Дракула

НИКОЛАС РОЙЛ Мбо

Все дело заключалось в том, чтобы выбрать правильное время. К примеру, не стоило приходить каждый вечер в один и тот же час — все зависело от прихотливой игры самых различных факторов: жары, количества облаков на небе, даже от того, какими они были — кучевыми, слоистыми, перисто-слоистыми, — в общем, от всего. Хотелось появиться в нужный момент, чтобы занять место и насладиться видами, и ни секундой раньше. Перспектива находиться на террасе отеля «Африка-хаус» больше чем нужно совершенно не радовала. Это было не самое приятное место.

Отчасти из-за того, что там тебя окружали люди, от которых ты и бежал на Занзибар, — белые, европейцы-туристы. Местные называли их мзунгу, «красные бананы». Белые действительно становились красными, стоило им провести на солнце хотя бы пару часов. Очевидно, на острове рос какой-то сорт бананов с красной шкуркой.

Отчасти же потому, что «Африка-хаус» был настоящей дырой. В бытность Занзибара колонией здесь располагался Английский клуб, но в 1963 году британцы ушли, за зданием не ухаживали, и оно пришло в упадок.

Но ты приходил сюда не ради побитых молью охотничьих трофеев на стенах и не ради неприглядного обслуживания, но единственно для того, чтобы сесть как можно ближе к краю террасы, заказать пива, дождаться, пока его принесут, а потом наблюдать за тем, как солнце тонет в Индийском океане. А там, прямо за горизонтом, — массив Африки. Удивительно, ее совсем не видно отсюда, подумал Крейг. Не важно, насколько далеко была земля — двадцать миль, тридцать, — при взгляде на карту остров Занзибар казался не более чем клещом, прицепившимся к гигантскому африканскому слону.

Крейг заказал себе светлого «Касла» у официанта, который струей масла скользил между столиками и расставленными стульями. Это был странный, усталый с виду северо-африканец, коричневые штаны которого еле держал эластичный пояс с пряжкой в виде головы змеи. Такая же была у Крейга в школе — за восемь тысяч миль отсюда, в Восточном Лондоне.

Ему не хотелось заказывать «Касл» или даже сидеть с такой бутылкой в руке (в отеле стаканов не подавали). Этот сорт делали в Южной Африке, и его все знали. Сейчас с этим вроде бы уже было все в порядке, но тем не менее если люди видели тебя с южноафриканским пивом, то могли сделать резонный вывод: такое ты любил пить и у себя дома. В Южной Африке. Каждый имел полное право покупать товары, произведенные там, но вот быть южноафриканцем все еще не стоило.

Крейг не был, и ему не хотелось, чтобы кто-то думал иначе, но все же не настолько, чтобы пить танзанийское «Сафари» или кенийский «Таскер». Первое сильно отдавало дрожжами, а второе оказалось очень слабым и больше походило на мочу летучей мыши.

Третий вечер подряд в «Африка-хаусе», и Крейг уже был готов к тому, чтобы его примут за южноафриканца. Он не жил здесь, естественно. Ни за что. Остановился в «Мажоне», который располагался в паре минут ходьбы отсюда. Кондиционер, спутниковое телевидение, ванная с душем — и бизнес-центр под рукой. Именно последний стал решающим доводом при выборе отеля. Ну еще и тот факт, что за поездку платила газета.

Крейг распустил «конский хвост» на голове, расправил волосы, потом тщательно зачесал назад так, чтобы ни единая прядь не выбивалась, и стянул их снова. Снял массивные солнцезащитные «Оукли» и потер переносицу указательным и большим пальцами. Водрузил очки на место. Прищурился, смотря на солнце, которое все еще было в нескольких градусах над слоистыми облаками. Из-за них публика «Африка-хауса» не могла насладиться должной картиной заката уже третий вечер подряд.

Из-под очков Крейг осмотрел террасу, наблюдая за людьми, в этот раз намеренно. Новости об исчезновениях явно не настолько напугали туристов, чтобы те отложили поездку на Занзибар. Впрочем, проблема казалась слишком маленькой для переполоха в какой угодно стране. Одна рыдающая семья из Саттон-Колдфилда: «Сара не пошла бы ни с кем, она не такая девочка»; мать-одиночка из Страт-клайда с красными от слез глазами: «От Луизы уже три недели нет вестей». Столь скудная информация не могла привлечь внимания таблоидов, а все остальные газеты не станут интересоваться такими делами, пока не почувствуют вкус настоящей сенсации. По-настоящему большой. Отсутствие новостей есть отсутствие новостей, и по большому счету репортажа из него не сделаешь.

Крейг зацепился за историю Сары, прочитав взволнованное письмо редактору газеты от матери пропавшей девочки. Своему боссу сказал, что он — человек чувствительный и не может сидеть спокойно, представляя, как эти хорошие люди ерзают на краешке изукрашенной цветочным орнаментом софы из «ИКЕА» в постоянном ожидании звонка, рыдая и тем более живя в Саттон-Колдфилде. Но Макнилл, который получал от Крейга статьи уже на протяжении трех лет, знал, что парень срывался с места только тогда, когда действительно запахнет жареным. А так как на тот момент никаких редакционных поручений у него не было, то Макнилл с легкостью отпустил его. Естественно, втихую. Ни танзанийское правительство, ни полиция Занзибара проблемы бы не признали, это могло нанести вред туризму, а потому Крейг нуждался в хорошей легенде, которую ему предоставила сестра, фотографировавшая животных в условиях дикой природы.

Занзибарский леопард, по размерам меньший, чем его материковые собратья, по одним слухам, уже вымер, а по другим — все еще скитался где-то по острову, хотя и в очень малом количестве. В одном из путеводителей утверждалось, что если какое-то количество этих животных и сохранилось, то их одомашнили специалисты, практикующие траволечение, — знахари и колдуны, если говорить просто. Местный водитель, забравший Крейга из аэропорта, снисходительно рассмеялся, услышав такие предположения. Позже в другом путеводителе журналист прочитал, что, по слухам, колдовство практикуется на острове Пемба, который находится в восьмидесяти пяти километрах к северу от Занзибара. Тем не менее, если ты заговаривал на эту тему с местными жителями, они явно смущались или же вежливо меняли предмет беседы. Но Пемба Пембой, а исчезновения — уже сорок семь случаев, согласно данным Крейга, — происходили на самом Занзибаре.

Сорок семь. Тридцать три женщины в возрасте от семнадцати до тридцати лет и четырнадцать мужчин, некоторые постарше, около сорока пяти. Из Дании, Германии, Австрии, Англии, Франции, Италии, Австралии и Соединенных Штатов. Насколько мог судить Крейг, тут явно назрела настоящая сенсация, и теперь он стыдился признаться даже самому себе в обуревавших его противоположных чувствах: с одной стороны, он хотел, чтобы мир наконец прозрел и в едином порыве решил проблему (хотя бы быстро нашел Сару или ее тело, а также еще сорок шесть человек), а с другой — надеялся, что сам раскроет эту тайну.

По легенде, Крейг был натуралистом из университета Сассекса, который приехал на остров с целью проверить, обитают ли занзибарские леопарды по-прежнему в местных лесах. Для этого даже наняли сассекского профессора зоологии, естественно за плату, которую назвали консультационными услугами, и поэтому если бы занзибарские власти вознамерились проверить Крейга, то получили бы полное подтверждение его благонадежности.

В тот день Крейг посетил Музей естественной истории, наверное самое странное заведение подобного рода, виденное им в жизни. Стеклянные витрины, забитые птицами, вроде бы чучелами, только они не сидели на жердочках и не стояли, а лежали, как будто их убили недавно, а маленькие лапки перевязали проволокой. Ярлычки с названиями видов. Глаза, замазанные мелом. Грязный стенд, находящийся поодаль, в нем скрепленные проволокой кости додо. Парочка чучел летучих мышей — американской фруктовой и гигантской летучей мыши с острова Пемба — раз в десять больше созданий, напоминающих ласточек, которые летали над головой Крейга, когда он выходил прогуляться вечером после ужина. Ящик со сдвинутой крышкой; когда англичанин открыл его, оттуда вырвался рой мух, одна из них забилась ему в нос. Внутри доска с прикрепленными к ней гремя крысами — мертвыми, вроде бы набитыми ватой, только лапки зачем-то скручены у лодыжек. Ни малейшей попытки придать им жизненные позы никто не сделал. Ни листочка, ни ветки. Никаких стеклянных глаз. Никаких экспозиций. Крейг уронил крышку ящика.

Самое странное: ряды банок с мертвыми морскими тварями и деформированными зародышами животных, стекла покрылись толстым слоем пыли и окаменелого праха, приходилось нагибаться и пристально вглядываться, чтобы рассмотреть бледные останки камень-рыбы, или огромного краба, на раковине которого виднелось изображение двух верблюдов с погонщиками, или сросшихся южноафриканских антилоп.

И чучело леопарда. Явно не лучшего качества. Задача таксидермиста — создать магическое шоу для вечности: иллюзию жизни в наклоне головы, стеклянистого мерцания в глазах. А за эту работу Музей естественной истории Занзибара должен был бы попросить свои деньги назад. Хотя ты все равно мог догадаться, что за зверь перед тобой. Если даже не знал до того, как он выглядит, то посмотрел бы и сказал: да, это леопард. Крейг обошел экспонат со всех сторон. Вот его он и должен найти. Якобы. Большого вреда не будет, если он все-таки узнает, на кого этот зверь походит.

На террасе зазывалы обрабатывали толпу — медленно, осторожно, с той сдержанностью, которую они редко демонстрировали внизу, в Стоун-Тауне. Там эти ребята тенью следовали за тобой по одним и тем же улицам день за днем.

— Джамбо, — говорили они.

— Джамбо, — отвечал ты, иначе было бы невежливо.

— Хотите поехать на Тюремный остров? Хотите поехать на восточное побережье прямо сегодня? А может, в Нангви? Хотите такси?

Ты бежал вверх по улице Кеньятта и не мог найти и секунды покоя около садов Джамьятти, откуда лодки уходили к Тюремному острову, к его коралловым рифам и гигантским черепахам. Крейг внимательно ознакомился с путеводителями.

— Джамбо. — Голос раздался совсем рядом.

Журналист украдкой осмотрелся, запрокинув бутылку пива и сделав пару глотков. Местный подросток подошел к молодой англичанке со светлыми волосами. Девушка застенчиво улыбнулась, зазывала сел рядом с ней.

— Солнце заходит, — сказал он, и она посмотрела вдаль, на океан. Светило тонуло в облаках. — Вы не хотите съездить на Тюремный остров завтра? — спросил африканец, вытаскивая пачку сигарет из кармана.

Девушка покачала головой:

— Нет. Спасибо.

Она все еще улыбалась, но Крейг понял, ей немного не по себе. В борьбе со скромностью дух приключений уже завел ее в такую даль от родного северного города! Блондинке явно льстило внимание молодого парня, но полностью забыть предупреждения, полученные от родителей при отъезде, она не могла.

Занзибарец прошелся по всему списку, но девушка вежливо отклонила все его предложения. В конце концов он сменил тактику и предложил ей выпить. Крейг услышал, что она не отказалась бы от пива. Парень подозвал официанта и быстро пробормотал заказ на суахили. Вскоре англичанке принесли банку «Стеллы», а для африканца кока-колу. Крейг заметил, как девушка, с хлопком открыв пиво, почти незаметно отклонилась чуть дальше от подростка в сторону океана, и подумал, что, возможно, ей не стоило принимать подарок. А может, то всего лишь говорила его старомодность. Может, в наше время дамы имеют полное право принимать пиво и отказываться от всего остального. Вот только Крейг не был уверен, что африканский юноша думает так же. Не важно, мусульманин он — а отказ от алкоголя предполагал это — или нет.

Пронзительный писк в ухе. Укол в предплечье. Крейг резко ударил себя по руке, медленно поднял ее, присмотрелся и вздрогнул: он не выносил вида крови, не важно, своей или чужой. Как-то даже выбежал из кинозала во время показа «Сияния». Рухнул в обморок, став свидетелем автокатастрофы и случайно увидев ногу пострадавшей прохожей, в чулке, пропитанном кровью. Раны женщины в результате зажили, не оставив следа, а вот на виске Крейга до сих пор виднелся шрам там, где он ударился головой о тротуар.

Москит напился изрядно и явно успел поживиться не только Крейгом. Чувствуя, как подкатывает тошнота, журналист быстро осмотрел размазавшийся по руке ужин насекомого, от которого осталось красное пятно в форме Мадагаскара, почти в дюйм длиной. Крейгу даже стало интересно, чья это кровь, ведь москит едва успел загнать жало ему под кожу. Еще одного любителя пива? Журналист посмотрел вокруг. Хорошо бы не вот того итальянца в тесных шортах. И не вон тех двух южноафриканских регбистов, сидевших около ограждения, широко расставив ноги.

Крейг плюнул на бумажную салфетку и принялся энергично вытирать руку, стараясь не глядеть на нее. Энергия от удара пришлась на брюшко москита; его пустое тело, разорванное, но относительно не тронутое, приклеилось к руке, как обертка из-под фруктового льда.

Оно тревожило Крейга гораздо меньше возможности того, что под стеклянистой кожей мертвой твари остался хотя бы крохотный сгусток крови.

Когда он снова посмотрел вокруг, блондинка подошла к группе европейцев, судя по виду, то ли скандинавов, то ли немцев, и с явным удовольствием присоединилась к их разговору о путешествиях и приключениях. Зазывала со злобой смотрел на слоистые облака, скрывавшие солнце, его левая нога вибрировала, точно натянутый провод. Крейг надеялся, что он не слишком рассержен и не выкинет какую-нибудь глупость. Сомнительно, конечно. В конце концов, подобное случалось нередко. Не мог парень рассчитывать на стопроцентное попадание.

Англичанин выждал еще пять минут, потом подошел к нему и сел рядом. Подросток повернулся, и Крейг заговорил.

Десять минут спустя оба покинули террасу, хотя и не вместе. Крейг направился в отель «Мажон» спать; африканец, после разговора изменив свои планы на завтра, тоже пошел домой, в ветхую квартиру, где жил с семьей в центре Стоун-Тауна, среди крыс, мусора и протекающих канализационных труб. Справедливости ради надо сказать, что местные власти ремонтом занимались, только еще не добрались до квартала нового знакомого Крейга.

К Элисон, блондинке с террасы, и ее новым знакомым подошел другой зазывала, пожилой и высокий. В отличие от подростка, он действовал уверенно, не отвлекался и цель имел только одну: у него была работа. В компании Элисон не так нервничала. Разумеется, она хотела поехать на Тюремный остров, они все хотели, а потому взглянули на нее, пока торговец ждал ответа. Девушка кивнула, улыбнувшись облегченно. Европейцев было четверо: две подруги из Германии, говорившие на прекрасном английском, и парочка, приехавшая из Дании, впрочем, понять это было почти невозможно — их английский с американским акцентом казался почти безупречным.

— А мы недавно с Гоа, — сказала Кристин, одна из немок. — Там так здорово! Ты там была?

— Нет. — Элисон покачала головой. — Но хотела бы съездить. Много слышала об этом месте.

Да, предостаточно. О рейвах, пляжных вечеринках, наркотиках, парнях — австралийцах, американцах, европейцах. Получить разрешение на поездку в Африку, особенно одной, было довольно непросто, но родители в конце концов смирились с ее правом на попытку пожить независимо.

— Ach! — воскликнула Анна, вторая немка, взмахнула рукой, но по москиту не попала. — Scheisse[13]!

— Элисон, а ты где остановилась? — спросил датчанин Лиф, обнимая свою девушку за плечи.

Элисон назвала дешевый отель на краю Стоун-Тауна.

— Ты должна переехать в «Эмерсон-хаус», — посоветовала его подруга Карин. — Мы там все живем. Там шикарно. К тому же там подают замечательный шоколадный торт…

Она взглянула на Лифа, и они по какой-то причине захихикали. Кристин и Анна присоединились, и вскоре хохотали уже все, включая Элисон, не обращая внимания на то, что на них стали оглядываться.

Держась друг за друга, они слышали только собственный смех.

Попо, парень с террасы, забрал Крейга от «Мажона» в девять утра на побитом, но исправном джипе «сузуки».

— Джамбо, — сказал он, когда Крейг сел рядом. — Лес Джозани.

— Джамбо. Лес Джозани, — подтвердил журналист.

Они, грохоча, выехали из города. Чем ближе машина подъезжала к окраинам, тем более ветхими становились здания вокруг. Подросток каждые несколько секунд жал на клаксон, сгоняя с дороги велосипедистов, которые буквально кишели здесь. Крейг заметил, что никто из них особо не протестовал и уступал путь, совсем не так, как дома, в Англии. Парень умело лавировал между выбоинами, а если те были слишком велики, то медленно проезжал прямо по ним. Большинство мужчин на улице носили длинные развевающиеся белые одежды и тюбетейки, но чем дальше джип отъезжал от города, тем меньше становилось арабское влияние. Женщины красовались в ярких разноцветных кикои, а на головах несли огромные сумки и свертки. Организованные толпы школьниц в белых шлемах и синих сарафанах потоком устремлялись в школы, которые больше напоминали сараи.

Банановые плантации между деревнями подходили прямо к дороге. Массивные связки зеленых фруктов смотрели в небо, коричневые, похожие на рафию, листья шуршали от ветра, поднимавшегося из-за едущей машины.

— Вы ищете красных колобусов? Обезьян? — спросил Попо, не отводя глаз от дороги.

— Я же говорил тебе прошлым вечером, — напомнил ему Крейг. — Занзибарского леопарда. Я ищу леопарда.

— Здесь нет леопарда, — покачал головой парень.

— Я слышал, колдуны их держат.

— Нет леопарда.

— А колдуны-то есть? Знахари?

Попо ничего не ответил, они проехали мимо еще одной крохотной деревеньки. Толпы маленьких детей, еще не доросших до школы, бежали за джипом и махали Крейгу; старик сидел под навесом из высушенных пальмовых листьев. Малыши кричали вслед машине:

— Джамбо, джамбо!

Англичанин махнул им рукой в ответ.

— В лесу Джозани… — медленно произнес Попо. — Обезьяна красный колобус. Только здесь на всем Занзибаре.

— Знаю, — ответил Крейг, утирая рукой пот со лба. — А леопарды? Колдуны? Мне нужно их найти.

— Здесь нет леопарда.

Ничего толкового из Попо было не выбить, это ясно. Когда парень свернул с дороги, Крейг быстро схватил его за руку, но они всего лишь подъехали к стоянке около леса.

— Извини. Ты меня испугал.

Попо медленно моргнул и повторил:

— Здесь нет леопарда.

Из-за шума лодочного мотора и постоянных резких хлопков глушителя разговаривать было невозможно. Никто никого не слышал, но Лифа это не останавливало. Время от времени, преувеличенно артикулируя, он делал замечания о надоевшей ряби и жарком солнце, которые все понимали.

Остальные — Карин, Анна, Кристин и Элисон — улыбались и кивали, хотя у Элисон это получалось немного вымученно. Экскурсия на Тюремный остров, несмотря на всего лишь получасовое плавание, не обошлась без последствий: Элисон и через лужу не могла пройти, не подхватив морскую болезнь. Когда двадцатипятифутовая деревянная лодка нырнула с вершины очередной волны, девушка нагнулась вперед, почувствовав, как ее желудок проделал то же самое. К горлу подступила тошнота, она ухватилась за борт, ожидая, что сейчас ее вырвет. Но обошлось. Суденышко взгромоздилось еще на одну мощную волну, какую-то секунду покачалось на вершине гребня, а потом рухнуло вниз. Элисон застонала.

Датчане о чем-то оживленно болтали на своем языке, поездка их явно забавляла. Оторвав взгляд от воды, Элисон увидела, что Анна и Кристин ей улыбаются.

— Ты как, в порядке? — спросила одна из них, и англичанка даже умудрилась покачать головой.

— До острова уже недалеко, — приободрила ее Анна, глядя вперед, но лодку качнуло на левый борт, и девушку сбило с ног.

Анна упала Элисон на колени, и ту опять затошнило.

— Господи! Я этого не переживу.

— Да недалеко уже, — попытался успокоить ее Лиф, хотя явно не понимал, почему они так кружат, а прямо по курсу не видно никаких островов.

— А куда мы плывем? — спросила Анна, не обращаясь ни к кому в особенности и вставая на ноги.

Затем, когда лодка свернула еще на несколько градусов влево, громко задала вопрос Кристин:

— Что происходит?

Курс их явно лежал не на Тюремный остров, отрицать этого при всем желании уже не мог никто.

— Куда вы нас везете? — крикнула она африканцу, который сидел на корме, держа руку на руле подвесного мотора.

На вид ему было не больше девятнадцати лет.

Сейчас они шли против ветра, и каждая седьмая или восьмая волна тучами брызг разбивалась о нос лодки. Элисон заплакала, слезы бесшумно заскользили по ее побледневшим щекам. Рот искривился, уголки губ опустились, а лоб покрылся морщинами, словно девушка что-то сосредоточенно обдумывала.

Лиф неуверенно поднялся на ноги и спросил шкипера:

— Что происходит?

Подросток не обратил на него никакого внимания, уставившись куда-то за горизонт.

— Мы хотим попасть на Тюремный остров. Мы заплатили вам деньги. Куда вы нас везете?

Рулевой по-прежнему не реагировал. Лиф наклонился, решив схватить парня за руку, но неожиданно второй африканец, до этого сидевший на носу, дернул его назад и жестом приказал датчанину сесть, крепко сжимая в левой руке рукоятку рыбацкого ножа, больше похожую на обрубок.

— Сядь, — сказал он и перевел взгляд на девушек. — Сюда. — Он пальцем ткнул в сторону деревянных сидений.

Все подчинились. Теперь начала плакать и Анна, хотя и не так тихо, как Элисон.

— Руки! — гаркнул парень, взяв в зубы ржавое лезвие, и схватил Лифа за запястья.

Куском бечевки он быстро связал руки датчанина за спиной, пока девушки не успели прийти в себя от неожиданности и сбить его с ног, сообразив, что руки у него заняты и африканец временно безоружен. Всю оставшуюся жизнь они будут сожалеть об этой упущенной возможности.

Анну и Кристин практически парализовало от страха. Элисон же от отчаяния чуть не решилась броситься в воду, веря, что там, пожалуй, будет безопаснее, чем на борту. Лодка пробивалась сквозь накатывающие волны, и вскоре все промокли насквозь от брызг, летящих с носа. Она взбиралась и ныряла, взбиралась и ныряла. Элисон перегнулась через борт, и ее вытошнило. Девушка надеялась, что от этого ей станет легче. Забавно, но даже страх смерти не смог ничего поделать с морской болезнью.

Вскоре выяснилось, что рвота тоже. Элисон почувствовала себя еще хуже. Суденышко скользнуло на несколько градусов влево, и волны принялись бить в борт, Элисон стало совсем плохо. Каждый раз, когда лодка кренилась набок и Элисон чуть не падала в воду, она снова думала, не прыгнуть ли туда самой. Анна и Кристин плакали, глядя друг на друга и на Лифа, лицо которого посерело на глазах и стало пепельного цвета. Элисон даже придумала себе оправдание для побега, объясняя пассивность остальных инстинктивным возвратом к изначальным социальным группам перед лицом сильного страха. Ее новые знакомые не стали бы спасать ей жизнь, так же как не стали бы спасать своих похитителей. Как долго они ее знают? Двенадцать часов. Какого рода связь могла возникнуть за столь короткое время? Только ненадежная.

Элисон вспомнила совет матери, когда они садились на паром до Кале. «Смотри на горизонт, — сказала она. — Наблюдай за землей. Не смотри в воду». От воспоминаний девушка еще больше расплакалась, а взгляд на окаймленный пальмами берег в полумиле слева ничего хорошего тоже не принес. Такое расстояние вплавь ей явно не осилить, даже если от этого будет зависеть ее жизнь. А морская болезнь — это явно лучше, чем перспектива утонуть или быть съеденной акулами-молотами. Перед поездкой Элисон немало прочитала об этом месте и знала, что в бухтах Занзибара водится немало этих странных созданий.

Девушка наклонилась вперед, стараясь украдкой разглядеть, что делает второй похититель, который снова ушел на нос, связав Лифа и удостоверившись, что ни она, ни остальные девушки не окажут сопротивления ему или его приятелю. Тот внимательно осматривал берег впереди, время от времени бросая быстрые взгляды на пленников. «Судя по всему, — подумала Элисон, — парень нервничает. Нельзя ли это обернуть в свою пользу? Может, он новенький в этом деле, в чем бы оно ни заключалось».

— Послушайте, — обратилась она к остальным, — нам надо что-то сделать.

Три девушки посмотрели на нее, тогда как Лиф еще больше ушел в себя. Он выглядел так, словно уже приготовился к смерти. Если бы не он, то они смогли бы все вместе спрыгнуть за борт и помочь друг другу добраться до берега. Но ему связали руки за спиной, и плыть Лиф не мог. Вариант же протащить его с собой, не утопив, целых полмили был совершенно нереальным.

Карин и Анна все еще плакали, Кристин же прекратила и казалась более спокойной.

— Что мы можем сделать? — спросила она.

— Эй! — крикнул им африканец, сидевший на корме, взмахнув ножом.

— Мы можем все спрыгнуть за борт и взять с собой Лифа, — прошептала Элисон. — Возможно, сумеем добраться до берега. Или кинуться на одного из них, попытаться обезоружить, сбить с ног, не важно. Нам надо что-то сделать.

— Даже если мы спрыгнем, у них лодка. Нас легко поймают.

Неожиданно суденышко качнулось, когда парень, перепрыгивая через деревянные скамьи, метнулся к ним и, широко размахнувшись, правой рукой ударил Кристин снизу в подбородок, лишив ее равновесия. Нож, зажатый у него в кулаке, прочертил на ее щеке алую полосу. Элисон с ужасом наблюдала, как немка, пошатнувшись, сделала шаг к борту, когда на них с противоположной стороны обрушилась огромная волна.

От удара лодку сильно качнуло, и девушка исчезла в воде.

— Нет! — крикнула Элисон, метнувшись на противоположную сторону и перегнувшись через борт.

Кристин поглотила вода. Скорее всего, от шока она даже не пыталась выплыть. Возможно, сделала первый вдох, уже погрузившись с головой.

— Ах ты, тварь! Сволочь! Убийца…

Элисон в ярости кинулась на парня, но тот схватят ее за тонкие запястья и держал на расстоянии, с ухмылкой следя за борьбой. Она попыталась пнуть его, но парень швырнул ее на дно лодки. В ужасе девушка отползла в сторону, тогда как африканец склонился над ней, угрожая ножом.

— Не надо, — предупредил он.

Подруга Кристин, Анна, обхватила себя за колени, качаясь на месте и тихо постанывая. Карин всхлипывала, не зная, то ли защитить Элисон, то ли как-то привести в чувство своего почти обезумевшего парня.

Когда подросток решил, что больше его власти ничего не угрожает, он, довольный, вернулся на свой пост, крикнув что-то напарнику, сидевшему на корме.

Элисон взобралась обратно на скамью. Она не могла унять дрожь в руках и ногах, а перед глазами стояла картина того, как Кристин выносит на пляж: как та поначалу лежит неподвижно, а потом начинает кашлять, захлебывается соленой водой, старается восстановить дыхание. Когда лодка опять тошнотворно нырнула с очередной волны, видение поблекло и Элисон поняла: Кристин мертва. Может, когда-нибудь ее тело и выбросит где-то среди мангровых болот Юго-Западного Занзибара, но кости к тому времени уже изрядно обчистят акулы-молоты.

По окрику сидевшего на носу лодка резко изменила курс. Они направлялись к берегу. Глядя на Лифа, Элисон сомневалась, что тот сможет сделать хотя бы шаг.

Джозани — это последние остатки тропических лесов, которые некогда покрывали весь остров. В них, неподалеку от плантаций пряностей, на компактной территории, удобно расположившись прямо рядом с дорогой, жили красные колобусы — местная туристическая достопримечательность. Посетителей от автомобильной стоянки вели вниз по тропе туда, где обитали обезьяны.

Правда, первая из них, попавшаяся на глаза Крейгу, даже отдаленно не походила на красную.

— Голубая обезьяна, — пояснил проводник и указал куда-то между деревьями. — Красные колобусы там.

Журналист увидел несколько красновато-коричневых обезьян, которые страшно шумели, скача с дерева на дерево и спрыгивая на землю, устланную сухими жесткими листьями.

— Замечательно, — сказал Крейг. — А как насчет леопардов?

Гид посмотрел на него тупым, отсутствующим взглядом:

— Вы хотите увидеть главный лес?

— Да, я хочу увидеть главный лес. — Он последовал за африканцем обратно к дороге на стоянку, зная, что если поедет с экскурсией, то увидит в лучшем случае опушку Джозани. — Мне все покажет мой водитель, — заверил проводника Крейг, сунув ему в руку пять долларов. — Оставайтесь здесь. Отдохните. Дайте покой ногам. Купите себе пива или еще чего-нибудь.

Тот посмотрел на него с сомнением, но англичанин подозвал Попо. Парень подошел медленно, как-то небрежно и широко шагая, длинные мешковатые штаны из хлопка, на ногах некое подобие сандалий.

— Скажи ему, что все в порядке, — попросил Крейг подростка. — Ты сможешь мне все показать.

Секунду подумав, Попо быстро заговорил с гидом, который пожал плечами и ушел к месту для приема туристов, где стояло несколько кресел для отдыха и доски с информационными листками и какими-то фотографиями.

— Пора идти, Попо.

Тот направился в лес.

Они шли по тропе до тех пор, пока Крейг не почувствовал, что дорога начинает поворачивать обратно. Он остановился, подняв солнцезащитные очки на лоб.

— Думаю, я бы хотел свернуть немного в сторону, — сказал журналист, предложив Попо закурить.

Африканец взял сигарету, зажег ее, обратив должное внимание на сто долларов, обернутые вокруг пачки.

— Хочешь получить всю? — спросил Крейг. — Мне нужно свернуть с тропы. Леопарды, понимаешь?

— Здесь нет леопарда. — Рука Попо замерла в воздухе.

— Тогда колдуны. Так тебе интересно или нет? — Журналист снова продемонстрировал своему водителю деньги и кивнул в ту сторону, куда хотел идти.

Попо взял пачку «Мальборо», вытащил купюру из-под целлофановой обертки и, сложив, засунул ее в задний карман. После чего углубился в лес. Через несколько ярдов он остановился и сел на колени у подножия дерева. Крейг расположился рядом и посмотрел туда, куда указывал подросток — на множество маленьких черных лягушек, размером не больше кончика пальца, собравшихся на больших опавших листьях.

— Сюда вода приходит, — объяснил Попо. — От моря.

— Паводковая?

— Да. Сюда никто не приходит. Опасно.

— Хорошо. В таком случае пошли дальше.

Как только лодка ударилась о песчаное дно, похититель, сидевший на носу, выпрыгнул из нее, затаскивая суденышко на пляж. Парень на корме поднял винт мотора. Трое долговязых потрепанных подростков вышли из леса им навстречу. Они, угрожая ножами, выгнали Элисон, Карин, Лифа и Анну на берег, а двое обменялись парой слов с вновь пришедшими, затем перевернули лодку и оттащили ее от воды.

Элисон, Карин и Анне пришлось идти к деревьям, держа руки на затылке; Лифа не развязали. На его лице не отражалось никаких эмоций. Элисон удивилась, как он вообще смог подняться и пойти. У нее самой кости словно превратились в резину, хотя ей и стало чуть легче от ощущения твердой земли под ногами. Похитители были вооружены и выглядели очень опасно.

Верхушки пальм, качающиеся на ветру, издавали беспрестанный зловещий шорох. Но процессия забиралась все дальше в джунгли, деревья становились все выше, отчего вокруг вскоре установилась тишина, как очутились в огромном соборе. Кроме звука шагов, шаркающих по подлеску, который запутанной сетью расстилался под ногами, Элисон слышала только периодический стук, словно где-то трудился дятел, и крики каких-то других, незнакомых ей птиц. Время от времени на глаза девушке попадались лежащие на земле морские раковины, мерцавшие сквозь древесный и растительный мусор. Она подпрыгнула, чуть не столкнувшись с летучей мышью, но тут же поняла, что это был всего лишь большой высохший лист, застывший на заостренной ветке в ожидании падения. Девушка ударила его и, когда тот не упал, неожиданно разъярилась, принявшись молотить по нему, словно по боксерской груше. Группа остановилась, и двое африканцев направились к ней с ножами на изготовку. Находясь на грани безумия, Элисон с какой-то отрешенностью посмотрела на возможность того, что сейчас наконец запаникует, а потом застыла, взвешивая свои шансы и разрываясь между инстинктом самосохранения и верностью новым друзьям.

Прежде чем она поняла, что делает, девушка бросилась бежать. Один из подростков, похоже, попытался ее ударить — кончик ножа мелькнул перед ее носом, она не смогла бы сказать точно, понимала только, что должна действовать. Элисон мгновенно пожалела о своем поступке, ведь решение оказалось окончательным, побег не отменишь, а местных ей не обогнать. К тому же она бросила своих попутчиков, а такое, согласно ее представлениям о чести, не прощалось. Тем не менее, хотя в этом девушка была не уверена, они вполне могли воспользоваться шансом. Если европейцы еще хоть как-то соображали, то в суматохе из-за ее неожиданного рывка в джунгли должны были что-то предпринять.

Эти мысли промелькнули в голове, когда Элисон ворвалась в лесные заросли. В ее плоть впивались ветки, кора и большие зазубренные листья, но боли девушка не чувствовала. Адреналин волнами разливался по телу. Преследователей она не слышала, но это ничего не значило. Эти парни вполне могли полететь и сделать с ней что угодно.

Как только они услышали стук, подросток стал нервно озираться. Крейг понял, что Попо выдержит здесь еще максимум минут пять.

— Что такое, Попо? — спросил он его. — Что происходит?

— Мбо. — Больше африканец ничего не ответил, взгляд его метался туда-сюда. — Мбо.

Звук был тихим, пока отдаленным, но узнаваемым. Это не волны бились о берег и не падали на землю кокосы, а чья-то рука отбивала ритм по натянутой коже барабана. По парочке тамтамов, тем самым штукам, на которых играешь руками и сидишь, скрестив ноги. На самом деле Крейг понятия не имел, как они назывались. Что же касается Попо, то он уже убежал, англичанин даже не заметил, когда тот исчез. За сто баксов парень привел его сюда, а большего от него и не требовалось.

Около уха заныл москит. Крейг отмахнулся от него и пошел вперед по направлению к барабанам, двигаясь медленно и осторожно.

Он остановился, когда услышал еще один звук, доносящийся справа. Тоже стук, только более отрывистый, менее музыкальный. Чей-то топот. Крейг заметался, представив, что кто-то бежит прямо к опасности, и уже хотел метнуться вперед, наперерез беглецу, все еще скрывавшемуся за деревьями, когда увидел целое облако москитов, парящее прямо перед ним.

Они беспрестанно двигались, смещались относительно друг друга, словно колеблющиеся молекулы. На какую-то секунду Крейгу показалось, что насекомые сейчас бросятся на него, но потом они как будто почувствовали чье-то сдерживающее влияние и зависли на месте. Из-за шума, издаваемого приближающимся бегуном, англичанин не слышал их ужасающего воя, но легко его представлял.

И неизвестный появился, продрался сквозь растительность, раскинув руки, — молодая девушка, та самая, с террасы «Африка-хауса», понял Крейг, — направляясь прямо в сторону барабанов.

— Эй! Стой! — закричал он, когда москитный рой повернул свою тысячеглазую голову, следя за беглянкой.

Все облако вздрогнуло и выгнулось ей вслед. Она закричала, когда насекомые окружили ее голову: едва ли блондинка могла объявить о своем присутствии еще более вызывающе. Крейг, конечно, понятия не имел, кто или что там барабанит, и не знал, представляет ли оно угрозу, но инстинкт подсказывал самое плохое.

Девушка опережала его. Он бежал так быстро, как мог, но не мог догнать ее. Слишком много обильных ланчей в «Орле». Слишком много упаковок от фастфуда в корзине под рабочим столом. Сердце билось, стукалось о грудную клетку. Он выставил вперед руки, ухватился за ствол дерева и умудрился остановиться как раз тогда, когда англичанка вылетела на широкую росчисть. Москиты следовали за ней по пятам.

Тамбурины остались лежать у его ног, а сам барабанщик, разворачиваясь, выпрямился во весь рост — шесть футов с чем-то кожи и костей, — похожий больше на манекен для студентов-медиков. Европеец, белый, хотя возраст его было невозможно определить. Ступни и нижняя часть ног обнажены, а все остальное тело скрыто одеждой. Крейг протер глаза, которые стали вести себя довольно странно. Может, из-за жары и утомления. Из-за страха, в котором он наконец-то себе признался. Пульс бился с сумасшедшей скоростью. Одежда человека постоянно исчезала из фокуса, как изображение на стереоснимке. Возможно, что-то попало Крейгу в глаза: паутина или выделения каких-то других насекомых свисали с деревьев, затуманивая обзор. Высокий мужчина подошел ближе к Элисон, та сжалась, пытаясь не касаться его. Он уставился на нее выпуклыми глазами, говорящими о расстройстве щитовидной железы. Его плащ почти элегантно свисал с плеч, больше похожих на вешалку. Девушка закричала, и одежда зашевелилась. Элисон ударила мужчину, проделав рукой полосу в живой облегающей ткани из москитов. Какое-то время они роем кружились вокруг головы блондинки, смешавшись с облаком тех, которые прицепились к ней в лесу, прежде чем вернуться к своему хозяину.

Мужчина двигался медленно, словно нехотя. На лице с глубоко запавшими щеками и невероятно бледной кожей не отражалось никаких эмоций. Отойдя от девушки, он подобрал с земли лежащий около тамбуринов белоснежный инструмент из кости, запятнанный кровью, и, как маску, натянул его себе на голову. При движении искусственное жало примерно в фут длиной отвратительно покачивалось, а его основание — оно, похоже, было сделано из человеческой бедренной кости — покоилось у рта мужчины. Мужчина подул в него, издав низкий булькающий свист, от которого москиты немного успокоились, неспешно летая или сидя на коже хозяина. Элисон рухнула на землю в обмороке, а он принялся шумно втягивать носом воздух, склонившись над ее распростертым телом.

Крейг никак не мог решить, что же ему предпринять, когда послышался треск подлеска. Привели друзей Элисон из «Африка-хауса», связанных и ведомых тремя мрачно выглядевшими африканскими подростками, каждый из которых пробормотал нечто вроде приветствия высокому: «Мбо».

Лиф, датчанин, не реагировал на происходящее на протяжении всего пути с пляжа. Его подруга Карин дрожала от страха и продолжающегося шока; Анна просто кричала, как только к ней кто-нибудь подходил. Двое подростков схватили девушек и повалили их на землю. Они обвязали лодыжки жертв высушенными лианами, обмотав их несколько раз, затем пропустили веревку между ног в несколько слоев для надежности. Руки пленников остались свободными. Третий африканец быстро связал Лифа, так же как и остальных. Крейгу пришлось изрядно вывернуться, чтобы увидеть, куда их ведут. По склону вниз, к дальней стороне росчисти. Что скрывалось там, журналист не разглядел.

Бледный мужчина все еще осматривал Элисон, когда один из подростков вернулся и принялся связывать ее. Высокий снова сел на землю, раздвинув ноги, похожие на пару удочек, под туманным плащом, подобрал барабаны и принялся играть.

Воспользовавшись шумом, Крейг отошел от поляны в лес ярдов на двести и обогнул лагерь с другой стороны. Это отняло у него немало времени, приходилось двигаться медленно, дабы не издавать лишних звуков, но он все же туда добрался и только спустя секунду осознал то, что видит, хотя именно это и искал. Ради этого он и приехал в Африку.

Они свисали с веток дерева, как летучие мыши.

Как летучие мыши, они болтались вниз головой.

Как летучие мыши или другие несчастные создания, которых Крейг видел в музее, — со связанными лодыжками. Около тридцати человек.

Из них уже полностью выкачали кровь, тела их иссохли и походили на бомбейских уток[14], которых Крейг ради смеха вечно заказывал с карри. Пустые оболочки покачивались на ветру. Высушенные ветром бомбейские утки. Длинные волосы указывали на то, кто из жертв был женщинами, тогда как более крупные скелеты явно принадлежали мужчинам, но большинство останков уже мало чем отличались друг от друга.

Около земли висели новенькие — Карин, Анна, Лиф. Крейг слышал, как высокий европеец обходит хижину, прежде чем увидел его. Ветер был недостаточно сильным, чтобы унять ноющий концерт москитов, которые вились вокруг бледного, словно множество фамильяров. Его собственные насекомоподобные глаза чуть ли не выступали из глазниц, пока он осматривал свежих жертв, перевязанных и готовых для употребления.

Позади него появились двое подростков. Они несли Элисон.

Высокий, по-прежнему не снимая свою костяную флейту, сделал шаг в сторону Анны, из горла которой вырвались крики при его приближении.

«Я почувствовал медный запах крови еще до того, как древний эктоморф в плаще из москитов пронзил горло девушки своей заостренной костью, прикрепленной ко рту».

Крейгу стало стыдно, но он уже не мог остановиться, помимо своей воли сочиняя первые строчки будущего репортажа.

«Я чуял уже пролитую им кровь. Должно быть, запах исходил от него самого или же им пропитался воздух вокруг, ибо ароматы, поднимающиеся от земли под моими ногами, казались вполне обычными, как и везде в джунглях. Но, как выяснилось, крови он не проливал. Изгнанный европеец, высокая тощая тень человека — да едва ли человека вообще — выпивала все, до последней капли. Именно на жидкость поддерживала в нем жизнь. Я не просто почувствовал это, но все понял, пока мой взгляд метался по иссушенным трупам, словно летучие мыши, свисавшим с тамаринда. И в ту самую секунду я ощутил, как тень легла на мое сердце, осознал, что теперь мне никогда от нее не избавиться, даже если каким-то образом удастся сбежать отсюда и спасти этих молодых ребят, попавших в коллекцию монстра».

Сейчас это было главной проблемой Крейга. Его цветистая проза падет жертвой подписчиков газеты, но когда он думал о происходящем так, словно писал статью о сенсации, которую приехал расследовать, то это помогало отдалить себя от реальности, не позволяло панике и безумию проникнуть в разум. Ставки против него были очень высоки, но на стороне Крейга все еще оставался элемент неожиданности.

Пока он судорожно пытался придумать план побега, высокий человек резко мотнул головой вперед и проткнул костяной флейтой горло Анны. Вокруг отверстия запузырилась кровь, но затем исчезла в трубчатой кости. Крейг заставил себя закрыть глаза, борясь с собственным страхом, но не мог не слышать, как тощий шумно сглотнул, а также его жадное бульканье, когда он пытался всосать слишком много жидкости зараз. Крейг всегда считал себя профессиональным журналистом, опытным человеком, которого невозможно шокировать, чьи чувства всегда под контролем, — он никогда не спал с женщиной больше одной ночи подряд. До Занзибара столь явная гематофобия никогда не представляла для него проблемы; он просто не брал сюжеты, где мог встретиться с кровью, — автокатастрофы или перестрелки. Вроде как не его стиль.

Когда позывы к рвоте стали невыносимыми, Крейг вывалился из-за деревьев на поляну и понял, что статью об этой истории не напишет никогда: во-первых, он вряд ли выберется отсюда живым и, во-вторых, даже если выберется, психологическая травма не позволит ему вспоминать о том, что здесь произошло.

Двое подростков накинулись на него, выкрикивая что-то на суахили. Третий побежал в лес на поиски возможных помощников Крейга.

Пока ему связывали ноги, журналист наблюдал за тем, как высокий глотает кровь молодой немки. Он пил ее столь жадно и с таким наслаждением, что вполне мог полностью осушить тело девушки за один прием. Его щеки налились цветом. Крейгу показалось, что и сам убийца начал меняться. Он стал больше; москиты, вцепившиеся в него, уже не скрывали всей серо-белой наготы.

Крейг подумал о том, когда придет его черед. Оставляет ли он жертв про запас, выпивая досуха по одной за день, или же пирует, пока еда не кончится? Тощий уже повернулся к Элисон, которая вертелась, отчаянно пытаясь освободиться из пут. Просто так сдаваться она не собиралась. Рядом с ней плакала навзрыд Карин, а Лиф пребывал разумом там, куда ушел еще на лодке. Когда подростки подвесили Крейга вниз головой на ветке, журналист решил, что пусть все случится сразу. Словно почувствовав безмолвную мольбу англичанина, высокий повернулся, как будто размышляя, кого выбрать — его или Элисон.

Попо подкрался к росчисти быстро, но тихо. О нем узнали, только когда тишина вокруг сменилась неожиданной какофонией: треском сухих листьев и веток, крошащихся под напором продиравшихся сквозь лес людей, горловым глубоким рычанием голодных зверей, слаженными кличами и хриплыми криками наших спасителей. Помню только, что видел черно-желтые пятна, сверкающие белоснежные зубы и тягучие слюни, свисавшие с тяжелых челюстей, когда леопарды выпрыгнули на поляну.

Так Попо спас мне жизнь — и в ту самую секунду старый Крейг умер. Иначе было не выжить. Практичный и упрямый журналист погиб так же, как и те люди, чьи трупы свисали с дерева, раскачиваясь на ветру. Он бы не написал эту историю. Я смог, но только спустя долгое время и не для газет. Теперь она стала легендой, мифом — именно тем, чем всегда была для Попо и людей Джозани.

Те, кто уцелел — а их совсем немного, — редко о ней говорят. Лиф ведет тихую и одинокую жизнь в доме на морском берегу в родной Дании. Карин, его бывшая девушка, вернулась в Африку, теперь она — гуманитарный работник. Недавно ее послали в Восточный Заир: я видел ее по телевизору, она давала интервью по поводу кризиса с беженцами. Контактов с ними обоими у меня нет. Я пытался поддерживать связь с Элисон — мы обменялись парой писем и однажды встретились в одном из баров Вест-Энда, но городские огни и шум расстроили обоих, и мы вскоре расстались. Понятия не имею, где она сейчас и чем занимается.

По совету врача я оставил карьеру журналиста и какое-то время лечился в Южном Уэльсе, пока не почувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы вернуться к работе, правда, сейчас у меня сугубо техническая должность. Не нужно ничего читать или разглядывать картинки, главное, чтобы с буквами и цветом на странице было все в порядке.

Я часто хожу в зоопарк Риджентс-парка, смотрю на леопардов. Наблюдая за тем, как они рыщут по клетке, вспоминаю тот момент, когда я почувствовал себя действительно живым, увидев с почти фотографической ясностью, как один из зверей Попо тяжелой лапой ударил по телу кровососущей твари и та взорвалась, выплеснув фонтан крови — крови Анны. Кожа высокого развевалась, хлопая на ветру, прозрачная, как у того москита, что я раздавил на террасе отеля «Африка-хаус».

Попо и его люди — то ли колдуны, то ли местные проводники, я так и не выяснил, — отвязали нас и аккуратно опустили на землю. Тем же вечером, когда приехала полиция, начав сбор улик и трупов, Попо лично отвез меня на Занзибар на своем «сузуки». На краю города он неожиданно затормозил, ударив себя по голове так, словно хотел убить какого-то невидимого врага.

— Что такое? — спросил я, склонившись к нему.

— Мбо, — пробормотал он.

Над ухом у меня раздался пронзительный писк, и я тоже принялся ожесточенно размахивать руками.

— Москит? — спросил я.

— Мбо, — кивнул Попо.

Оказалось, несмотря на беспорядочную атаку, я все-таки достал маленькую тварь. А может, просто оглушил. Она лежала у меня на ладони. С облегчением я увидел, что ее тело пусто и бескровно.

— Мы называем их москитами, — пояснил я и вздрогнул, подумав о том, что насекомое ехало с нами от самого леса, прицепившись к одежде.

На протяжении нескольких месяцев после поездки среди вещей, привезенных из Африки, я буду находить москитов. Пока набралось не больше полудюжины. Все мертвые.