Дракон для жениха [СИ]

Глава 28

В комнате витал сладкий и свежий арбузный аромат; источником его была половинка полосатого красавца, возлежащая на столе на плоском блюде; из сахарной алой плоти его кровожадно торчал нож. Пана Иохана уже несколько раз приглашали угоститься, но он неизменно отклонял эти предложения, не до угощения ему было, хотя и пах арбуз восхитительно.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, мы уже отправили сообщение о катастрофе, — мягко увещевал настоятель монастыря, седой длинноволосый старик с ухватками столичного чиновника, нисколько не похожий на благообразного умиленного монаха, каких представлял себе пан Иохан. — Как только прелестная панна, — преподобный галантно поклонился пунцовой Эрике, взиравшей на барона влюбленными глазами, — сообщила нам о происшествии, мы тут же приняли все возможные меры. К сожалению, мы мало что можем — видите ли, мы тут лишены многих благ цивилизации, — но примем всех и окажем помощь всем, кому она потребуется.

— Благодарю вас, — тут же поднялся пан Иохан. — Я немедленно поспешу назад и передам ваше приглашение…

— Если вы подождете несколько минут, я отправлю с вами своих людей, они помогут на месте…

Барон наклонил голову в знак согласия, и настоятель поспешно вышел.

Теперь пан Иохан остался наедине с Эрикой, мечтая только о том, чтобы она не повисла на нем с изъявлениями благодарности. Но девушка вела себя, как и всегда, сдержанно, молчала, сложив руки на коленях, и только изредка поднимая глаза, в основном же взгляд ее был направлен вниз.

Правда, влюбленность из ее глаз никуда не девалась…

Под ее взглядом пану Иохану было весьма неловко, и чтоб отвлечься, он стал разглядывать обстановку то ли кабинета, то ли кельи, в которой его принял настоятель монастыря. Судя по всему, это были личные апартаменты главы обители, и подобрать им название барон затруднялся: для кабинета обстановка была слишком бедной, для кельи — слишком роскошной. Сюда его привел привратник, сразу же, как признал в посетителе жертву катастрофы на железной дороге — оказывается, о несчастье в монастыре уже знали, и пан Иохан тут же заподозрил, откуда могло прийти известие. Подозрение его оправдалось в полной мере: едва ступив через порог кельи-кабинета, он увидел сидящую на деревянной скамье Эрику, заплаканную, с покрасневшими глазами и красным опухшим носом, потерявшую половину своей красоты. При его появлении девушка округлила глаза и привстала, словно желая броситься на шею своему спасителю-рыцарю, но, к счастью испугавшегося было пана Иохана, этот порыв уже в следующую секунду прошел. Эрика осталась сидеть, а вместо нее поднялся навстречу гостю старик в длинном монашеском одеянии, в первую секунду незамеченный…

Пока настоятель ходил отдавать распоряжения, в кабинете царило молчание, которое с каждой минутой становилось все тяжелее и неприятнее. В какой-то момент пан Иохан понял, что не может и далее делать вид, будто находится в комнате один; повернувшись к Эрике, он до отвращения официальным и несколько натянутым тоном поинтересовался, что панна собирается делать дальше; вероятно, она вернется домой с бОльшей частью свиты, ибо дальнейшее путешествие обещает быть трудным и весьма некомфортным, а возможно, даже опасным. В глубине души барон рассчитывал на положительный ответ, и неприятно удивился, когда Эрика тихим, но твердым голосом возвестила, что намерена сопровождать королевну до конца пути.

— Но ваш брат… — начал было наставническим тоном пан Иохан — и не договорил, встретившись взглядом с васильковыми глазами своей экс-невесты.

— Я не вернусь к брату, пока… — проговорила она так же тихо, твердо и ровно. — Пока… не важно. Я не вернусь к брату, и точка.

С кем поведешься, от того и наберешься, — мрачно подумал барон. Без влияния Ядвиси тут не обошлось, это факт…

— Рано или поздно, вам придется вернуться домой.

— В весьма отдаленном будушем — возможно. Но не теперь.

Пан Иохан только плечами пожал; спорить с упрямыми девицами ему надоело до смерти.

— Вы стали очень… упрямы.

— Ваша сестра многому меня научила, — чуть улыбнулась Эрика, и барон готов был поклясться, что в улыбке этой промелькнуло лукавство. И откуда что взялось? Он не узнавал эту робкую девочку…

— Вероятно, за то, что вам взбрело в голову отправиться ночью одной, Дракон знает куда, в темноту, в неизвестность, — за это тоже следует благодарить Ядвигу, — сердито сказал он. Лукавство в улыбке Эрики стало еще явственнее, но девушка промолчала.

Вернулся настоятель, с ним четверо дюжих парней в монашеских рясах, обросшие бородами, похожие на медведей. Глаза они держали смиренно опущенными, но то и дело зыркали на Эрику; вероятно, появление в их скромной обители девицы, да еще, судя по платью, из высшего общества, было событием из ряда вон. Пану Иохану очень не нравились их взгляды, раздражали они его, — какие-то мрачно-плотоядные они были, — но не заявлять же вслух: «А ну, живо перестаньте глазеть на благородную девицу!». Он ограничился тем, что старался держаться к Эрике поближе.

Для монахов приготовили лошадей; сразу было видно, что это не парадные, породистые, а простые рабочие лошадки — неказистые, но крепкие; других, очевидно, в монастыре и не держали. Для Эрики тоже оседлали кобылку, с виду исключительно смирную, но все-таки девушка подошла к ней с робостью, словно боялась, что животное вот-вот укусит или лягнет ее.

Стало ясно — во всяком случае, пану Иохану, — что наездница из нее некудышная, и как она собирается выдержать дальний путь в драконьи земли — только Великому Дракону и ведомо. Следовало попытаться еще раз отговорить ее; барон решил по возвращении заручиться поддержкой самой королевны.

Кроме того, приглядевшись, барон понял, что кобылка под мужским седлом, как и прочие лошади. Нахмурившись, он подошел к Эрике и тихо спросил ее, умеет ли она ездить по-мужски. Конечно же, она не умела — среди высокородных дам это было не принято и считалось неприличным.

— Черт возьми, — буркнул он в сердцах; душевных сил на то, чтобы соблюдать приличия, почти не оставалось. Мелькнула мысль попросить у монахов какой-нибудь шарабан для барышни — и тут же исчезла: любой экипаж только создавал бы помехи на такой каменистой местности. — Значит, поедете со мной.

— Как это — с вами? — покраснела Эрика.

— На моей лошади. Не хочу, чтобы вы свалились с седла и сломали себе шею.

Девушка покраснела до ушей, но протестовать не стала.

Настоятель лично вышел проводить гостей; словно завсегдатай столичных приемов, он вел Эрику под ручку и на разные лады восхищался ее храбростью — качеством для юной девицы весьма редким и оттого еше более драгоценным. Преподобный нравился барону все меньше и меньше; ему начинало казаться, что он видел уже где-то и когда-то эту физиономию с острым птичьим носом и пристальными, близко посаженными глазами; и обладатель ее тогда носил отнюдь не монашескую рясу.

Не в силах больше сдерживать нарастающую неприязнь, пан Иохан обратился к настоятелю:

— Скажите, преподобный, вы в самом деле верите в драконов как в зубастых чудовищ с шипастым хвостом?..

Казалось, тот нисколько не удивился вопросу.

— Вы ведь верите в звезды над головой, в эти горы вокруг нас?

— Звезды мы можем видеть каждую ночь, если их не закрывают тучи, а горы даже можно потрогать.

— То есть, вы верите только в то, что можно увидеть или потрогать? — улыбнулся настоятель. — А как же, скажем, нравственный закон внутри нас?

В него вы верите? Или нет? Что до облика драконов, их описали великие пророки в своих книгах. Вы подвергаете сомнению их слова?

— Подвергаю. Мало ли, что привиделось пророкам спья… с перепугу? Вот я, например, могу заявить, что дракон — это звездная пыль. Или дракон — это… истеричная девица.

— Что?.. — преподобный, кажется, несколько растерялся. — Что вы имеете в виду, барон?

— Только то, что сказал, — устало ответил пан Иохан, — не более и не менее. А как, по-вашему, правильно это — отдавать молоденьких девушек, почти детей, на растерзание такому вот зубастому и шипастому чудовищу?

— Почему же непременно на растерзание? Неисповедимы пути Великого Дракона, и неведомо никому, для какой надобности требует он девиц…

Однако же существует Уговор, и благодаря Дракону мы живем в мире, и собираем обильные урожаи, и дарованы нам мудрость, и огонь, и крепкая вера… да все наше благосостояние идет от Дракона!

— Так ли это?

— Барон, барон! — настоятель предостерегающе поднял палец. — Осторожнее.

От ереси до богохульства — один шаг!

— Да и не стоит ничего благосостояние, за которое приходится расплачиваться жизнями ни в чем не повинных девочек, — продолжал пан Иохан, как будто ничего не слыша.

— И все счастье мира не стоит слезы одного замученного ребенка? — с каким-то почти воодушевлением подхватил преподобный. — Ах, барон, опасно читать запрещенную литературу. За это, знаете ли, ссылают на каторгу.

— Вы, однако, читаете…

— У нас тут место глухое, власти далеко… А знаете, меня удивляет, что вы, с такими-то взглядами, делаете в свите ее высочества.

— Меня и самого удивляет. Прощайте, преподобный.

— Полагаю все же — до свидания. Еще свидимся, барон.

— Прошу вас, панна, — повернулся пан Иохан к Эрике. — Я помогу вам.

Он подсадил девушку в седло; настоятель молча и неподвижно наблюдал за ним, сложив руки на животе. Когда барон вознамерился сам запрыгнуть на лошадь, в глазах священника появилось осуждение, он качнулся вперед.

— Но, барон, мы подобрали для благородной панны смирную кобылку…

— Благородная панна не может ехать в мужском седле.

— Благородная панна не может ехать на одной лошади с мужчиной! — решительно запротестовал настоятель. — Это недопустимо! Это неприлично!

Вы не родственник ей и не муж!

— Не могу же я заставить благородную панну идти пешком, — холодно ответствовал пан Иохан. — Пожалейте и вы ее нежные ножки.

— Это непристойно! — продолжал кипеть преподобный. — Я не допущу!

Барон молча пожал плечами и тронул лошадь. Не допустит он! Ну, и что они сделают? Не станут же эти длиннорясые удерживать его силой и стаскивать с седла?

— Распутник! — бросил ему в спину почтенный настоятель. — Учтите, мои братья глаз не спустят с вас!

Половину пути проделали в молчании; монахи ехали позади и сверлили спину пана Иохана недобрыми взглядами; ему это не нравилось, но он старался не обращать внимания — дырки же от их взглядов не появятся. С первых минут Эрика затаилась в кольце оберегающих ее рук подобно пойманной птичке; казалось, она едва-едва позволяла себе дышать. Барона это страшно раздражало, создавалось ощущение, будто он везет не живую девушку, а вытесанную из камня чурку. Но вот Эрика чуть расслабилась, устав от долгой напряженности тела, и он сразу почувствовал себя лучше — насколько это вообще было возможно в подобной ситуации. Пунцовое, словно раскаленное — коснись, и обожжешься, — ухо девушки маячило в непосредственной близости от его губ, и он с горечью подумал, что судьба играет против него. Вот что бы ей стоило устроить так, чтобы вместо Эрики в его объятьях оказалась… Улле? (само собой напрашивалось другое имя, но пан Иохан даже в мыслях запретил себе произносить его).

Ехали медленно; лошади осторожно ступали по камням. Монахи, как отметил барон, тоже оказались не лучшими наездниками, в седлах они держались кое-как, болтались, словно кули с мукой. Не джентльмены, одним словом.

— Барон… — произнесла вдруг Эрика, когда уже казалось, что молчание продлится до самого конца пути. — Барон, что-то случилось?

— Конечно, случилось, — отозвался пан Иохан со сдержанным удивлением. — Вы разве не помните?

— Нет, взрыв, вооруженные люди — это все я помню. Я имела в виду другое.

Что-то случилось лично с вами?

— С чего вы взяли?

Эрика вздохнула. Объяснить свои ощущения словами она затруднилась бы, но… Сколько она знала барона, он всегда казался ей чем-то вроде солнца, щедро дарившего свои лучи всем, кто был поблизости. Исходившее от него сияние (внутреннее, конечно, внутреннее!) было столь ярким, что далеко не всем хватало духу смотреть на него, не щурясь и не отворачиваясь (к этим робким людям Эрика причисляла и себя). Но теперь… теперь на солнце нашла туча, а светлое лицо барона Криуши омрачила тень. Эрика видела, что он устал и чем-то огорчен, огорчен до такой степени, что не в силах этого скрыть. Кроме того, он так странно говорил о Великом Драконе и Уговоре… Раньше подобных речей от него, вроде бы, не слышали.

— Вы не хотите отдавать ее высочество Дракону?.. — тихо спросила Эрика.

— Нет, — ответил пан Иохан. Щеки его вспыхнули, но он отчетливо повторил: — Нет. Не хочу.

— И давно вы… не хотите? Простите, барон, я не имею никакого права спрашивать вас об этом, — она торопилась, сама пугаясь собственной смелости, или, точнее, непомерной дерзости, а еще сильнее — того, что вот сейчас порыв этот пройдет, и она снова потеряет дар речи и окаменеет от робости. — …Никакого права, и вы можете не отвечать, можете осуждать и презирать меня за мое любопытство и мою неждержанность, за то, что я вообще заговорила об этом… Вы испытываете к ее высочеству какие-то особенные чувства?

Эрика ощутила, как напряглись его руки, и увидела, как сжались пальцы, удерживающие поводья. Едва дыша, она приподняла голову и взглянула в лицо своему кавалеру. На его щеках горели два алых пятна, аквамариновые глаза блестели, а губы подрагивали, будто какие-то слова рвались с них и удерживались только колоссальным усилием воли. Никогда еще Эрика не видела своего несостоявшегося жениха в таком волнении. Сердце ее защемило — ах, если бы это думы о ней, об Эрике, так его распалили! Ей все стало ясно, можно было уже не отвечать. Она печально отпустила глаза — и тут пан Иохан заговорил. Слова его звучали тихо, но отчетливо, видимо, он еще вполне владел собою, хоть и находился на грани.

— Прошлым вечером я просил посланницу Улле стать моей женой, — он помолчал и добавил: — Она отказала.

Эрика так и ахнула.

— Но она же… простите меня, пан барон… но ведь посланница Улле — не человек!

— Увы, это так. И, вероятно, она помнит об этом лучше меня. Но дело не только в этом. Она знает, что я…

— Любите ее высочество?

— Да, люблю. Люблю эту ледяную королевну. Но Улле… — пан Иохан отчетливо скрипнул зубами. — Улле — она часть меня. Когда я встретил ее, то понял, что внутри меня существует как бы пустота, а Улле эту пустоту заполнила.

Не знаю, понимаете ли вы меня, панна Эрика…

— Улле вы тоже любите, — прошептала Эрика печально.

Барон промолчал. Кавалькада медленно продвигалась вперед, но даже таким черепашьим ходом до места оставалось ехать от силы полчаса. Всего полчаса — и закончится эта волшебная близость… Близость, на которую, как прекрасно понимала Эрика, у нее нет никакого права, ибо этот мужчина не принадлежал ей даже тогда, когда был ее женихом, и уж тем более — не принадлежит теперь… и никогда не будет принадлежать в будущем.

— Я дурно поступил с вами, панна Эрика, — вдруг заговорил снова пан Иохан, — когда согласился с требованием вашего брата. Я многим ему обязан, но этого нельзя было делать, это было бесчестно.

— Сотни людей женятся по уговору, а не по любви, — пролепетала Эрика.

— Разве это хорошо? В браке я никогда не дал бы вам того, чего вы заслуживаете.

Девушка хотела было сказать, что это неважно, что сама она приложила бы все силы, чтобы супругу было бы хорошо с ней, но сдержалась, сочтя подобную откровенность совсем уж неприличной.

Впрочем, продолжать разговор в любом случае уже не было возможности, ибо впереди показался каменный завал, преградивший путь поезду и разрушивший железнодорожное полотно. Здесь пришлось сойти с седел и повести коней в поводу; причем пан Иохан, вспомнив об обязанностях галантного кавалера, предложил сперва перенести Эрику через завал, а затем перевести ее лошадь. Девица стала было отказываться, но вдруг припомнила, каково ей пришлось ночью, в башмачках на тонкой подошве, на острых камнях. Ее бедные нежные, израненные ножки до сих пор мучительно ныли. И она безропотно позволила пану Иохану поднять и перенести себя через завал.

Через пять минут Эрика оказалась в крепких дружеских Ядвигиных объятьях; в то же время чья-то рука нежно пожимала ей руку, чудом изловчившись, Эрика глянула через подружкино плечо и не поверила себе — то была королевна Мариша, в чьих глазах светилась неподдельная радость.

— Какое счастье, что вы снова с нами, — говорила надменная августейшая дева, и в голосе ее что-то хрустально звенело. — Было ужасным безрассудством с вашей стороны уйти одной, в горы, ночью! И как вы только решились? Ведь страшно было?

— Сидеть и ждать было еще страшнее, — просто отвечала Эрика, едва не задушенная в подружкиных объятьях.

— Ты прелесть! Прелесть! — заявила Ядвися, целуя ее в щеки. — Я знала, знала, что в тебе что-то есть! Ну так что же? Где ты была? Что видела? С тобой что-нибудь приключилось? Рассказывай скорее! Нет, погоди. Что брат? Что он сказал тебе? Понял он, какая ты прелесть?

Эрика поискала глазами пана Иохана — тот о чем-то беседовал с Фрезом, склонив голову. Затем она перевела взгляд на королевну, на ее непривычно оживленное, обычно такое холодное, лицо. Затем попыталась отыскать панну Улле, но ее нигде не было видно. Тогда Эрика деликатно высвободилась из Ядвисиных объятий, грустно улыбнулась ей:

— Пожалуйста, не будем говорить о бароне.

— Что ж… не будем, пожалуй, — неглупая Ядвися сразу поняла: верно, между подругой и братом состоялось некое объяснение, подробности которого ее не касаются. Любопытство ее было сильно, но чувство такта взяло верх. — Пойдем же… ты, верно, хочешь кофе? Можно достать кипятку.

И Ядвися повела подругу к вагонам, королевна же задержалась, вперив по-королевски требовательный взгляд в спину пана Иохана. Тот вздрогнул, словно кто-то, незаметно подкравшись, коснулся его плеча, обернулся и, повинуясь кивку Мариши, подошел к ней.

— Расскажите мне все, барон, — повелительно проговорила она. — Желаю услышать непосредственно от вас, где вы нашли Эрику, далеко ли до станции, есть ли поблизости поселения — и все прочее.

Много времени рассказ не занял, в подробности пан Иохан углубляться не стал. Королевна слушала, иногда кивая; когда же барон замолк, заявила:

— Что ж, это прекрасно, что отец-настоятель готов помочь. Сегодня же переправим в монастырь раненых, и остальных, кто вернется в Дюрвишту.

Там люди смогут спокойно дождаться прибытия гвардейцев. Мы же в монастыре переночуем и завтра на рассвете продолжим путь. Будьте добры, распорядитесь.

Пан Иохан молча поклонился. Роль распорядителя ему не улыбалась, но ослушаться приказа… впрочем, нет, не приказ то был, а просьба, ибо кто же предваряет приказ словами «будьте добры»?.. так вот отказать в просьбе он попросту не мог.

Неожиданно, на помощь ему пришел Фрез, и как-то получилось, что именно граф, показав себя прекрасным, просто-таки прирожденным организатором, взял на себя все заботы по транспортировке в монастырь раненых и вполне здоровых, а так же обеспечение провиантом, лошадьми и прочим необходимым. Само собой вышло, что пан Иохан и дюжие монахи оказались у него в подручных. В другое время барон воспротивился бы подчиненной роли под началом у человека, которого он намеревался в не слишком отдаленном будущем собственноручно застрелить — но сейчас он был даже рад, что не нужно думать, решать, отдавать распоряжения и брать на себя ответственность за жизни и здоровье множества людей. Можно было действовать, не думая. События прошедших суток навалились на него непосильной ношей, а вместе с ними навалилась усталость — вдруг, в один миг, как будто из него вынули стержень или пружину, до сей поры его поддерживающую. Захотелось, чтобы путешествие, и вообще эта история, уже закончились — все равно, как; все равно, чем…

Пан Иохан механически делал что-то, а думал только об одном, куда запропастилась Улле. Он все искал ее взглядом, но не находил ни на камнях у подножья мелового склона, где оставил ее, ни у поезда, ни в купе (впрочем, в закрытые он, конечно же, не заглядывал). Зачем он ее ищет и что хочет ей сказать, пан Иохан и сам не знал, но думать о другом попросту не мог. Заметив, вероятно, его рыскающий взгляд, Ядвига подскочила, выбрав минутку, и шепнула, что, мол, видела, как панна Улле вместе со своими родичами-драконами удалилась в их купе, где они и заперлись, и сидят до сей поры.

— Что ж, — с показным равнодушием отозвался пан Иохан, даже не повернув головы. — Как видно, у них дело.

— Брат, не мучь себя. Оно не стоит.

— Ах, ничего ты не понимаешь, оставь, — досада прорвалась-таки, как он ни старался ее удержать, зазвенела в голосе. И он быстро отошел в сторону, ища себе дела.

Еще до темноты все свитские, здоровые и раненые, а так же уцелевшая обслуга поезда, были переправлены в монастырь, где намеревались дожидаться прибытия гвардейцев. Позаботились так же о лошадях, провизии и некоторых особо ценных вещах, которые никто не желал оставлять на поживу разбойникам либо горцам. Говоря коротко, суеты и забот было достаточно, но Фрез действовал с решительностью и напором опытного военного, и все прошло благополучно.

Посланницу Улле пан Иохан видел мельком: среди прочих свитских, в окружении соотечественников, она готовилась ехать в монастырь. Вид у нее, против утреннего, был вполне оживленный и даже почти веселый, так что можно было только поражаться произошедшей в ней перемене. На барона она не глядела и вообще, казалось, не вспоминала о его существовании.

И еще кое-что увидел пан Иохан мельком, оно промелькнуло у него перед глазами так быстро, что он усомнился, не примерещилось ли. Но заметил еще и еще раз — и задумался.

Привиделось ему, что за камнями, в некотором отдалении, мелькает что-то черное — вроде как женский головной платок… и сверкнули пару раз из-под платка жаркие черные глаза в угольной обводке.