…

— Вот тебе ключ. За порядок отвечаешь! Не курить, не пить. Не дай, кхе-кхе, пожар. Со светом тут плохо. Света тут нет совсем. Электропроводка слабая отключили.

— У меня автономное освещение от аккумуляторов, заряжаемых от солнечных батарей.

— Что? Каких батарей?

— Солнечных. Я покажу. Газетой придётся после полей заниматься, поэтому придётся сидеть после отбоя. Но со светом я разбирусь.

— Покажешь, что это.

— Обязательно покажу.

Я сбегал в барак за красками и другими художественными принадлежностями. Курьянов бренчал на гитаре, Федько не было. Другие спали или лежали на спине, «завязывая жирок», то есть накапливая калории.

— Ну, ты, Миха и выдал! Ещё бы немного и пошли бы сельсовет брать, кхе-кхе…

— Сельсовет брать никто бы не пошёл, ибо сие — есть власть, наша, народная и я бы даже сказал, кхе, социалистическая.

Курьянов даже бренчать струнами перестал.

— Вот можешь ты, Миха, так сказать, что задумаешься о смысле жизни. Ты газету рисовать?

— Да, Андрюха. С тебя и начнём освещать нашу студенческую жизнь. Нарисую, как ты шваброй в поезде работал. И не обижайся. Так надо.

Курьянов посопел-посопел, потом спросил:

— Хоть похожа себя буду?

— Ещё как, — хмыкнул я, вспомнив его отвисшую нижнюю губу с кровавыми потёками, и опухшее лицо.

— Ну, тогда — ладно.

Пришлось сначала рисовать стенд с надписью «Комсомольский прожектор». Хорошо, что нашёлся хоть и старый, но уже загрунтованный. Я его отмыл и приколотив к «штатному месту возле двери 'клуба» под навесом, оставил сохнуть.

На ватмане я набросал картинки, которыми описал наш путь из Владивостока в Данильченково, на которых персонажи не безмолвствовали, а активно общались. Были там и мы втроём, сидящие на склоне, и Курьянов выкрикивал «лозунги». Правда целиком фразы не вмещались, а потому после первых двух слов, чаще всего, шло многоточие.

Курьянов был мной нарисован в виде огнедышащего дракона со шваброй. Очень, между прочим, похожий на настоящего Курьянова: с таким же большим красным носом алкоголика, ха-ха… Ну, ничего… Подписей под картинками не было. Критикуемый предупреждён.

Акт об «отсутствии присутствия» был приклеен мной к листу ватмана «намертво» имеющимся у меня каким-то супер японским клеем. Все картинки и акт я обработал лаком против сырости и вывесил ватман на стенд, прикрепив качественными японскими кнопками. Пришлось сгоняв Флибера несколько раз в параллельный, иллюзорный, хе-хе, мир. Самому идти туда было вредно. Мог там и задержаться на пару недель. А мне нужно было собраться и приготовиться к трудовым «подвигам». Может, через недельку-другую, я и устрою себе расслабон, но не раньше.

Уже было темно, когда я вывесил стенную газету на стенд, но ребят и особенно девчат не спало много и они тут же облепили стенд, освещая его фонариками. То, что тут беда со светом, меня сильно расстраивало. Ну не тащить же сюда дизель-генератор, на самом то деле? И не заниматься же освещением лагеря. А ведь действительно могут сгореть, нафиг от свечей и керосиновых ламп.

Главное, что на кухне какая-то лампочка, хоть и еле-еле, но светилась.

— Чёрте что и сбоку бантик! — выругался я и отправился в свой барак.

Там в кругу собутыльников горлопанил Кура. По кругу ходила бутылка, которую употребляли «с горла».

— О! Миха Шелест! — крикнул Курьянов. — Активист-комсомолец-прожекторист! Пить, наверное, откажешься?

— Откажусь, Андрей. Не обессудьте. Здоровье дороже.

— Хе-хе… Здоровье надо беречь, да… Особенно в таком коллективе как наш. А то… Света нет… Темно…

Я остановился и почесал затылок.

— Это ты так мне на тёмную намекаешь? — спросил я.

— Да, ну, какая тёмная, Миха? — хрипло рассмеялся Кура. — Ты же у нас самбист. Разве мы все с тобой сравимся?

Я подошёл к нему ближе и склонившись над его ухом прошептал:

— Я тебе пальцы сломаю на левой руке и ты не сможешь играть на гитаре. Веришь?

Я посмотрел ему в глаза. Он, прикрыв рот, кивнул.

— А на счёт тёмной, я вам ребята вот что скажу. Всех я вас вижу и потом переломаю руки по одному и каждому. А теперь, сдрыснули с моей постели. И чтобы я никого на ней никогда не видел.

— А то что? — спросил крепыш сидящий на моём матрасе укрытом одеялом.

Я посмотрел на него и, улыбнувшись, подошёл ближе.

— Вот ты сейчас своей грязной жопой сидишь на моём одеяле. Тебя, как зовут?

— Игорь. А почему это у меня жопа грязная?

— А ты её после сральни мыл? Не мыл. И ты ещё спрашиваешь?

— Да, ты оху*ел! Чо ты борзый такой⁈ Сабист? Так мы таких самбистов на раз-два.

Он тоже был явным борцом. Парень попытался встать, но я его усадил ударом пятки в лоб. Он как раз так удобно наклонился вперёд.

— Зря вы, ребята, это затеяли, — сказал я, отступая назад. — Тёмная, говоришь?

Такой истории в моей памяти я не читал, да-а-а…

— Тихо-тихо, пацаны. Вы чего? — заголосил Курьянов, видимо помня моё обещание. — Такого уговору не было.

Но ребята, одурманенные вином, уже встали и пошли на меня. И я понял, что это не студенты. В свете фонариков я увидел хитрое лицо Андрея Федько.

— А-а-а… Это ты, Брут? — хмыкнул я. — Ну что ж, так даже лучше. Своих бить, с кем потом пять лет учиться я не хотел, а этих бычков…

Тут, как раз, один из «бычков» качнулся ко мне и тут же получил ногой в челюсть. Не сильно, только, чтобы вырубить. Игорь кинулся на меня лбом вперёд, целя в живот, словно желая пройти в ноги, и был встречен моим любимым ударом — в таких случаях — локтем в подлопаточную болевую точку. Он взвыл и завалился лицом на дощатый пол. Добивать я его не стал, а лишь посильнее толкнул его в затылок, чтобы контакт его лица с полом был более ощутимым.

Третий получил апперкот из нижнего положения в печень и застонав скрутился калачиком. Четвёртый и пятый легли одновременно, получив двойной удар «рука-нога».

Оглядев место побоища и посмотрев на Курьянова с Федько, я произнёс сакраментальную фразу:

— Грустно, девицы. Кто прибирать-то будет?

На удивление, Федько не был ни напуган, ни растерян. А Курьянова всего трясло.

— Его, значит всё-таки инициатива была? — подумал я.

— Его-его, — сказал Флибер. — Я не стал тебя отвлекать от творческого процесса… Знал, что ты и сам справишься.

Демонстративно ни на кого не глядя, я сбросил на пол одеяло и завалился на свой матрас не раздеваясь и никого не опасаясь. Закрыл глаза и погрузился в сон.