Дракула

1

Томпсон сидел на веранде, возвышавшейся над морем, и любовался ослепительной водной гладью. Солнечные лучи искрились на сверкающих, словно объятых пламенем волнах. По блестящему морю, подобно жучкам, ползли черные точки — это возвращались с дневным уловом рыбацкие лодки. Несколько недель назад Томпсон угодим в скверную аварию и после этого отправился на месяц на Cote d'Azur[7], чтобы завершить лечение в покое и полностью восстановиться. Поэтому, а также по причине того, что недавно был на волосок от смерти, красота мира и мелочи повседневной жизни занимали его как никогда раньше.

Томпсон остановил свой выбор на «Магнолии», так как отель располагался высоко над морем и далеко от прибрежного шоссе. Кроме того, здесь уже бывали его друзья. Шум уличного движения и выхлопные газы не донимали его, а пронзительный стрекот цикад, день-деньской громогласно боготворящих солнце, да редкий вой реактивного самолета военно-воздушных сил Франции, белесым росчерком пронзающего голубизну неба, не беспокоили его. Через три дня после приезда он вообще перестал обращать на это внимание.

Томпсон видел, как под ним большими атлетическими шагами мерил нижнюю террасу грек. Его тень острым черным силуэтом скользила по запыленным плитам — высокий, внушительных габаритов человек, несмотря на жару одетый в безупречно белый тиковый костюм, воротничок и галстук. Черные как смоль волосы были зачесаны назад, открывая широкий лоб; на чувственном и умном лице часто появлялось выражение глубокой грусти. Томпсон впервые заметил этого человека пару дней назад, когда незнакомец пересекал вестибюль гостиницы, отправляясь на очередную прогулку в одиночестве.

Грека звали Каролидес, и его сопровождала ослепительно прекрасная особа. Англичанина так поразила необыкновенная, почти неземная красота девушки, что он спросил о ней владельца «Магнолии». Тот ответил, что это дочь грека и они вдвоем каждый год приезжают сюда на месяц. Информант добавил, что грек баснословно богат, настоящий миллионер — в отличие от многих, кто приезжает сюда пустить пыль в глаза. У девушки слабое здоровье, ей необходимы морской воздух и солнце.

Томпсон подумал, что, вероятно, именно поэтому грек так печален. На море стали наползать ранние сумерки. Англичанин увидел, что к греку присоединилась его дочь. В этом регионе Средиземноморья рано темнеет, потому что солнце опускается за горы. На большом расстоянии одинокий наблюдатель не смог как следует рассмотреть черты женского лица, но он не сомневался в том, что девушка прекрасна. Томпсон мельком видел ее в вестибюле гостиницы. Внешность очаровательной незнакомки была такова, что приковывала взгляд и заставляла представителей противоположного пола оборачиваться ей вслед. Некоторые мужчины, особенно пожилые, сохранят ее образ в памяти до конца своих дней.

Несмотря на высокий сезон, отель не был переполнен, и Томпсон подумал, что болтовня собравшихся на ужин немолодых посетителей ресторана не помешает ему созерцать грека-судовладельца и его дочь. Хотя из разговора с хозяином гостиницы он понял, что пара часто ужинает здесь, все же иногда они куда-то уезжают.

Томпсон не отдавал себе отчета, почему отец и дочь так живо его занимают. Эти люди — явно экстраординарные и утонченные, привыкли к богатству и объездили весь мир, но Томпсона обуяло не праздное любопытство. В них было что-то еще. Возможно, так ущербный в чем-то человек ищет недостающее в других. Ибо до сих пор англичанин все свои силы положил на алтарь науки: медицинские исследования занимали все время, едва ли выпадала свободная минута. Теперь же ему казалось, что время расстилается перед ним Бесконечной лентой, и он входил во вкус вынужденного безделья, особенно сейчас, когда в поле зрения попали интересные люди.

Время от времени до него долетали обрывки приглушенной беседы на английском и греческом языках, которые тонули в тихом рокотании моря. В сгустившихся сумерках приближающейся ночи смутно вырисовывались очертания двух близко сидящих людей, и молчаливый наблюдатель отчетливо видел лишь кончик зажженной Каролидесом сигары, сильный аромат которой перекрывал даже душное благоухание тропических растений.

Над заливом между морем и небом повис багряный сумрак. Перед тем как умолкнуть на ночь, какая-то птица выводила трели и подавала сигнал отбоя на свой манер. Вскоре пара греков ушла, и ночь, лишенная их присутствия, показалась холодной и промозглой. Сурово серебрилось повернутое дымкой море, вдалеке тускло светились огоньки следуюших таинственными маршрутами кораблей. Томпсон содрогнулся, но тому виной был не внезапно налетевший ветерок. Англичанин приступил к своему одинокому ужину.

2

На следующее утро Томпсон завтракал поздно, вышел из-за стола уже после десяти часов и не встретил так заинтересовавших его постояльцев. После еды он сел на гостиничный автобус и поехал в город. Побывал на почте, где его дожидались несколько писем. Впрочем, важных среди них не оказалось. Зашел в «Томас Кук»[8]. Выпил аперитив на террасе кафе. Сидя в тенистом уголке с видом на море, Томпсон не уставал дивиться проходящему мимо него параду карикатурных людей, которые бесцельно бродили взад и вперед по Гран-Корниш.

Позже он пойдет на пляж и поплавает, но сейчас ему по душе скоротать часок-другой подобным образом. Время до ланча он провел в прохладе двух элегантных книжных магазинов, а затем по пыльной дороге с роскошными виллами по обе стороны вернулся в отель. Темноволосый официант, который обычно подавал Томпсону ланч, принес на нижнюю террасу «Чинзано» со льдом и лимоном, а потом англичанин отправился в номер освежиться.

Не замечая оживленного гвалта, он поел за своим обычным столиком и через некоторое время после еды пешком прогулялся до города и моря, где переоделся в плавки и не спеша поплыл к привязанному плоту в полумиле от берега. Морская прохлада и соленый воздух освежили уставшее тело, и Томпсон, распростершись, пролежал на плоту около двух или трех часов. Никто к нему не присоединился, потому что большинство купальщиков, в основном дети, плескались на мелководье у берега.

Несколько раз мимо плота проплывали моторные лодки и яхты, а прямо перед тем, как Томпсон собрался плыть обратно, загоравшая на корме роскошного судна блондинка включила приемник, и над водой разнесся ностальгический голос Чарльза Тренета, исполняющего песню La mer[9], под которую так приятно было возвращаться на берег.

Утомившись за день, он сел в автобус, а добравшись до «Магнолии», снова поднялся на верхнюю террасу, чтобы спокойно посидеть часок перед ужином. Но за соседним столиком так шумели английские туристы, что он спустился вниз раньше, чем планировал. Томпсон как раз шел к залу ресторана, когда с некоторым удивлением обнаружил, что к нему обращается высокий и внушительный Каролидес:

— Мистер Томпсон, не так ли?

Грек, как всегда одетый в безупречный белоснежный легкий костюм, чуть помедлил, заметив недоумение на лице собеседника.

— О, признаюсь: я нашел вас в книге постояльцев. Прошлым вечером вы ужинали в углу и показались нам таким одиноким, что я подумал, быть может, сегодня вы присоединитесь к нам и мы отужинаем вместе.

— Очень мило с вашей стороны, — пробормотал Томпсон. — Если вы уверены, что я не помешаю…

Грек неожиданно задушевным жестом положил руку ему на плечо и заверил:

— Вовсе нет! Мы бы очень хотели, чтобы вы к нам присоединились. Боюсь, Равенна скоро заскучает здесь. В отеле так мало постояльцев подходящего возраста. — Он забавным жестом показал на расположившихся за столиками пожилых туристов.

Томпсон, заметив веселые искорки в глазах грека, нерешительно рассмеялся:

— Ну конечно. Я очень рад. Если вы уверены…

— Несомненно, мистер Томпсон. Пойдемте.

Грек легко лавировал меж столиков, Томпсон едва за ним поспевал. Когда они добрались туда, где сидела девушка, англичанин понял, что она еще красивее, чем он думал: совершенный овал лица; глаза — самые удивительные из всех, какие ему довелось повидать: глубокие, изумрудно-зеленые, словно прозрачная лагуна, такая дивная, что Томпсон даже смущался в нее заглянуть. При этом он отметил покрывавшую идеально-гладкую кожу бледность, несмотря на то что девушке вряд ли было больше двадцати шести или двадцати восьми лет.

— Это Равенна.

Девушка приветствовала англичанина легким кивком головы. Ее черные волосы были короткими, стрижка выглядела безукоризненно, а золотые серьги в форме ракушек оттеняли ее красоту так, как ни у одной другой женщины. Стол стоял отдельно от всех остальных и был окружен цветами. Метрдотель и сомелье застыли, готовые услужить, а последний поторопился отодвинуть для грека стул. Каролидес прервал размышления Томпсона и указал ему на свободное кресло рядом, которое тут же отодвинули для гостя. Не успел англичанин устроиться, как на белоснежной скатерти перед ним оказалась тарелка и приборы.

Только он уселся, как Каролидес объявил:

— Само собой, вы наш гость. — И мановением руки отклонил протесты Томпсона: — Не берите в голову. Мы очень рады, что вы к нам присоединились.

Он говорил на отличном английском, и Томпсон предположил, что грек знает несколько языков, которые ему помогают в международных коммерческих кругах.

— Дорогая, мистер Томпсон — выдающийся ученый. Он попал в автомобильную катастрофу и сейчас восстанавливается. Мы должны помочь ему развлечься и спасти от скуки, свойственной всем, кто уединенно проживает в отеле Ривьеры. Не так ли, мистер Томпсон?

Каролидес улыбнулся. Выражение лица грека и красота его дочери мгновенно стерли мимолетное раздражение, уколовшее Томпсона оттого, что его представили таким образом. Интересно, как греку удалось раздобыть эту информацию? Замешательство окончательно испарилось, когда девушка вновь наклонила голову и мелодичным голосом тихо сказала:

— Огорчительно слышать о вашей травме. Надеюсь, скоро вам станет лучше.

Томпсон пробормотал банальные выражения благодарности и с облегчением увидел, что Каролидес углубился в изучение меню, а вокруг стола вдруг закружились официанты. Пока они записывали заказ и разливали вино, гостю снова выпала возможность рассмотреть пару. Первое сильное впечатление от девушки не уменьшилось, а, наоборот, укрепилось. Как и следовало ожидать, подавали еду и вино высочайшего уровня, и, быть может, отчасти под влиянием последнего Томпсон заметил, что расслабился и полностью попал под обаяние пары. Каролидес умно и интересно рассуждал обо всем на свете и в первую очередь о своих деловых интересах, простиравшихся на весь мир, особенно о своей греческой судоходной компании.

Затем он пустился в рассуждения о литературе и искусстве в целом, и туг Томпсон понял, почему имя Каролидес показалось ему знакомым: он жертвовал средства больницам в Греции, Великобритании и Америке, а также перечислял сногсшибательные суммы фондам искусств и великому множеству благотворительных учреждений.

Равенна была начитанна и подкованна как в классике, так и в современной литературе. Широкий круг ее интересов охватывал музыку, живопись и балет. Время шло. Томпсон перестал скрытничать и начал понемногу раскрывать душу. Он все свое время отдавал науке, флиртовать и развлекаться ему было недосуг, и когда он смог на равных общаться с Каролидесом на тему литературы, то воодушевился. Казалось, что и грек оценил образованность и вкусы гостя.

К концу трапезы Томпсону уже казалось, что он знаком с этой парой всю жизнь. Блестящая беседа расшевелила его — человека по природе замкнутого. Новые знакомые, в особенности Каролидес, приоткрыли ему дверь в другой мир, где не считают деньги. Погоня за капиталами не была дня него грубой самоцелью, средства расходовались на особые нужды. Грек был тактичным и смиренно мудрым и не упоминал о том, что с помощью своего богатства многое делает для облегчения страданий и бедности на земле, — это Томпсон узнал из финансовых страниц национальных газет.

Как и следовало ожидать, сама девушка и ее интересы в искусстве и культуре также произвели на него неизгладимое впечатление. Интересно, почему обладающая такими доходами пара игнорировала большие международные отели, разбросанные вдоль побережья? Томпсон предположил, что причина крылась в естественной скромности и рассудительности греков. Ведь очевидно, что в любом большом отеле их узнают, там они в числе съехавшейся со всего мира публики, скорее всего, столкнутся с друзьями. А здоровье у девушки слабое. Затем англичанин выбросил эти мысли из головы — в конце концов, не его это дело.

Когда они расставались у дверей ресторана, Каролидес положил на плечо гостя гладкую холеную руку, сдержанно выказывая ему расположение.

— Считайте нас своими друзьями, — заверил он глубоким звучным голосом.

Томпсон видел, как блестели прикованные к нему ясные глаза девушки, и не мог противиться магнетической силе ее взгляда. Он пробормотал слова благодарности и, вместо того чтобы воспользоваться маленьким и скрипучим лифтом, как-то неловко поднялся по красивой мраморной лестнице с коваными железными перилами, ведущей к комнатам постояльцев. В постели он долго пролежал без сна, прислушиваясь к отдаленному плеску моря. Он чувствовал себя возбужденным, его лихорадило, и виной тому было не вино.

3

На следующее утро Томпсон рано проснулся, быстро принял душ, побрился и уже в половине девятого спустился к завтраку. Когда он вошел в ресторан, то почувствовал смешанное с облегчением разочарование: за столиками сидели только пожилые дамы, которые завтракали круассанами с кофе. Жаль, что он не встретился с Равенной, и хорошо, что не придется вести светскую беседу о том о сем в присутствии ее отца, когда так хочется прогуляться с девушкой вдвоем и побольше о ней узнать.

Томпсона занимала болезнь Равенны, о которой он слышал. Ученый и врач с несколькими докторскими степенями, он интересовался этим как с профессиональной точки зрения, так и из дружеского участия. Уж очень она бледная, что странно для такой молодой и цветущей женщины, хотя прошлым вечером бледность не была очень заметной. Возможно, ее отогнали вино и тепло летнего вечера.

Выходя из отеля, через обращенное в сторону моря большое окно он увидел Каролидеса вместе с Равенной, которые садились в большой открытый автомобиль, припаркованный на подъездной аллее. Когда они скрылись из виду, направляясь к дороге на Корниш и к морю, Томпсон вдруг ощутил пустоту. Глупо, конечно, ведь он едва познакомился с парой, но девушка сразу его пленила. Карьера отнимала все силы, и раньше он даже не думал о женитьбе. Но теперь, приближаясь к сорокалетию и едва избежав смерти, он понял: в его жизни многого не хватает. И прежде всего — жены.

В большинстве своем мужчины считают брак или же плотскую любовь одной из самых важных составляющих жизни, но прежде Томпсон надменно посмеивался над рассказами коллег об обманутых надеждах и любовных похождениях. Теперь все изменилось, в нем родилась надежда, что, возможно, Равенна сочтет его привлекательным. Это казалось ему крайне абсурдным. Ведь она с отцом принадлежала к сливкам общества, в роскоши путешествовала по миру и, вне всякого сомнения, привлекала множество мужчин. Даже могла быть помолвлена, о чем он даже не подумал. От расстройства он закусил губу, что-то пробормотал обратившемуся к нему менеджеру ресторана, вышел на слепящий солнечный свет и направился к городу, который потихоньку сбрасывал с себя утренний туман.

Стараясь держаться в тени, Томпсон лениво бродил по магазинам, сторонясь туристов и отдыхающих, усеявших граничащие с Корнишем пляжи. Скромно перекусил в маленьком ресторане на одной из боковых улочек, где установленные на потолке вентиляторы гоняли охлажденный воздух. Когда он покончил с едой и направился к пляжу, заметил припаркованный у бара большой зеленый автомобиль Каролидеса. Англичанин подошел ближе и увидел, как пара новых знакомых вышла из магазина одежды, причем Равенна была увешана пакетами из дорогих магазинов. Томпсона встретили от крытые и приветливые улыбки.

— Как раз тот, кого нам так хотелось видеть! — сказал грек, обменявшись с англичанином рукопожатием. — Мне нужно заняться делами здесь, в городе, а Равенна хочет поплавать. Не будете ли вы так любезны ее проводить?

Предложение застало Томпсона врасплох.

— Безусловно, — нерешительно проговорил он. — Только я без купальных принадлежностей.

Каролидес снова улыбнулся:

— Это несложно исправить. У меня тут есть небольшой клуб. Там вы найдете купальный костюм и полотенца. Равенна, конечно, является членом клуба, так что сложностей у вас не возникнет. А я приеду и заберу вас в шесть часов.

Томпсон почувствовал, как девушка взяла его под локоть, и вместе с ней устроился на заднем сиденье, а Каролидес быстро, но умело помчался по Корнишу. Вскоре они приехали в calanque[10]. На мысу среди декоративных деревьев и кустов, отбрасывающих гостеприимную тень, стояло белоснежное здание. Здесь были террасы, полосатые пляжные зонтики, мужчины и женщины, предававшиеся праздной (юлтонне, где-то даже играл оркестр или, как предположил Томпсон, просто работало радио.

Когда Каролидес остановился, с террасы приветливо замахали руками, приглашая его присоединиться, но грек с улыбкой отрицательно покачал головой. Томпсон и Равенна вышли из машины, на земле отчетливо вырисовывались их тени.

— До шести часов вечера, — сказал Каролидес, мастерски развернулся и по прибрежной дороге поехал прочь. Томпсон пошел следом за девушкой, которая в машине не проронила ни слова. Подождал, пока она поговорила с одним-двумя сидевшими за столиками членами клуба, а потом они вошли в прохладу здания, и сдержанный администратор позвал сотрудника в белой форме, который проводил их до мужской и женской раздевалок и ушел.

— Десять минут, — тихо проговорила Равенна.

— Буду ждать на террасе, — ответил Томпсон.

Повернувшись к двери мужской раздевалки, он обнаружил рядом того же служителя, который вручил ему пластмассовую коробку с цифрой «шесть» на крышке. Там англичанин нашел плавки алого цвета, туалетные принадлежности, расческу, щетку и три больших полотенца. Затем он переоделся, повесил одежду в серый железный шкафчик, прикрепил ключ на шнурок пояса купальных плавок и посмотрелся в зеркало.

И решил, что, возможно, его наружность не разочарует красавицу, хотя немного волновался о шрамах на ногах — напоминании об аварии, — которые через несколько недель превратятся в тонкие белые черточки. Томпсон вышел на яркое солнце и в ожидании девушки опустился в плетеное кресло. Море манило зеленой прохладой, к ласковым волнам вела железная лестница с пробковыми ступенями.

На вымощенный плитами пол упала тень, и англичанин обернулся. Он ждал потрясающую женщину, но все же так поразился при виде склонившимся над его креслом бронзовым великолепным видением, что от восхищения даже невольно ахнул. Белое бикини разительно контрастировало с загорелой кожей, которая постепенно светлела по направлению к шее так, что лицо оставалось нетронутым разрушительным действием южного солнца. Бледность уже не так бросалась в глаза. Приветливая молодая женщина сделала вид, что не заметила смятения Томпсона, и, улыбаясь, пригласила следовать за ней.

Она красиво нырнула в воду прямо с променада и уже плыла к отдаленному, стоявшему на якоре плотику, а Томпсон только нерешительно ставил ногу на ступеньку лестницы. Сначала вода обожгла холодом, как всегда бывает в этой части Средиземноморья, потом тело вновь согрелось, когда англичанин упорно плыл за девушкой. Равенна рассекала морские воды красивыми и плавными гребками — похоже, она упражнялась в плавании с самого раннего возраста.

Теперь Томпсон впервые за некоторое время прекрасно себя чувствовал и понял, что через несколько недель полностью поправится. В этом его заверяли не только опыт и знания в области медицины, но также красоты окрестностей и присутствие новых друзей. В том, что греков можно отнести именно к разряду друзей, англичанин не сомневался, потому что при баснословном богатстве у них не было никаких других причин хорошо относиться к скромному ученому, кроме как по сугубо дружеским мотивам.

Грациозным движением девушка запрыгнула на плот и улыбнулась англичанину, который завис в воде рядом с плотом, тихонько покачивавшимся на волнах, а потом положил руки на его теплую поверхность. И вновь он обратил внимание на то, какие у Равенны замечательные зубы. Впрочем, в ней все было совершенно. «Для богачки, — подумал он и про себя радостно изумился, — она безупречна».

— Мне так жаль, мистер Томпсон, — проговорила она на своем очень внятном английском.

— Не понимаю, о чем вы.

Она тряхнула головой, с черной путаницы мокрых волос полетели сверкающие брызги.

— Всего лишь о своей неосмотрительности: я совсем забыла, что вы приехали сюда оправиться от серьезной аварии, и вздумала состязаться с вами в скорости. Но вы держались молодцом. Я от души надеюсь, что это не помешает вашему выздоровлению.

Томпсон рассмеялся.

— Едва ли, — заверил он девушку.

Но когда он тоже взобрался на плот и сел рядом с ней, то покалывающая боль в ноге напомнила о преждевременности таких физических нагрузок.

— Уверены? — Теперь она вновь стала серьезной.

Томпсон кивнул:

— Совершенно уверен. Спасибо вам за участие.

Благотворное влияние соленого воздуха и тихий шепот моря в сочетании с исцеляющими лучами солнца еще больше уверили его в важности отменного здоровья. Ведь без него жизнь превращается в полное недоразуменье. Внезапно его посетило видение несущегося на него автомобиля, и он зажмурился, чтобы избежать столкновения.

Теперь Равенна находилась совсем близко от него.

— С вами все в порядке? Вы так побледнели.

Участие девушки тронуло Томпсона, и он ответил:

— Ничего страшного. Просто мимолетное воспоминание об аварии. Слишком разителен контраст между несчастным случаем и тем, что происходит со мной сейчас.

— Понятно. Тогда давайте наслаждаться солнцем.

Она откинулась на плоту, вытянула длинные ноги и закрыла глаза. Томпсон последовал ее примеру. Редко он с таким удовольствием наблюдал за течением времени. Вскоре он заснул. Потом перевернулся. Каким-то образом он боком коснулся девушки. И через миг она оказалась сверху и впилась Томпсону в губы неистовым стихийным поцелуем. Практически не сознавая того, что делает, он снял плавки. Девушка уже была обнажена, и они занимались любовью под ослепительным солнцем, абсолютно не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Один раз близко к плоту подплыл пожилой человек, уставился на парочку, не веря своим глазам, а потом с громким плеском поплыл прочь к берегу. Утолив страсть, они оторвались друг от друга, и Равенна рассмеялась прямо в лицо Томпсону:

— Надеюсь, я не причинила боль вашей ноге!

Томпсон снова захохотал:

— Ни в коей мере.

Они быстро натянули купальные костюмы и нырнули в воду. Они держались за веревки, вделанные в борта плота, и пристально смотрели друг другу в глаза.

— Не знаю, как это вышло, — нерешительно начал он.

Равенна одарила его очередной таинственной улыбкой:

— Разве это имеет значение?

— Возможно, нет.

Еще на плоту Томпсон заметил вверху правого бедра девушки маленькую треугольную татуировку, и ему показалось, что в ней заключен миниатюрный геральдический символ. Теперь, когда они лицом к лицу зависли в воде у края плота, он впервые обнаружил такой же символ меньшего размера глубоко в ложбинке между грудей девушки. Она перехватила его взгляд и пояснила:

— Это герб нашей семьи. Нас много, мы живем по всему миру, и женщины носят такой герб. Так мы узнаем друг друга.

Томпсон был ошеломлен, но старался не подать виду.

— Не понимаю. Довольно-таки интимный способ опознавания, не так ли?

Равенна опять рассмеялась, обнажив белоснежные зубы:

— Вы не правильно поняли. Мы живем в тропическом климате. Женщины носят платья с глубоким декольте и часто надевают купальник.

— Вы удивительно похожи на отца, — заметил Томпсон.

Равенна серьезно посмотрела на англичанина:

— Если бы он вас услышал, очень бы удивился или рассердился.

Не успел Томпсон спросить, что она имеет в виду, как девушка сказала:

— Давайте вернемся на берег. Я вижу, что за нами уже приехала машина.

Они медленно поплыли к берегу. Должно быть, Равенна обладала на редкость острым зрением, потому что Томпсон не скоро смог разглядеть шикарный автомобиль Каролидеса, припаркованный на стоянке пляжного клуба. Смущенный Томпсон чувствовал себя не в своей тарелке. Грек же, напротив, был в превосходном расположении духа.

— Надеюсь, вы славно провели время?

— Превосходно! — выпалил Томпсон, но брюнет, казалось, не заметил ничего странного.

Потом Равенна и Томпсон приняли душ, оделись, и все вместе отправились в гостиницу. По дороге девушка болтала по-гречески, а Каролидес внимательно слушал, умело управлял автомобилем и влезал в такие опасно малые просветы в движении, на что Томпсон никогда бы не решился. Возможно, он стал излишне, осторожным после аварии.

Невзирая на протесты англичанина, его опять пригласили отобедать за счет грека. Но Равенна рано ушла из-за стола, сославшись на назначенную в казино встречу с друзьями, что огорчило гостя. Мужчины посидели за кофе и выпивкой в гостиной, затем по-дружески расстались, и Томпсон поднялся к себе в номер. Полночи он лежал без сна и то был готов кричать от счастья, то терзался чувством вины.

4

Когда на следующее утро Томпсон спустился в ресторан на поздний завтрак, то со смешанным чувством облегчения и разочарования не нашел за столиком своих новых знакомых. Позже он узнал от владельца отеля, что Каролидес и Равенна уехали на два-три дня навестить друзей на побережье. Предоставленный самому себе, Томпсон одиноко бродил по горам над гостиницей, но ни солнце, ни романтичные виды южного моря более не привлекали его внимания. Так он бесцельно блуждал и наконец растянулся в тени высокого кипариса и попытался прояснить путающиеся мысли.

Раньше он никогда не влюблялся. Каким-то образом обычные для большинства людей переживания миновали его. Правда, он не искал любовных приключений и полностью погрузился в научную работу. Он был единственным ребенком в семье, родители давно умерли, здравствующих родственников осталось совсем мало. И все же что-то в отношении Равенны его настораживало. Красивая, богатая и явно пользующаяся успехом девушка, вращающаяся в высших кругах, — почему она выбрала именно его? Быть может, он — просто мимолетное увлечение женщины, для которой секс с почти незнакомым человеком — обычное дело? Может, для нее это как выпить с другом кофе?

Но чем больше он размышлял на эту тему, тем меньше соглашался со своим предположением. Конечно, ему этого не хотелось, и в нем постепенно разрасталась теплящаяся надежда, подобно тому как зародившееся в сухом подлеске пламя вскоре превращается в ревущий пожар. Но он не мог позволить себе слишком увлечься, опасаясь ужасного разочарования. Поэтому он занялся будничными делами. День тянулся медленно. Томпсон написал друзьям на север Англии и в Лондон, а также коллегам по лаборатории. Первым он послал письма, а последним — экзотические открытки.

У него в запасе для окончательного выздоровления еще оставалось несколько недель, не нужно торопить события. По возвращению Равенны будет видно. На третье утро его поразила неожиданная догадка. Томпсон разыскал владельца «Магнолии» и спросил, не съехала ли пара из гостиницы. Учтивый джентльмен улыбнулся и сказал, что они должны вернуться днем. Успокоившись, он неторопливо отправился в город, закусил в ресторане, поплавал и позагорал на скалах, надеясь, что к моменту его возвращения в гостиницу Каролидес с дочерью уже будут в «Магнолии».

Томпсон увидел большой зеленый автомобиль, припаркованный у главного входа. Служащий гостиницы заносил в отель багаж. С бьющимся сердцем англичанин поспешил в вестибюль. На лестнице он столкнулся с Каролидесом, который спускался вниз в безукоризненном белом летнем костюме и алом галстуке. Томпсон начал расспрашивать, хорошо ли они провели время с друзьями, но что-то в лице грека остановило его. В глазах и изгибе губ у того застыла невыразимая печаль. Каролидес фамильярно взял англичанина за руку, они вместе спустились по лестнице, и грек предвосхитил следующий вопрос Томпсона:

— Равенна отдыхает, — сказал он. — Боюсь, она очень больна. К сожалению, причиной нашей поездки был не светский визит.

Томпсон почувствовал, как сжалось сердце, и выразил искреннее сочувствие. Мужчины уже спустились по лестнице, и Каролидес серьезно посмотрел на спутника:

— Вы не против пройти в холл? В это время там никого нет. Я буду вам очень признателен, если вы уделите мне несколько минут. Это чрезвычайно важно.

Томпсон с готовностью согласился, и вскоре оба мужчины уселись в позолоченных креслах, между которыми стоял мраморный столик. В пустом огромном холле царила тишина, зеркала в стиле рококо отражали их бледные лица, освещенные неясным светом, проникающим сквозь прикрытые жалюзи. Каролидес сразу перешел к делу:

— Вы можете счесть мои слова дерзостью, но, пожалуйста, выслушайте меня до конца.

Говорить Томпсон не мог, поэтому просто кивнул. Неужели он узнал о них с Равенной? Могла ли она рассказать ему? Но он зря волновался.

Каролидес подался вперед и впился в Томпсона своим гипнотическим взглядом:

— Как я уже говорил, мистер Томпсон, вы — специалист по крови, причем выдающийся. Я бы сказал, что вы являетесь одним из двух ведущих ученых мира. К сожалению, Равенна очень больна. Она страдает редким пороком крови. Причем у нее необычная группа, во всем мире такая есть у очень небольшого количества людей.

Тревожась за здоровье Равенны, Томпсон живо заинтересовался рассказом и молча ждал продолжения. Каролидес заговорил снова:

— Мы изъездили весь мир в поисках лечения, но безрезультатно. Порой, когда ей удается сделать переливание крови, болезнь на время ослабевает. Здесь, на побережье, у меня есть весьма известная клиника. Мы ввели ваши данные в компьютер и получили интереснейший результат. — Он поднял руку, останавливая ринувшегося вперед англичанина. — Прошу вас, выслушайте меня, мистер Томпсон, и, пожалуйста, извините меня за смелость. Вы должны знать, что подобная информация легкодоступна содружеству медиков международного масштаба. — И чуть улыбнулся. — Собственно, не только содружеству медиков; таково распространение этих электронных чудес. Вы являетесь одним из малочисленных носителей чрезвычайно редкой группы крови. Как я уже говорил, я — не медик, поэтому забыл ее название.

Он понизил голос и снова подался вперед. Бледное благородное лицо молило о помощи.

— Мне известно, что вы в отпуске. Я знаю, что недавно вы попали в ужасную аварию и что я прошу безмерно много. Я хочу сказать вот что. Предполагаю, что вы неравнодушны к Равенне, а для нее это вопрос жизни и смерти. Я прошу вас помочь нам и дать немного крови. Другими словами, пройти процедуру переливания в моей клинике под компетентным надзором профессора Когана, чье имя вам, вероятно, известно.

Он сделал паузу, ни на секунду не спуская глаз с лица собеседника, и Томпсон почувствовал, как на лбу выступил пот. Чтобы скрыть замешательство, он достал платок и промокнул лоб. Что ж, Каролидес прав. Он страстно влюблен в девушку и обеспокоен угрожающей ей болезнью. С работой профессора Когана англичанин был знаком весьма поверхностно. Этот ученый также являлся специалистом по крови, но в другой области, и написал несколько захватывающих трудов, освещающих доселе неизвестные формы исследований.

Вместо того чтобы прямо ответить миллионеру на поставленный вопрос, Томпсон сказал нечто странное, что, казалось, невольно пришло ему в голову.

— Мой прапрадед был греческого происхождения… — сбивчиво начал он.

Каролидес лучезарно ему улыбнулся и воскликнул:

— Ах! Значит, встретились два грека! Я с самой первой нашей встречи знал, что между нами есть какая-то связь. Ведь это один шанс на миллион, что у вас с Равенной совместимая кровь. Как я уже говорил, я не много — не побоюсь даже сказать, совсем — не смыслю в медицине, но профессор вместе с коллегами разрабатывает синтетический компонент, который в случае успеха спасет ее. Но на это нужно время. В обозримом будущем у нас одна надежда на вас. Соглашайтесь на мое предложение, и я уверяю вас: она — ваша.

Томпсон собрался с мыслями.

— Вы считаете, что облегчение будет лишь временным… — начал он.

Каролидес опустил ладонь ему на руку:

— Это все, чего мы просим. Мы выяснили, что при надлежащем уходе ремиссия длится шесть месяцев. Потом может случиться что угодно.

Томпсон старательно скрыл удивление.

— Но, — отвечал он, — я сделаю все, что в моих силах.

Каролидес просиял:

— Значит, вы согласны!

— Ну конечно! Все что угодно, лишь бы помочь Равенне.

5

Томпсон устроился в плетеном кресле и окинул взглядом ясный голубой горизонт. Даже через день после процедуры он все еще чувствовал некоторую слабость, но был вознагражден улыбкой на лице Равенны. Блестящая клиника Каролидеса оказалась именно такой, как он рассказывал, и Томпсон вместе с профессором Коганом с интересом беседовали на научные темы и обменивались мнениями относительно исследований. Сама процедура переливания крови озадачила Томпсона, используемое оборудование было ему незнакомо, но Коган заверил, что перед ним — новейшие технологии, которые он разработал совместно с коллегами.

Устройство было ни на что не похоже, и во время столь незначительной процедуры Томпсон даже потерял сознание. Когда он пришел в себя, лежал на кровати в другой комнате, а один из помощников профессора подносил к его губам рюмку с коньяком. Как только он был готов ехать обратно, Каролидес отвез его в «Магнолию» и сказал, что Равенна останется в клинике на ночь, потому что должна находиться под медицинским наблюдением.

Настроение у грека было отличное, и он предложил Томпсону столь щедрое вознаграждение, что у того перехватило дух. Но англичанин с улыбкой отклонил предложение. Наконец Каролидес любезно сдался, но настоял на том, чтобы оставшееся время отпуска Томпсон провел в качестве его гостя с оплатой всех его счетов в гостинице. В конце концов Томпсон милостиво согласился, а потом решил купить Равенне дорогое украшение, чтобы выразить свои чувства и отплатить Каролидесу за его великодушие.

Равенна вернулась из клиники только на следующее утро, и Каролидес сказал, что она отдыхает. Но вскоре девушка появилась у кровати Томпсона, и не успел он воспротивиться, как она выразила благодарность самым трогательным образом: импульсивно схватила его руку и поцеловала, чем привела Томпсона в немалое замешательство. Прямо перед ланчем Каролидес встретился с ним в фойе отеля и принес пачку компьютерных распечаток по переливанию и относительно состава крови его и Равенны, который, как и было сказано Томпсону, оказался идентичен. В расчетах часто встречался странный символ, который смутно напомнил англичанину необычные татуировки на бедре и груди Равенны.

— Греческий символ, не так ли? При столь дальнем кровном родстве с Грецией мои познания в греческом весьма смутны.

Каролидес улыбнулся одновременно сладко и грустно:

— Это наша семейная символика, которую вы не найдете ни в одном учебнике и ни в одном словаре. Она имеет отношение к agape, и, как вы, вероятно, знаете, на греческом языке это означает «любовь».

Томпсон почему-то почувствовал себя неловко и захотел перевести разговор на другую тему. Словно читая его мысли, собеседник добавил:

— Через один-два дня вы полностью придете в себя, мистер Томпсон. Профессор Коган сказал мне, что ему пришлось взять у вас немного больше крови, чем обычно требуется для восстановления Равенны, но я уверен, что вы не пожалеете о своей щедрости.

— Нет, конечно же нет, — ответил Томпсон.

Тут Каролидес оживился и сказал:

— Сегодня днем Равенна будет спать, но присоединится к нам за ужином. Тем временем я предлагаю предпринять маленькое путешествие. Хочу показать вам нечто интересно, Само собой, мы поедем на машине, но я все-таки предлагаю отправиться в путь часа в четыре, когда уже не так жарко.

Томпсон с готовностью согласился и теперь ожидал звонка Каролидеса. Было еще только полчетвертого, но он отложил книгу, потому что заскучал и почувствовал усталость. Рядом материализовался официант в белом форменном костюме.

— Не желает ли месье охлажденного лимонада?

Месье возжелал и провел оставшиеся тридцать минут, предаваясь созерцанию расстилавшегося перед ним вида, мысленно возвращаясь к загадке Равенны и размышляя о том, в самом ли деле приключился тот памятный инцидент на плоту, который теперь принял в его голове какие-то сказочные очертания. Вскоре он услышал властный призыв таксона автомобиля Каролидеса и, спустившись в вестибюль отеля, обнаружил грека уже за рулем. Синий шелковый шарф красовался на V-образном вырезе дорогой спортивной рубашки алого цвета, которую он надел под один из своих белых летних костюмов.

— День для нашего небольшого путешествия выдался просто отличный, мистер Томпсон, — заметил грек, когда гость усаживался рядом с ним.

— Куда мы едем?

Каролидес таинственно улыбнулся.

— Всему свое время, мистер Томпсон, — мягко сказал он. — Мы немного прокатимся по побережью. Любопытная прогулка, связанная с моим древним родом.

Слова заинтриговали Томпсона, и он спросил:

— Расскажете мне о нем?

Каролидес красиво обогнул нескольких мотоциклистов, вихлявших слишком близко от автомобиля, на следующем повороте свернул с Корниша и нацелил длинный капот машины прямо в предгорья.

— Что бы вы сказали, если бы обнаружили неподалеку от побережья греческий храм?

— Я бы сказал, что это в высшей степени удивительно.

Каролидес хрипло хихикнул:

— И вы будете совершенно правы, мой дорогой мистер Томпсон. Я взял на себя смелость показать вам его, потому что решил, что вам будет интересно.

Любопытство Томпсона разыгралось пуще прежнего.

— Учитывая, что у нас с вами греческое происхождение, мистер Томпсон. Древним этот храм не назовешь, ему всего около ста шестидесяти лет, но взглянуть на него стоит.

Больше грек ничего не сказал, и автомобиль продолжал поглощать мили и легко взбираться вверх, послушный искусному водителю. Они катили по штопором вьющейся дороге до тех пор, пока море голубой дымкой не съежилось на горизонте. Один раз они миновали пыльную деревенскую площадь, где местные жители дремали в тени раскидистого дерева перед маленьким баром; сонный пес лениво убрался с дороги.

— Почти приехали, — сказал Каролидес, когда они проехали еще одну-две мили и дорога сузилась до крохотной тропы, извилистой нитью разрезающей опаленную солнцем выжженную землю. — Мы на месте.

Каролидес остановил автомобиль, вышел и захлопнул за собой дверцу. Томпсон последовал за ним и на миг пожалел, что приехал сюда: пекло раскаленного воздуха было невыносимым. Едва приметная тропинка, проложенная среди сорняков, привела их в желанную тень испанских дубов. Вскоре они подошли к ржавым воротам, и Каролидес, даже не обернувшись, прошел через них. Пронзительный скрип заржавевших петель создал у англичанина ощущение сверления зуба. Он достал платок и остановился отереть пот со лба. Каролидес мгновенно возник рядом со словами:

— Вы в порядке?

— Да, благодарю. Все хорошо.

— Через несколько минут мы доберемся до вершины, там — прохладный ветерок.

И правда, когда они добрались до каменистого горного хребта, подул ветер. Сквозь ржавую ограду Томпсон увидел разрушенные колонны и покосившиеся белые опоры. Все здесь побелело от жгучего солнца. Скудные травы походили на седые космы старухи и жестко шелестели на ветру. Далекое море плавно изгибалось на горизонте. Следом за греком Томпсон шел по тропе, что вилась меж увядших деревьев и чахлого кустарника. Потом он увидел основание храма — совершенно белое и ветхое; некоторые колонны внизу громадного портика раскололись и покрылись трещинами под воздействием многих лет дождей и солнца. Отмостка тоже растрескалась, и по ней сновали ящерицы, которые выскакивали из высокой сухой травы и вновь в ней исчезали.

— Руины построенного моим предком храма, — тихо проговорил Каролидес. — Любопытно, не так ли? Должно быть, даже в те дни на постройку ушло целое состояние. Сорок рабочих и два года трудов. Думаю, тысяча восемьсот десятый год.

Растерявшись от удивления, Томпсон подошел поближе, а грек с удовольствием смотрел на него. Внезапно англичанин понял, что ему показалось здесь странным, даже с учетом загадочного назначения сооружения в столь отдаленном месте. Он чувствовал, как солнце печет его неприкрытую голову, а потом осознал что-то еще и, пытаясь узнать местность, огляделся:

— Ба! Да это кладбище!

— Давно заброшенное, — улыбаясь, кивнул Каролидес.

Томпсон шагнул вперед и приблизился к храму. Его движения казались немного резкими и беспокойными.

— Значит, это могила!

— Так и есть, совершенно верно.

Теперь Томпсон подошел совсем близко. В горле пересохло, немного кружилась голова. Внезапно подступила дурнота и нахлынула слабость. Он даже не понял, как оказался на земле. У основания храма он увидел греческую надпись. Как он уже говорил своему новому знакомому, греческим он не владел, но смог разобрать имя: ДРАКУЛА, что ничего ему не объясняло, разве что вспомнилось написанное с орфографической ошибкой название страшного романа Викторианской эпохи, который он не читал. Затем он потерял сознание.

6

Когда он очнулся, его окружало целое море лиц. Среди толпы зевак он увидел жандарма и человека в белом форменном костюме с красным крестом на груди. Затем, энергично работая локтями, сквозь строй собравшихся властно пробился Каролидес, за которым шли два санитара с носилками.

— Дорогой мистер Томпсон, виной всему солнце и ваша слабость после болезни. Зря я вас сюда привез, не нужно было этого делать. Тысяча извинений!

Томпсон пытался отбиваться, но его удержали сильные руки санитаров.

— Не двигайтесь. Все будет хорошо.

Теперь он чувствовал привкус крови во рту и видел, что его белая рубашка перепачкана алым. Неужели он расшибся о камень, когда упал? Когда в глазах прояснилось, он увидел Равенну, которая шагала через могильные камни. Колючки изорвали ее белое платье. Он почувствовал жуткую слабость и не мог шевельнуться. И даже не двинулся, когда его поднимали на носилки. Вероятно, Томпсон на миг потерял сознание, ибо вновь очнулся уже в машине «скорой помощи». Над ним склонилось встревоженное лицо Каролидеса.

Томпсон заметил кровь на лацкане белого костюма грека. Видимо, он испачкался, когда помогал уложить его на носилки. Нелепая мысль завладела разумом Томпсона: «Нужно ли оплатить счет за химчистку костюма Каролидеса? И насколько серьезно он поврежден?» Грек наклонился над, англичанином и ободряюще улыбнулся:

— Равенна едет следом. Она останется с вами в больнице на ночь. Формальность, обычное обследование. Когда вы упали на острые камни, немного повредили горло. Солнце голову напекло, так мне кажется. В этом моя вина. Тысяча извинений! Доктор, который прибыл на «скорой помощи», говорит, что рана у вас неглубокая, поэтому они задержат вас только на несколько часов для отдыха и осмотра. — Он печально улыбнулся: — Сможете ли вы меня когда-нибудь простить, дорогой мистер Томпсон?

Внезапно Томпсон почувствовал, что готов разрыдаться. Он схватил протянутую руку грека и судорожно сжимал до самой больницы. Вопреки ожиданиям, Томпсона не выписывали целых три дня, и он чувствовал слабость. Но воспрял духом, когда Каролидес с Равенной везли его в гостиницу по Корнишу в открытом автомобиле. Врачи обработали ранки на шее и прикрыли тонкой марлевой повязкой. Видимо, когда грек нашел его лежащим у подножия мавзолея, то поспешил за мобильным телефоном к машине и вызвал из города «скорую помощь», жандарма и Равенну.

Томпсон решил, что этим утром девушка выглядит восхитительно. Она сидела рядом с ним на заднем сиденье и нежно сжимала его ладонь. Было ясно, что Каролидес видит их в зеркало заднего вида и ободряет едва уловимой улыбкой. Англичанин тоже больше не смущался и улыбался в ответ.

Когда они приехали в «Магнолию», Томпсон вновь поблагодарил грека, пошел к себе в номер и прилег. Проснувшись часа через два, он обнаружил листок бумаги, который просунули ему под дверь, пока он спал. Записка была от Каролидеса, который приглашал зайти к нему, если Томпсон не против. Его люкс был под номером сорок четыре. Англичанин быстро привел себя в порядок и поднялся на пятый этаж на лифте, потому что до сих пор не совсем оправился от слабости. Он легко отыскал дверь сорок четыре и постучался, но ответа не последовало. Тогда он постучал еще раз, но так же безрезультатно, поэтому повернул ручку. Дверь была не заперта, он вошел и тихо закрыл ее за собой.

И оказался в великолепной, обшитой панелями комнате. Пробивающееся сквозь опущенные жалюзи послеполуденное солнце сочным узором расцветило кремовые стены. Он позвал Каролидеса, но ответа не получил. Вероятно, грек вышел на одну-две минуты. Томпсон решил подождать и присел на отливающий золотом шезлонг под картиной маслом, изображающей пышную обнаженную фигуру, и стал праздно рассматривать помещение.

В восьми или девяти футах от него стоял стол красного дерева, на котором в беспорядке лежали книги; переплеты некоторых из них явно были древними. Томпсон встал и пошел взглянуть. К его удивлению, книги были на английском. Среди прочих — «Хиромантия» Флада, «Рай и ад» Сведенборга. Один любопытный том лежал раскрытым и назывался «Вампиры при свете дня». Томпсон снова удивился. Без сомнения, вкусы грека оказались, мягко говоря, эзотерическими.

Этот том принадлежал перу некоего Бьернсона и являлся переводом с датского языка. Со все возрастающим изумлением Томпсон прочел следующий абзац:«Современный вампир — существо, которое не боится дневного света. Безосновательны напыщенные суеверия о том, что его могут убить луч солнца и кол, пронзивший сердце на перекрестке дорог.

Они часто бывают эрудированными, культурными мужчинами и женщинами и ненавязчиво вращаются в высшем обществе, держатся безупречно, с большим обаянием и учтивостью и прекрасно умеют внедряться в жизни других людей, когда ищут жертву».

Англичанин с улыбкой отложил книгу, и тут его внимание привлекла тонкая книжица, лежавшая на блокноте. Роскошный переплет покрывала винно-красная суперобложка, и отпечатана она была в дорогой экзотической лондонской типографии. В своей библиотеке Томпсон собрал несколько книг этого издательства. Он раскрыл книгу на титульном листе и увидел: «Поэзия Равенны Каролидес». Очарованный англичанин взял книгу в руки, она раскрылась на странице четырнадцать, и Томпсон прочел:

Томпсона глубоко тронули эти строки, и он медленно и осторожно положил книгу на стол. От размышлений его заставил очнуться тихий шорох. Он обернулся и увидел высокую и молчаливую фигуру Каролидеса в стеганом белом шелковом халате. Одна рука грека лежала на ручке двери, ведущей в соседнюю комнату. Он скорбно смотрел на гостя. Томпсон отошел от стола:

— Прошу, простите меня. Я не имел права смотреть ваши книги. Я стучался и звал вас, перед тем как войти.

Каролидес грустно улыбнулся:

— Не извиняйтесь, мистер Томпсон. Я слышал вас.

Англичанин улыбнулся.

— Значит, эти книги предназначались для меня? — предположил он.

Каролидес пожал плечами.

— Возможно, — тихо проговорил он. — Как вам понравились стихи?

— Весьма любопытны, — отвечал гость. — Только…

— Возможно, вам некоторые формулировки показались туманными, а сравнения неуместными? Само собой, это перевод с греческого.

— Но о чем же оно? Стихотворение об отставке?

Каролидес подошел ближе.

— История из ее жизни, — просто сказал он. — Только здесь повествование ведется от имени рассказчика другого пола, мужчины. Она была замужем. Десять лет назад.

— И что случилось?

— Муж умер, — отрывисто бросил Каролидес. — Она несколько лет не могла прийти в себя. Мы стали больше путешествовать, я старался ее отвлечь. И вот она написала стихотворение от лица мужчины, оплакивающего свою погибшую возлюбленную.

— Понятно.

Какое-то время они стояли молча, погрузившись в раздумья.

— Строки прекрасны, — неуклюже похвалил Томпсон, чувствуя, что плохо выразил свой восторг.

— Благодарю, мистер Томпсон. Я подумал, что лучше предупредить вас, так как заметил, что вы с ней стали больше чем друзьями. Конечно, прошло уже много лет. Но такое глубоко ранит, и я не хочу, чтобы ей опять было больно.

— Понимаю.

Каролидес подошел к Томпсону и положил руку ему на плечо, что уже стало привычным жестом:

— Вообще-то, я собирался сказать, что Равенна хочет пригласить вас в один хороший маленький ресторанчик в городе. — Тут он взглянул на часы. — Скажем, через час? В вестибюле гостиницы?

7

Тихо и приятно играл цыганский оркестр, и кухня оказалась прекрасной. Только причудливое убранство показалось Томпсону несколько кричащим. Но он не вдавался в подробности относительно декора и еды, поскольку все его внимание полностью поглощала Равенна.

Она была одета в темное платье с глубоким декольте, шею украшал простой золотой кулон, и выглядела она сногсшибательно. Англичанин заметил, что каким-то образом — быть может, с помощью косметики — она замаскировала татуировки, за что он был ей благодарен, ибо они и так находились в центре внимания.

— Вы прекрасно выглядите, — это все, что он сумел сказать, пока они ждали десерт.

И Томпсон не погрешил против истины. После переливания крови Равенна преобразилась. Глаза девушки блестели, щеки рдели, она вся светилась и казалась такой жизнерадостной. Меланхолия бесследно исчезла, она часто улыбалась, обнажая превосходные белоснежные зубы.

— Все благодаря вам, мистер Томпсон, — тихонько проговорила она.

Англичанин смущенно пожал плечами. Равенна снова улыбнулась:

— Теперь ваша кровь бежит в моих жилах. А в моей стране это многое значит.

Томпсон ощутил беспокойство. И не в первый раз.

— Это самое малое из того, чем я мог вам помочь, — пробормотал он. — Что бы случилось в противном случае?

— Ах! — Равенна длинным шипящим звуком втянула в себя воздух. — Об этом лучше не думать! — Она опустила взгляд на белоснежную скатерть. — Сегодня вы получите вознаграждение.

Томпсон снова почувствовал себя ужасно неловко и сделал вид, что ослышался. Он не имел большого опыта общения с женщинами и был настолько неискушен, что побоялся превратно истолковать слова Равенны.

— Я уже вознагражден вашим обществом.

Они закончили с десертом и пили кофе с коньяком, когда подошел почтительный и учтивый менеджер.

— Гости господина Каролидеса, — сказал он Томпсону, но при этом посмотрел на Равенну.

Англичанин удивился. Может, этот ресторан тоже принадлежит Каролидесу?

Они возвращались в «Магнолию» в большом автомобиле. Теплый средиземноморский воздух трепал темные волосы девушки. Молча поднялись наверх в лифте. Томпсон проводил Равенну до ее люкса под номером сорок шесть, который располагался рядом с отцовским.

— Зайдете выпить на ночь?

Пренебречь таким приглашением было бы неприлично. К тому же оно прозвучало скорее как приказ, нежели вопрос. Девушка уже открыла дверь и включила свет. Он вошел вслед за ней и обнаружил точную копию номера Каролидеса. Томпсон увидел фотографию в золоченой рамке — фотографию Равенны и молодого человека исключительной красоты, с точеными чертами лица и отливающими бронзой кудрями. Девушка перехватила его взгляд:

— Прошлое никогда не возвращается. Остается лишь рыдать и хлопать крыльями, отгоняя приближающуюся тьму.

Опустилась тягостная тишина, и Томпсон поспешно сказал:

— Это в вас говорит поэтическая натура.

Она улыбнулась:

— О да. Я слышала, вы читали мои стихи.

— Надеюсь, вы не против.

Девушка покачала головой.

— Я бы назвал ваш вкус эзотерическим, — развивал тему Томпсон. — Хиромантия, магия и прочее.

— Мне это кажется очень увлекательным. Могу я предложить вам бокал замечательного вина, которое мы пьем в особых случаях?

Томпсон согласился и присел на огромный диван в стиле рококо, который занимал треть длины комнаты. Девушка поднесла собеседнику хрустальный бокал с золотой каймой, и они выпили молча. В неясных видениях проходило время. Томпсон очнулся и обнаружил, что лежит на диване. Комната погрузилась во тьму, лишь бледный свет проникал сквозь жалюзи. Рядом с ним лежала обнаженная Равенна. Она помогла Томпсону раздеться, и они неистово занялись любовью. Казалось, они предавались страсти часами. Он вышел из номера девушки уже после трех утра. Разыскав свою комнату, Томпсон принял душ и упал на кровать. Никогда еще он не чувствовал себя таким счастливым.

8

На следующее утро англичанин рано спустился вниз, но Равенна его опередила. В пустом ресторане единственный официант, зевая, стоял у кофеварки в дальнем углу. Руки Равенны и Томпсона встретились под столом.

— Как спалось?

Англичанин рассмеялся.

— Урывками, — признался он. — Надеюсь, мы не разбудили вашего отца в соседнем люксе?

Девушка удивленно вскинула брови:

— Разве вы не помните, что я говорила вам на плоту? Его бы рассмешили эти ваши слова.

Томпсон был озадачен:

— Я вас не понимаю.

Равенна искоса взглянула на него:

— Он мне не отец, а муж.

— Муж?!

Англичанин почувствовал, как накатила тошнотворная помпа ужаса. Казалось, что его предали. Словно загнанный в угол зверь, он огляделся вокруг. Равенна положила свою прохладную ладонь ему на руку, словно утешая расстроенною ребенка.

— Я так надеялся… — порывисто вскричал он.

— Не стоит отказываться от надежд, — тихо проговорила Равенна.

Томпсон уже было вскочил на ноги, но, заметив удивленный взгляд официанта из дальнего конца зала, торопливо опустился на место.

— Что мне ему сказать? — горько спросил он. — Это предательство…

Она вновь рассмеялась:

— Вы не поняли нас. Мы с ним не относимся друг к другу как к собственности.

— Что вы имеете в виду?

— Именно то, что вы слышали.

На стол упала тень, и за спиной англичанина возникла высокая фигура Каролидеса. Он мягко толкнул Томпсона на стул. Сел напротив. И впился в него своим гипнотическим взглядом.

— Позвольте вам объяснить, мистер Томпсон. Ради спасения Равенны нам нужна была ваша помощь. Скажем, мы так условились. Да, мы обманули вас, но ради хорошего дела. Это ничего не меняет и на наши отношения не влияет.

Томпсона обуял гнев:

— Как вы могли потворствовать супружеской неверности!

Равенна умоляюще смотрела на него, но англичанин не обратил на это никакого внимания.

— Послушайте, — сказал Каролидес таким тихим, монотонным голосом, что Томпсон даже затих. — В соответствии с нашей философией агапе женщин нельзя рассматривать как собственность, которую можно купить или продать. Полагаю, смысл стародавней нравственности и верности давно канул в Лету. Мы с Равенной живем гражданским браком. Красавицы должны одаривать очарованием встречных, коль скоро это не вредит окружающим. Так что не берите в голову.

Томпсон был глубоко оскорблен, хотел возмутиться, но властный пристальный взгляд Каролидеса пригвоздил его к месту, и англичанин промолчал. Грек продолжал еще тише:

— Не надо так отчаиваться, дорогой мой мистер Томпсон. Для нас это не имеет значения. Женщины — не просто имущество, как считается в англосаксонском обществе. Они обладают разумом и телом, которое принадлежит им одним. Прекрасная дама должна делиться обаянием с другими и радовать их.

Томпсон заметил, что его салфетка упала на пол. Он наклонился за ней, чтобы скрыть замешательство и гнев. Поднимаясь, он увидел пятнышко на внутренней стороне манжета белого пиджака Каролидеса.

— У вас там кровавое пятно, — пробормотал он.

Грек небрежно взглянул на манжет.

— Да, верно, — неловко проговорил он. — Я порезался, когда брился.

Он окунул в стакан с водой носовой платок и попытался стереть пятно. От Томпсона не укрылся странный взгляд, которым обменялись муж с женой.

Как ни в чем не бывало Каролидес продолжал:

— Такой красотой необходимо делиться, не правда ли? Нельзя ее прятать ради эгоистичного удовольствия одного мужчины. Давайте останемся друзьями. — И он добродушно улыбнулся Равенне. — Со временем вы согласитесь с нами… А теперь будем завтракать.

Но потрясенный до глубины души и снедаемый отвращением, Томпсон бросился от них прочь. Его мучения были неописуемы: мозг пожирал огонь, воспаленное воображение бередили хаотичные мысли, и он, будто пьяный, брел по Корнишу, не зная и нимало не заботясь о том, куда идет. Лишь рев клаксонов предостерегал его об опасности. Он перебежал через дорогу, оказался на променаде и отыскал пляж.

Там и застали его сумерки. Невидящими глазами он уставился на море, чьи воды сделались холодными и серыми. Там после долгих поисков и нашли его Равенна и Каролидес, присели рядом. Когда стемнело, они перенесли его бесчувственное тело на заднее сиденье автомобиля. Грек помчался в клинику профессора Когана, а Равенна держала на коленях голову своего возлюбленного. Под колесами потрескивали проносящиеся мили.

Томпсон очнулся на белой кровати, рядом стояла металлическая каталка, а с потолка бил яркий свет. Перед ним не ясно маячили встревоженные лица Каролидеса и Равенны Он ничего не помнил о том, что с ним произошло в течение последних часов. Мысли путались, словно вызванные галлюцинациями сны, пестрящие бессмысленными видениями. Когда он был студентом медицинского университета, то читал в учебнике о муравьях, которые доят тлей как коров. На миг обретя сознание, он понял, что был для Равенны именно такой тлей. И что-то невнятно пробормотал перед тем, как впасть в забытье. Когда он снова пришел в себя, увидел очень серьезного профессора Когана, который тихим настойчивым голосом разговаривал с Каролидесом.

— Он умирает, — говорил профессор. — Я не могу понять причину. В нем почти не осталось крови. Как вам известно, у него такая редкая группа, что мы не можем сделать переливание.

Он в отчаянии покачал головой. Равенна выглядела блистательно. Томпсон подумал, что она еще никогда не казалась ему столь прекрасной и желанной. Сознание его угасало, но он видел, как Равенна и Каролидес улыбаются, провожая его переход в вечную жизнь.