Другая жизнь. Назад в СССР – 4

Глава 19

Своими техническими новшествами я решил сразу расставить все точки над «Ё». Что эти технологии уже где-то в мире есть. Может, где-то в секретных лабораториях Японии, откуда «папе-якудза» удаётся раздобыть образцы, или в каком-то другом месте. Но они есть! И их нужно привить к реалиям СССР. Воспроизвести их наша промышленность никак не сможет, а значит, пока будем таскать единичные образцы, и, типа, «налаживать» производство на Тайване. Это я так думал.

Пока на Тайване уже были отведены земли под строительство заводов. Отведены там, где в две тысячи восемьдесят первом году будут стоять новейшие корпуса TSMC. Папа-якудза продавил через группировки триады правительство Тайваня и земли отдали в аренду на сто лет. Под строительство завода по производству не только процессоров, а и литографического оборудования.

И для того, и для другого требовалось колоссальное количество электроэнергии. Однако Тайвань в прошлом году уже протестировал свой первый ядерный реактор в атомной электростанции, которую строил с семьдесят второго года. Планировали начать его эксплуатацию в конце семьдесят восьмого. И дальше ввести остальные семь энергоблоков до конца восемьдесят пятого. Так что, с энергетикой проблема через год два на Тайване решалась. Но мне аппаратура нужна была прямо сейчас: коптеры, беспроводная связь, то-сё… Ну, не прямо сейчас, а чуть позже. Поэтому сейчас я, так сказать, готовил почву для её легализации. А на этой земле мы поставим фабрики, но они пока не будут производить новейшее оборудование, а будут ему, как бы «крышей», хе-хе. Торговой маркой, хе-хе…

Сейчас территорию обнесли огромным забором, подготовили котлованы и приступили к залитию фундаментов, на которые встанет оборудование. Перенесётся из будущего и встанет. А пока китайцы «на коленях» собирали то, что мне надо, из, внешне адаптированных под «современные», компонентов.

Папа-якудза верил в духов и японских богов по настоящему, и поэтому отнёсся к моему общению с потусторонним миром всерьёз. Тем более, что я ему так помог с истреблением конкурентного клана якудза, как нормальный, обычный человек, помочь бы не мог. Я выдал ему весь расклад: имена-фамилии, адреса, пароли и места засад. Посидел-посидел, подумал-подумал и выдал. После этого Тадаси Минобэ проникся ко мне таким пиететом, что даже перестал приставать с женитьбой. Тиэко, кстати, тоже стала меня сторониться и поглядывать, широко раскрыв глаза и быстро-быстро моргая.

Тадаси же, понял, что на меня можно положиться и в бизнесе, а поэтому вложил все свои деньги в мой Тайваньский проект. Вложил просто. Он переписал все деньги клана на меня. А денег в клане было немало.

На эти средства мы и поставили сборочные цеха из комплектующих, поступающих из параллельного будущего. Причём, я не прятал от Тадаси эти компоненты, хоть и не говорил, откуда они. Компоненты просто появлялись на складах, а кладовщик был — «мой человек».

Таких «моих человеков» на фабрике было несколько. Их перетащил из параллельного мира Флибер. И это были не люди, как таковые, а иллюзорные копии. Как оказалось, копии, вроде моего аватара, созданные Флибером в том мире, в котором «предок» закончил свой путь, можно было свободно переносить и в этот. Мало того, их можно было перенастраивать и здесь, изменяя внешность и функционал. Это, по своей сути, были энергетические субстанции, которым были приданы определённые свойства и формы. Очень материальные энергетические субстанции.

Вот Флибер и создал там пару десятков энергетических клонов, слив мою матрицу с копиями матриц специалистов, работающих на фабрике. Документы для них мы Тадаси сделали с помощью триады, которой, естественно, хорошо заплатили. В Азии, где всё находится под крышами триад, удобно вести нелегальный бизнес. Миграционную политику нарушали все бизнесмены. Поэтому, своими принципами ведения бизнеса мы точно не отличались от других ми этим не вызывали подозрение. Ворон ворону глаз не выклюет.

Тадаси был и моим покровителем и официальным представителем нашего с Тиэко предприятия. Мои «уши» не торчали нигде. Зато Тадаси своим присутствием во главе предприятия был достаточным аргументом, что мои технологии — это тайные технологии японцев, похищенные и развитые до промышленных образцов тайванским гением.

Короче, мне удалось запутать всех. На некоторое время, конечно, однако…

Среди студентов имелось несколько человек, реально обладавших талантом гитарного искусства. Мы с ними сдружились, и я стал брать у них уроки игры на гитаре. Громовская наука не пропала даром, и мне довольно быстро удалось освоить всякие там дим-аккорды и иные многозвучия. В том числе, освоил и игру перебором. В частности, разучил «Отель Калифорния»[1] группы Eagles, которую мы играли тремя гитарами, а я пел. Хорошо получалось.

Так хорошо у нас получалось, что мы перешли к разучиванию и совместному исполнению других хороших песен, которых у меня в памяти плеера было валом. Да и аккорды с аппликатурой я мог написать для любой. Дошло до того, что ребята стали сожалеть, что нет ударной установки, а то бы они, эх, как дали бы. Я подумал-подумал и ударную установку привезли. Кхм-кхм… Электрическую ударную установку, на которой были забиты в памяти ритм-секции тысячи песен. Только вставляй карты памяти.

Меня уже иначе, как Алладин и не называли.

Подходили ко мне девушки и говорили:

— Мишка, попроси джина, чтобы рыбки солёненькой привези и свеженькой.

— Сама проси, — говорил я.

— Алладинушка, потри лампу, мороженного хочется.

— Сама потри, — шутил я. — Но смотри, лампа сильно заколдованная. Долго тереть придётся.

— У, ты како-о-о-й, — улыбались и махали на меня рукой девушки.

Но и тёрли, и просили. Вообще, у меня с девушками наладились очень тёплые и интересные взаимоотношения.

Я, практически на постоянной основе, «прописался» в художественной мастерской, которую все стали называть «малярня», и порой там у меня собирался кружок «любителей выпить кофе». Не многие студенты, кстати, любили кофе. Очень немногие. У меня собиралось человек десять всего. В том числе и преподаватели. Ну, а какой кофе бел ликёра, или коньяка? И мы потребляли… По чуть-чуть… По слегка… Вместе с преподавателями. А что? Обстановка располагала.

Я навёл в «малярне» порядок: убрал хлам, накопленный годами, сколотил наклонный стол для рисования стенных газет и поставил его у окна. Собрал из досок основу для диванов и кресел, постелил на них набитые сеном подушки, накрыл негорючим брезентом и поставил всё в другом углу вокруг квадратного стола с настоящей кофе-машиной в центре столешницы.

В другом углу стоял большой холодильник, который я после отъезда обещал продать директору совхоза. Как и кофе-машину, кстати, и много чего ещё. В рассрочку, да. Всей суммы, у него не набиралось. Рядом с холодильником стоял небольшой столик с «ростером» — машиной для обжарки кофе.

В наших магазинах, я уже говорил, часто продавался не обжаренный кофе, а жарить его ещё нужно было уметь. Основная загвоздка в жарке была такая, что обжаривать зёрна кофе нужно было быстро, а без перемешивания некоторые зёрна кофе подгорали, а другие недожаривались. И оттого вкус заваренного кофе из таких зёрен был, э-э-э, не тем, который хотелось бы пить. А в «ростере» кофе очень быстро, благодаря высокой мощности, нагревался и одновременно перемешивался, оттого обжариваясь равномерно. И можно было его равномерно недожаривать или пережаривать. На свой вкус. Мне нравился пережаренный кофе, а кому-то — наоборот. В любом случае при жарке кофе аромат стоял такой, что кружилась голова и улучшался аппетит.

Наши посиделки мы называли «заседание штаба комсомольского прожектора». Им ы действительно заседали и обсуждали итоги недели. Только в неформальной обстановке.

Просто, когда я всё устроил, а это произошло на третьей неделе, я предложил посовещаться «у меня», где приготовил для всех кофе и поставив малюсенькие рюмочки, налил в них девушкам кофейный ликёр, а преподавателям коньяк. Из импортных бутылок налил, с английскими буквами и эмблемами. Это были Mr. Black Cold Brew — австралийский ликёр, и Hennessy — один из известнейших в мире коньяков.

Курить разрешалось. У меня в каждом углу стояло по огромному огнетушителю разных типов: пенный, порошковый, углекислотный и воздушно-эмульсионный. Ещё и вода была проведена с кухни, ха-ха! Дипломники политеха у меня отрабатывали практику на славу, да-а-а…

Так с тех пор и повелось. Мы обсуждали итоги недели, потом руководитель нашего стройотряда выходил на балкон моей «каморки», зачитывал итоги, оглашал подсчёты, и объявлял приказ о поощрении студентов дискотекой. Выхода руководителя студенты ждали, как выхода понтифика на балкон собора Святого Петра. А объявления результатов трудовой недели, как белого дыма из дымохода Сикстинской капеллы в Ватикане.

Ибо, в течение недели никто не знал, сколько, кто собрал картофеля. Просто устанавливалась норма: от сих, до сих. Можно было брать повышенные обязательства. И тогда, победив, получить приз. Например, несколько ящиков лимонада.

Я действовал дерзко, но без вызова или апломба и мои предложения и действия давали результат. Поэтому преподаватели «велись» на мою инициативу, а студенты пахали не за страх, а за совесть. И я пахал вместе с ними. И тоже не знал, кто сколько сделал за день. Конечно мы подсчитывали. Ха-ха… Шила в мешке не утаишь… Но это были наши подсчёты, а не официальные. Официальную сводку с полей, встречали оглушительным рёвом и сногсшибательными аплодисментами. А вечером в субботу была такая же сногсшибательная дискотека. Часов до трёх ночи. Ведь в воскресенье — выходной.

А в ночь на пятое воскресенье картофельной жизни случилось чрезвычайное происшествие. Андрей Федько поехал ночью на грузовой машине. Не справился с управлением и машину перевернул. В кузове грузовика ехал Саша Гибатулин, которому бортом кузова к земле прижало руку. Он, как говорили, в последний момент запрыгнул в кузов, и Андрей не знал, что у него в машине пассажир. Пьяные был все. Кузов был оббит железом, и руку врачам спасти не удалось. Андрей Федько попал под следствие и получил условный срок. Больше приключений в Данильченково не было. После этого события жизнь в нашем лагере зачахла.

Комсоргом группы я быть отказался, сославшись на то, что, как единственный член союза художников СССР Приморского края комсомольского возраста, являюсь членом бюро краевого комитета ВЛКСМ. Там я вёл работу с детскими художественными школами и помогал организовывать пропагандистско-агитационную работу в городских комсомольских организациях через горком комсомола. В основном, — придумывая и утверждая агитационные плакаты и листки. В общем-то, — рутина, но какое-то время она отбирала. Немного времени занимало каратэ и самбо. Каратэ раскручивал Владимир Жлобинский под моим непосредственным контролем качества освоения базовой техники, а школьное самбо вёл физрук Анатолий Иванович.

Каратэ у нас хоть и считалось с ограниченным контактом, но на руки в спаррингах наши каратэки надевали небольшие перчатки для боевого самбо из будущего, а на головы качественные шлемы. От туда же.

С марта этого года пола движуха по созданию федерации каратэ. Был изданприказ о формировании федерации, проводились совещания в министерстве по спорту на эту тему. В Москву пригласили Эйити Эригути — генерального секретаря «World Union of Karate-Do Organizations». Он приехал в конце октября не один, а с группой, э-э-э, японских «товарищей», которые в институте физкультуры провели показательные выступления.

Я там был, мёд пиво пил, ха-ха.

Дело в том, что пока я убирал картошку, а Министерство спорта СССР решило пригласить японцев для консультаций, министерству поступили рекомендации из соответствующей структуры пригласить на встречу меня — единственного гражданина СССР умудрившегося выступить на чемпионате мира в Токио и занять восьмое место среди двухсот участников.

В министерстве спорта удивились, но рекомендации выполнили, пригласив меня на саммит официально.

Эйити Эригути, в отличие от наших деятелей спорта, узнав о присутствии меня в списках делегации, не удивился. Мы были с ним знакомы по Токио. Нас ещё в феврале знакомили в доме губернатора Минобэ. И там мы говорили с ним о развитии каратэ в СССР. Я ему много чего рассказал полезного.

И в Москве он попросил меня поучаствовать в показательных выступлениях. И я поучаствовал, продемонстрировав несколько ката, проведя учебно-демонстрационный спарринг с японским мастером, и ката-бункай, которые мы показали с Владимиром Жлобинским.

Наша с Владимиром техника впечатлила и японскую и нашу стороны.

После отъезда японской делегации было проведено совещание, на котором на базе спортивного клуба «Фрунзенец» на Садовой-Триумфальной был организован Всесоюзный центр подготовки инструкторов карате, а при Федерации борьбы была создана «Комиссия по борьбе каратэ». В эту комиссию вошел и я, и Владимир Жлобинский, который за то время, что мы с ним были знакомы, вырос в настоящего мастера уровня первого дана — минимум.

Владимир там же в центре подготовки инструкторов сдал квалификационный экзамен (чтобы второй раз не ездить, как сказал я) и получил корочку инструктора. Мне корочку выдали за «красивые глаза» и за подготовку такого мастера, как Владимир.

Так, что в декабре, когда в Москве проводилось учредительное собрание, куда съехались представители школ карате из полусотни советских городов, и была создана Федерация карате СССР, то на это мероприятие вместо меня поехал Владимир Жлобинский в качестве члена аттестационной комиссии. Я же от деятельности в полугосударственных структурах, какую сделали из федерации каратэ, отказался. Товарищи по комитету не рекомендовали, ибо знали, чем сие обернётся, да-а-а…

[1] https://rutube.ru/video/05d13330a7d44f8a2af48a0eb3f88476/?r=plwd