Другая жизнь. Назад в СССР – 4

Глава 15

Сделав, то, что требовалось по человеческой природе, умывшись, я вышел из пахнувшего креозотом и хлоркой туалета и увидел Галину.

— Пошли, постоим, — сказала она, показав взглядом на дверь тамбура.

— Не хочешь спать?

— Не могу сидя.

— На полке и по двое спят, — удивился я. — Вон, расползаются по норам. Сейчас ваша полка освободится. Смотри, к Маринке кто-нибудь пристроится.

Галина посмотрела через стекло двери, а потом на меня удивлённо.

— Маринка — кремень. Только меня пустит. Пошли, покурим, да спать пойдём.

— Ты куришь? — удивился я.

— Чуть-чуть. Пробую.

— Не надо пробовать, — покрутил я головой.

Мы вышли в прокуренный тамбур.

— Пошли дальше, — сказал я и открыл торцевую вагонную дверь, ведущую на площадку между вагонами, называемую ещё «межвагонным переходом». Сразу посвежело. Под ногами, как ножницы, двигались рифлёные пластины.

— Аккуратнее наступай, — сказал я и достал пачку сигарет и зажигалку.

— Всё у тебя необычное, Мишка. Ты, что, сын турецкоподданного?

— Остап Бендер? — улыбнулся я. — Не-е-е-т. Просто так получилось. Нечаянно. Съездил в Японию, отоварился.

— Песен там наслушался странных… Это эмигрантские песни? Особенно Ты мой свет, но я тебе не верю. Продрало, как мороз по коже… Ты, словно сам такое выстрадал.

Девушка затянулась дымом.

— Кисленькие, — оценила она.

Затянулся я.

— Ну, да. Есть такой привкус. Нормальный табак. У болгарских дым ватный какой-то.

Я не стал продолжать тему песен.

— И что ты делал в Японии? Ты же ещё мальчишка! С родителями?

Пришлось, уже в который раз, пересказывать историю про Японию. Ей я рассказал и про пионерский лагерь Океан, и про Тиэко, и про картинки японских детей, попавшие на выставку в галерею, а потом на аукцион и принёсших мне неплохой доход.

— Так ты аж член Союза Художников СССР? — изумилась Галина. — Нарисуешь меня?

— Обязательно. Я много времени посвящу рисованию студенческой жизни. В том числе и поездку на картошку, ха-ха, запечатлю, отдельным циклом. И твои глаза будут в этом цикле главными.

Я заглянул в них и она, привстав на цыпочки, поцеловала меня в губы. Пахнуло табачным дымом. Но не противно. Я тронул её сухие губы языком и сам поцеловал её. Она не была малявкой, как Тиэко и Татьяна Гагарова. Но и не была среднего девчоночьего роста. Так… Метр шестьдесят, наверное. Как раз такая, какие мне нравятся. Не выше моего стандарта, ха-ха.

Я прижал её к себе и привалился спиной на дугообразный круглый в пофиле металлический поручень.

Колёса стучали. Мы целовались.

— Удобно на тебе, — сказала Галина. — Так бы и уснула.

— Так и спи.

— Маринка волнуется.

— Да, дрыхнет твоя Маринка, спорим?

— Не дрыхнет, переживает за меня. Я её лучше знаю.

— А я лучше знаю, кто что делает. Благодаря Флиберу, — подумал я

— Спорим? — спросил я.

— На что?

— На желание, конечно.

— У, ты како-о-о-й…

— Значит — проиграла.

— А какое у тебя будет желание?

— Сокровенное.

— У-у-у… Ладно. Я тебе тоже что-то загадаю сокровенное.

Я ухмыльнулся, представив и сравнив сокровенные желания парней и девчонок.

— Пошли, посмотрим.

Пошли. Посмотрели. Ха-ха!

Маринка, естественно, спала. А на моей третьей полке храпел Курьянов.

— Вот, паразит, — вырвалось у меня. — Он же всех тут заблюёт сверху.

Я знал за ним такую слабость. У меня ведь на каждого из этих ребят в голове лежало своё личное «дело». Ну, почти на каждого. За много-много жизней, «предок» о многих понасобирал, да, информации.

— Где он сейчас? В каком статусе? — подумал грустно я про «предка».

Стянув Курьянова за ноги в проход и аккуратно уложив вдоль прохода прямо на полу, я сам нырнул на третью полку. В проходе, кстати, много ребят спало, подложив что-нибудь под себя, чтобы не испачкаться. Вот и Кура аккуратно расстелился своим немалым — хорошо хоть по длине — телом на моём пледе.

Разбудил меня рык пьяного Курьянова, который время от времени изрыгал из себя фонтаны красной рвотной массы.

— Видимо, мешали с вермутом, — подумал я, вспомнив, что портвейн, который мы пили, имел «белый» оттенок.

— Слушай, Мишка, — раздался снизу голос Галины, — как правильно ты сделал, что положил его вниз. А я ещё тебя укоряла мысленно.

— Никогда не надо торопиться с выводами, — сказал я и снова заснул, попросив Флибера отключить мне мои слуховые и обонятельные нейроны до момента пробуждения.

Поезд шёл не быстро и со всеми возможными остановками, на которых выходил кто-то из других вагонов, но не наших. Двери наших вагонов были закрыты напрочь и сбегать за семечками или ещё за чем-нибудь, ни у кого не получилось. Как оказалось, такие попытки предпринимались. Это я узнал из утренних разговоров. Курьянов, когда я проснулся, всё ещё убирал результаты своего творчества, сопровождая свои действия со шваброй шутками и матерными прибаутками. В вагоне стоял блевотный смрад. Просьбы студенток, открыть окна, проводницами игнорировались.

— Что наделали, тем и дышите, — приговаривала одна из них, но двери вагона открыть разрешила. С рассветом подъехали к конечной станции — Сергеевке. Дальше поезд на шёл. А нам ещё предстояло ехать километров сто пятьдесят, преодолевая перевалы и виляя между сопок. На вокзале нас ждал небольшой базарчик, где мы затарились варёной кукурузой, варёной картошкой с укропчиком, варенцом и семечками в подсолнухах.

Кукурузу я уважал и взял аж десять початков, рассупонив дополнительное отделение своего рюкзака.

— Что за рюкзак такой у тебя, Мишка? — спросила Галина, ловко приобщив меня к своим и Маринкиным делам. — Заграничный?

Я кивнул, дальше ничего не объясняя. От гитары, кстати, я едва отбился. Владелица пыталась мне её всучить, но я был неумолим, сказав, что я и свою-то не взял из-за того, что не хотел с ней таскаться.

Ещё в поезде я умудрился выпросить у проводницы кипяточка для кофе, который залил в портативную кофеварку. И сейчас, засыпав туда кофе, «выдавили» из неё себе кофейного напитка. Почему кипяток? Да, потому, что с минимальным временем кипячения, эта кофеварка на одной зарядке встроенной батарейки могла выдать более двухсот чашек кофе. А при емкости чашки в сто граммов и емкости кофеварки в три литра, — этих чашек уже можно было «выдоить» из машинки тридцать штук. Только кофе подсыпай.

Кофе у меня был молотый. Оказалось, что в будущем, как-то так мелют кофейные зёрна, что молотая субстанция легко заваривается кипятком без варки.

Мы наливали кофе в трёхсотграммовые кружки по пятьдесят граммов, и хватило всем, кто ехал в нашем автобусе, даже водителю. Заодно, хе-хе, никто не расплескал, хотя дорога оказалась на удивление ровной, хоть и пыльной. Грунтовая дорога была, да. Нам с Вовкой Донцовым и девчонкам из нашего купе, досталось по полноценному стакану. За труды ратные, хе-хе…

— Поваром будешь, Мишка, — сказал Вовка, облизывая губы от жирного пирожка с яйцом и луком.

— Поваром? Не-е-е… Не хочу. Картошку чистить?

— Повара картошку не чистят. Повара — готовят. Картошку чистят те, кто попал в наряд. А ты, видится мне, имеешь желание хорошо и вкусно накормить и напоить ближнего своего. Вот ты как вчера девчонок, хе-хе, ублажил. И колбаской и шоколадом и винцом «Токайским». И сегодня весь автобус порадовал отличным кофейным напитком. Кстати, что за агрегат у тебя такой? Термос, который сам кофе варит? Что за батарейка там у него такая мощная? Сразу видно, что импортная вещь.

— Не… Я со всеми, — улыбнулся я.

— Дурак, — зашептал Вовка мне на ухо. — Я могу договориться с начальником отряда. Я сам на кухне уже точно буду работать. Нечего мне в поле спину ломать. Готовить я смогу. Но мне нужен партнёр. Там троих нужно. Первое второе и компот, хе-хе… Резать там много придётся, работа трудная, на самом деле, но всё-таки лучше чем в поле «пахать». Ты парень спортивный, да и к алкоголю, вижу, стойкий. Так что, решайся. Хотя бы на первое время. А там, не захочешь, будешь как все. Может, кого ещё найду. Кинем клич…

— Володя, — я посмотрел на него с улыбкой. — Если ты думаешь только «руками водить» на кухне, то у тебя со мной этот вариант не прокатит. Если вместе работать, то именно вместе работать. Готовить я умею. Супы, борщи, салаты, котлеты, мясо-рыбу всякую. Но тут орава в двести человек. А это двести котлет, то есть десять килограммов мяса, которое нужно перемолоть. Доверить процесс нашим студентам-архаровцам? Да они фарш по карманам растаскают. Значит, мелить нужно самим. В ручную? Да ты охренеешь, если простой мясорубкой.

— Да, какие котлеты, Миша, — зашептал мне в ухо Владимир. — Гуляш с подливом и всё. Котлеты!

Он отстранился и посмотрел мне в глаза.

— А ты молодец. Норму мяса в котлете знаешь. А сколько должно быть хлеба знаешь?

— В свинину — один к пяти, в говядину — один к трём.

Владимир покивал.

— Молоток!

— В фарш можно картошку добавлять, капусту, морковь, пассированную с луком. Из картошки можно дранники делать. Эх, люблю дранники.

— Да, ты ценный кадр, Мишка! Вот и будем себе готовить, что захотим. Понял теперь? Мяско, там, пожарить. Компот приготовить… Там при кухне и жить будем. Эти же ребята…

Он показал большим пальцем себе за плечо, где раздавались громкие голоса Курьянова и сплотившейся вокруг него компании.

— Они же не угомонятся. Шумные они очень. А мы с тобой и ещё с ребятами — они уже в Даниловке — возьмём кухню в свои руки. Ребята все после армии. Некоторые женатые уже. Им эти сиськи-письки и оргии, переходящие в вакханалии, не нужны. Я, почему тебе предложил? У тебя взгляд серьёзный. Ты, словно знаешь, что будет дальше на шаг вперёд. Вот ты и с Курьяновым всё просчитал правильно. К девчонкам подход нашёл. Да и вещи у тебя особые. Думаю, у тебя много чего в рюкзаке твоём волшебном. Да за одно твоё кофе я тебя готов просто так в команду поваров взять. Будешь просто на подхвате, как говорится. Остальным говорить не будем о том, что ты ещё и готовить умеешь. Лады?

Я посмотрел Владимиру в глаза и, подумав, что за ежеутреннюю чашку хорошего кофе, я бы и сам кого хочешь в команду взял. В СССР с кофе были не то чтобы проблемы, но… Кофе в зёрнах в магазинах продавалось, но качество его обжарки было грубым. Продавалось и не обжаренное, но жарить его не каждый знал, как и многие не хотели заморачиваться. Кофемолку достать, нужно было ещё суметь. Да и варить кофе — тоже нужно было уметь.

— Договорились! Кухня, так кухня, — сказал я, понимая мотивацию Донцова.

— Только, это… Давай, кофе будем экономить? — улыбаясь попросил Владимир.

— У меня друг скоро в Даниловку приедет на своей машине, привезёт и кофе, и кое-какие продукты. Рассказывают, что голодают там студенты. Одной картошкой сыт не будешь. Вот мы с ним и сговорились, что я отзвонюсь ему, как приеду в совхоз и осмотрюсь.

Донцов посмотрел на меня оценивающе.

— Вот я и говорю… Продуманный ты парень, Мишка.

Село оказалось совсем небольшое. Домов пятьдесят. Девушек поместили в здание клуба, напоминавшее своей круглой формой бывшую церковь, только без колокольни и, естественно, креста. То, что это «клуб», напоминала соответствующая вывеска. Там же находилась и кухня, представляющая собой крытую навесом площадку с земляным полом, дровяными печами. Рядом стояли подсобные помещения с деревянными стенами, похожие на сараи. Я понял, что это продуктовые склады.

Мне «клуб» напомнил старый фильм «Вий». А кухня — совхозный уборочный стан где-нибудь на Кубани. Как и столы для приема пищи, стоящие тоже под деревянным навесом и на деревянном настиле.

— Что-то мне расхотелось, Володя, на кухне работать, — сказал я Донцову. — Тем более, смотри, какие тут тётки работают. Сразу видно, профессионалки.

Поварихи, и правда, смотрелись у дровяных печей очень гармонично. Они шутливо переругивались друг с другом и стреляли глазами на студентов, вероятно обсуждая, как нас будут объедать. Я представил себя у такой печи в таком же фартуке и, не удержавшись, рассмеялся.

— Не-не-не, Володя. Тут я тебе не помощник!

Подошёл, какой-то съёжившийся и нахохлившийся, Федько. Он, как-то странно дёргаясь и жеманничая, и сдавливая голос, спросил:

— Миха, дай закурить.

Вообще, некоторые ребята вели себя странновато от самого вокзала. Кто-то беспричинно смеялся, кто-то выкрикивал хохмы, кто-то дёргался, как марионетка. Федько, играл роль то ли приблатнённого, то ли наркомана. Курьянов тоже продолжал артистическую компанию. В автобусе он пробовал петь полуматерные куплеты, типа: «стиль баттерфляй на водной глади продемонстрировали… девы», или «Себя от холода страхуя, купил доху я на меху я, но с той дохой дал маху я: доха не греет… абсолютно». И кто-то этой пошлятине смеялся.

Вот и сейчас «Кура» пел песню: «А ну отдай мой каменный топор» Владимира Высоцкого и пел в принципе, неплохо. Я бы так точно не смог. Вокруг него собралась приличная группа слушателей.

— Так, хватит музицировать, — сказал наш старший, видимо какой-то преподаватель. — Девушки размещаются здесь. Матрасы здесь уже постелены. Получайте постельные принадлежности. Остальные группы получайте матрасы и бельё и следуйте за своими кураторами.

К Донцову подошёл какой-то взрослый парень и что-то зашептал ему в ухо. Я двинулся вслед всеми к большому складу не особенно торопясь, а больше всматриваясь в лица и запоминая обстановку для дальнейшего переноса её на полотно. У склада я выстоял стометровую очередь и, выйдя с матрасом и вещами из пыльного помещения, увидел Курьянова, машущего мне рукой. Я посмотрел в сторону.

— Миха, Миха! Шелест, мать твою! Пошли, покажу, где мы расположились.

— Почему нет? — подумал я. — Какая мне разница?

Про Курьянова я знал всё. И он, каким был, охламоном и пьяницей, таким и останется до конца своих дней. Но я знал и то, что он — один из немногих, кто останется мне верным другом, хотя и встречались мы с ним после выпуска института не часто. И память у него, кстати, была одна из лучших на потоке. Э-э-э… Почему была? Вот он весь передо мной, ха-ха…

— Пошли-пошли…

— Ищешь кого-то? Галочку?

— Ага.

— Она в «храме божьем», га-га! — гоготнул Кура. — Потом встретитесь. Хоть целовались, нет?

— Не твоё дело, — улыбнулся я.

— Целова-а-а-лись! — разулыбался он. — Пошли-пошли.

Мы пошли и пришли к длинному зданию барачного типа, похожего на коровник. Наверное, он когда-то и был коровником, потому что пахло в нём соответственно. Но внутри был настелен пол и было, в общем-то, чисто. Стены белели свежей извёсткой.

— Вон наши матрасы, — Курьянов показал на два матраса в общем ряду с дыркой между ними. — Клади туда матрас!

Я положил, но бельё расстилать не стал, а вынул из рюкзака свернутый надувной матрас и, нажав на кнопку, надул его. Матрас был тонким, пятисантиметровой толщины, но прочным и плотно накачанным. Его я положил на набитый соломой матрас, а потом уже постелил бельё. Все смотрели на мои манипуляции, открыв рты.

— Это что такое было? — спросил Кура. — Спальный матрас? А как ты его надул?

— Тут сбоку баллон с газом.

— Это типа, как акваланг?

— Типа того.

— Ну, ты, Миха, даёшь! — покрутил он головой. — И много у тебя ещё таких приколюх?

— Есть ещё немного, чтобы вы не скучали, — сказал я, улыбнувшись, и завалился спиной на одеяло, прикрыв глаза.