Другая жизнь. Назад в СССР – 4

Глава 21

Учиться было интересно. Интересно потому, что общаясь в институте с разными людьми я, э-э-э, развлекался. У меня сложился круг лиц, с которыми мне было интересно. С тем-то мы говорили о книгах, с кем-то о спорте, с кем-то о музыке, с кем-то об учёбе, мать её так. Почему я р ней таким тоном? Да, дело в том, что я часто — по уважительным причинам — пропускал занятия, а почти все преподаватели для зачёта требовали наличие лекций. А их у меня, естественно их не могло быть, по той же причине, да.

Те студенты, которые не ходили на лекции, подвергались и другим репрессиям со стороны преподавателей, например — сдача этой темы лично преподавателю. Как, например, поступал наш математик, которого студенты прозвали «Гебельс». Любил он поиздеваться над младшекурсниками, да. А Высшая математику нужно было осваивать аж целых три года, мать её так. И дело не в самой высшей математике, а в преподавателе. Нам не повезло, нас мучил неврастеник, а другим преподавала спокойная и выдержанная женщина.

Однако, что имеем — то имеем. Другие преподаватели не были такими же «злодеями», как математик, но тоже требовали «порядка», а значит защиты тех тем, которые студент пропустил. Например, преподаватель по начертательной геометрии Урих, тоже озадачивал пропустивших его лекцию и был на лекциях требователен к вниманию студентов. Даже ходил по поточной аудитории, поднимаясь по рядам и проверяя, чем кто занимается. Многие валяли дурака и играли вразные «настольные» игры вплоть до «футбола» свёрнутым шерстяным шариком, подгоняемым хлопком ладошки по столу. Ну и морской бой, конечно.

Я всегда писал лекции, когда на них присутствовал, поэтому ко мне у преподавателей особых претензий не было. Да и слухи о моей спонсорской помощи по установке кухонного оборудования с улучшением электроснабжения целой деревни Данильченково, за счет увеличения электрической мощности местной подстанции. Да и наш «Комсомольский прожектор» с посиделками… Кхе-кхе… Да и моя красная корочка… Да и… Многое имело место, что влияло на отношение ко мне и на мою известность в широких институтских массах.

Но я и с преподавателями, и со студентами вёл себя предельно скромно и старательно корректно. Очень старательно, да… Поначалу в меня тыкали пальцем. И не только студенты, ага… Что я делал? А скромно тупил взгляд. Я играл роль «ботаника» и до меня доходили слухи, что многие удивлялись, когда узнавали, что я творил в совхозе. Хотя… А что я такого творил? Все поставки — спонсорская помощь Токийского пищевого университета. А я от неё категорически абстрагировался. Я, не я, и корова не моя. Просто — так совпало, что я знаком с его ректором. И всё! Поэтому именно меня университет сделал выгодоприобретателем спонсорской помощи. Ну и заявку отправил я. Ну, так получилось.

Короче…

Возникла проблема переписывания лекций. Я брал их у девчонок из параллельной группы. Всего групп «эмашников» на первом курсе было четыре. Одна была полностью сформирована из девушек. В первых трёх девчонок совсем не было. Наверное, чтобы сконцентрировать внимание парней на учёбе. Встречались с однокурстницами мы только на поточных лекциях. И это было удобно. Вот я и переписывал лекции в читальном зале, оставаясь после занятий.

Там я близко познакомился с «хозяйкой» читального зала Ольгой Марковой. Вообще-то «хозяек» было две и они работали по какому-то сложному графику, иногда задерживаясь допоздна. Читальный зал прекращал функционирование аж в восемь часов. Иногда к ней приходили знакомые, и читалка продолжала работать и позже. Правда, в «закрытом режиме».

Входная дверь запиралась на ключ. Читатели чтобы уйти, стучались в дверь хранилища, где Ольга с друзьями пили кофе и не только, Ольга принимала «источники знаний» и выпускала. Я засиживался обычно допоздна, так как имел возможность добраться домой на машине, и оказалось, что и Ольга жила в «моём» районе. На бухте Тихой, ха-ха… Три другие её подружки жили тоже по пути нашего следования. На этой почве мы и познакомились. Просто, однажды мы вышли вместе и они увидели мою огромную машину, куда все шестеро и вместились. Просто, девушки обычно были, э-э-э, с парнями, да…

Меня приняли в кружок «любителей кофе» и мы неплохо общались. Ребята были взрослее меня лет на шесть-семь. Ольга — старше на два года. Её брат Андрей — на шесть лет. Его друзья — примерно на столько же. Подружки Ольгины — были её одногодками и учились в Университете на филологическом факультете. Ольга туда не поступила на дневное отделение уже в двух попытках, а потому поступила на заочное и поэтому работала в библиотеке.

Девушки, естественно, поражали своей начитанностью и обострённым чувством прекрасного, выражавшегося порой в категоричных высказываниях относительно того или иного автора. Они разговаривали друг с другом, и мне их интересно было слушать.

Парни были бывшими однокурсниками Андрея — брата Ольги, закончившего мореходное училище, и тоже, как и он сейчас, работали в море. На судах прибрежного лова. Андрей имел специальность радиста, его друзья тоже. Они, в основном, пили горячительные напитки, но вели себя не агрессивно и весело. Весёлые были ребята. «Травили» морские анекдоты, истории, случаи из небогатой морской практики. Короче, мне с ними было интересно, тем более, что жили Марковы в моём районе, а иногда хотелось сходить к кому-нибудь в гости. Как Винипуху, ха-ха… Правда, в отличие от известного медвежонка, я приходил в гости не с пустыми руками.

Девчонки были помешаны на кофе. А у меня кофе был. А ещё я приходил в гости со своей волшебной переносной трёхлитровой кофе-машиной. Куда мы просто заливали кипяток и получали массу удовольствия. Я всегда таскал её с собой, даже в институт. Вес без воды у неё был небольшой, около килограмма, но термос был объемным. Однако я ходил в институт не с портфелем, или «дипломатом», как все, а с «офисным» рюкзаком, куда кофе-машина, имеющая квадратную форму в поперечном сечении, удобно вмещалась. Поэтому я всегда был желанным гостем, хоть у Ольги дома, хоть в читальном зале, хе-хе… А для студента библиотека была кладезем знаний, а читальный зал — вторым домом. А может и первым. Поэтому знакомством с Ольгой я дорожил.

Как-то придя в «читалку» заниматься, я застал Ольгу о чём-то увлечённо разговаривающую с симпатичной девушкой. Мне нужны были труды Владимира Ильича Ленина и я скромно встал у стойки, ожидая окончания их разговора.

— Да, понимаешь, — услышал я. — Платье шёлковое, а наша машинка шёлк тянет.

— Ой, Лариска, ты такая красивая в том платье будешь! — проговорила Ольга.

— Так, вечер уже послезавтра, а я сострочить детали не могу.

Речь явно шла о новогоднем платье и новогоднем вечере, который должен состояться двадцать восьмого декабря в конференц-зале этого Баляевского корпуса. Девушка, названная Ольгой Ларисой, мне очень понравилась. И не то, чтобы понравилась, а как то сразу запала, как говорится, в душу. Аж сердце защемило.

— Тихо-тихо, — прикрикнул я на него, поняв причину «защемления». «Вспомнил» я кое-что из памяти «предка».

— Извиняюсь, что встреваю в разговор, девушки, но понимаю, что дело у вас срочное… Могу предложить в аренду японскую швейную машинку с функцией оверлока.

— Привет, Мишка, — сказала Ольга.

Незнакомка осмотрела меня сверху до низу и нахмурилась.

— Я от незнакомых мальчишек, в коротких штанишках, предложения не принимаю.

Я посмотрел на низ брюк и действительно увидел, что они короткие.

— Фига себе, как я за лето вытянулся, — подумалось мне, и я вдруг представил, как выгляжу со стороны. Представил и покраснел. Да-а-а… Стиляга, ха-ха-ха…

Я пожал плечами.

— Оленька, дай мне тогда том Ленина с «Империокритицизмом».

— Эмпириокритицизм, Миша. Фу, как не стыдно! Есть в брошюре. Давать?

Я покраснел ещё сильнее и кивнул головой.

Я быстро пролистал брошюру, чтобы запомнить текст визуально и дома законспектировать, и, сдав её, пошёл на лекцию по химии. А после химии меня ждала незнакомка.

Она просто поймала меня за пуговицу костюма, купленного мне родителями на школьный выпускной в «Альбатросе», брюки которого сегодня меня подвели. Да что там! Опозорили!

— Э-э-э… Миша! — обратилась Лариса ко мне, держась за пуговицу, выдёргивая меня из толпы студентов, вынесших меня из поточной аудитории. — Оля сказала, что ты хороший мальчик и не врёшь, что у тебя есть такая машинка. Она что-то ещё про тебя рассказывала, но мне это не интересно. Она сказала, что у тебя есть японская швейная машина. Мы можем сейчас поехать за ней. Мне очень надо.

Девушка была просто прелесть, как хороша. У неё был удивительно красивый макияж. Таких «теней» я в этом институте не видел. Да и в городе, наверное, тоже… Веки с ресницами походили на крылышки бабочки махаона. Очень красивые!

— Ну, ты слышишь меня? Поехали! Скорее! Ты ведь довезёшь меня до дома с машинкой? Она большая?

— Не-е-е… Она не большая. Электрическая. Ног, довезу, конечно.

Я, плюнув на следующий семинар по электротехнике, вышел из института, сопровождаемый красавицей, одетой в леопардовое, явно из валютника, пальто и в шапке из страусиного пуха… Я был одет скромно в японскую куртку — «Аляску», в каких ходило пол города. Ветра-с, однако, такие, что не застегнувшись до самого верха и оставив перед собой только отверстие для лица, можно было противостоять непогоде.

— Ух ты, какая машина! — сказала девушка, уверенно усаживаясь на переднее сиденье, откидываясь на спинку и вытягивая ноги в дорогих импортных сапогах. — Ну, чего ты? Поехали уже!

Я захлопнул «варежку» и стронул машину с места.

В этом году зима стояла совершенно бесснежная и мы домчались до моего дома минут за двадцать. Зато потом «пилили» через весь город часа полтора. Лариса жила на улице Кирова. Аж возле мореходного училища, где, кстати рядом стоял лодочный гараж дядьки Саши — младшего папиного брата. И куда мы неоднократно ходили, чтобы порыбачить с лодки. Да-а-а… Выкидывает же коленца жизнь. То окна, где живёшь, выходят на тюрьму, то на дом, хе-хе… Диалектика…

— Тебе когда её отдать? — спросила девушка, стоя в двери своей квартиры на шестом этаже.

— У мамы есть ножная. К этой она так и не привыкла. Говорит, слишком маленькая и скорость стежка она не чувствует. Поэтому…

Я пожал плечами.

— Когда исчезнет надобность…

— Ты так странно выражаешься… Как диктор телевидения. Ну, спасибо тебе. Пока. Сяду прострачивать платье.

— На вечере встретимся?

Девушка улыбнулась.

— Куда я теперь денусь? Первый танец твой.

— А я думал все. Может, за тобой заехать на машине?

— Не надо заезжать, — нахмурилась она. — Я не люблю машины.

Я понял, что у неё есть парень. Ну, да и ладно. Парень не стенка, можно и подвинуть. Тем более парень, который ушёл в армию. Виртуальный парень… Я «помнил» её историю и чем она закончится. Она должна хорошо закончиться. Кхм-кхм… Для меня и для неё, да. Свадьбой она должна закончиться. Правильно! А чем ещё? Ведь это была моя единственная во всех мирах жена. Будущая жена…

— Однако, как бы не сорвалось… Мало ли? Один шанс из тысячи… Ведь это был тот мир в котором я уже имел машину, которые она так не любила, потому что её отец разбил купленную в долг Волгу ГАЗ-24. А сейчас отрабатывал долги на севере. И от того в их благополучной до этого семье возник разлад матери с отцом. Не отразится ли наличие машины на наши отношения, внеся необратимые, зеркальные, так сказать, последствия.

Так думал я, едучи по городу в котором вдруг пошёл первый за эту зиму снег. Уже стемнело. Ксеноновые фары Мазды освещали дорогу, а снежинки суетились по лобовому стеклу, пытаясь убежать, ускользнуть от резиновых дворников.

— Вт и начался основной период жизни, — сказал я сам себе. — Кончилось детство.

Я сидел на теннисном столе в фойе перед конференц-залом. Как и ещё несколько ребят. На мне были надеты не обычные для моды этого времени не расклешенные американские джинсы и рубашка. Обе вещи изготовленные фирмой Ливай Страусс. На ногах были коричневые, почти оранжевые, со шнуровкой, туфли Саламандер. Синий с оранжевым сочетаются на контрасте. Не расклёшенных джинсов на рынке этого времени вообще не было и мои вызвали немало пересудов на потоке.

В конце концов общественность сошлась на том, что мужская фигура так выглядит естественнее, чем в широких траузерах. Сейчас, вообще-то, мода предпочитала огромный клёш свыше тридцати сантиметров и ботинки на платформе и толстом каблуке. Я моду парней имею ввиду, если что. Я попробовал поносить такое, не пошло. Не красиво. Да и собьют с копыт, не отмашешься. Как устоять на десятисантиметровых ходулях? Купив в каком-то двадцать первом веке эти джинсы, я даже обрадовался, что где-то такие есть. Мода семьдесят восемь тире семьдесят девять мне не очень нравилась.

Лариса появилась как то неожиданно. Я всё поглядывал и поглядывал на лестницу, по которой спускались студенты, надеясь её увидеть, но, вроде, отвернулся на секунду, и вот она уже на её середине. В лёгком, совершенно не зимнем, розовом шелковом платье и накрашенная совершенно волшебным образом Тёмно-русые волосы локонами спадали на плечи, каблучки белых туфель-лодочек, сидящих на ей точёных ножках цокали по каменным ступеням.

Молния промелькнула между нами. Она сошла вниз и мы взялись за руки. И некоторое время молчали. Похоже и она почувствовала этот разряд, который ударил меня прямо в сердце.

— Сумасшествие какое-то, — подумал я и спросил у Флибера. — Что это было?

— То редкое явление, когда людей связывает сила, — просто ответил он.

— Значит, мы точно будем вместе? — спросил я с колотящимся сердцем.

— Не факт. Сила, связать — связала, а человек ведь и разрубить может.

— Всё! Увянь! — отмахнулся я и сказал, обращаясь к «моей» Ларисе: — Пошли в зал? Там уже давно играют.

Мы танцевали и танцевали, танцевали и танцевали, пытаясь даже быстрый танец превратить в парный. Все остальные вставали в кольца и изображать дёргающихся марионеток, а мы умудрялись изобразить, что то типа вальса, но чаще всего просто стояли обнявшись и слегка раскачиваясь «через такт».

— Не люблю быстрые танцы, — сказала Лариса.

— Ты хорошо двигаешься, — ответил я.

— Ты тоже. Спортсмен?

— Немного.

— Ага, «немного»! Я поузнавала у своих подшефных эмхашников. Ты, оказывается, почти знаменитость: отличный художник, отличный спортсмен.

— А можно не обо мне, а? — попросил я, скривившись. — Такой вечер хороший.

— Нет я хочу про тебя всё узнать, — сказала Лариса и даже в движении сбилась с ритма. — Оля сказала, что ты сам на машину заработал валюту, но не сказала как.

— Ты же сказала, что я хороший художник. Повезло в Японии продать свои картины.

— Хм. У нас мало хороших художников, или ты лучший? — спросила она.

— Я же говорю, повезло. Был помощником вожатого в пионерском лагере «Океан» и нарисовал отдыхающих там японских детей. Подарил им эти картинки, а картинки понравились одной тамошней мадам, которая предложила союзу художников СССР устроить в Японии выставку моих работ, а потом организовала аукцион. Вот я и заработал немного. Сейчас там моя книжка издаётся с картинками. Тоже деньги приносит.

— Интере-е-е-сно. Самбист, каратист, художник и артист.

— Почему — артист? — удивился я.

— Говорят, ты ещё и на гитаре хорошо играешь. Значит — артист.

— Откуда по гитару узнала? — спросил я.

— А, вон, Иришка на сцене. Она из наших технологов-третьекурсниц сказала, что какой-то Миша Шелест с ними репетировал. Не ты?

Она чуть ли не ехидно улыбнулась, вздорно блеснув глазами.

— Ах эти глаза напротив, — подумал я.

— Там наши ребята первокурсники играют вторым номером. Проба пера, так сказать. А мы тренировались играть в совхозе от нечего делать. Вот и позвали поддержать, пока репетировали…

— Поддержал?

— Ага, — кивнул я.

— А почему сам не играешь?

— Не моё это, — скривился я, — на сцене стоять. Как клоун…

— Чего это, как клоун? Они не клоуны. Молодцы ребята! Мы вот танцуем, а они пашут. Знаешь, как тяжело музыкантам. Особенно когда струны тугие. Я сама на домре играла и на сцене сидела.

— Вот блин, — расстроился я. — Не знаешь, что сказать.

— Да, я что? Я не то имел ввиду. Просто, я не музыкант. Так… Для себя, для друзей…

— А я, — друг?

— Для меня — ты больше, чем друг, — хотел сказать я, но сказал. — Конечно друг.

— Тогда сыграй со сцены для меня.

— Во, мля, — подумал я, очень сильно удивившись. — Это она так меня, что… подчиняет, что ли? Да и ладно… Пусть подчиняет. Или проверяет, пойду ли я ради неё на сцену? Да и ладно…

— Только ты не танцуй ни с кем, — сказал я.- Я для тебя буду петь.

Я заметил, что та искра, проскочившая между нами, куда-то исчезла. Всё как бы стало таким как и было до её появления.

— Что за чёрт⁈ — спросил я. — Всё пропало?

— Ничего не пропало, — сказал Флибер. — Эта сила, что связала вас — она внутри. Это искра. Из неё может разгореться пламя, а может и не разгореться. Всё от вас зависит.

— А она тоже почувствовала молнию?

— Тоже. Только, ты сразу понял, что это такое, и принял решение, а женщины,натуры колеблющиеся, сомневающиеся… Избирающие…

Лариса смотрела на меня некоторое время, с прищуром вглядываясь в мои глаза.

— Хорошо, — наконец-то сказала она. — Но я постою у входа. У сцены сильно громко.

И она, оставив меня, развернулась и пошла к выходу. Наверное, со стороны, тем, кто за нами следил, а таких, поверьте, было не мало, показалось, что она мной не довольна и мы рассорились. Потому, что и я круто развернулся, чтобы не терять времени, и поспешил за кулисы. Уже поднимаясь по правой лестнице, ведущей на сцену, я услышал девчоночьи возгласы, обращённые ко мне, но не обратил на них внимания.