Дракон для жениха [СИ]

Эпилог

Нынче с самого утра Мариша — давно уже не королевна, а баронесса Криуша, — была не в духе. Ее раздражало все: и игра солнечных лучей в садовой листве за окном гостиной, и пение птиц, и аромат свежесваренного кофе в фарфоровой чашечке, а пуще всего, и об этом даже думать не хотелось, собственное отражение в зеркале. Причиной ее дурного расположение духа был тот факт, что с самого утра ее супруг, даже не откушав кофе, улизнул из дома, и хотя он не счел нужным объясниться, она знала, куда и зачем он отправился.

В комнату бесшумно, как сухой листок, впорхнула эфемерная фея (до сих пор Мариша так и не разобралась, что такое эти существа, и принадлежат ли к племени драконов, или являются совершенно другим народом, призванным в услужение; она продолжала называть их феями), подлетела и почтительно остановилась, зависнув в воздухе в нескольких шагах от хозяйки дома.

— К вам пожаловала пани Ядвига Фрез, — колокольчиком прозвенела фея. — Просить? Или сказать, что вы больны?

— Просить, конечно же, просить! — в нетерпении Мариша сама ринулась навстречу подруге и, едва позволив ей ступить в комнату, схватила ее за руки и жадно забросала вопросами: — Ты оттуда, да? Оттуда? Он — там?

Отвечай, не ври мне, все равно узнаю.

— Я и не думала врать, — Ядвися смотрела ласково и печально. — Иохан там, да, у Улле. Но его нельзя винить… я, во всяком случае, не могу. Не может же он делать вид, что его это не касается.

— Вот бы кому принять многоженство, — Мариша закусила губы. — Ты сама была там? Началось?..

— Была, началось, и судя по всему, скоро и благополучно разрешится, — Ядвися потихоньку, помаленьку, увлекала Маришу к дивану. — Не волнуйся, пожалуйста. Как только все закончится, Иохан сразу же вернется домой. Он тебя очень любит.

— И Улле он тоже любит — раз сейчас он там, у нее.

— У брата большое сердце, — виновато вздохнула новоиспеченная графиня. — Уж не знаю как, он всегда умудрялся любить одновременно несколько женщин… Но уверена, сейчас любовь ни при чем, — тут же спохватилась она, увидев, как искривилось лицо готовой заплакать подруги. — Уверена, он просто чувствует свою ответственность, вот и все…

— Да-а, как же, отве-е-етственность, — жалобно протянула Мариша, неаристкратически хлюпая носом. — Уж хоть ты-то мне не ври. Любит он ее, вот и все. А меня не любит, чего меня любить, такую уродину… — она не сдержалась и все же расплакалась, упав ничком на диван и спрятав лицо в подушки. Перед глазами стоял образ Улле: удивительно похорошевшей и расцветшей в последние недели беременности. Не отличавшаяся заметной яркой внешностью посланница превратилась в настоящую красавицу. И тут же Мариша вызвала в памяти собственное отражение в зеркале: располневшая фигура, мешки под глазами, бледные щеки. Контраст был разительный. — Лучше бы он на ней женился! — простонала она сквозь рыдания.

Исполненная чувства вины за брата, Ядвися уселась рядом на краешек дивана и принялась гладить по спине и утешать подругу. Это все только выдумки, говорила она, ты сама придумываешь всякие ужасы, и неудивительно, сейчас для тебя такое тяжелое время, но потерпи немного, вот родится малыш, и ты успокоишься, поймешь, как ошибалась, и увидишь, что Иохан по-прежнему тебя очень любит, а вашего малыша он будет просто обожать… она говорила, а сама украдкой поглядывала на маленькие золотые часики — время поджимало. Она хотела еще ненадолго вернуться к Улле и узнать, не нужна ли помощь посланнице или Иохану, а потом следовало поторопиться домой — вечером Ядвисе предстояло играть роль хозяйки званого вечера. Неугомонный супруг ее, которому определенно некуда было приложить свои силы в благополучном городе драконов, придумал устроить литературный салон, совсем как в бытность свою в Дюрвиште, и, разумеется, играл там первую скрипку, а графиня в основном несла декоративную функцию и заботилась об удобстве гостей.

Самое смешное заключалось в том, что как таковой литературы драконы не знали, точнее — не создавали. Многие знакомы были с классической и современной литературой, созданной смертными, много и с удовольствием читали, но сами за много веков не создали ни одного мало-мальски значимого произведения в прозе. Зато пышным цветом цвела у них поэзия, такая же цветистая и вычурная, как их архитектура. Вылущить смысл из миллиона красивых слов Ядвися так и не сумела. Кроме того, свои творения драконы не записывали, их стихи были вроде бабочек: родились — и упорхнули, и нет их.

В роли первопроходца местной литературы Фрез видел, конечно, себя. И уже начал писать грандиозный по размаху роман приключений, в основу сюжета которого легли недавние события, произошедшие лично с ним и его друзьями. В главном герое без труда угадывался сам Фрез. Написано было хорошо, ярко, с огнем, и Ядвися только порадовалась бы за супруга, нашедшего себе дело; но она, как первый читатель, критик и иногда редактор, знала, какими в романе выведены драконы, и опасалась, как хозяева города воспримут эту выдумку. Фрез выводил драконов хладнокровными, лишенными всякой морали существами, создавшими в своем городе нечто наподобие гетто для людей, похищенных и привезенных во владения Великого Дракона против их воли. Жадные до впечатлений и эмоций бесплотные существа разводили людей как скот, провоцируя их эмоциональные всплески: прекрасно разбираясь в человеческой психологии, они подталкивали людей на нужные им поступки, словно марионеток дергали за веревочки. На взгляд Ядвиси, это была совершенная неправда и несправедливый наговор, и лично ей очень не понравилось бы, обвини кто-нибудь ее в подобном. Она пыталась убедить Фреза, что он неправ, изображая драконов злобными тварями, но он был непробиваем и упрямо гнул свою линию. Ядвися боялась, что вся эта придумка с салоном обернется бедой, когда он доберется до финала повествования, ждала взрыва негодования, а то чего и похуже, и не хотела оставлять супруга одного во время чтения романа…

Наплакавшись, Мариша, наконец, заснула, как засыпает уставший обиженный ребенок после долгих слез. Ядвися аккуратно накрыла ее подвернувшимся под руку пледом и на цыпочках вышла из комнаты. За дверью, замерев в воздухе и тихо мерцая, ждала одна из фей-служанок. При виде уходящей гостьи она дернулась было проводить ее, но Ядвися жестом показала, что в услугах не нуждается и выход найдет сама.

— Пани Марину тоже не тревожьте, — шепотом добавила она. — Она спит, не надо ее будить.

Фея согласно кивнула, а Ядвися тихо вышла из дома, где ориентировалась не хуже, чем в собственном. У подъезда ее ожидало легкое самодвижущееся ландо.

— К пани Улле, — скомандовала Ядвися, устроившись на сиденье среди шелковых подушек, и экипаж мягко тронулся с места.

В занимаемом посланницей небольшом палаццо было пугающе тихо. Еще несколько часов назад, когда Ядвися уезжала, здесь царила страшная суета, по комнатам сновали озабоченные феи с чистыми полотенцами и кувшинами теплой воды; в гостиной то и дело появлялись новые друзья и знакомые, заглянувшие осведомиться о самочувствии Улле; этих знакомых Ядвися без всяких церемоний выставляла за дверь, сделав исключение только для брата. Теперь гостиная была тиха и пуста, фей тоже было не видать. Ядвися проходила комнату за комнатой, тревожась все сильнее. Не случилось бы беды за время ее отсутствия?

Наконец, в маленькой комнатке, примыкавшей непосредственно к спальне Улле, она нашла брата. Ядвися, пожалуй, не заметила бы его, если бы, уже взявшись за ручку ведущей в спальню двери, не услышала странный звук: не то сдавленный стон, не то вздох. Она обернулась на звук и увидела неподвижно сидящего в углу пана Иохана, на котором лица не было. Ядвися тут же оказалась рядом с ним на коленях, заглядывая снизу вверх в глаза:

— Что с тобой? Что случилось? С Улле худо? Она… — Ядвися замялась, не решаясь выговорить страшное слово.

Иохан словно очнулся ото сна, взгляд его стал осмысленным.

— Нет, нет, нет! — замотал он головой. Взял сестру за руки, поднял и усадил рядом с собой. — С Улле все хорошо, она спит. И ребенок спит с ней… Мальчик. Крепкий такой парнишка, я видел мельком.

— А что ж тогда…

— Я испугался. Просто перепугался до смерти. Она так страдала… кричала…

— В родах всегда кричат, — заметила Ядвися, усмехаясь. Сама она, правда, ни разу не присутствовала при родах — девиц до этого таинства не допускали, конечно же, — но была наслышана от старших замужних подруг.

Усмехнулась же она другому: в этом «я испугался» был весь брат, который не моргнув глазом шел под пули и при этом не боялся признаться в своих слабостях. Вот Фрез ни за что не сказал бы такого. — Ну, теперь все будет хорошо. Ты бы шел домой. Улле теперь будет долго спать, а Мариша вся извелась.

— Ты сейчас от нее?

Ядвися кивнула.

— Она думает, ты ее разлюбил.

С виноватым видом пан Иохан потер лоб.

— Я ужасный дурак, сестренка. Я-то думал, что со старым покончено, что все стало просто и ясно, но… ничего не просто и не ясно. Все по-прежнему так запутанно… Что мне делать?

— Прямо сейчас — идти домой, обнять Маришу и сказать ей о том, как ты ее любишь. Здесь твое присутствие ни к чему. И мое тоже, поэтому я тоже сейчас еду домой. Кстати, у нас сегодня вечер, Лео будет читать новые главы. Придешь?

— Не знаю. Чем реже мы с твоим благоверным видимся, тем меньше вероятность ссоры между нами. При всем уважении, он из приключенческого романа способен сделать политическую прокламацию. Но нельзя же мутить воду, не разобравшись! Мы еще так мало знаем об этом месте и этом народе, нужно присмотреться. И потом, нам здесь жить, возможно, до конца наших лет, и нашим детям тоже.

— Можно уйти, не пленники же мы, — возразила Ядвися. — Но в целом ты, конечно, прав… и все же… Мне будет приятно тебя видеть. И Маришу.

— Уйти? Куда? В горы? — пан Иохан пожал плечами. — Домой нам не вернуться, это ясно. Без позволения драконов защитный барьер не преодолеть, а они никогда не позволят.

— Ты сегодня сам не свой, — Ядвися погладила брата по плечу и взглянула на часики. — Прости, мне надо ехать. И тебе тоже не стоит здесь оставаться, ни к чему это. К Улле тебя все равно не пустят до вечера это уж точно.

Очень неохотно барон подвиновался. Ядвися отвезла его домой, а затем отправилась к себе, готовиться к вечеру. Нынче у Фрезов ожидался весь цвет драконьего общества.

Вопреки опасениям Ядвиси, прием прошел спокойно и даже мило. Фрез был в ударе, прекрасно читал, без труда удерживая внимание слушателей, и даже любезничал с дамами, вдруг решив примерить образ дамского угодника.

Драконицы таяли и висли на нем гроздьями, вызывая ревность Ядвиси (та изо всех сил старалась не показать своих чувств, играя роль милой хозяйки дома). Скандала не случилось: хоть Фрез и добрался до места, за которое так тревожилась его супруга, но драконы, вероятно, приняли все за оригинальную шутку и только от души посмеялись (позже, уже готовясь ко сну, граф высказал супруге свое недоумение по этому поводу, он надеялся на гораздо более острую реакцию и предвкушал словесную стычку).

Пан Иохан тоже приехал на вечер, по большей части ради того, чтобы сделать приятное сестре — самому ему было не до веселья. В отличие от Фреза, он был молчалив и почти суров, не отходил от супруги и был к ней весьма внимателен. Мариша уже взяла себя в руки и в салон ступила прежней ледяной королевной, равной по красоте которой не было во всей Империи (и в землях драконов тоже). Ядвися пристально вглядывалась в супругов, пытаясь понять, в самом деле наступил ли между ними мир, или они играют на публику. Разобраться не получилось — то ли оба так хорошо играли, то ли в самом деле помирились. Ядвися надеялась на последнее.

Всю следующую неделю пан Иохан и Ядвися безуспешно пытались увидеться с Улле. Они приезжали к ней вместе (не сговариваясь, так случайно получалось) и поодиночке, но у подъезда их неизменно встречала одна из фей, и извещала о том, что панна Улле отдыхает, или кормит ребенка, или только что вымыла волосы, и никак не может принять гостей. Приходилось убираться восвояси. Ядвися мучилась любопытством, желая взглянуть на ребенка (который, как-никак, приходился ей племянником, пусть и неофициально), пан Иохан начинал впадать в отчаяние. Он полагал, что Улле нарочно держит его на расстоянии, чтобы помучить.

В доме Криушей в те дни царил ад. Видя состояние супруга, Мариша сама то и дело выходила из берегов и устраивала скандал за скандалом, зачастую безо всякой причины. Списывая эти взрывы на плохое самочувствие в последние недели беременности, пан Иохан терпел, молчал и надеялся, что после рождения ребенка все наладится.

Однажды с утра Ядвися остановила экипаж у подъезда палаццио Улле, привычно ожидая отказа. Но спорхнувшая со ступеней навстречу фея сделала приглашающий жест:

— Вас ждут, графиня, прошу!

Ядвися поспешно выбралась из ландо и прошла через анфиладу залитых солнцем комнат в гостиную. В рассеянных лучах солнечного света, проникающих сквозь газовые занавеси, Улле полулежала на маленькой кушетке, в неглиже, с распущенными волосами и румянцем на щеках — картинка, да и только. Рядом, под легким пологом, стояла колыбелька.

Ядвися едва сдержалась, чтобы первым делом не заглянуть туда. Но помятуя о правилах приличия, все же сначала подошла к драконице.

— Я так рада видеть тебя в добром здравии! Что малыш, спит?

— Только что поел, — объявила с гордостью Улле и, осторожно приподняв полог, заглянула в колыбельку. — Не спит. Сейчас я тебе его покажу.

Она встала, бережно вынула и передала подруге кружевной сверток с выглядывающим наружу одним только личиком. Ядвися с любопытством вгляделась в сморщенную мордочку: младенец еще не приобрел умиляющей всех матерей на свете пухлявости, и походил на обезъяннего звереныша.

Совершенно обычный младенец, и даже глаза еще непопределенно-серые, а Ядвися-то ожидала увидеть яркий аквамарин! Размечталась.

— Он человек? — взглянула она на драконицу. — Или?..

Та пожала плечами.

— Не знаю. Он еще слишком мал, чтобы сказать наверняка. Форму он, во всяком случае, пока не менял, да этого еще и ждать рано.

— А ваши… чистокровные малыши? Они какими рождаются?

— По-разному бывает, — неопределенно ответила Улле. — У нас и процесс рождения происходит совсем иначе… Не так… экстремально.

— А ты? Снова можешь превращаться?

— Нет… Еще нет. И вообще нет уверенности, что эта способность когда-нибудь ко мне вернется.

Улле говорила так спокойно, что Ядвися взглянула на нее с изумлением.

— И ты ничуть об этом не жалеешь?

— Чуточку жалею, — улыбнулась драконица. — Иногда это полезно и удобно.

Но, с другой стороны, вы же как-то живете без этой способности, и ничего, справляетесь. К тому же… — в глазах ее блеснули лукавые искорки, — там, где я собираюсь жить, способность превращаться мне будет ни к чему.

— О чем это ты?

— Все просто: я возвращаюсь в Дюрвишту.

Ядвися только и смогла сказать: «Аааах!» и покрепче перехватила малыша, словно Улле собиралась сей же миг отнять его и умчаться прочь в синие дали.

— Я долго думала, — продолжала драконица как ни в чем не бывало. — Знакомство с людьми, и в частности с твоим братом, так меня изменило, что мне стало удобнее и проще жить среди ваших, а не среди моих сородичей. Теперь я больше человек, чем дракон. Я поняла это, когда вернулась домой, куда так стремилась… Это первая причина. Вторая причина: малышу нужен отец… подожди, не говори ничего, послушай. Иохан не сможет быть с ним, не разрываться же ему на две семьи. Среди драконов мне спутника не найти, почему — я уже сказала раньше. Так отчего же не попытать счастья среди людей? Ну и третье… довольно нам с Иоханом мозолить глаза друг другу. Я не даю спокойно жить ему, а он мне. Пора с этим покончить. Он уехать не может, значит, уеду я.

— Ужасно не хочется это говорить, но ты права, — упавшим голосом проговорила Ядвися после недолгого молчания. — Даже не стану тебя отговаривать… И когда же ты едешь?

— Как только устроится все необходимое для моего проживания в Дюрвиште — об этом позаботится мой брат и друзья. Полагаю, уже через несколько дней.

— Но ты позволишь Иохану взглянуть на малыша до твоего отъезда?

— Лучше не надо. Зачем бередить сердце?

— Это… жестоко.

Улле кивнула.

— Но разумно. Давай я уложу его, у него уже глазки закрываются, — она забрала у Ядвиси сонного малыша и вернула его в люльку. — Выпьешь чаю?

Посидим, расскажешь мне, как прошел вчерашний вечер. Твой любезный супруг наверняка выкинул какую-нибудь штуку в своем роде?..

Посланница Улле уехала через три дня, тихо, никого не потревожив. И ни с кем лично не попрощавшись — во всяком случае, ни с кем из тех, с кем приехала из Дюрвишты. Ядвисе и Эрике она прислала маленькие теплые прощальные письма, в которых просила простить ее за «бегство» и выражала надежду на новую встречу в не очень отдаленном будущем.

Пан Иохан тоже получил письмо, гораздо более пространное. Ни о чем не подозревая, он очередной раз приехал к палаццо Улле в надежде сегодня добиться-таки свидания, а спорхнувшая со ступенек подъезда фея вручила ему конверт и небольшой дымчато-голубоватый кристалл. Конверт барон вскрыл тут же, и после прочтения первых же строк ему захотелось добыть где-нибудь пистолет и разнести тут все к драконьей матери… Улле писала, что не хочет больше мучить его и себя, что именно поэтому не позволила ему взглянуть на сына: «…ты бы тогда не позволил увезти его, я тебя знаю…», советовала пану Иохану постараться сосредоточить все свои помыслы на Марише и ребенке, который скоро должен родиться, «…а обо мне не нужно думать, и я о тебе не буду…». («Прекрасное утешение!..» — почти прорычал про себя барон). Чувствовал он себя так, словно ему принародно влепили оплеуху, хотя вокруг и не было ни души.

Вишенкой на торте стал кристалл, в котором, как сообщало письмо, заключался голографический портрет мальчика, первого в истории наследника двух рас. Изображение вызывалось нажатием на одну из граней кристалла и оказалось весьма четким и реалистичным. Барон имел возможность вволю налюбоваться мордашкой спящего ребенка, как будто тот был перед ним въяве.

Пан Иохан мог бы многое высказать в ответ на это возмутительное письмо, но увы, Улле не оставила ему такой возможности. Поэтому он просто сунул кристалл и конверт в карман и вернулся домой.