Лиза Мортон — сценарист и писатель. Самые известные из ее киноработ — «Знакомьтесь, нежить» и «Приключения в городе динозавров». Кроме того, она написала сценарии к некоторым сериям мультфильмов Уолта Диснея «Небесные танцоры» («Sky Dansers»), «Дети Тунтауна („Toontown Kids“) и „Драконьи всадники“ („Dragon Fly“). В настоящее время идет работа над историей машин-вампиров, высасывающих бензин.
Лиза Мортон сотрудничала с несколькими камерными театрами, на сцене которых были поставлены „Свободное радио Албемута“ („Radio Free Albemuth“) Филлипа К. Дика, „Кладбищенский чтец“ („The Graveyard Reader“) Теодора Старджона и ее собственные одноактные пьесы.
Короткие рассказы, вышедшие из-под пера Лизы Мортон, появились в сборниках „Далекие голоса 6“ (Dark Voices 6»), «Франкенштейн» («The Mammoth Book of Frankenstein»), «365 страшных историй» («365 Scary Stories»), a также в иллюстрированном издании «Свободный путь» («The Free Way»).
Дракула испытывает непреодолимое отвращение к человечеству, и вот к чему это приводит…
— Давай, Тет, быстрее! Ты знаешь, что нельзя оставаться здесь на ночь.
Попрошайка, одетый в грязные рваные лохмотья, некогда бывшие военной формой, искоса посмотрел из-под тонких, свисающих сальными прядями волос. Его звали Джон Дуглас Блэк, а свое уличное прозвище он получил, слоняясь по городу и умоляя прохожих «дать немного денег ветерану войны, который участвовал в наступлении на Тет, во время которого на его спине взорвался напалм». На самом деле Тет не получил на войне ни одного серьезного ранения. Впрочем, никто никогда не видел его спину.
Пошатываясь, Тет встал на ноги и привалился к стене в поисках опоры. Двое полицейских смотрели на него со смешанным чувством отвращения и жалости. Вдруг один из них шагнул вперед и подхватил бродягу, едва не упавшего на землю:
— Ты в порядке, Тет? Мы можем отвезти тебя в больницу, там окажут необходимую помощь…
Тет вздрогнул и отшатнулся:
— Я уже там был. Ни черта они не могут для меня сделать!
Полицейский неохотно последовал за своей напарницей обратно к машине — на сегодня игра была закончена. Всегда одно и то же: они знали, что Тет безобиден, им не хотелось в очередной раз его дергать, но не сделай они этого, возможно, какой-нибудь яппи, возвращаясь поздно вечером, заметил бы его и подал жалобу, тогда пришлось бы арестовать Тета. Для всех лучше так, как они сделали.
Кроме того, Тет действительно нуждался в помощи — с ним явно было что-то не так. Каждое утро он просыпался, чувствуя себя истощенным и слабым, его лихорадило. «Может быть, — размышлял Тет, — я подхватил какую-то болезнь от крыс?» На его запястьях виднелись следы от укусов, небольшие зияющие красноватые пятна, четко выделяющиеся на грязной коже.
Тет прошел немного вперед, свернул за угол и оказался в узком переулке между возвышающимися рядами домов, заполненном всевозможным мусором. Тет мог укрыться там, среди всего этого хлама, где бы никто его не потревожил.
Спотыкаясь, он миновал два первых мусорных контейнера, но силы оставили его, и он повалился на землю. Бродяга уже почти заснул, как вдруг понял, что рядом кто-то есть. Подняв голову, он пристально вгляделся в черноту ночи, пытаясь сосредоточиться на расплывающейся фигуре человека, склонившегося над ним. Внезапно темное пятно приблизилось к его лицу, и раздался страшный звук — что-то среднее между грубым гортанным смехом и звериным рычанием.
Тет понял, что именно этот леденящий душу рев он слышал каждую ночь на протяжении целой недели.
— Эй, ты, оставь меня в покое, слышишь. У меня ничего нет…
Это были последние слова, которые успел произнести Тет, прежде чем ему разорвали горло.
Было самое начало ноября 1917 года. Уже начали сгущаться сумерки, когда он пересек французскую равнину. В прошлом году, после того как склоны Карпатских гор были омыты реками крови павших в войне, этот запах возымел на него неоспоримое действие, подталкивая покинуть родовое гнездо. Десять лет назад он вернулся на родину, потрясенный и разочарованный лондонским обществом, и долгие годы жил в полном одиночестве, довольствуясь только случайными цыганами или сбившимися с дороги путешественниками.
Но по мере того как война охватывала ближние и дальние города, а его родные земли были выжжены и насквозь пропитаны кровью, он осознавал, насколько был силен его голод. Ведомый неистощимой жаждой, он наконец прибыл сюда, на берег реки Ипр, ставший прошлой ночью полем битвы.
Проведя долгую ночь и целый день в номере крохотной гостиницы в сотне миль отсюда, он устремился на поле сражения, как только солнце исчезло за горизонтом. Он задержался на вершине холма, с которого открывался устрашающий вид на то, что произошло здесь недавно, и был немало потрясен отвратительным зрелищем кровавой резни. В своих собственных сражениях он не раз был свидетелем массового убийства, но никогда не видел такого опустошения земель. Он помнил, как выглядела эта местность пятьдесят лет назад: зелень ковром покрывала бескрайние просторы, густые темные леса, полные жизни и движения, вздыхали, овеваемые ночным ветром. Теперь же его взорам предстали лишь черная грязь, сломанное оружие и тела погибших.
Он сошел вниз, погрузившись в желтоватый смертельный туман иприта, который не причинил ему никакого вреда, но вызвал отвращение. Несмотря на это, он был опьянен плавающими в воздухе запахами и стонами умирающих. Миновав горы трупов, он приблизился к человеку, который еще был жив. Лишившись одной ноги, тот упорно пробирался вперед, из последних сил преодолевая засасывающую грязь и тела. Лицо было скрыто под противогазом, что делало его похожим на отвратительное насекомое, трупную муху.
Он набросился на умирающего человека, разрывая противогаз и освобождая беззащитное горло. Солдат задергался в предсмертных судорогах, когда острые зубы вонзились в его крепкую шею, но тут же затих, настигнутый смертью.
Осушив тело солдата до последней кати крови, он отшвырнул его в сторону, затем, пошатываясь, встал. Дав волю своим долго сдерживаемым инстинктам хищника, набросился на следующего умирающего… и на следующего… и еще на одного… Десять лет стоического воздержания были забыты за одну ночь… Пока вдруг, охваченный агонией экстаза, он не понял, что набросился на мертвого человека, отравившегося газом. И вот он уже стоял на коленях; волнами накатывали рвотные спазмы, освобождая его от зараженной крови. Вместе с ней уходила и бесценная питательная жидкость, так необходимая ему. Обессилев, подобно своим жертвам, он повалился вниз и замер, опустошенный, как сама земля. Первые лучи солнца пробились сквозь стелящийся над полем туман, и он, стремительно перекатившись в траншею, укрылся под горой трупов, прячась от солнечного света. Тогда он выжил, никем не обнаруженный и не узнанный, пробудился во тьме и вернулся назад в свое родовое поместье… Но что-то внутри него начало постепенно умирать.
Джексон не хотел расследовать это дело: неизвестному бродяге разорвали горло. Скорее всего, какая-нибудь бездомная бешеная собака. Все легко можно списать на несчастный случай и закрыть дело. Однако следователь обратил внимание на то, что тело было полностью обескровлено, и признал случившееся убийством.
В прошлом году они уже сталкивались с несколькими подобными случаями — большинство бездомных умерли от полной потери крови. На запястьях и горлах погибших были обнаружены следы укусов животных, но медэксперты предположили, что, поскольку тела долгое время находились в подворотнях, это могли быть крысиные укусы.
Совершенно очевидно, что ни одна крыса не могла так разорвать горло Джона Блэка. Поэтому пришлось признать возможность существования серийного убийцы. Какой-то сумасшедший ворует кровь для продажи или, быть может, для подпольных экспериментов. Джексону было все равно — у него имелись дела и поважнее. Двойное убийство состоятельной пары в Хэнкок-парке. Вооруженное нападение в Голливуде. Ограбление и убийство в Силверлэйк, где у жертвы остались трое несовершеннолетних детей. Кому какое дело, что случилось с одиноким бездомным, бывшим ветераном? Джексон собирался как можно скорее положить это дело в папку с нераскрытыми преступлениями.
Так думал полицейский, пока не появилась она.
Во вторник поздно вечером, уже после восьми тридцати, она вошла в кабинет без предварительного сообщения дежурного и спросила, он ли занимается делом Джона Блэка.
Джексону даже не пришло в голову спросить, как она смогла пройти мимо охраны и дежурного и никем не замеченная пересечь все здание от главного входа до его кабинета, настолько сильно он был поражен.
Перед ним стояла самая прекрасная женщина, которую он когда-либо видел: безупречная мерцающая светлая кожа, лицо совершенной формы обрамляли волнистые темно-рыжие волосы, точеная фигура затянута в кожаную одежду, на шее и руках переливались драгоценности.
— Прошу прошения, вы расследуете дело Джона Блэка? — снова спросила она, и он уловил британский акцент, присущий представителям высшей аристократии и придающий речи немного старомодный окрас.
— Да, простите. Кэл Джексон. — Он сделал паузу, понимая, что в присутствии незнакомки теряет дар речи. — А вы?..
Она вошла в кабинет, плотно прикрыла за собой дверь и села на стул для посетителей:
— Вы очень молодо выглядите для детектива по расследованию убийств.
Джексон нахмурился и опустился на свой стул:
— Я старше, чем кажется на первый взгляд.
Она рассмеялась.
Джексон продолжил:
— Я был одним из самых молодых офицеров, когда началось мое продвижение вверх по служебной лестнице. Это случилось четыре года назад.
— Значит, вы настоящий профессионал?
— Да, — ответил он.
Она кивнула, о чем-то размышляя. Теперь, когда потрясение прошло, Джексона охватило профессиональное нетерпение.
— У вас есть какая-то информация по этому делу? Честно говоря, я удивлен, что кто-то знает о происшедшем.
— Да. — Она слегка улыбнулась. — Он был похоронен завернутым в бумагу, не так ли? Очевидно, бедный мистер Блэк не заслужил лучшей доли. Несмотря на то что его тело было обескровлено.
Заинтересованно глядя на собеседницу, Джексон откинулся назад. О том, что труп был обескровлен, знал ограниченный круг людей, в газетах об этом не писали. Он взял в руки карандаш и обратился к девушке:
— Что вы знаете о мистере Блэке?
Она стремительно поднялась со стула со словами:
— Я еще вернусь.
Джексон вскочил со своего места, увидев в ее желании покинуть офис гораздо больше.
— Подождите, я даже не знаю вашего имени!
— Я не назову вам своей фамилии, детектив Джексон, но вы можете называть меня…
— …Люси.
Порой имена всплывали из глубин подсознания, несмотря на то что не имели значения. Теперь ничто не имело значения. Он существовал, возвращенный к жизни, но не живущий; продолжал двигаться, привлекаемый запахом крови, насыщенный металлический привкус которой дурманил его, когда она сочилась вниз по его горлу. Теперь он даже не прилагал никаких усилий, чтобы замаскировать многочисленные убийства, как делал это раньше. Он был очень умен и искусно заметал следы, избавлялся от тел и забирал кровь жертв так медленно, что врачи считали это неведомой болезнью, но не убийством.
Он был непревзойденным убийцей. Не только правящим князем, но и воином, великим защитником своих владений и вершителем ужасного правосудия. Земля вокруг его родового замка была залита кровью врагов, а народ называл его Дракулой — Сыном Дракона. Его жестокость — то, как людей сажали на кол, потрошили живьем, подвергали медленным пыткам — стала легендой.
И все же боль причиняли только врагам, оправдывая необходимостью охранять земли.
Валахия — еще одно слово, готовое сорваться с губ. Другое название, как имена Люси или Мина, приносящее ему душевный комфорт и спокойствие. Временами, когда он просыпался на закате, эти слова метались в его голове, и на доли секунды он вспоминал, что они значат для него. Но настоящее безжалостно врывалось в пробудившееся сознание, и слова исчезали, а он оставался один, в той эпохе, когда его собственное имя стало названием готического романа.
Каждый вечер с наступлением ночи он оказывался во власти своего сумасшествия.
Он больше не мог спать, отгородившись от суетного мира, среди развалин древнего аббатства или замка. Все дневные часы проводил на захламленном чердаке одного из заброшенных театров в западном городе Нового Света. Когда-то он восхищался потрескавшимся фасадом театра, выполненным в стиле ар-деко, но это было очень давно, когда его разум еще был способен замечать иные вещи и восхищаться ими. Теперь все стало иначе: это просто место, которое он покидает каждую ночь и куда каждое утро должен возвратиться.
Этим вечером он вновь покинул свое логово, невидимый для человеческого глаза, окутанный дымкой и переносимый горячим ветром Святой Анны.
Не было необходимости уходить далеко. Подземный переход под автострадой и три малолетних наркомана, дрожащими пальцами вкалывающих себе очередную дозу. Он подождал, пока на них мощной волной накатит долгожданная эйфория, и выступил вперед, приняв свои формы. Один из ребят заметил, как из сгустившегося тумана вышел человек, одетый в лохмотья, покрытые темными пятнами, с лихорадочно блестящими глазами и впалыми щеками. Он сосредоточился на первых двух, затем повернулся к третьему, который настолько сильно находился под кайфом, что даже не заметил, как смерть настигла его товарищей.
На шее у парня болтался медальон со Звездой Давида.
Безвкусный, мощный кусок металла на толстой цепочке, вероятно дешевое украшение, но сила изображенного символа возымела свое действие. Несмотря на то что оно не было олицетворением добра в беспощадной религии князя и он не испытывал перед ним ни малейшего страха, что-то его остановило, не позволив тронуть мальчика. Он оставил его и исчез во мраке ночи, терзаемый встрепенувшимися в глубинах подсознания давними воспоминаниями, не дававшими ему покоя…
На следующую ночь Люси действительно вернулась.
Весь день Джексон не мог уснуть, размышляя о ней. Едва закрывал глаза, как образ прекрасной незнакомки вставал перед его мысленным взором. Всевозможные предположения и догадки теснились в голове: «Она убила своего мужа, теперь мечтает о новом любовнике и хочет соблазнить меня, я не могу устоять, да…»
Она пришла, как только часы показали десять часов вечера, такая же обворожительно-прекрасная и сводящая с ума, как накануне. И вновь проскользнула в его кабинет никем не замеченная, очевидно, просто невидимая дежурному по отделению и другим детективам.
— Добрый вечер, детектив Джексон.
— Приветствую вас, ммм…
Она вздохнула:
— Меня зовут Люси Макартур. Мой супруг — Дэвид Макартур. Должно быть, его имя вам известно.
Джексон слышал о нем.
— Дэвид Макартур… не последний человек в мире кино, если я не ошибаюсь?
— В мире музыки. Он владелец «СМ Рекорде».
Джексон кивнул, чувствуя себя в некотором смысле отвергнутым. «Христос, который объясняет, что такое деньги», — подумал он.
— Но прошу вас, называйте меня просто Люси. Пожалуйста.
Он не мог не улыбнуться ей в ответ:
— Хорошо, Люси. Теперь давайте поговорим о мистере Блэке.
— Прекрасно. Я полагаю, слово «вампир» не раз всплывало в связи с этим делом?
— Конечно, — со смехом ответил Джексон. — За последние несколько дней я много раз слышал шутки насчет графа Дракулы в свой адрес.
Она задумалась на мгновение, после чего вышла из-за стола и зашторила все окна. Возмущенный, он начал вставать со своего места:
— Я не знаю, о чем вы думаете, но…
Джексон замер, не успев до конца подняться, когда она взглянула на него и сказала спокойным, но твердым и не терпящим возражений голосом:
— Сядьте на место.
Потрясенный полицейский обнаружил, что вновь сидит за столом, но вспомнить, как это произошло, он не мог, сколько ни пытался. Она стояла напротив него, пристально вглядываясь в его глаза.
— Прошу прощения, но, если я скажу вам, кого вы ищете, и попытаюсь объяснить, кто я на самом деле, вы мне не поверите. Будет лучше, если я вам покажу.
— Покажете мне?..
Она двигалась так быстро, что он ее не видел. Внезапно Джексон осознал, что она стоит у него за спиной, положив руки ему на плечи, приблизила к нему свое изящное лицо и…
…обнажила острые клыки.
Разум Джексона подсказывал ему, что не нужно верить всему, что видишь, — пластиковые клыки, киношные штучки, подумаешь, большое дело — он видел подобное в фильмах Кристофера Ли, — но, несмотря ни на что, он не сомневался — клыки были настоящие. Значит, она…
Она сомкнула губы и отступила от него на шаг.
— Вы… Зачем вы мне это показали? — выдохнул Джексон.
Она вновь села напротив него, будто ничего не случилось и она только что не разрушила до основания весь упорядоченный и рациональный мир Джексона.
— Теперь вы мне поверите. А мне просто необходимо, чтобы вы поверили, поскольку в одиночку у меня не получится то, что я собираюсь сделать.
— Вы вампир, — решительно заявил полицейский.
— Да. И я рада, что вы так спокойно это воспринимаете.
Джексон отметил, что Кобура с пистолетом висит довольно близко, но он знал, что никогда не сможет им воспользоваться.
— Это вы заставили меня сесть на место, не так ли?
— Да. Но прошу вас, поймите, я здесь не для того, чтобы причинить вам боль или подчинить своей власти. Я пришла, чтобы помочь вам.
— Вы мертвы? — спросил он, пытаясь казаться разумным.
— Да. Я умерла в тысяча восемьсот девяносто третьем году.
— И все это время вы жили, питаясь… — У него не хватило сил выговорить это слово. Он смотрел на нее и видел перед собой прекрасную девушку.
— Да, питаясь кровью.
— Мне кажется, вы сказали, что замужем за…
— Дэвидом Макартуром. Совершенно верно. Он… принял мои условия и приводит ко мне слуг, партнеров по бизнесу, поклонников. Я же не убиваю их. Все они думают, что это своего рода… декадентская игра. Причуды богатых.
— Вы никогда не убивали? — спросил он.
— Нет, с тех нор как покинула Англию. Тогда я поняла, что нет необходимости убивать.
— Но тот, кто нам нужен…
Она отвела взгляд, потемневший от осознания неизбежного.
— Он убивает с легкостью, — по крайней мере, так он всегда поступал. Фактически это он убил меня. Но теперь… Он, скорее всего, ничего не помнит. Я полагаю, он сошел с ума.
— И он?..
Она набрала полную грудь воздуха и выдохнула:
— Дракула.
Шел 1943 год, и мир вновь был охвачен войной.
В прошлый раз, после очередного вооруженного столкновения, он исчез и нашел пристанище среди Карпатских гор, но время шло, и он не смог устоять перед искушением своими глазами увидеть окончание военных действий и рождение новой, возвышенной эпохи. Это было время джаза, иного понимания толерантности и свободных взглядов. Он остался даже после краха фондовой биржи, которого не понимал и который никак не повлиял на его состояние. Он путешествовал по самым великим городам Европы в компании таких же представителей королевских семей, как и он сам. С интересом наблюдал, как забавный маленький человечек по имени Гитлер пришел к власти в Германии. Оставаясь в душе воином, он восхищался новым пониманием патриотической гордости и дисциплины немцев. Но как только немецкие солдаты начали захватывать земли и подчинять себе другие народы, он почувствовал, как внутри него что-то перевернулось, появилось предчувствие грядущих в скором будущем массовых потерь, бесполезных по сути.
На некоторое время он вернулся в Лондон, но, как только там начались бомбежки, немедленно покинул город: бессмертный в большинстве случаев, даже он боялся мощи немецких самолетов.
Однажды ночью в декабре 1943 года он направлялся к своему дому, охраняемому группой вооруженных наемников, как вдруг его внимание привлек странный шум, доносившийся откуда-то с восточной стороны. Этот звук напомнил ему другой, подобный, который он слышал много столетий назад, когда был еще смертным князем.
Сонм множества голосов, стенающих в муках агонии.
Заинтригованный, он оторвался от земли и последовал на странный шум. Как только он приблизился к источнику звука, воздух вокруг него изменился, он стал плотным, едва ли не твердым; тошнотворный запах окутал его, заставляя испытывать болезненно-сладостное отвращение. Ему было знакомо это зловоние. И едва заметив, как высокие дымовые трубы извергают в ночное небо пламя и пепел, он понял, где это происходит.
Он подлетел ближе, незримо кружа над представшим его взору адом, и вскоре понял, что по своей жестокости это во много раз превосходило все, когда-либо им созданное.
Во внутренний двор, расположенный недалеко от зданий с трубами, извергающими пламя, — насколько он понял, это был крематорий — нескончаемым потоком въезжали грузовики, заполненные женщинами. Несмотря на лютый холод, женщины были раздеты: истощенные и изнуренные побоями, на их телах зияли открытые раны и порезы, многие перенесли жесточайшие избиения, о чем говорили синяки, ссадины и ушибы. Некоторые уже были мертвы.
Как только грузовики остановились, женщин — а их было не меньше семидесяти пяти — восьмидесяти в каждом кузове — погнали к открытому проходу, ведущему куда-то в подвал.
Женщины стенали и плакали.
Он наблюдал за тем, как грузовики закончили разгружаться, несколько человек плотно закрыли вход в подвал и засыпали в трубы, ведущие под землю, ядовитые кристаллы. Раздались крики и вопли, стоны и проклятия, но вскоре голоса стихли и все было кончено. Через несколько минут двери открылись, и люди в противогазах начали выносить тела и грузить их в машины для отправки в крематорий.
Подобно всем представителям его круга, он знал о немецких концентрационных лагерях, сокращенно — концлагерях. Но общеизвестным считалось, что это были трудовые лагеря, в которых содержали евреев и других представителей «низшей расы» до момента их переселения. Теперь же, узнав истинное положение дел, он был вне себя от ярости. Возможно ли было так безрассудно тратить самый бесценный ресурс в мире, бесполезно проливать человеческую кровь… Он положит этому конец, заставит их испытать на себе княжеский гнев.
Ступив на промерзшую землю, он приблизься к первому человеку в форме, которого заметил.
— Кто ваш начальник? — спросил он на хорошем немецком.
Офицер выхватил пистолет, но, оказавшись во власти гипнотического взгляда вампира, только указал им в сторону.
— Гауптштурмфюрер, — пробормотал он.
Князь повернулся в указанном направлении и увидел строения, недавно возведенные около одного из самым больших крематориев. Внутри мерцали огни, около зданий сновали неясные фигурки людей.
Обернувшись туманной дымкой, он переместился к ближайшему входу, незаметно миновав нескольких солдат. Двигаясь вниз по проходу, ведомый всевозрастающим гулом голосов, он приблизился к внутренней двери, из-за которой на него пахнуло смесью моющей жидкости и формальдегида.
Внутри находились четверо мужчин. Комната представляла собой некую лабораторию, оснащенную раковинами и застекленными шкафами, мерцающими хромированными столами и тележками с инструментами из нержавеющей стали. Трое были одеты в белые медицинские халаты, на четвертом красовался длинный черный кожаный плащ и черное кепи офицера войск СС. Он курил, внимательно слушая доклад одного из врачей.
— …Многочисленные язвы в тонкой кишке, характерные симптомы для третьей недели тифозной лихорадки; значительно увеличена селезенка…
В общей сложности в комнате размещалось десять передвижных столов, на каждом из которых лежали трупы.
Пять пар близнецов.
Только дети, не старше восьми лет.
Все тела были вскрыты для дальнейшего изучения. Глаза удалены. Вдоль одной стены располагался стенд, на котором, подобно засушенным бабочкам, были прикреплены пары человеческих глаз, аккуратно распределенные по цвету.
Офицер с сигаретой во рту закончил изучать отчет, который держал в руках, и, глядя поверх листов, одобрительно кивнул:
— Все ли в порядке с отчетом, гауптштурмфюрер?
— В полном порядке. На самом деле просто бесценные сведения. Я хочу, чтобы этих… — он жестом указал на близнецов, тела которых лежали на ближайших столах, — аккуратно упаковали и отправили в Институт кайзера Вильгельма в Берлин. С пометкой на ящиках: «Военные материалы — срочно». Вы меня понят?
Мужчины в белых халатах переглянулись, и главный из них ответил:
— Да. А что делать с остальными?.
Человек в кожаном плаще раздраженно пробормотал:
— Избавьтесь от них, — и продолжал пристально смотреть на тела близнецов, в нетерпении переступая с ноги на ногу.
Врачи в испачканных кровью халатах замерли в нервном ожидании.
Туман в углу начал постепенно рассеиваться.
Безумие.
То, что здесь происходило, было безумно, порочно и противоестественно. Полностью отдавшись охватившим его чувствам, князь начал действовать. В мгновение ока обретя свои формы, он ринулся вперед сквозь столпившихся людей, с легкостью расшвыривая их в стороны. Офицер в плаще выхватил пистолет и выстрелил в него, но вместо выбранной цели попал в одного из врачей. Князь едва ли это заметил, полностью сконцентрировав свое внимание на том человеке, который передал офицеру отчет.
— Зачем вы это сделали? — прорычал он.
Врач яростно тряхнул головой, едва слышно выдохнув:
— Умоляю вас, у нас не было другого выхода, они бы убили нас, как и наших собратьев, если бы мы посмели ослушаться…
— Ваши собратья? — Он кивнул в сторону распотрошенных трупов. — Люди одной с вами национальности?
Мужчина не ответил, но взгляд его был красноречивее любых слов.
Через две секунды его обезглавленное тело уже валялось в стороне, а князь отдельно держал в руках голову, и кровь струилась по его подбородку.
Через пять секунд последний из врачей в белых халатах был мертв, его горло разорвано, а из раны хлестала кровь.
Князь развернулся в сторону офицера, по-прежнему стрелявшего в него, пока не раздался глухой щелчок — барабан пистолета был пуст. Послышались крики и громкий топот в коридорах здания, но князь махнул рукой, и дверь с грохотом закрылась. Он стал медленно приближаться к своей последней жертве, наслаждаясь охватившим человека ужасом.
— Прежде чем я начну убивать тебя, медленно и мучительно, я хочу задать один вопрос: заслуживаешь ли ты называться человеком?
Офицер отступил назад, лихорадочно нащупывая оружие, как вдруг ворот кожаного плаща распахнулся…
На груди у него висел крест.
Это было не настоящее распятие, всего лишь черненая медаль в форме свастики, но даже она обладала такой властью вечного символа, что вампир вынужден был отступить. Он шагнул в сторону, отводя глаза, полыхавшие ненавистью.
Недавняя жертва застыла в нерешительности, как вдруг громко расхохоталась, почувствовав, что опасность миновала.
— Вы… вы узнали меня! Вы увидели мои медали и поняли, кто я такой. Теперь вы боитесь меня, подобно другим представителям низшей расы!
Князь не мог напасть на своего обвинителя и со злостью выплюнул:
— Как вы смеете…
— Смею! — ответил немец. — Потому что ваш акцент выдает в вас славянина, а если так, вы следующие после вырождающейся расы евреев. Хотя должен признать, вы обладаете определенной личностной силой и можете внести неоценимый вклад в развитие Института.
В коридоре раздались выстрелы. Замок отлетел в сторону, и дверь с грохотом открылась. Князь схватил первого ворвавшегося внутрь охранника и разорвал ему горло.
Нацист, объятый сладостным ужасом, наблюдал за ним:
— Кто вы?
Князь отбросил обескровленное им тело солдата в сторону и вышел в коридор.
— Я, — ответил он, — твой ночной кошмар.
С этими словами он обернулся крылатым порождением тьмы и оставил это проклятое место.
Через три года война закончилась, и все ужасы, происходившие за закрытыми дверями немецких лабораторий, были обнародованы. В одной газете он увидел фотографию сбежавшего военного преступника. Он узнал его, припомнив события той ночи, привлекательные, но незапоминающиеся черты лица, щербину между передними зубами, медаль в форме свастики на груди (самое извращенное изображение великого символа креста, которое только можно себе представить). Теперь этого монстра звали доктор Йозеф Менгеле.
Менгеле сбежал, но князю, нестареющему и бессмертному, повезло в меньшей степени. Он безжалостно насмехался над тем, что Менгеле пытался создать в месте, известном как Освенцим.
Она покинула его прошлой ночью, как только назвала свое имя. Сегодня она вернулась. Джексон оторвался от дешевого романа в мягкой обложке, который читал все это время, и без малейшего удивления посмотрел на нее.
Девушка взглянула на книгу и усмехнулась:
— Несомненно, вы мне поверили.
Он захлопнул книгу и, барабаня пальцами по обложке, спросил:
— А вы знаете, что в этой книге Люси умирает?
Она вновь улыбнулась и присела на край стола рядом с ним, положив ногу на ногу, так что иногда невзначай касалась его бедра.
— Пронзенная в сердце. О!
— Значит, вы другая Люси?
— Да нет, что вы, — начала она, — но эта книга… забавное собрание полуправдивых легенд. В лучшем случае выдумки и сказки Викторианской эпохи.
Он молчал. Помедлив секунду, она продолжила:
— В книге сказано, что у меня было три воздыхателя. Очень лестно, но не совсем верно. Был только один, и его звали Брэм Стокер.
Джексон удивленно моргнул:
— Стокер?
— Да. Той ночью он был в склепе вместе с этим ужасным стариком, Ван Хелсингом… Брэм попросил профессора подняться наверх и дать ему время побыть одному. Профессор ушел, а Брэм занес над моим телом кол… и не смог этого сделать. Он был малодушным, мой дорогой Брэм. Лежа беспомощно в гробу, я слышала, как он уверял профессора, что дело сделано.
— И Ван Хелсинг поверил ему?
— Нет. Я уверена, он хотел вернуться и самолично убить меня, но позже, когда будет покончено с графом. К сожалению, профессор не выжил в этой схватке.
— Дракула убил его?
— У него не было такой возможности — сердечный приступ забрал жизнь профессора.
Джексон задумался, а потом спросил:
— Для чего тогда Стокер так сильно исказил правду?
— Разве не ясно? Истинная причина, по которой Брэм начал писать эту необычную книгу, — желание полностью снять с себя вину.
— Итак, Дракула выпил вашу кровь, и вы стали такой же, как он.
— Не все так просто, детектив, уверяю вас. Он осушил мое тело почти до последней капли. Я была на краю гибели, когда он заставил меня испить его крови. Нет необходимости волноваться обо всех его жертвах — они не вернутся к жизни, пока он не переродит их. Но, честно говоря, вампиры не любят соперничества.
— Но он помог переродиться вам!
— Да, — вздохнула она, и Джексон впервые заметил, что за иронической усмешкой скрываются иные чувства. — Я думаю, он любил меня.
Джексон пристально посмотрел на нее, скользнул взглядом по стройным ногам, до колен закрытым мягкими складками шелковой юбки, усилием воли заставил себя поднять глаза и встретиться с ее внимательным, изучающим взглядом.
— В книге сказано, что вы питались детьми.
Она отвернулась, охваченная стыдом, чему полицейский был немало удивлен.
— Да… Но вы должны понять меня. Став новорожденным вампиром, я была предоставлена самой себе, брошена в новую неведомую жизнь, словно в омут, без наставника, который бы направлял и учил меня. Дракула в то время не мог мне помочь, его преследовали и никак не хотели оставить в покое. Правда, по прошествии времени он вернулся. Разочарованный в Мине, он поспешил ко мне. Научил меня правильно использовать новый дар, заставил вспомнить, кем я была. Мы поехали в Лондон, даже стали вхожи в высшие круги общества… Потом он внезапно уехал — устал от людей и шума больших городов. Он тосковал по дому. Поэтому он уехал, а я осталась. С тех пор мы не встречались.
— Почему вы считаете, что за всем этим… — Джексон показал на отчеты, лежавшие перед ним на столе, — стоит он?
— Я видела его два месяца назад. — Она заговорила, но слова ее были едва слышны. — Должно быть, он узнал из газет, что я вышла замуж за Дэвида. Однажды ночью он появился за окнами моей спальни. Я видела смутные очертания его фигуры, парящей над землей, он просто… смотрел на меня. Не вошел, не заговорил. Через несколько минут его фигура растаяла в ночном сумраке. Он выглядел совершенно потерянным.
Джексон подождал, пока она снова посмотрит ему в глаза, и произнес:
— Даже если это он… Чего вы хотите? Думаете, что сможете спасти его?
— О нет, детектив. Я хочу, чтобы вы помогли мне убить его.
И прежде чем Джексон сумел что-то ответить, она склонилась к нему, скользнув рукой вниз по его плечу:
— Почему вы не женаты, детектив Джексон?
Он дернулся от ее прикосновения:
— Кто вам сказал?
Она спокойно взяла его левую руку и задержала в своих руках:
— У вас нет кольца.
Он был вынужден согласиться:
— Допустим, я не женат, но вы замужем.
Неуловимым движением она выдернула его со стула и обвила руками за талию:
— В этом столетии я была замужем восемь раз. Брак — удобное прикрытие тому образу жизни, который я вынуждена вести, и неплохой способ иметь стабильный доход.
— И это все? — спросил он, в то время как ее руки уже нежно скользили по его спине.
— Могу добавить… что ищу удовольствия повсюду.
Через несколько секунд, когда ее острые зубы легко вонзились в пульсирующую на шее сонную артерию, Джексон испытал неведомое до сих пор блаженство и наслаждение.
И вновь восход солнца… и снова закат…
Несмотря на то что накануне ночью он насытился, полностью осушив тела двух людей, его вновь нестерпимо мучил голод. Возможно, все дело было в наркотиках, которые попали в него вместе с кровью юных наркоманов прошлой ночью, а быть может, сама человеческая кровь стала для него наркотиком. Только когда он вбирал в себя эту сладковатую питательную жидкость, картины прошлого исчезали из памяти и он мог спокойно отдыхать.
Он оставил свое убежище, отдавшись во власть подхватившего его ночного ветра.
Окно третьего этажа в отеле, расположенном в центре города, одном из тех, куда согласно правительственной жилищной программе перечисляется четыреста долларов за ночь, чтобы нуждающиеся могли укрыться за этими стенами.
Он вошел внутрь. В первой комнате на раскладушках спали двое пьяных мужчин. Беззвучно покончив с ними, он двинулся дальше. В другой комнате его заметила какая-то женщина и начала неистово кричать — пока он не разорвал ей горло. Там же ему встретился третий мужчина. В следующую комнату… Все дальше и дальше.
Наконец он зашел в комнату, где расположилась семья — родители и трое детей. Они спали на двух кроватях, разделяемые тонкой занавесью. Он молча забрал жизни родителей, отбросил занавесь в сторону и увидел детей.
Дети…
Весь мир в 1969 году принадлежал детям.
Дракула наконец покинул свою унылую и разоренную войной родину, перебрался в Новый Свет. Это произошло в пятидесятых годах, оставшихся в воспоминаниях как невероятно тоскливая и безжизненная пора. Но его финансовое состояние значительно преумножилось, поэтому он не спешил покидать новое место.
Времена опять переменились, как это всегда бывает, и он почувствовал, что возрождается к жизни. Наступило лето 1969 года. Город Ангелов. Теперь он был баснословно богат и постоянно окружен интересными молодыми людьми в вычурных одеждах. Его забавляло, что всем цветам они предпочитали яркие светящиеся тона. Ему нравилась живая музыка, сексуальная раскрепощенность, массовые сборища, проходившие каждую субботнюю ночь в местечке Сансет-Стрип. Он был владельцем киностудий, звукозаписывающих компаний, жилых зданий и одного старого театра в стиле ар-деко, который вскоре планировал реконструировать. Он одевался в бархат и глазет, был завсегдатаем «Виски» и «Темной черепахи», а его голова непрестанно кружилась от адской смеси крови и ЛСД. Его мистическая личность вызывала массу кривотолков среди завсегдатаев Сансет-Стрип, что делало его невероятно популярным.
В общем, это было прекрасное время, особенно для бессмертного.
Однажды поздно ночью в субботу легкий ветерок, спустившись с западных склонов гор, принес едва уловимый, но бесконечно знакомый запах. Он проник сквозь толщу наркотического дыма, преследовал и пробрался в самые глубины подсознания. Как давно князь тьмы не чувствовал этот запах! Наверное, с окончания последней войны. Запах только что пролитой крови, целого моря крови. Было четыре часа утра. Он только что вышел из ночного клуба в сопровождении двух потрясающих юных спутников. В его планы входило пригласить их в свой лимузин, угостить хорошенько гашишем, после чего испить крови обоих, но не до конца, а самую малость, чтобы остаток ночи они провели без сознания на заднем сиденье автомобиля, в то время как он вернется домой перед самым восходом солнца. Его шофер, которого он называл Ренфилдом, был крайне осторожен.
Но будоражащий аромат, едва ли различимый для простого смертного, не давал ему покоя, притягивал и манил — такой древний, естественный, пробуждающий тайные инстинкты хищника. Он поспешно извинился перед своими ночными жертвами, словно лунатик повернул за угол здания и, скрытый от посторонних глаз непроглядной тьмой, преобразился.
На крыльях ночи он последовал за манящим запахом на север, оставил позади Стрип и устремился в горы. Пролетел над бесконечными рядами особняков на Беверли-Хиллз, миновал извилистый каньон Колдвотер и оказался недалеко от того места, где в сумраке ночи мерцали огоньки рождественской елки. Он расположился невдалеке, на широкой лужайке, едва не теряя сознание от недоступной близости головокружительного аромата.
Источник соблазнительного запаха он нашел сразу. Чуть поодаль, не двигаясь, лежали два человека — мужчина и женщина. Они были безжалостно убиты, заколоты ножом. В машине, остановившейся на подъездной дорожке, уткнувшись головой в руль, лежал третий человек. Пулевые ранения не оставляли сомнений в том, что он тоже мертв.
Но самые сильные ароматы исходили от дома, и Дракула, движимый смешанными чувствами жажды и отвращения, последовал на запах крови.
Запекшаяся кровь была повсюду — на стенах, полу, мебели. Он прошел по небольшому коридорчику в гостиную и увидел там еще одну пару, мужчину и женщину. Подобно тем, что лежали на лужайке во дворе, эти тоже были жестоко убиты. Будто какой-то сумасшедший снова и снова вонзал острый нож в их уже недвижимые тела, и произошло это не более двух часов назад. Судя по длинной веревке, концы которой были завязаны узлом вокруг их шей, прежде чем приступить к кровавому побоищу, их повесили. Со спинки кровати небрежно свисал американский флаг.
Не обращая внимания на перевернутое тело мужчины, Дракула приблизился к женщине и опустился перед ней на колени. Он долго всматривался в ее лицо, удивительно прекрасное, но уже несущее печать смерти, как вдруг понял, что знает ее.
Он замер, воскрешая в памяти ее образ, затерянный среди тысяч других подобных, накопленных за долгие века.
Конечно, он вспомнил. Два года назад он видел ее в одном фильме про вампиров. Абсурдный, но очень качественно сделанный и не лишенный определенных достоинств. Еще тогда она показалась ему удивительно прекрасной.
И вот она лежит у его ног, жертва безжалостного сумасшедшего; даже у него, самого известного в истории убийцы, такая расправа вызывала чувство непреодолимого отвращения.
Он окинул взглядом ее тело и понял кое-что еще: она была беременна, на большом сроке. И ребенок в ее утробе…
Нет!
Удивительно, но ребенок остался жив и сейчас едва заметно толкался ножкой. Князь тьмы осторожно положил руку на ее раздувшийся окровавленный бок и прикрыл глаза, раздираемый давно забытыми чувствами, не напоминавшими о себе уже более двадцати пяти лет. Его охватили ненависть, сострадание, отвращение и… безудержная ярость. Ярость и гнев.
Ребенок перестал шевелиться.
Первые лучи солнца заглянули в окно, скользя по стенам и мебели. Начинался новый день. Пошатываясь, он поднялся с колен и вышел через парадный вход опустевшего дома. Только тогда он заметил наспех выведенное кровью слово. Внутренний голос подсказывал ему, что написано оно было кровью одной из жертв.
СВИНЬЯ
Это слово набатом гремело в его голове, пока он возвращался к себе домой.
СВИНЬЯ
Вся эта сытая, богатая жизнь сводилась к одному единственному слову… Слову, характеризующему грязное животное.
СВИНЬЯ
Когда он вернулся к себе, оно все еще алело на запачканном кровью полу. И весь следующий день…
СВИНЬЯ
Это стало последней каплей, переполнившей чашу благоразумия. В мгновение ока забытые чувства и желания, тщательно сдерживаемые долгих пять столетий, вырвались наружу.
— Ты уверена, что это то самое место?
Джексон медленно осветил пространство вокруг себя, но увидел только обломки деревянных перегородок и валявшиеся на полу куски штукатурки — они находились в старом заброшенном театре.
Люси подошла сзади, обняла его и нежно прижалась к широкой спине:
— Да, но не беспокойся — сейчас его здесь нет.
Всю ночь и большую часть сегодняшнего дня Джексон провел словно в тумане, охваченный неведомым ему до сих пор томительно-радостным возбуждением. Воспоминания неописуемого восторга, пронзившего каждую клеточку его тела в тот момент, когда она приобщила его к своему таинству, не отпускали его ни на миг. Она не стала брать всю его жизненную силу, взяла немного, так что он даже не потерял сознание.
Но то, чего он лишился, было бесценно — она забрала его душу.
Он больше ни о чем не мог думать, все мысли были только о ней, и где-то глубоко в душе он ее за это ненавидел.
Сообщение о жесточайшем убийстве, произошедшем в сиротском приюте, поступило рано утром, едва он успел вернуться домой с ночного дежурства. Было похоже, что серийный убийца — Дракула (полицейский с трудом заставил себя произнести это имя) — окончательно сошел с ума, лишив жизни десятерых подростков и одного малыша. Еще двум детям были нанесены тяжелые повреждения. Джексон немедленно поехал в больницу, чтобы расспросить выживших ребят о том, что произошло, но их состояние расценивалось врачами как критическое, они находились в коме, на гране жизни и смерти.
А все, о чем он мог думать, — это прекрасная Люси.
Как обычно, она приехала к нему после десяти, только в этот раз не было разговоров и лишних слов. Нежные объятия, долгий поцелуй, тепло мягких губ, ее острые зубы на его шее, а потом…
Позже она сказала ему, что сегодня ночью они должны убить Дракулу.
Он беспрекословно отвез ее к театру. И когда она подняла его на руки, чтобы перебраться через десятифунтовые доски, закрывавшие вход в театр, на его лице не отразилось ни тени изумления.
Ее план состоял в следующем: определить, где находится гроб Дракулы, спрятаться и дождаться его возвращения на рассвете; достать из хозяйственной сумки, которую она прихватила с собой, деревянный кол и вонзить его в самое сердце вампира. После этого, чтобы окончательно удостовериться в смерти Дракулы, Джексон должен был перенести тело вампира на открытое пространство и оставить лежать под первыми лучами восходящего солнца, пока его останки не растворятся в утреннем свете.
Когда Джексон попытался возразить: «Но солнце…» — Люси остановила его, заверив, что она не собиралась жертвовать собой. Она скроется от света в гробу Дракулы, откуда будет наблюдать за Джексоном, пока вновь не наступит ночь.
И вот они оказались в огромном пустынном зале, некогда бывшем парадным холлом древнего театра. Звук голосов, отражаясь от стен, исчезал в неведомых высотах сводчатых потолков. Когда она приближалась к нему, Джексон полыхал, охваченный пламенем страсти, едва она отдалялась — чувствовал себя словно брошенный в пустыне путник.
— Гроб где-то над нами. Я чувствую этот запах.
Неотступно следуя за едва уловимым ароматом, они вернулись в холл, миновали дверь, на которой с трудом читались буквы «посторонним не входить», и, поднявшись вверх по лестнице, оказались в длинном коридоре, по обеим сторонам которого были расположены комнаты, гримерки, репетиционные залы и технические кабины. В самом его конце за приоткрытой дверью они обнаружили большую кладовку, заваленную сломанными лестницами, стойками и прочим театральным инвентарем. Подняв голову вверх, Джексон заметил на потолке чернеющий прямоугольник светового люка и кивнул Люси:
— Закрашено темной краской. Мы на верном пути.
Едва взглянув на затемненное окно, Люси на мгновение замерла и, медленно развернувшись, проговорила:
— Это там.
Она прошла мимо покрытых паутиной кушеток и вешалок, заржавевших ламп и потрескавшихся зеркал и остановилась в самом дальнем углу, где стоял гроб.
Джексон был немало удивлен: обыкновенный черный короб эбенового дерева, когда-то гладкий и отполированный, сейчас обветшалый и потускневший, подобно остальным окружавшим их предметам. Никакого фамильного герба или статуэток склоненных горгулий. Казалось, он всегда находился здесь, обыкновенный театральный инвентарь — раньше часто используемый во многих постановках, теперь всеми забытый и давно пылившийся в углу.
Люси открыла крышку гроба и в ужасе отпрянула назад. Даже Джексон едва мог сдержать рвотные позывы от вырвавшегося наружу смердящего зловония.
Все внутреннее пространство гроба было коричневым от расплывшихся пятен засохшей крови.
— Бог мой, — пробормотала Люси, отступая назад, — он превратился в монстра.
Она присела на расшатанный стул, который натужно заскрипел и покачнулся под ее весом, закрыла лицо руками и отвернулась в сторону.
Джексон понял, что она плакала.
— Люси… что… — Опустившись перед ней на колени, он нежно обнял ее ноги.
— Увидев все это и осознав, во что он превратился… Я знала, что будет страшно, но чтобы настолько…
— Значит, мы все правильно делаем.
Люси с трудом взглянула ему в глаза, нерешительно кивая:
— Мы… Но ты не представляешь, как мне тяжело. Я так сильно его любила.
Джексон отшатнулся, как будто она его ударила.
— Ты… любила его? Но ведь он…
Она раздраженно перебила его, не дав договорить:
— Да, я любила его. Он — единственный, кого я по-настоящему любила. Он подарил мне жизнь. Как могла я не любить его и не восхищаться им? Ни один человек на свете никогда не был мне так дорог и никогда не значил для меня так много, как он. Все остальные в моей жизни просто призраки.
— Даже я?
Люси замерла, осознав свою ошибку, и, медленно повернувшись к нему, неуверенно улыбнулась, пытаясь исправить положение. Нежно обнимая, она прильнула к его широкой груди, но Джексон был непреклонен.
— Когда я стану свободной от той власти, которую он имеет надо мной, все будет совершенно иначе… Ты станешь единственным, с кем я разделю свою новую жизнь.
Джексон позволил увлечь себя долгим поцелуем и страстными объятиями, целиком отдавшись нахлынувшему чувству. Но где-то в подсознании снова и снова всплывали ее слова, и разум хладнокровно оценивал возможные варианты.
Впервые с момента своего перерождения он не испытывал чувства нестерпимого голода.
Свободный, он парил над городом, смутно сознавая, что ищет. Что бы это ни было — романтика, оправдания, приключения, возможность все упростить, — он не сможет это найти. Не здесь и не сейчас. В его душе была пустота, и даже кровь не могла бы принести сейчас облегчения.
Когда на горизонте забрезжил рассвет, он увидел, какие нежные невесомые тона предшествуют появлению солнца, и впервые за несколько дней, а может, и несколько долгих лет принял осознанное решение: сегодня я буду встречать рассвет.
Но как только насыщенные розовые и золотые тона окрасили небо, затаенные внутри него древние инстинкты одержали верх, подобно тому как неведомое первобытное желание выжить заставляет человека дышать. Не отдавая себе отчета, он бессознательно устремился прочь от зарождающегося света. Раздираемый противоречиями и бесконечно разочарованный, он понял, что вновь оказался заключенным в тесном пространстве своего гроба, крышка которого опустилась, скрывая его от губительного света, дающего освобождение.
Они молча наблюдали, как Дракула появился в комнате: туманной дымкой скользнул через вентиляционное окошко прямо в гроб, где уже обрел свою истинную форму. Подняв худую руку, он поспешил плотнее закрыть спасительную крышку гроба.
Люси передала Джексону кол и деревянный молоток; ошеломленный происходящим, полицейский послушно взял их, внезапно осознав, что главную роль в этом деле она всегда отводилаему. Девушка склонилась над гробом и застыла, ее лицо окаменело. Наконец она положила руку на крышку гроба и, обернувшись к Джексону, произнесла одно единственное слово:
— Сердце.
Джексон кивнул, до боли в руках сжав деревянные инструменты, и замер в ожидании.
Резким движением она отбросила крышку в сторону.
Джексон посмотрел вниз и оцепенел.
То, что лежало в гробу, никак не походило ни на прекрасного князя вампиров из известных кинофильмов, ни на исторически известного графа Влада. Нет. То, что увидел Джексон, оказалось затравленным призраком с ввалившимися глазами, лишенным былого блеска и иллюзий тщеславия. Его одежда была настолько старой и грязной, что едва ли можно было определить ее прежний цвет и фасон. Дракула не представлял никакой опасности, как и не вызывал восхищения. Перед ними лежал старый и угрюмый, равнодушный ко всему безумец.
Охваченная ужасом, Люси не в силах была сдержать вырвавшийся из груди крик.
Дракула открыл глаза и пристально посмотрел на девушку.
— Мой князь… — выдохнула она.
Ответа не последовало. Не отводя взгляда от его лица, Люси обратилась к Джексону:
— Пора.
Джексон приставил острие кола к груди Дракулы, пытаясь правильно определить, где находится сердце. Собравшись с силами, он замахнулся деревянным молотком, вкладывая в этот удар все обуревавшие его чувства.
Резкие черты лица Дракулы поплыли у него перед глазами, и он выкрикнул одно слово:
— Люси!
Заметив, что его рука стремительно движется вниз, Люси отчаянно закричала:
— Подожди… — но было слишком поздно. Молот с невероятной силой опустился на деревянный кол, насквозь пронзив тело Дракулы. Ледяная кровь брызнула на руки и лицо Джексона, но он во второй раз с силой ударил молотком, желая быть уверенным, что дело сделано.
Раздалось протяжное шипение, но вскоре стих даже этот единственный звук.
Люси, ошеломленная происшедшим, застыла, словно изваяние. Отбросив в сторону молоток, Джексон шагнул к ней, но тут же остановился, заметив, что его руки покрыты бурыми пятнами крови. Стиснув зубы, он все же медленно подошел к ней, так близко, что почувствовал ее дрожь.
— Люси, — мягко сказал он, — ты же знаешь, мы должны были это сделать.
Она даже не посмотрела на него.
Он нагнулся, чтобы достать тело из гроба и положить его на открытое пространство, давая яркому солнцу возможность завершить начатое, как вдруг Люси резко повернулась к нему и оттолкнула с такой силой, что он едва удержался на ногах.
— Нет! Я не позволю тебе прикасаться к нему!
И она осторожно закрыла крышку.
— Но как же? Гроб…
— Он мне не нужен, — ответила она ледяным тоном, подобно тому, какой была кровь вампира, брызнувшая ему на руки. — В дальнем углу стоит дорожный сундук, я укроюсь там.
Она нежно прикоснулась губами к эбеновой крышке гроба, провела рукой по ее шершавой поверхности и не спеша направилась в противоположный угол комнаты.
— Не трогай его, — вот и все, что она сказала.
Джексон кивнул в ответ, и Люси скрылась в огромном сундуке, окутанная спасительной тьмой. Он подождал несколько минут, желая удостовериться, что там, за стенами мрачного здания, день полностью вступил в свои права, и, высоко подняв подвернувшуюся под руку вешалку, несколькими точными ударами разбил черный квадрат светового люка. Яркий солнечный свет неудержимым потоком ворвался через разбитое окно, наполняя заброшенное помещение пламенем жизни.
Джексон подошел к сундуку и, собравшись с силами, начал медленно толкать его на середину комнаты. Как только тот полностью оказался в лучах солнца, полицейский, не медля ни секунды, откинул с него крышку.
Люси не успела даже закричать — разящие лучи яркого света мгновенно опалили ее тело.
Она едва успела вывернуться и отскочить в сторону, но Джексон крепко схватил ее за плечи и вновь поставил под солнечные лучи, удерживая там, пока она не перестала сопротивляться. Обессилев, она повалилась на пол. Ее обуглившаяся черная кожа местами пузырилась и лопалась. Девушка подняла на него усталые глаза, безмолвно вопрошая: «Почему?»
Джексон готов был назвать тысячи причин.
Потому что ты стала бы ненавидеть меня за то, что я совершил сегодня.
Потому что для тебя я просто призрак.
Потому что ты использовала меня.
Потому что ты не любила меня.
Потому что ты — исчадие ада, как и он.
Потому что ты не из этого мира.
Но он ничего не сказал.
Когда все было кончено, он вернулся к гробу и медленно, понемногу начал передвигать его в центр комнаты. Руки сводило от напряжения, но он не останавливался до тех пор, пока гроб не оказался в залитом солнцем пространстве. Тогда он резким движение отбросил крышку в сторону, готовый ко всему, но едва ли к тому, что увидел: гроб был пуст, князь вампиров исчез, и только засохшие пятна крови и деревянный кол напоминали о произошедшем.
Джексон долго смотрел на гроб, не веря своим глазам. От удара колом тело вампира распалось на части. Именно так должно было произойти. А он был так стар, что от него ничего не осталось, даже пепла.
Через несколько минут Джексон окончательно убедил себя в этом. В голове крутилось множество нерешенных вопросов, и он спешно покинул здание театра. Слишком многое надо было еще сделать.
Весь следующий день он провел, изучая дела зарегистрированных жертв Дракулы за последние два года. Все они, за исключением Тета, были кремированы. Тело одного из малолетних наркоманов передали родителям для захоронения, но уже после того, как оно три дня пролежало в городском морге. Многочисленные жертвы кровавой расправы в сиротском приюте также были кремированы. Он понял, что зашел в тупик.
На следующий день Джексон заехал в магазин, торгующий маскарадными костюмами, где приобрел парик, накладные усы и темные очки; в секонд-хенде купил длинный плащ. Пользуясь служебным положением, вычислил автомобиль, проходивший по делу о вооруженном ограблении.
После этого поехал в больницу.
Двое маленьких детей, оставшихся в живых после массового убийства в приюте, по-прежнему были без сознания, в критическом состоянии. Благодаря маскировке Джексон легко проскользнул в их палату, никем не замеченный.
Он отметил про себя, что по сравнению со старшими детьми их удивительным образом не тронули. Третий ребенок тоже не был разодран на части, а умер от остановки сердца. Единственными отметинами на телах двух оставшихся в живых были едва заметные точки на шее, будто следы от укола.
Возможно, даже Дракула не способен причинить вред ребенку… Или он поддался древнему желанию и необходимости дать жизнь своим детям?
Джексон решил не рисковать. Ему трудно было даже представить, что, оставшись в живых, эти дети превратятся в монстров. Он осторожно достал из-под полы длинного плаща два деревянных кола.
Все было сделано быстро и бесшумно, после чего он немедленно покинул палату, никем не узнанный, как и появился. Он понял, что не было необходимости брать автомобиль. Но Люси научила его не ставить напрасно под удар свою безопасность.
Джексон считал, что все сделал правильно. Он не задумывался о том, что никто никогда не узнает, кто был истинным героем, навсегда освободившим мир от призраков тьмы. Даже если дети не представляли никакой угрозы, в будущем их ожидали лишь бедность и страдания, жестокость, несчастья и жизнь, полная лишений. И если Дракуле все же удалось исчезнуть (что невозможно), лишившись рассудка, он навсегда останется в своем безумном мире.
Однако, если такова судьба, встреча с князем тьмы будет подстерегать его на каждом шагу.