Начинало смеркаться, а граф все не возвращался. Пан Иохан начинал уже подумывать, что королевна была права, и более они его не увидят. И в самом деле, легко понять человека, не желавшего подставлять шею под топор палача; упускать удобную возможность скрыться и запутать следы в положении Фреза было бы просто глупо. Думал об этом пан Иохан спокойно; ежели преступный граф в самом деле бежал, он нисколько не огорчился бы, ибо в любом случае положил разыскать его позже и поквитаться за посланницу Улле. Вот только трудно будет в одиночку спускать вниз трех девиц; на помощь разбойников барон не рассчитывал. Кстати нужно было подумать, как поступить с ними…
Каждая косточка избитого за день тела ныла и требовала отдыха, хотя бы не на мягкой перине, а на жестких камнях. Ничего так не хотелось пану Иохану, как растянуться во весь рост на полу, закрыть глаза и дать роздых пусть только телу — ибо разум его был слишком возбужден дневными событиями, и при всем желании барон ни за что не сумел бы уснуть. Но лечь все-таки тянуло; однако пан Иохан не переменял позы и продолжал сидеть, как изваяние, в проеме арке до тех пор, пока небо не начало темнеть. В пещере к тому времени сгустился мрак, будто ночь настала; Ядвися молча зажгла лампу и поставила ее посередине пола.
— Лучше бы поберечь керосин, — сказал пан Иохан, на минуту отвлекаясь от бесплодных — увы! — наблюдений за склоном, где вот уже больше двух часов не происходило никакого движения. — Тушите лампу и ложитесь спать, сударыни.
— Думаешь, мы можем застрянуть здесь до следующей ночи? — озабоченно спросила Ядвися.
— Едва ли. Но как знать, не понадобится ли нам свет этой ночью.
— В самом деле, давайте спать, — проговорила Мариша, и пан Иохан бросил на нее благодарный взгляд. — Завтра предстоит тяжелый день, и если мы будем сонными и вялыми, то станем для пана барона обузой. Берите пример с панны посланницы, — обратилась она к Ядвисе, которая словно маятник расхаживала по пещере и никак не могла угомониться; Улле же спала сном младенца и ни разу не проснулась с тех пор, как пан Иохан с королевной пошли проверять подземный коридор. Пожалуй, она была счастливее всех, поскольку ничего не знала про обрушившиеся ходы.
— Но я совсем не хочу спать, — возразила Ядвися, не прерывая своих хождений.
— Что ты мельтешишь? — слегка раздраженный, повернулся к ней брат. — Все равно до утра мы ничего не можем предпринять.
— Вот это меня из себя и выводит… А ты почему не ложишься? Тебе-то больше всех досталось.
— Барон надеется дождаться возвращения этого… мерзавца, — с холодной насмешкой предположила Мариша.
— Вы правы. Надеюсь.
Минуло еще с четверть часа; Ядвися все никак не могла успокоиться и мерила шагами пещеру, вызывая молчаливое раздражение брата; королевна, казалось, задремала полусидя, пристроив голову на жесткой каменной подушке. Небо стало как черный бархат, и бриллиантами загорелись на нем звезды. Дальнейшее наблюдение в полной тьме теряло всяческий смысл, да и едва ли Фрез стал бы рисковать взбираться в гору в ночную пору. Пора было укладываться спать, но пан Иохан все медлил — быть может, потому, что звездное небо было чудо как хорошо.
— Иохани, как ты себя чувствуешь? — утомившись от хождений, Ядвися присела рядом с братом. — Рана не беспокоит?
— Ничуть. Панна посланница постаралась на славу.
— Брат, ты в самом деле на ней женился бы? — помолчав, осторожно спросила девушка.
— На ком? — вздрогнул барон. За те несколько секунд, покуда они с сестрой молчали, мысли его успели унестись далеко, едва ли не к бриллиантовым звездам.
— Да на панне посланнице же. Или ты еще кому-то делал предложение?
— Нет. Конечно, нет! То есть не делал. Неужто я стал бы шутить такими вещами?
— Но ведь она… она… не человек… и помимо этого…
— Довольно, Ядвися, я и сам все знаю, — тихо, сквозь зубы, сказал пан Иохан. — Только теперь это не имеет совершенно никакого значения. Ты слышала, что ответила панна посланница.
Ядвися сконфуженно потупилась, и еще с минуту они оба молчали.
— Тряпки бы эти снять, — сказала девушка, с сомнением глядя на окровавленные хвосты, выглядывающие из-под одолженной графом куртки. — Фу, гадость какая.
— Не надо, не трогай. Они присохли, размачивать нужно.
При упоминании воды Ядвися украдкой облизнула пересохшие губы, но ничего не сказала. Пан Иохан, однако, сделал свои выводы.
— Пить хочешь? Потерпи немного. Утром спустимся вниз, там найдем воду.
— Да я ничего… Иохани, можно, я завтра попробую спуститься сама?
— Что это ты выдумала? — удивленно и немного сердито спросил барон. — Никуда я тебя одну не пущу.
— Ты и так намаешься с ее высочеством и панной посланницей, — подлащиваясь, Ядвися прильнула к его плечу. — Я уверена, что сумею спуститься сама. Я не боюсь нисколько, честное слово!
— Зато я боюсь, — парировал пан Иохан, дернул ее за распустившиеся кудри и вдруг напрягся, прислушиваясь. — Тихо! Слышишь?
— Что? Ничего не слышу.
— Т-с-с!
Барон отстранил сестру, приготовил пистолет и повернулся так, чтобы удобнее было стрелять в незваного гостя, ежели таковой вдруг явится.
Напрягшийся слух его улавливал сухое шуршание и шорохи, и вместе с тем как бы чье-то неровное дыхание; но сколько он ни вглядывался в темноту, не мог разглядеть ровным счетом ничего.
— Ядвися, отойди подальше, — шепнул пан Иохан.
— Думаешь, это недруг? — так же тихо отозвалась девушка, отодвигаясь назад. Как ни мучило ее любопытство, она все же понимала, что станет для брата помехой, ежели начнется перестрелка или завяжется рукопашная схватка.
— Ничего я не думаю. Еще дальше!
На всякий случай Ядвися заткнула уши, памятуя, насколько громким получается звук пистолетного выстрела под каменными сводами. Пан Иохан застыл на краю обрыва в напряженной позе, держа наготове револьвер.
— Барон, будьте любезны освободить проход, — послышался вдруг из темноты более отрывистый, чем обычно, голос Фреза. У барона сразу же будто камень с души свалился. Голос, однако же, звучал весьма напряженно, и пан Иохан сразу представил, как граф висит на склоне, цепляясь за крохотные выступы и изо всех сил напружинивая мышцы. В следующую секунду из темноты показалась исцарапанная, присыпанная пылью рука, и ухватилась за выступ рядом с сапогом пана Иохана.
Ненужный более револьвер тут же отправился за пояс, а барон встал на колени и, перегнувшись через край площадки, протянул Фрезу руку с тем чтобы помочь ему выбраться наверх.
— Не валяйте дурака, — с натугой сказал Фрез, не принимая руки. — Вы же ранены.
— Это вы не валяйте дурака, — сердито ответил пан Иохан, крепко ухватил его за запястье и потянул.
Спустя несколько минут граф стоял рядом с ним и стряхивал с плеч лямки весьма тяжелого на вид вещевого мешка.
— Что это вам вздумалось лезть в гору на ночь глядя? — с недоумением на него глядя, спросил пан Иохан.
— А, так вы меня не ждали? — осклабился Фрез; опустив мешок на пол, он принялся развязывать тесемки. Ядвися подошла посмотреть, но старалась держаться от него подальше, пряталась за плечо брата.
— Признаться, уже не ждал. Ни зги же не видно. Или вам очень хотелось расшибиться в лепешку?
— Бросьте, — небрежно отмахнулся граф. — Ничего бы со мной не случилось.
Лучше поглядите сюда.
Распустив завязки мешка, он принялся вынимать из его недр и передавать пану Иохану бумажные пакеты, источающие будоражащие воображение ароматы один другого чудеснее. Даже нахмуренная Ядвися, привлеченная соблазнительными запахами, высунулась из-за плеча брата, так ей хотелось узнать, что скрывается под шуршащей коричневой бумагой. А скрывались там: холодная курица, сладкие пирожки, яблоки, виноград, четверть сырной головы, свежий хлеб; под конец явились столовые приборы, завернутые в чистое полотенце, и бутылка вина, которую Фрез предъявил с особой гордостью.
— Отличное вино! — проговорил он и щелкнул ногтем по запечатанному горлышку. — Отличный урожай был в год, когда император Яков взошел на престол.
— Вино приличное, — согласился пан Иохан, взглянув на этикетку. — Однако, признаться, сейчас я бы предпочел самому чудесному вину глоток простой воды.
— И я тоже, — вставила Ядвися, хмуро зыркнув на графа.
— Извольте! — с невозмутимым видом тот извлек из мешка объемистую флягу и с поклоном протянул ее девушке. Ничего Ядвисе не оставалось, кроме как принять подношение: жажда мучила ее все сильнее с каждой минутой, и терпеть уж мочи не было. — Простите великодушно, стаканы не прихватил, боялся разбить по пути.
Ядвися колебалась всего несколько секунд. Жажда оказалась сильнее боязни нарушить правила приличия; и отвинив крышку, девушка глотнула прямо из горлышка фляги, придерживая ее двумя руками. Она пила долго и жадно, и вдруг испуганно выкатила глаза, поперхнулась и едва не выронила флягу.
— Что с тобой? — удивился пан Иохан. — Вода не в то горло пошла? Не нужно было так торопиться.
— Я вдруг подумала, — закашлялась Ядвися, глядя на него так же испуганно, — а что, если он насыпал отравы в воду?..
— …а так же в вино, и нашпиговал мышьяком хлеб и яблоки, — ровным тоном продолжил Фрез, не дрогнув ни единым мускулом лица. — Стоило ли ради этого возиться и лезть в гору?
— Сестра, как тебе вообще пришла в голову подобная мысль?
— Хотите сказать, что зрелище нашей агонии не стоило затраченных на подъем усилий? — как обычно, Ядвися справилась с замешательством очень быстро и смотрела уже не на брата, а на Фреза, и не испуганно, а обвиняющее. — Вот уж ни за что не поверю!
— Ты сама себя послушай: какую чушь ты городишь! — рассердившись, пан Иохан забрал у сестры флагу и демонстративно к ней приложился.
— Помирать — так вместе? — ехидно осведомилась Ядвися.
Фрез с усмешкой поглядел на нее, на барона и ничего не сказал; опустился на одно колено и стал расправлять на полу опустевший мешок, вероятно, имея в виду разложить на нем, словно на скатерти, деликатесы.
— Вы ограбили вагон-ресторан, чтобы добыть всю эту роскошь? — с трудом оторвался от горлышка фляги пан Иохан.
— Да не все ли равно? Разбудите, пожалуй, к ужину ее высочество… — сказал Фрез, не прерывая от своего занятия.
…и панну посланницу, заметил про себя барон. Не было никаких сомнений, что Фрез и пальцем не пошевелит ради Улле; добро, если он не станет препятствовать другим заботиться о ней.
— Думаете, она нуждается в земной пище? — не поднимая головы, спросил Фрез, словно прочел его мысли.
— В физическом теле — несомненно, нуждается, как и все мы.
— Ее физическое, как вы говорите, тело — всего лишь обман, видимость!
— О нет, — возразил пан Иохан. — Поверьте, вы заблуждаетесь.
— Все мы видели в салоне у Даймие, что она способна сотворить с собой, — настаивал Фрез.
— Она из такой же плоти и крови, как мы с вами. Во всяком случае, пока носит этот облик.
— Вероятно, вам неоднократно выпадал случай удостовериться в этом лично, — проговорил граф с таким нескрываемым ядом, что пан Иохан счел за лучшее ничего не отвечать.
Королевна спала очень чутко и, как тихо он ни ступал, проснулась от звука шагов — если только она вообще спала, а не притворялась спящей. В пользу последнего говорил ее ясный, вопрошающий взгляд, устремленный на подошедшего пана Иохана.
— Что-то случилось?
— Граф Фрез приглашает нас всех к ужину. Милости прошу к столу, панна Мариша.
— Он вернулся? — весьма естественно удивилась королевна, и пан Иохан снова засомневался: неужели и впрямь спала и ничего не слышала?
— Вернулся. Вот, обопритесь на мою руку.
С его помощью королевна встала; двигалась она несколько скованно, причиной чему, вероятно, было отсутствие привычки спать на камнях, и ничего удивительного, если бы под одеждой тело бедняжки, всю жизнь почивавшей на мягчайших перинах, сплошь оказалось покрыто синяками. Со всем возможным почтением, словно находились они не в темной и холодной пещере, а в роскошной, блистающей золотом дворцовой зале, пан Иохан проводил свою даму к импровизированному столу, около которого, аккуратно подвернув платье, уже уселась на полу Ядвися. С необычайно мрачным видом, будто выполняя тяжкую обязанность, она нарезала хлеб, меж тем как Фрез, встав рядом с ней на колени, раскладывал столовые приборы; запасливый граф прихватил даже несколько тарелок и сумел не разбить их по пути.
Пан Иохан подвел королевну к столу и помог ей сесть, а затем вернулся к посланнице и попытался разбудить ее. Но тщетно он звал ее, встряхивал за руку, похлопывал по щеке, пугающе бледной — ресницы посланницы даже не дрогнули, а грудь продолжала мерно вздыматься и опускаться. Ежели бы не это, легко можно было бы вообразить, будто видишь пред собою покойницу, так она была бледна и неподвижна. Сон ее был необычайно крепок, и немудрено, что пан Иохан даже немного испугался.
— Никак не могу ее разбудить, — растеряно проговорил он, обернувшись через плечо и ни к кому конкретно не адресуясь.
— Ну так и оставьте ее, — отозвался Фрез. Уже несколько минут он молча исподтишка наблюдал за манипуляциями барона, при этом продолжал методично раскладывать приборы, посуду и снедь. Получалось у него на удивление ловко и умело, Ядвися уже посматривала на него с изумлением и легкой завистью. — Говорю же вам, она нисколько не нуждается в земной пище.
— Идите к нам, барон, — поддержала его королевна. — Панна посланница сама говорила, что более всего нуждается в отдыхе. Не нужно ее тревожить.
Пан Иохан не помнил, чтобы Улле говорила что-то подобное, и заколебался.
— Идите же, — поторопила его Мариша, подпустив в голос некое подобие ласковых ноток. Впервые барон слышал у нее подобные интонации и подумал даже, что ему чудится. Но встретившись взглядом с обращенными к нему фиолетовыми очами, он заметил в их глубине теплый ласковый огонек — нечто вроде отблеска свечи. Это открытие совершенно сбило его с толку.
Он покорился нежданной ласковости, бережно опустил руку посланницы Улле и вернулся к расположившемуся вокруг ипровизированной скатерти обществу.
— Мы оставим панне посланнице самые лакомые кусочки, — с хмурой усмешкой (она все не переставала хмуриться) пообещала Ядвися. — Поест, когда проснется.
Все устали и проголодались, и поэтому принялись за еду сосредоточенно и в молчании. Бутылку вина и флягу с водой передавали по кругу; не обделили и связанных разбойников, которые получили свою порцию еды и воды. От вина отказалась только королевна, несколько времени колебалась она и прежде чем отпить из фляги — для нее было дикостью пить вот так, из горлышка, из общей посуды. Мужчины чувствовали себя непринужденнее девушек, для них, привычных к трудностям жизни на открытом воздухе, в подобной трапезе не было ничего необычного.
Сидя рядом с Ядвисей, Фрез вовсю ухаживал за ней на свой лад; галантный кавалер из него был никудышный, его обращенные к девушке слова звучали отрывисто и по-солдатски грубо, однако красноречивее слов были адресованные собеседнице взгляды. Ядвися, поначалу хмурая и раздраженная, с досадой односложно отвечала ему — словно от мухи отмахивалась, но с каждой минутой лицо ее светлело, голос смягчался.
Причиной тому были, конечно, отнюдь не грубоватые любезности Фреза. Нет, дело в том, что Ядвися все сильнее проникалась романтичностью их нынешнего положения. Теперь, когда опасность миновала, все происходящее казалось ей овеяно туманно-романтической дымкой. Эти суровые скалы, темные пещеры, свирепые разбойники, нехитрый ужин по-походному — разве могла она мечтать о чем-нибудь подобном, проводя свои дни в однообразной скуке в Наньене или родном поместье? Ядвися с малых лет завидовала мужчинами, на долю которых всегда выпадали приключения, меж тем как женщина проживала свою жизнь тихо и незаметно, так что и отличить вчерашний день от сегодняшнего невозможно было. И вот, в кои-то веки на ее долю выпало самое настояшее приключение, в котором она участвовала наравне с мужчинами (ну, или почти наравне)!..
Фрез ее мыслей знать, разумеется, не мог, и потому принимал Ядвисино оживление на свой счет. Чем более смягчалось Ядвисино лицо, тем горячее сверкал его взгляд.
Пан Иохан механически жевал, не ощущая вкуса пищи — он хоть и был голоден, однако ж усталость заглушала голод, — и наблюдал эту любопытную парочку; странные, чудные мысли вспыхивали у него в голове, затуманенной вином. Были они настолько неожиданные, что он предпочел в них пока не углубляться, а отдаться лучше на милость усталости, сковавшей тело и смежавшей веки. Первый острый голод был утолен, сил же для того, чтобы лакомиться, барон в себе не ощущал, а потому он поднялся и сказал, что намерен наконец лечь спать.
— И давно пора! — воскликнула окончательно оживившаяся Ядвися; сна у ней не было ни в одном глазу. — Ложись, Иохани, тебе нужно отдохнуть.
— И тебе тоже, — строго сказал пан Иохан.
— Мне совсем не хочется спать.
— Ядвися!
— Хорошо-хорошо, я попробую поспать, — поспешно согласилась девушка, как-то очень быстро опуская ресницы — не иначе как затем, чтобы скрыть капризный и озорной огонек в глубине карих глаз.
Каждый квадратный дюйм пола был одинаково жестким и неудобным, и пан Иохан не стал утруждаться поиском уютного местечка для сна; он позаботился только, чтобы лечь не слишком близко от посланницы Улле.
Коснуться ее, даже случайно, во сне ему весьма не хотелось бы. Кроме того, ее близость могла нарушить его душевное спокойствие, вызванное исключительно крайней усталостью; пан Иохан боялся, что начнет вспоминать и мысленно прокручивать произошедший между ними разговор, — на обдумывание которого у него до сей минуты не было ни времени, ни сил, — и впадет в уныние или же поддастся отчаянию. Позволить себе такую роскошь он никак не мог. Во всяком случае, до той поры, пока в безопасности не окажутся все те, кто волей обстоятельства был вручен ему на попечение.
Пан Иохан лег навзничь в наугад выбранном уголке, закинул руки за голову и закрыл глаза. Сразу же навалилась дрема, как будто только и ждала, когда он перестанет бороться с усталостью и ляжет. С полминуты барон слышал еще, как шепчутся о чем-то Ядвися с Фрезом (на задворках сознания мелькнула удивленная мысль: о чем бы они могли шептаться?), затем он уснул так же крепко, как спала посланница Улле.
Ядвися охотно признавала, что обманывать дурно, и обещание, данное не кому-нибудь, а любимому брату, надобно сдержать, однако она ничего не могла с собой поделать. Она твердо знала, что не сможет уснуть. Не сможет, и все тут, хоть по рукам и ногам ее вяжи! Все ее существо требовало немедленных и решительных действий — все равно каких, но только чтоб сию секунду! Будь ее воля, она полезла бы вниз прям сейчас, сама, безо всякой страховки и без братнина позволения, тем более что брат крепко спал… Брат-то спал, но за Ядвисей продолжал наблюдать пристальный взгляд Фреза. Граф не сводил с нее глаз, пока она собирала посуду и остатки трапезы; продолжал провожать взглядом и когда она встала и встала в проеме, запрокинув голову и глядя на необычно яркие крупные звезды. Несколько помедлив, Фрез тоже встал и подошел к ней, не слишком, впрочем, приближаясь. Ядвися с досадой оглянулась на него через плечо; он примирительным жестом протянул к ней руку.
— Только не грозитесь снова спрыгнуть вниз, — вполголоса проговорил он.
— Очень мне нужно грозиться! — также тихо возмутилась Ядвися. — Когда бы нужда, я бы спрыгнула безо всяких угроз… Ах, поглядите, какие звезды! — не удержалась она от восторженного восклицания, бросив короткий взгляд в небо. — Никогда таких ярких не видела. Каждая звезда — словно свеча… или нет, словно лампа… или нет…
— А хотите узнать их имена? — неожиданно вкрадчиво поинтересовался Фрез и мягко шагнул к девушке.
— Я и сама их прекрасно знаю. Вот та — Пята Прозора… Или нет, Пята — вон она, чуть ниже. Или нет… Это просто черт знает что! — капризно сказала Ядвися, от досады совершенно позабыв, что неприличными для девицы выражениями может шокировать общество. — Здесь, наверху, все эти звезды какие-то совсем другие. И расположены иначе…
— Пята Прозора — вот, — тихо и незаметно Фрез оказался за самой ее спиной и через ее плечо протянул руку, указуя в небеса. — Вы совсем немного ошиблись, панна Ядвига…
— Отодвиньтесь-ка, — велела Ядвися. — А то мой брат пристрелит вас, когда проснется.
— Ваш брат и без того меня пристрелит, он уже обещался, — очень серьезно возразил граф, но послушался и отступил на шаг.
— Так-то лучше. Можете теперь продолжать.
И Фрез честно продолжил рассказывать о звездах, возмутив тем самым Ядвисю до глубины души. Как?! После всех тех взглядов, посланных ей за ужином, он смеет хладнокровно толковать об отвлеченных материях? По мнению Ядвиси, стоя в полушаге от барышни (да еще такой привлекательной), он мог бы навести разговор на личность самой барышни и, самое малое, выразить свое восхищение ею. Вот герцог Иштван на его месте нашел бы, что сказать Ядвисе… Впрочем, к черту герцога Иштвана, коварного предателя и тирана.
Ядвися дулась, досадовала, морщила носик (пусть этого никто и не видел), но постепенно увлеклась рассказом Фреза. На первый взгляд он производил впечатление человека, не склонного к цветастым разглагольствованиям, но только на первый. Обрушил же лавину своего красноречия на бедняжку Эрику тогда, в салоне «Ветка сливы», сто лет назад (как теперь казалось Ядвисе). Вот и теперь в нем как будто высвободились какие-то внутренние резервы, и слова полились широким бурным потоком. И пусть Фрез говорил не совсем о том, о чем хотелось слушать девушке, через некоторое время она поймала себя на том, что таки слушает, затаив дыхание и едва не раскрыв рот. И похоже было, что так они простоят до утра.